Глава Тридцать Первая,
В Коей Мастер Толчерд Представляет Величайший Свой Успех, а Отношения Соперников и Любовников Достигают Переломного Момента
Почти совершенно забросив публичные покои, Королева развлекала гостей в пещерах, в напитанных тяжелым амбре взаимосоединенных помещениях своего сераля, где празднующим прислуживали мальчики и девочки с намасленными, голыми телами, а также странные люди всех мастей – карлы, гиганты, гермафродиты. Если в прошлом году темой Осеннего Маскерада было Вакхово Пиршество, то ныне ею стала более прямолинейная вакханальная интрига, на кою сонная Королева и сардонический Квайр взирали с общего ложа на постаменте над основной поверхностью, где, будто бражничая в некоей северной Византии, гости возлежали на подушках и разнеживались от пищи, и страсти, и вина.
Незримые музыканты играли томную музыку, под кою танцоры мастера Патера, ведомые Алис Вьюрк и Филом Скворцингом, дрыгали ногами без особой поспешности. Мир словно расслабился в роскошестве и нечестивой беспечности. Сцена освещалась малым числом светильников и факелов, однако все алкали тьмы, и расцветка костюмов, равно как и обстановки, была густа и насыщенна.
Сир Эрнест Уэлдрейк, оголенный до талии и являющий крест-накрест иссеченную спину, возвысил винный кубок до почти утерявших чувствительность уст леди Блудд. Другой рукой он держал книгу, из коей читал:
Ал виноград живой,
Как бы в крови,
Рубинова гроздь величава
Нас колдовством обожгла,
Для времени стала отрава,
К часу льнул час, и мгла
Бровью к дрожащей брови
Нас в хижине сей свела,
В хижине сей величавой,
Где я и моя, ты и твой
Жаждали мертвой любви.
Хмурясь, леди Блудд отверзла очи, не чуя, как вино струйкой сочится по подбородку, и уставилась с некоторым любопытством на малый пук лилий в своей правой руке. Она вновь закрыла глаза и задышала глубже.
Сир Эрнест едва не возобновил чтение, когда два исполина, черный и белый, распахнули асимметричные двери покоев, впуская доктора Ди в платье с колдовскими символами, свитки под мышками, семенящего торопливо, вкупе с мастером Толчердом в лучшем из его облачений, вслед за доктором, и Гермистонским таном в клановой шотландке, замыкающим.
– Смотри-ка, – молвил Фил Скворцинг с пола, возлагая высокомерную длань на невыдающееся бедро, – к нам пожаловал мастер Толчерд, весь лощеный, холеный и мудреный, да еще в каменьях. – Кое-кто засмеялся, но не Квайр и не Королева.
Доктор Ди в отвращении метнул в Фила мрачный взгляд, мастер Уоллис потянул юношу на себя, тот вырвался, ощерился, прошелся по покоям, приветствуя различных своих друзей, в то время как Уоллис стоял, разинув рот и глаза умоляюще, потом обернулся.
Гермистонский тан застыл, будто напоролся на Горгоновы очи.
– Ариох! Что здесь такое? – Огромная борода его встопорщилась. – Я не видел ничего хуже за все скитания меж мирами.
На сие Королева улыбнулась. Она воздела пальцы:
– Идите же к нам, дражайший мой тан. Вы принесли вести о своих приключениях? Приведете ли вы новых пленников, как привели нам капитана Квайра?
Тан попунцовел, затем уставился на Квайра.
– Капитан, сия женщина вас растлила!
Королеву развлекло и сие тоже.
– Напротив, сир!
– Что сие за место?
– Здесь обретают усладу, – сказала она.
– Мадам… – Доктор Ди изменился лицом. По одной стороне его змеился длинный, частично заживший шрам. Ди попытался прикрыть его седыми волосами. – Мы привели вам тана, потому что он желает кое-что до вас донести…
– Вы развлечете нас, милый тан? Помните: вы явились на Осеннее Пиршество.
– Развлеку? Нет, увы, мадам. Я виделся с маркграфом Симлы. Татары выстроились вдоль границ Империи и приготовляются на нас напасть. По их сведениям, война начнется в середине сего месяца. Здесь присутствует изменник, что их оповещает.
