Мать не спала, только притворялась…

Фаина ходила мимо нее, прибиралась. В комнате особо бардака не было, но девушка хотела чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Стерев пыль и пройдясь влажной тряпкой по полу, Фая распахнула окно, чтобы проветрить помещение. Теперь, когда мать стала двигаться и соображать, ее можно сажать на горшок. И на памперсах экономия, и воздух в квартире посвежее станет. Зная, что та не спит, Фая подошла к кровати и тронула женщину за плечо.

Веки матери задрожали.

– В туалет хочешь? – спросила Фая.

– Да, – ответила она. Короткие слова ей давались легко. «Да» прозвучало чисто.

Фая подняла мать и понесла в туалет. Усадив на унитаз, услышала звонок домофона. Открывать, естественно, не стала. Мало ли кто шляется! Побирушки, проповедники, продавцы какой-то дряни…

Звонок повторился. Фая продолжала усаживать мать, как будто ничего не происходило. Та вообще не дернулась, услышав сигнал. Она всегда игнорировала звонок. И дверь открывала в крайних случаях. Фая, выдрессированная ею, делала так же. Если пожар, будет запах дыма, бандитский налет – послышатся крики, протечка, они увидят влагу на полу или потолке…

Домофон стих. Но буквально через минуту начал орать дверной звонок. Фаина поняла, что нужно идти открывать, иначе не видать им спокойствия.

Даже не посмотрев в глазок, она распахнула дверь.

– Доброе утро, Фаина, – поздоровался старший уполномоченный Бах. Именно его, беловолосого, но гладколицего даже после бессонной ночи, она увидела на пороге своей квартиры.

– Здравствуйте.

– Могу я с вами поговорить?

– А если я откажусь?

– Я буду настаивать.

– Зачем тогда употреблять слово «могу» в вопросительной интонации, – проворчала Фая. – Заходите. Только предупреждаю, я живу с инвалидом, и сейчас он сидит на горшке.

– Вы о маме, да?

– О матери, – вроде подтвердила Фая, но в то же время и поправила опера.

– Я подожду, когда вы закончите свои дела.

– Хорошо, заходите.

Она посторонилась. Бах вошел, осмотрелся. Внимание его тут же привлекли запоры на двери. На старой, деревянной двери, обитой дерматином.

– Боитесь воров?

– Не любим гостей, – мрачно усмехнулась Фая. – Вы в кухне посидите пока. – Она указала направление. – Я скоро…

– Кто там? – заорала из туалета мать.

– По делу пришли.

– Не пускать… – И загрохотало что-то. Наверное, мать попыталась встать с унитаза и свалила мусорное ведро – оно эмалированное. Намеревалась выбраться в прихожую, схватить незваного гостя за шкирку и вытолкнуть за дверь, как когда-то дочкиного приятеля Сережку?

Бах вопросительно глянул на Фаю. Помочь, нет? Она качнула головой и жестом указала на кухонную дверь. Опер пожал плечами и удалился.

Когда Фаина зашла в туалет, то увидела мать сидящей на полу. Не упала с унитаза, но сползла, испачкав ободок фекалиями. Кто-то на месте Фаи брезгливо поморщился бы при виде этого, но она за год привыкла убирать за матерью, поэтому без гримас подняла женщину с пола и усадила на край ванны, чтоб обмыть.

Но мать вырывалась.

– Кто там? – шипела она.

– Полиция, – рявкнула Фая.

– Что ей от нас надо?

– Я потом расскажу тебе.

– А точно из полиции? Ты видела удостоверение?

– Да.

– Оно может быть поддельным. Запиши имя, фамилию, звание, позвони в отделение и убедись, что тебя не обманули.

«Если какие-то клетки материного мозга и умерли, то точно не те, что отвечают за подозрительность на грани паранойи», – подумала Фая.

Приведя мать в порядок, она понесла ее в комнату.

– Подождите, – услышала она голос Баха. – Давайте помогу.

И, не слушая возражений, взял с ее рук женщину. Фая думала, мать сейчас начнет брыкаться, но она лежала смирно и с любопытством рассматривала опера.

– Ты чего седой такой? – спросила она.

Бах обернулся на Фаю, прошептал:

– Что она спросила?

– Почему седой.

– Гены. Мои отец с дедом рано поседели. А у меня еще и работа нервная.

– Не мент ты, – убежденно проговорила мать.

– Не мент? – уточнил Бах. – Ну да, полицейский.

Он внес женщину в комнату и уложил на кровать. Фая шла следом.

– Не-а, – не сдавалась мать. – Ты мошенник.

– Ваша дочь знает, что я старший уполномоченный уголовного розыска. Я веду дело, по которому она проходит свидетелем.

– Какое дело?

