Глава Тридцать Третья,
В Коей Королева Глориана и Уна, Графиня Скайская, Обозревают Прошлое
– Я не ощущаю вины, – молвила Глориана уныло, – и думаю, что и не должна. Но, выходит, чувство – сильное чувство – из меня ушло. Сераль превращался в музей несбывшихся чаяний. Мои дети… – Она вздохнула. – Я никогда толком не осознавала себя, Уна.
Графиня Скайская, в увесистом костюме для путешествий, взяла подругу за руку. Они были одни в Покое Уединения. Глориана облачилась в темные цвета, дабы соответствовать теням поздней осени. Снаружи моросило.
Королева отвечала подруге:
– Но ты восстановилась, Уна, нет?
– Если честно, – сказала та, – я отчасти разделяю твою дилемму, ибо знаю, что должна была испытать больший ужас. Однако же в моем заточении было нечто успокоительное. С меня снялась всякая ответственность. И сир Томас Жакотт, раз уяснив, что я ему друг, оказался добрым товарищем. Мы подолгу беседовали. Нас погребли столь глубоко и побег был столь немыслим, что можно было выбирать любые темы из множества. То был, во многих отношениях, выходной. Для склонных к фатализму, во всяком случае.
– Но ты ведь останешься при Дворе?
– Я могу возвратиться. Но не тотчас же. Мне потребен воздух Ская.
– И ты возьмешь Убаша-хана с собой?
– В качестве гостя. – Уна улыбнулась. – Он безбрачен, сказал он мне. Обет.
– Аха. Обет. – Она отдалилась.
– Ты все чахнешь по Квайру?
– Он изменник.
– Жакотт так не считает. Жакотт придерживается мнения, что он пал жертвой лорда Монфалькона.
Глориана пожала плечами:
– Что ж, оба уже исчезли.
– Я не таю на него зла, – сказала Уна. – Ибо ты, Глориана, так его любишь.
– Я не люблю ничего.
– Ты любишь Альбион.
– Я люблю себя. То и другое – одно. – Ее тон не был горек. Хуже того: он был безнадежен.
Уна колебалась.
– Я останусь. Если ты полагаешь…
Глориана покачала огромной головой.
– Езжай на Скай со своим татарином. – Она сдвинулась с места, как похоронный барк, дабы встать у окна, изгоняя из комнаты свет. – Ты рисковала жизнью ради Державы. Я не дам тебе рисковать душой ради ее символа.
– Ах, Глориана!
Подруги обнялись. Уна заплакала, но не было слез в хладных очах Королевы.