– Кто сей изменник, сир? – Легко.
– Маркграфу неведомо.
Королева опустила глаза на сира Орландо Хоза, что сидел не без стесненности на своих подушках.
– Вы что ни день встречаетесь с татарским послом, сир Орландо. Многое ли он вам сообщил?
Сир Орландо повел плечами.
– Ничего определенного, мадам. Полагаю, татары желают войны, как наверняка желает ее и всякий иной. Но вы, я знаю, не расположены слушать подобное.
– Вы не слишком конкретны, сир.
– Убаша-хан намекнул на то, что Татария имеет в виду атаковать части Индии и Катая, едва разразится война меж другими народами. Сие, они уверены, незатруднительно, коль скоро, как он выразился, воспылает весь шар земной. – Сир Орландо вещал беззаботно, как утративший надежду убедить собеседника в своей правоте.
– Однако же никаких точных вестей?
– Нет, мадам. Когда Жакотты пойдут против Арабии, сие, несомненно, станет знаком.
– Велите доставить сколько-то Жакоттов ко Двору, – сказала она.
Он взглянул на нее в надежде.
– Завтра, мадам?
– На следующей неделе, – молвила она.
– Вестимо, мадам.
Квайр прошептал:
– Возможно, здесь тебе следует действовать поспешнее. Угрозой, например, Жакоттам, что их могут осудить и казнить как изменников.
– В Альбионе нет казней.
– Сие лишь угроза.
– Вестимо. Сир Орландо! – позвала она снова. – Велите сообщить Жакоттам, что они совершают предательство в отношении Державы. Напомните о прежней мере наказания.
Сир Амадис Хлебороб взметнул угрюмый взгляд. Потер лоб, как если бы хотел прочистить мозги.
– Вы более ничего не сделаете с моими вестями, мадам? – вопросил тан.
– Что еще мы в силах сделать, сир?
– Расследовать. Всякий день Держава сползает к Хаосу!
Она взяла и вобрала в себя огромный кубок вина, как бы отвечая Гермистону.
– Я не допущу безнадобного кровопролития, сир, как вы отлично знаете.
– Вы удерживали мир от крупных войн тринадцать лет, – молвил он. – Ныне вы подносите лучину к пушке, что просигналит величайшую войну из всех. Я видел подобные мирового масштаба войны в своих странствиях. Я видел разорение целых континентов – сожженных дотла. Сие и есть судьба Альбиона?
– Разумеется, нет, сир.
Тан сделался мрачен.
– Я отбываю в поисках места повменяемее. – Он взглянул на Квайра. – Она совращает вас, мудрец, всячески уловляя и помутняя ваш рассудок.
Капитан хранил молчание.
Тан смотрел на Ди и Толчерда, даже на Квайра, как бы ожидая, что те к нему присоединятся, но они остались на местах. Он зашагал вон из сераля, и тартан его шелестел гневной, бессильной волынкой.
– Женщину – замуж! Всю гниль – распустить! Хоу!
Мастер Толчерд тактично выждал, когда его друг уйдет; затем выдвинулся, неловок в своем убранстве.
– Мадам, я обещал вам сие зрелище немало месяцев тому. – Конфузливо. – Оно наконец готово. Если консорт сыграет музыку, что я им приготовил, ваши танцоры явятся.
– Мы в нетерпении, мастер Толчерд, – излила она благодарность на его лысую и потную голову.
Взмах руки в сторону галереи музыкантов – и зазвучала бойкая, восхитительная мелодия: разительный контраст с той, что зачала сей вечер. Королева взяла очередной бокал вина. Квайр раскинулся на ложе, рассеянно гладя ее руку.
Мастер Толчерд ударил в ладоши. Из дальнего конца покоев принялись возникать фигуры. То были танцоры в сверкающих костюмах, столь быстроноги и изящны, что труппа мастера Патера смотрелась сборищем калек. Они танцевали все ближе и ближе, крутя пируэты, воспаряя, соприкасаясь руками, и по мере продвижения их к обезлюдевшей арене делались яснее словно бы застывшие маски их лиц – металлические маски с пустотой в глазах и ничего не выражающими ртами. Тут был Харлекин в шахматном костюме и ряд различных клоунов – Дзанни, Пьерро, – Колумбина, Исабелла, – Доктор и дряхлый Панталон. Тут был Скарамуш с показной удалью и длинной шпагой, румяный мушкетер. И они плясали в ряд перед Королевой; потом единомоментно согнулись в поклонах и реверансах, едва прервалась музыка. Каждая деталь их костюмов состояла из металла. Руки-ноги были металлическими и переливались цветами. Из металла были и лица.