– Я же сказала тебе, все объясню позже, – прикрикнула на мать Фая. Ей бы идти унитаз мыть, а она стоит тут, контролирует ситуацию. Только сейчас до Фаины дошло, что мать может ляпнуть лишнего. И хорошо, если так скажет, что Бах не разберет ее слов, а если у него получится понять…

– Убита работодательница вашей дочки Дора Эдуардовна Эленберг.

Мать была так поражена, что если бы смогла, то подпрыгнула бы на кровати. Так же она просто дернулась.

– То есть она вам не говорила?

– Моя мать пришла в себя только позавчера. До этого она пребывала в состоянии овоща. Она даже не в курсе, где я работаю, кем…

– И у кого, – проскрипела мать.

Черт с ним, с грязным унитазом, надо уводить опера в кухню, а потом выпроваживать!

– Давайте дадим больному человеку отдохнуть, – выпалила Фая.

Но Бах будто не слышал.

– Вас Аленой Ивановной зовут, так? – обратился он к матери.

Та кивнула.

– А вы знали госпожу Эленберг?

На сей раз ответ был отрицательным.

– Алена Ивановна, я могу поговорить с вами? Вы в силах? Если нет, то скажите, и я приду в другой раз.

Мать пристально посмотрела на Фаину. Размышляла, как лучше поступить… Лучше для себя! Помучить Фаю, конечно, хотелось, но теперь, когда мать зависит от нее, это нужно делать осторожно или не делать вовсе.

– Я, Алена Ивановна, сегодня одну интересную вещь узнал. – Бах взял стул и уселся на него верхом. – Оказывается, вы с Дорой Эленберг в одном роддоме лежали. Обе произвели на свет девочек с разницей в один день.

– Я не помню ее, – довольно внятно проговорила мать.

– Странно. Ваши дочери родились хворыми, и находились в спецпомещении. Неужели вы там не встречались? Вам же разрешали навещать девочек…

– Не видела я там никого, кроме врачей и медсестер.

Бах нахмурился. Не сразу понял, что мать сказала.

– То есть вы одна навещали дочь? А мать другой девочки не появлялась?

– Так, да.

– Почему, интересно?

Фая хотела крикнуть – потому что она решила от меня отказаться! И зачем, в таком случае, навещать ребенка, который тебе не нужен? С глаз долой, из сердца вон.

– А для чего вам все это? – обратилась она к Баху. – Зачем вы ворошите прошлое?

– Я веду расследование, и в нем все важно: и настоящее, и будущее, а прошлое в особенности.

Мать протянула руку и тронула Баха за колено, привлекая его внимание к себе. Когда на нее посмотрели, женщина заговорила:

– Эта Дора, она после операции лежала, не вставая. Вспомнила я. Не знала я ее и не видела, но слышала о ней от медперсонала.

Пазл, который сложился в голове Фаи, начал рассыпаться. Не так она составила его… Не так! Мать снова обманула ее? Исказила действительность, когда рассказала, почему родительница, Дора Эленберг, отказалась от нее.

«Она была при смерти, – тут же сделала вывод Фая. – Думала, не оклемается, и написала отказ от ребенка!».

– Ваша дочка умерла, а ее выжила, так? – спросил Бах.

Фаина сначала подумала, что он перепутал, хотел сказать «ее дочка умерла, а ваша выжила», а потом поняла – Бах сказал то, что хотел…

– Да, – машинально ответила мать. – То есть наоборот.

– Вы уверены, Алена Ивановна?

– Я устала…

– А, может, все же ваша дочурка умерла? Но вы не готовы были с этим смириться и поменяли бирки на руках девочек? Грудники похожи друг на друга. Мать, естественно, свое чадо не перепутает с чужим, но другая роженица лежала в реанимации, а медсестры запомнить всех не могут…

– Мне плохо, – просипела мать и стала закатывать глаза.

Фая тут же подбежала к ней, оттеснив Баха. Она знала, мать притворяется, но подыграла ей, имея свой интерес.

– «Скорую» вызвать? – спросил опер.

– Не надо, я укол сделаю. Принесите, пожалуйста, лекарство. Оно в холодильнике на дверке.

Когда опер вышел в кухню, Фая склонилась над матерью и прошептала ей на ухо:

– Когда он уйдет, ты все мне расскажешь, иначе пеняй на себя!

Бах вернулся с шприцем в руке. Это были обычные витамины. Фая колола их матери периодически, как рекомендовал врач. Но полицейский должен думать, что в шприце лекарство, после которого Алена Ивановна почувствует себя лучше и погрузится в сон.

– Поверните ее, пожалуйста, – попросила Фая.

Бах сделал, как следовало, и она воткнула в худую ягодицу матери иглу. Ввела витамин, повернула женщину на спину, накрыла одеялом.

Тут же мать засопела. Уснула на самом деле или притворилась, Фая с точностью сказать не могла.

– В кухню? – спросил Бах шепотом.

