Книга: Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти
Назад: Глава Двадцать Первая, В Коей Различные Придворные Королевы Воскресают и Еще Один Погребен
Дальше: Глава Двадцать Третья, В Коей Королева Посещает Празднование Дня Ее Же Восшествия; в Коей Утверждается Рыцарство; в Коей Она Обнаруживает Своего Нового Воителя

Глава Двадцать Вторая,
В Коей Противоборства и Непостижимости Цветут и Ширятся, а Лорд Монфалькон Видит Конец Всех Своих Побед

– Несмотря ни на что, – длил оборону лорд Монфалькон, – Сшибка Дня Восшествия обязана состояться, после чего Королева обязана совершить Каждогоднее Странствие. Никогда не было в том большей необходимости. Сии церемонии, сир Амадис, отнюдь не пустой ритуал. Их назначение – заверить народ в величии Королевы, ее реальности, ее милости. Слухи множатся в столице и явно распостраняются по государству, вообще по миру. Если Королева не появится, слухи станут жиреть, как мухи на навозе, и заразят Державу сотней моральных болезней, ослабляя нас на всех сторонах света. Мы демонтировали Власть Силы и заместили ее Властью Справедливости. Сия Справедливость символизируема Королевой. Мы оберегаем наши провинции, нашу мировую Империю не армией, но средствами философии, воплощаемыми личностью Глорианы. Митра! Мы сами безоговорочно верим в нее и в то, что она делает.
Сира Амадиса Хлебороба удручала обстановка деспотичных покоев лорда Монфалькона, страдавших, как водится, от непроветренности и перегретости. Казалось вполне возможным подхватить тут самую обычную телесную немочь. Но и уйти, не убедив коллегу по Совету, сир Амадис никоим образом не желал.
– Королева в трауре, – молвил он. – Столь множественные ужасные события ее надломили. Лучшая ее подруга подозревается в убийстве…
– Она освободилась от врага. – Монфалькон был рад и зол. – Влияние графини Скайской грозило безопасности Двора и Державы. Очевидно, что графиня сговорилась с сиром Танкредом умертвить леди Мэри, после чего убила сира Томаса Жакотта в собственных покоях – кровь обнаружили на полу, кровати, гобелене; кровь там повсюду. Несомненно, тело сира Томаса будет найдено вскорости.
– Злая сплетня, милорд. – Сир Амадис шокировался.
– К чему тогда графине бежать из дворца?
– Не могла ли и она стать жертвой?
– Она не из тех, кто становится жертвой, сир Амадис.
– Не знал, милорд, что жертвы выбираются в соответствии с их душевным складом.
– Ваши знания, сир, не напитаны моим опытом.
– Несмотря ни на что, Королева сокрушена, частью обезумев от неопределенности.
– Ее уравновесят государственные дела.
– И кто заменит графиню на Сшибке? Сперва мы лишились Танкреда, теперь Уны. Будто Рок забирает всякого, кто мог бы стать Воителем Королевы.
– Лорд Рууни согласился играть Рыцаря-Пейзанина.
– Так будем надеяться, что он доживет до Дня Восшествия. – Сир Амадис взглянул на часы, сплошь из меди и полированного дуба, над камином. Стрелка близилась к получасу. Времени на дальнейшие уговоры не было. – Я высказался.
– Именно так, сир.
– Возможно объявить, что Королева больна…
– И ухудшить ситуацию? Я вел сей корабль немало лет. Я ведаю, что хорошо для Альбиона. Я ведаю приливы – могучие приливы народной воли. Я ведаю мелководье и рифы. Я ведаю, какой груз надобно везти, когда его сберегать и когда от него избавляться. Вот почему Королева полагается на мое суждение. Вот почему она сделает так, как я предложу. Вот почему ей нельзя теперь испытывать слабость или допускать слабость! На Сшибке всякий значительный дворянин станет смотреть на нее, дабы рассказать о ее настроениях всему миру.
Сир Амадис пожал плечами и с резчайшим из поклонов ушел.
Он спешно одолел путь к заброшенной анфиладе за старой Тронной Залой; там его маленькая полюбовница – шалунья, лахудра, непорочная юница – согласилась встретиться с ним и наконец отдаться. Она сделала сие по наущению джентльмена, ее опекуна, сжалившегося над сиром Амадисом с его досадами, негодованиями и горестями и известившего девочку, что ее интересам лучше всего послужит доброта к Советнику Королевы.
Сир Амадис был премного благодарен учтивому джентльмену, что принял участие в утолении сердечной муки, равно как и маеты бренного тела, кроме того, Хлебороб был обрадован победой над лордом Кровием, своим соперником, чьи планы будут теперь расстроены.