– Узрите, – сказал мастер Толчерд горделиво, – моя Механическая Харлекинада!
– Они не люди, мастер Толчерд? – Королева задохнулась. – Ни на волос? Они столь прекрасны!
– Металл, только металл и ничего, кроме металла, мадам. Свет еще не видывал созданий столь утонченных.
(Доктор Ди насладился скрещеньем взглядов с капитаном Квайром.)
Они принялись танцевать снова; разыграли целый спектакль: о любви пресеченной, о любви обретенной, о любви пораженной и любви отомщенной. И хотя их жесткие металлические лица не несли выражения, их механические тела выражали всю историю волнующе. Глориана придвинулась к Квайру, Квайр – к Глориане. Спектакль продолжался. Харлекин полагал себя обманутым Колумбиной, ибо Исабелла, ревнуя, возжелала Харлекина себе, оттого она заставила его поверить, будто Колумбина крутит любовь со Скарамушем. В свой черед, разозлившись, Харлекин отдался Исабелле, чтобы позднее узнать правду и, ринувшись рассказать обо всем Колумбине, грудью встретить мстительный ее кинжал. Выяснив, как было дело, сама она отведывает яд. Последнее движение танца было медленным, похоронным па, как в зерцале отражающим предыдущий пляс ансамбля мастера Патера.
Зрители, по большей части, ощутительно взволновались, особенно мастера Хлебороб, Рэнслей и Уоллис, кои все считали себя обманутыми в любви. Алис Вьюрк тоже рыдыла рыдмя и была утешаема сиром Орландо. Квайра пантомима не трогала, но, поскольку Королева находила ее удовлетворительной, он хлопал энтузиастически. Механические существа оттанцевали прочь.
– Вы обязаны показать их вновь, сир, – обратилась Королева к мастеру Толчерду. – Многажды. Они исполняют другие истории?
Мастер Толчерд был извинителен:
– Пока нет, мадам. Только одну. Но их можно приноровить. И к комедии, и равно к трагедии. Если дозволите, я приведу их на следующее ваше празднество.
– Опять и опять, мастер Толчерд. Мы вас благодарим.
Никогда еще не был Толчерд столь доволен. Сияя, он последовал за своей Харлекинадой.
Квайр думал, что видел мертвый танец. Он поднялся. Он нуждался, сказал он, в облегчении.
Когда он шел мимо сира Амадиса, тот ущипнул Квайров плащ.
– Капитан Квайр? – Умолительный тон. Издалека, со златых подушек, мучаясь вниманием двух гейш, сердито глядел Рэнслей.
– Вестимо, сир Амадис. Чем могу служить?
– Ваша опекаемая – ваша подопечная – ваша барышня – девчонка.
– Алис не у меня на поруках, сир. Уже нет. Некогда я сторожил ее девственность, а теперь сторожить нечего. – Квайр был тверд. Он был сама нравственность.
– Но однажды вы за меня хлопотали.
– Сего мне делать не следовало.
– Вы похлопочете за меня снова, капитан?
– Я не в силах, сир Амадис. Вы должны хлопотать за себя сами.
Рэнслей восстал и заковылял к ним:
– Осмотрительнее, Амадис, с любыми интригами, что ты замышляешь. Я все слышу. Я все слышу.
Квайр живо уступил дорогу обоим:
– Я не в силах. Вам следует решить сие меж собой, джентльмены. Я не бог.
– Вы могущественны, как бог, Квайр, – сказал лорд Рэнслей. – Кое в чем, по крайней мере. Зевес! Как вы нас всех совратили!
Квайр замер, стоя к ним спиной:
– О чем вы, милорд?
– Взгляните на нас. Мертвецки пьяны, одурманены похотью, будто тиранический ромейский двор древности. И сие – ваших рук дело, Квайр.
– В самом деле. – Капитан покачивался. – Выходит, я и вправду бог, как вы говорите, милорд.