Фаина кивнула, и они вышли из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Мысль о грязном унитазе не давала покоя. Какашки, застывшие на белом фаянсе, хуже, чем бельмо на глазу.

– Я в туалет на минуточку, а вы проходите… Чай, кофе будете? Если да, чайник поставьте.

– Нет, благодарю.

– Тогда просто подождите. Мне там надо прибраться…

И скрылась за дверью.

Баха она не обманула. Вышла через пару минут. Убрала все быстро, но и не тщательно. Потом перемоет. Но сейчас ей нужно знать…

– Вы правда считаете, что моя мать подменила детей? – спросила Фаина, едва переступив порог кухни.

Он не ответил, но над вопросом задумался. После недолгой паузы заговорил:

– Фаина, вы девушка неглупая, я вижу. И вот давайте поразмышляем… Когда-то в одном роддоме на свет появились две больные девочки. Одна умерла, вторая выжила. Судя по документам, скончалась дочка гражданки Доры Эдуардовны Эленберг, а выкарабкалось чадо Алены Ивановны Сидоровой. Но спустя двадцать один год насильственной смертью погибает женщина, потерявшая дитя. Та самая Дора. А у нее работает ребенок, который выжил. То есть вы, Фаина. Да, это может быть совпадением. И не такие бывают, но…

– Но?

– Но все замечают, что эти две женщины, зрелая и юная, похожи. – Он взял Фаю за руку и усадил на табурет. – Как мать и дочь.

– Мы похожи? С Дорой?

– Говорят, да. Я не видел ее при жизни. – Бах подался вперед. – Вы знали, что мать вам не родная и вас родила на свет Дора Эленберг?

Фаина колебалась. Не знала, что ответить, чтобы ей поверили. Даже Михась Аверченко, которому ей экспромтом удалось немного задурить мозги, если бы располагал какими-то данными, не принял бы ее лепет за чистую монету, а уж опер со стажем…

– Фаина, вы устроились в «Млечный Путь» уборщицей, чтобы узнать свою настоящую мать! – решительно выдал Бах. – Это очевидно. Если надо будет, я найду этому доказательства. Пока времени на это не было. Но в ваших интересах поговорить со мной откровенно. Я ведь могу вас не только заподозрить в убийстве, но и задержать на двадцать четыре часа.

– Я никого не убивала. Поэтому задержания не боюсь.

– Вы не были в «обезьяннике».

Фаина рассмеялась, запрокинув голову. Знал бы он, через что ей пришлось пройти за столь короткую жизнь, не пугал бы такой малостью, как «обезьянник». Зря он с ней так. Не угрозами надо было… Лопухнулся старший опер. Не ту выбрал тактику.

– Сажайте, – все еще похохатывая, сказала она.

– То есть откровенного разговора у нас не получится?

– Вообще не понимаю, о чем вы. Я через биржу устроилась в «Млечный Путь». С прежней работы уходить собиралась, и схватилась за первое предложение.

– Получше не нашлось?

– Я студентка, мне удобно работать по скользящему графику.

– Уборщицей?

– Любой труд почетен.

Фая чувствовала себя так уверенно, как никогда раньше. Перестав бояться матери, по крайней мере ей самой казалось, что перестала, она как будто переродилась. Но осознала это только сейчас. Еще пару минут назад она робела перед старшим уполномоченным, а теперь ей даже хочется поиграть с ним. Пусть наденет на нее наручники и увезет в отделение. Все равно ему нечего ей предъявить. Она даже представила себя героиней фильма «Основой инстинкт» в исполнении Шэрон Стоун, и ей захотелось примерить на себя эту роль.

– Завтра извольте явиться на допрос к следователю, тут адрес отделения и телефон, – сухо проговорил Бах, кинув на стол бумажку, похожую на визитку. – К одиннадцати утра.

– А если не приду?

– Я сделаю вывод, что ошибся относительно вашего ума.

– Ничего, переживу.

– Это конечно… Только госпожа Эленберг завещания не оставила. Претендовать на ее активы могут все родственники вплоть до десятого колена. Но если вы ее дочь… – Он выжидательно посмотрел на Фаю. Но она сидела с непроницаемым лицом. – И если вы ее дочь, – повторил Бах, – то захотите сделать генетическую экспертизу, и тут я вам таких палок в колеса наставлю, если буду, как сейчас, вас подозревать…

– Идите уже, господин полицейский.

Он тяжело вздохнул. Но не раздраженно, а скорее, беспомощно. Типа, я хотел тебе помочь, что ж ты, дура, отказываешься?

Но Фаина должна была сначала все выяснить для себя, а уж потом, возможно, завтра в одиннадцать, разговаривать на тему своего рождения.

– До свидания, – попрощалась она с Бахом, проводив его до двери.

– Да, увидеться нам еще придется, – ответил он, уходя.

Закрыв дверь за полицейским, Фая поспешила в комнату, где лежала мать. Настало время откровений…