Достигнув полупустующего Восточного Крыла, он наткнулся внезапно на мастера Флорестана Уоллиса, чудно разодетого в цветочное красно-желтое и с головой погруженного в беседу с особой, принятой сиром Амадисом за стряпуху. Мастер Уоллис заозирался (виноватый отблеск) и принял горделивую вызывающую позу спиной к девке.
– Сир Амадис.
– Доброе утро, мастер Уоллис. – Хлебороб демонстративно не одарил девку вниманием, однако был изумлен, ибо в жизни не воображал Секретаря иначе как асексуальным и безбрачным. Узрев его в сем виде (цветистым, мятущимся), сир Амадис развеселился пуще прежнего, но без тени злорадства. Скорее он наслаждался своего рода ощущением сговора с подобным ему Советником.
Он прошествовал мимо, оставляя их ворковать. Он отогнал мельчайшее подозрение, кое, промелькнув, связало кухни с почками.
* * *
Лорд Монфалькон глядел неласково из-под весомых бровей, а мастер Лудли, чеша голову, кою враждующие племена гнид избрали своим полем битвы, перемялся с ноги на ногу, прочистил глотку, поскреб нос прежде, нежели сесть.
Лорд Монфалькон перечел список, зная, что чем дольше он заставит Лудли ждать, тем быстрее тот ответит на вопросы и оттого станет менее склонен окрашивать информацию бесцельными трактовками.
– Ничего о Квайре? – То было обычное вступление.
– Мертв, сир, явственно. – Лудли был неловок. – И я ведь не один за ним охотился. Полгода уж минуло, сир. Бросимте сие дело.
– Кто еще за ним охотился?
– Отцы дочерей, ну и сыновей, коих он того. Похитил либо убил. Кто теперь скажет?
– Настроения в городе?
– Про Квайра почти все забыли.
– Дурак. Я разумел Королеву.
– Любима, как всегда, милорд. Почитаема.
– Слухи?
– Несущественны.
– Неужели? – Брови скептически дернулись.
– Не… – начал Лудли неуклюже. – Не стоят…
– Каковы слухи, Лудли?
– Разные убийства, возврат дней безумного двора Герна, Королева подвинулась рассудком ввиду своей…
– Неутоленной похоти?
– Можно и так сказать…
– Что еще?
– Сир Томас Жакотт заточен вами, милорд, и пытаем. Жакотты изгнаны и планируют мятежничать. Ну и фавориты Королевы насильничают всякую честную девицу, до коей могут добраться.
– Достойно Квайра, слух что надо. – Краткий хохот лорда Монфалькона ужасал. – Старые времена, воистину. Каково же лекарство, предлагаемое простонародьем?
– Разнится у любых мужика и бабы, сир. – Лудли оседлывал своего конька, осознав наконец, чего от него ждут.
– Если в общем.
– Есть общее мнение, что Ее Величеству пора замуж, милорд. За человека сильного. Вроде вас.
– Они хотят, чтоб я на ней женился?
– Нет, сир. Ну в основном…
– Потому что мне нельзя доверять, а?
Лудли зарделся.
– Считается, что вы совсем лютый, сир, и совсем старый.
– Кто тогда?
– Имеется в виду женишок, милорд?
– С кем, по мнению черни, должна бракосочетаться Королева?
– С королем, сир.
– С Полонийцем?
– Нет, сир, король Полония сильной парой волевой даме не считается. В качестве консорта многие видят сарацинского монарха, коим народ восхищался во время зимнего визита: статный, мужественный, боевой – отменный был бы соискатель.
– Почему? Мы же не на войне.
– Памфлеты. Уличные песни. Я доставлял вам кое-что, милорд. Все об одном. Разве нет? О гражданской войне. О войне с Арабией. Или войне против татар.
– Где есть тяга к войне, там всегда бывает и сама война, – размыслил Монфалькон. – Сие намерение надо переменить.
– Не расслышал вас, милорд, сожалею…
Монфалькон изучал Лудли.
– Значит, Королева должна выйти за Всеславного Калифа, тот станет ее повелителем, поведет Альбион к победе…
– Многие сочувствуют Жакоттам, сир. Убийство леди Мэри возбудило их воображение.
– С подобными убийствами всегда так. А в данном имелись все ингредиенты. Невинность утрачена!
– В общем, народ считает, что Жакотты восстанут, милорд, и что многие будут с ними заодно. Народ думает, что Жакотты поддержат Королеву и очистят дворец от… – И вновь Лудли запнулся.
– От недобитков Герна?
– Вестимо, милорд.
– Королева добродетельна. Но не ее слуги?
– Вестимо, милорд.
– Она слишком слаба, дабы править единолично?