– Когда завершится дознание по делу о том, как погибла честь Альбиона, при кончине мира – ждать осталось недолго, сказал бы я, – вердикт будет: убийство. И убивцем, сир, будет назван Квайр.
Тот почесал затылок.
– Развращение заключается в том, что была произведена имитация реальности – с использованием мифа. Пал бы Альбион столь быстро, будь его основания крепки?
– Вы не отрицаете?..
– Я отрицаю все, милорд.
– Что с Алис Вьюрк? – Лорд Кровий ослабел. – Вы не станете посредничать? Не выберете одного из нас?
– Я не бог, – сказал Квайр. – Я даже не король. Я Квайр. Свою проблему вы должны уладить самостоятельно. – Он продолжил путь, оставляя Рэнслея и Хлебороба наедине, совещаться втихомолку.
Сир Орландо Хоз беседовал о политике с Алис Вьюрк, а та, будучи опытной льстицей, перефразировала слова собеседника и подавала их в ответ как собственное мнение.
– Я виню Монфалькона. Он вцепился в свои убеждения мертвой хваткой. Полагал, будто единственный способ не развалить Империю – выставить Глориану богиней и, дабы гарантировать ее веру в сию сказку, держать ее в беспорочном неведении относительно всего, что он делал, дабы сохранить легенду. Он вцепился в сию легенду подобно безумцу. К слову, я считаю, что он – жертва Квайра настолько же, насколько считает жертвами Квайра остальных. Я собираю доказательства, даже теперь, но не так открыто, как Монфалькон.
– Итак, вы думаете, капитан Квайр – злодей, положивший глаз на трон?
– У меня нет особенной неприязни к Квайру. Из него вышел бы отменный король. Не расходись его мотивы с моими, я бы его стерпел. Однако ткань Альбиона гниет на наших глазах. Невозможно позволить сотканному Монфальконом чарующему гобелену разом упасть и явить доселе скрытую им реальность – ее не примут ни дворяне, ни простолюдины. Занавесь должно приподнимать дюйм за дюймом долгие годы.
– В гобелене уже наличествуют дыры. Вот почему столь многие нобили берут сторону Жакоттов. Они видят под парчой тлен – или думают, что видят.
– Подлинного тлена здесь нет. Всего лишь эйфория осиротевшей женщины, и она минует. Но Квайр позволил обнажиться крайностям. Кто-то зрит всю целокупность – скромное развлечение вроде нынешнего – и считает, что она явно знаменует больший, невидимый ужас. Романтика понукает воображение и заставляет его расти – но, если воображение применяется не к тем обстоятельствам, ища более уродства, чем красоты, страшная сила спускается со своры.
– Вы разделяете антипатию капитана Квайра к Романтике?
– Антипатию – разделяю. Но не отвращение, Алис. И худшее, наиболее разрушительное из всех его видов есть отвращение, питаемое Квайром к себе. Именно оно связывает его столь прочно, хотя оба в сем не признаются, с Королевой.
– Вы думаете, он любит Королеву по-настоящему?
– Если Квайр способен любить хоть что-то.
– Вы говорили про Убаша-хана и планируемую вами экспедицию – по следам Монфалькона внутрь стен.
– Вестимо. Кот, считает Убаша-хан, может привести нас к графине Скайской. Надежда призрачна – однако мы отправимся тайно, с полусотней татар, во всеоружии. Они с легкостью разобьют сброд, я уверен. Лучше них воителей не найти. Убаша-хан, видите ли, любит графиню. Он полагает ее жертвой заговора – Монфальконова либо Квайрова – и найдет ее, даже если придется отыскать ее труп.
– Вы двое вычерпали колодезь, верно?
– Вестимо, и обнаружили только бродягу, вероятно обитателя стен.
– Когда вы отправляетесь?
– Очень скоро.
– Известите Монфалькона?
– Нет. Он обязательно выдаст нас – неумышленно. Он потерял контроль над всеми чувствами. Он не владеет собой уже какое-то время, иначе заметил бы работу Квайра давно, еще после убийства леди Мэри. Он говорит теперь о разрушении как единственном лекарстве от наших недугов.
Алис Вьюрк смотрела, как возвращается ее господин, Квайр, и взгляд ее помрачился.
Он был остановлен распустившим нюни Уоллисом.
– Квайр, капитан, мальчик мне изменяет, – шептал Уоллис. – Поговорите с ним. Я умираю от причиняемой им боли.
Квайр снизошел до бедного Уоллиса улыбкой и потрепал его по голове.
– Конечно же, поговорю. – Он поискал глазами Фила. Скворцинг купался во внимании полудюжины леди и щеголей сераля, но сразу увидел Квайра и ухмыльнулся, высмеивая обоих. Капитан вздохнул. – Ему недостает изящества, сему юнцу. Всегда недоставало.
– Наставьте его на путь приличий. – Уоллис был напряжен.
Жестикуляция Квайра не воодушевляла.
– Как?
– Он у вас на поруках.
Квайр медлительно расплылся в улыбке:
– Королева таких отвергает, я накапливаю. – Скорее бы завершилась работа, тогда он будет счастливее.
– Он меня убивает, – сказал Уоллис в простоте.
– Найдите другого, – ответил Квайр. – Их тут полным-полно. Им польстило бы внимание сановитой особы.
– Я люблю его.
– Ах, – сказал Квайр. Он смотрел на сира Амадиса и лорда Кровия, что поднимались, готовясь уйти. Приложил ладонь к устам. Затем увидел Королеву. Она, весьма навеселе, его манила. – Надо идти. Долг, мастер Уоллис.
Оставляя жалкого Секретаря, он запетлял меж подушек и взошел на постамент к призывам Глорианы.
– Удалимся же, – сказала она. Ввиду опьяненности она еле ворочала языком.
Квайр видел, что сир Эрнест перевалился через спящее тело леди Блудд и ныне тоже дремлет. В сем состоянии пребывала добрая половина гостей. Насельники сераля тихо крались в разнообразные свои обиталища. Квайр позволил Глориане схватиться за свое плечо и на него опереться. Она вздымалась над ним башнею. Он собрал больше сил, чем обычно являл, и помог ей спуститься по ступенькам.
– Мои дети, – сказала она.
Квайр озадачился.
– Я обещала увидеть девочек. – Она указала на конец зала. – Они там, через коридор. В прилегающих покоях. Без соприкосновения, разумеется, с…
– Я знаю, – сказал он. – Но лучше подождать до завтра. Ты проведешь с ними завтрашний день.
Она сие запомнила или была готова думать, будто запомнит. Она позволила ему провести себя мимо стражей-близнецов, по проходу, через анфиладу покоев, пока они не пришли к повседневной ее опочивальне. Дребезжа драгоценностями, она пала на кровать и немедленно зашлась храпом.
Квайр содействовал ей в достижении сего состояния и был доволен тем, что она проспит много часов кряду. Действуя с нежностью, сделавшуюся для него привычкой, он стянул с Глорианы побрякушки и одежду, что стаскивалась без труда, набросил на спящую одеяло и покинул комнату. Палец к губам, и слуги оповестились о королевских обстоятельствах. Квайр был у главной двери в коридор и готовился ее открыть, когда услыхал голоса, бормочущие по ту сторону. Фраза: «Неужто нами будут править шлюха и карманник?» Он скрипнул дверью, дабы заглянуть в прорезь. «Сие должно уничтожить. Стыдоба Альбиона. Способ есть».
Гермистонский тан и лорд Монфалькон говорили на пониженных тонах, гуляя по коридору. Квайр не ожидал сей комбинации. Двое не должны были спеться. Он не считал, впрочем, что от них исходит существенная угроза. Несомненно, их свели питаемые тем и другим делюзии. Он прикрыл прорезь и, когда пара миновала, знакомым маршрутом направился в Восточное Крыло, где позднее должен был кое с кем встретиться. Он шел рано, ибо имел привычку объявляться на сцене задолго до момента, когда его ожидали. Таким образом он в иные дни сохранял себе жизнь.
Квайр достиг галереи с видом на сад, где сей весной Глориана сыграла роль Майской Королевы. Он шел торопясь. Лунное сияние, лившееся в каждое из множества окошек, озаряло галерею почти так же, как сад внизу. Шагая, капитан попутно оглядывался по сторонам. Затем замер и отыскал себе тень, в кою мог отступить. Из сада до него доносились своеобычные звуки, треск и шуршание, будто некто пытался рубить ветки со стволов. Квайр дал зрению свыкнуться с тьмой и стал замечать, что окружавшая весь сад поросль, что обеспечивала пищей и пристанищем оленей, словно бы шевелится. Он понял, что некто движется Тропой-меж-Дерев. Он и сам пару раз использовал сию Тропу – и знал, что она надежна. Наконец внял резким, почти монотонным звукам – шнык-шнык, шнык-шнык – и увидел две фигуры, проступающие во мгле. Они бились на мечах, и Тропа-меж-Дерев качалась и стенала. Они колебались так и эдак, обрушивались на оградительные веревки и по временам вздыбливали Тропу под прямыми углами, удерживаясь и продолжая дуэль.
Квайр какое-то время наблюдал, сознавая, что явно задерживает своего гостя, однако он должен был дождаться результата, хотя и предполагал, кто именно дуэлировал в ветвях. В конце концов, он ведь почти вдохновил сию схватку.
Шнык-шнык, шнык-шнык. Будто некий слабоумный садовник выбрал сей час, дабы подстричь деревья. Поскрипывание становилось все оживленнее. Шуршание нарастало. Дуэлянты шаркали и плясали по Тропе-меж-Дерев, иногда видимые, иногда нет.
Затем установилась тишина, пауза в движении. Квайр видел силуэт, тяжело навалившийся на веревку, потом Тропа взметнулась, и силуэт полетел вниз.
Квайр побежал по лестнице, что приведет его в сад.
Когда он добрался до тела, победитель уже стоял подле. Сир Амадис тяжело дышал, вводя меч в ножны.
– Думаю, я его убил, – сказал он, – прежде чем он упал. Я надеюсь. Бедный Кровий.
– Се глупость, – молвил Квайр.
– Вы все видели? Сколько еще было свидетелей?
– Кто знает? – Квайр полагал, что он один. – Вас за такое бросят в темницу. Вышлют.
– Я хотел Алис. Как и он.
– Теперь она вам не достанется ни в каком виде.
– Я знаю.
– Вы должны возвратиться к супруге, – сказал Квайр, повинуясь порыву. Он сделался задумчив. – Вестимо – Кент. Жакотты вас защитят.
– Что я им скажу?
– Что вы жертва. Что вы повздорили из-за их положения – что Рэнслей назвал Жакоттов изменниками и хотел их повесить. Он пытался убить вас. Что-то в сем духе. В Кенте вас примут, вы же знаете.
– Вестимо. Моя жена хотела, чтоб я поехал с ней. Я не мог. Моя верность. Моя похоть.
– Если вы по-прежнему верны Королеве, избавьте ее от скандала. – Квайр был в восхищении. Сие утвердит Жакоттов в их ненависти. Сие обеспечит отбытие их флота. – Бегите немедля. К утру будете в Кенте. Вам потребна лишь лошадь.
Сир Амадис глядел на Квайра в сомнении.
– Вы охотно избавляетесь от меня, капитан.
– Вы знаете, что я всегда искал вашей дружбы. Ныне я ищу спасти вас от возмездия, вот и все.
– Кент – решение, что тут говорить. – Сир Амадис уже отбегал, хватая ртом воздух, от Квайра. – Я пойду на все, лишь бы они обрели трезвомыслие и спасли Альбион от войны. Если сие мне удастся…
– Вы станете могущественнее Квайра, – сказал капитан еле слышно, махнув рукой.
Он без поспешности прошел в галерею, поздравляя себя с тем, что освободился от двух обуз разом и удача его не оставила.
Он встретился с лордом Шаарьяром в бывшей прачечной. Некогда слуги трудились здесь на благо Герна. Пот и пар уходили верхом, вода низом, просачиваясь между плитами, утекая боги знают куда. Круглые потолки по сю пору облегало затвердевшее мыло, поднимавшееся с паром; неистребимо воняло щелоком. Квайр облокотился о деревянный чан и улыбнулся лорду Шаарьяру, не считавшему сие место годным для встреч.
– Еще несколько дней, не более, – сказал Квайр очень спокойно, – и Жакотты отплывут.
– Наш флот уже в пути, но станет на якорь в Иберии. До момента, пока не придется идти на помощь Альбиону. – Лорд Шаарьяр говорил подавленно. – Сие происходит на самом деле, Квайр?
– Вестимо, – сказал Квайр. – На самом деле. – Казалось, он разделяет настрой сарацина.
– Мы возродим былую славу. – Шаарьяр был нетерпелив. – В действительности она едва ли пострадала. Народ примет статного Гассана хорошо.
– Вестимо. Вы сотворите лучшую ложь, не пройдет и года, чем смог навеять Монфалькон.
Шаарьяр не оставил без внимания горечь Квайра:
– Вы не станете нам перечить, верно?
– Теперь? Каким образом? Все зашло слишком далеко.
– Чем вы займетесь?
– Найду очередного покровителя, надо полагать. – Бег беседы ему не нравился.
Шаарьяр рассмеялся.
– Вот оно что. Вы не удержались и ее возлюбили. Классика.
– Я нежен к несчастному созданию, особенно теперь, когда она застыла на краю поражения. Я всегда нежен к своим жертвам, сир.
– Нет! Здесь нечто большее. Вы колеблетесь. – Шаарьяр шагнул ближе, еще ближе. – Интересно, вы предали бы нас, коли могли? Способ найдется. Сир Томашин Ффинн готов вывести из Портсмута огромный флот, дабы предвосхитить Жакоттов. Оборотись вы против нас…
– Не страшитесь, милорд, я сдержал слово. Сим я славен.
– Как славны сокрытием истины за тщательно отобранными банальностями. – Лорд Шаарьяр пожал плечами. – Что ж, я должен вам доверять. Однако я часто удивлялся, почему вы с такой готовностью перешли со службы Монфалькона на мою…
– В тот день? Так было суждено. Я утратил самообладание в разговоре с лордом Монфальконом. Был уязвлен. Поймай вы меня назавтра, вся история была бы иной. Я бы воспрепятствовал всем вашим планам – именем Монфалькона. Но, вероятно, в спешке я дал слово – и сдержал его…
– Судя по тону, вы сожалеете, капитан Квайр.
Капитан с ним закончил. Прежде чем до Шаарьяра дошло, он уже отправился в обратное путешествие до покоев Глорианы, ибо вскоре она должна была проснуться.
* * *
Но она, когда он прибыл, уже встала. Она была бледна, ее разум – спутан. У постели стоял сир Орландо Хоз. Он кивнул Квайру, когда тот вошел.
– Что стряслось? Королева больна? – Квайр двинулся к ней. Он был удивлен, когда она отмахнулась от него, поглощена запиской, кою читала и перечитывала.
– Что в ней? – спросил Квайр Хоза. – Война объявлена? – Он ненавидел неведение. Он жил ради знания. – Что в записке?
Глориана показала. Записка была от Уоллиса.
– Мы нашли его. В одной из малых комнат при основном серале, – молвил сир Орландо. Он печалился, но и торжествовал тоже. – Он воспользовался страницей из книги сира Эрнеста, пером и роговой чернильницей поэта. Себя он заколол кинжалом. В сердце. Аккуратно, все обстоятельно рассчитав.
– Ах, Квайр! – обвинила его Глориана.
Записка адресовалась ему.
Капитану Квайру. Сир, будучи в сомнении касательно Вашего совета, я решил покончить с сомнением и болью раз и навсегда и предпринял сей шаг. Вы оказали мне услугу и тем самым обрекли меня на великие муки, однако вся вина лежит на мне. Я считаю, что уплатил Вам отягощавший меня долг и, таким образом, могу отбыть с чистой совестью. Я предал веру Королевы и не могу благодарить Вас за помощь в сем вопросе. Однако же я отмщен – предан Вами и Вашей креатурой так же, как, я знаю, Вы предали столь многих – предали смерти. Остаюсь, полагаю, пока жизнь во мне теплится, Вашим слугой. Флоре-стан Уоллис, Секретарь Высокой Речи Альбиона. Посредством сего деяния вновь верный друг Королевы.
– Вы пропали, Квайр, – сказал сир Орландо. – Сей бедный малый обвинил вас и погиб, чтобы доказать свою правоту.
Глориана заревела.