– Почти точь-в-точь всамделишная мысль народа, милорд.
Монфалькон склонил голову, приложил палец к губе, медленно кивнул.
– И они боятся, что слабая Королева означает слабый Альбион.
– Волевая дама, следующая скверным советам, – это ближе к истине. – Лудли водрузил перемятую бархатную шапку на голову. – Се не общее мнение. Кое-кто не согласен.
– Однако Вера слабеет, да?
– Да не то чтоб. Не считая убийств, назавтра все позабылось бы. Даже убийства со временем забудутся. Если б только не было – но я слыхал…
– Не было более убийств.
– Графиня Скайская дала деру, я слыхал, попытавшись отравить лорда Рууни, поубивав его детей.
Лорд Монфалькон отмахнулся:
– Нонсенс. Она бежала по иным причинам.
– Есть мнение, что вы и ее заточили, милорд. В Брановой башне. С сиром Танкредом. Сир Танкред тоже был популярен в народе.
– А я – никогда. – Лорд Монфалькон улыбнулся. – Как легко вручать им героев и злодеев. И я был доволен сим положением дел прежде убийства. Если б я располагал Квайром! Какой был прекрасный хорек с отличным нюхом! Какой златоустый слухоплет и хвостокрут! Что ж, дело за вами, Лудли. Вы должны поведать им, сколь Королева сильна, что она раздумывает, избавляться от меня или нет, что я близок к фиаско, что здоровье меня подводит, как и лорда Ингльборо…
Лудли выпучил глаза.
– Не может того быть, милорд…
Монфалькон бросил ему под ноги золото.
– Ваше вознаграждение сохраняется, мастер Лудли. Скажите им, что Сшибкой Восшествия можно любоваться как обычно, в течение недели со стен и крыш, всем простолюдинам, что Королева явится и что вскоре после того предпримет Каждогоднее Странствие по Державе. Скажите им, что сир Томас Жакотт почти наверняка убит графиней Скайской, что сама она бежала из Альбиона – се правда – и что, когда Жакотты сие осознают, они вновь сделаются абсолютно верными и покорными. Мы не скажем покамест, планирует ли Королева выйти замуж, сей контрслух – лучший в нашем распоряжении, и было бы идиотизмом распускать его вот так сразу, прежде чем отобраны будут соискатели…
– Королева принимает соискателей, милорд?
– Передайте им и сие, если желаете.
– Я думаю, народ обрадуется таким вестям, – сказал Лудли трезво.
– Вестимо, так и будет. – Лорд Монфалькон всунул перо меж зубов и произвел санацию. – Свободны, Лудли.
Раболепный квази-Квайр засеменил на полусогнутых прочь. Клочок, в зеленом бархате, вошел, избавляясь от шапки и глубоко кланяясь.
– Мой господин снаружи, сир. С сиром Томашином Ффинном.
– Пусть войдут.
Мальчик, выразив повиновение, сделал шаг в сторону. Не торопясь показались лакеи с шестами паланкина Ингльборо на плечах. На кресле, снул от боли, возложив левую руку на сердце, покачивался, пока его опускали, сам лорд. Он выпростал шишковатый кулак, и Клочок, рванувшись, за него ухватился. То была любовь – отца и сына, мужа и жены – меж ними двумя, и даже Монфалькона тронули явленные чувства. Лорд-Адмирал был снедаем подагрой настолько, что не отыскался бы и мускул, не охваченный в той или иной степени агонией, но ум Ингльборо, когда тот не пытался одурманиться брагой либо опиатами, оставался ясен. За ним прихрамывал сир Томашин Ффинн, серьезен лицом, в темном бархате и черном льне. Клочок затворил двери за уходящими лакеями и по велению лорда Монфалькона запер замок.
Лорд-Канцлер вздохнул. Он предложил сиру Тому кресло, и тот принял предложение, избавив от нагрузки свою ногу из слонового бивня.
– Жарко. – Он помассировал колено вокруг протеза. – Как в Индиях.
– Кабы ты там и остался, – проворчал Ингльборо. – Освободить тебя – какая дипломатия! Мавры медлили на политическом уровне. Нептун их разберет! Они питают амбиции…
– Сие для нас несомненно, – ввернул лорд Монфалькон.
– Все пахнет войной. – Ингльборо поморщился, ибо сжал руку слишком сильно. Клочок гладил клокочущие наросты. – Я не видел ее столь неминуемо с Герновой эпохи. Каков ответ, Перион?
– Королева должна выйти замуж.
– Но не выйдет.
– Она должна.
– Но не выйдет. – Лорд Ингльборо смеялся. – Боги! Она хуже Герна, ибо, в отличие от него, ее не проведешь и к ней не подольстишься. Она же знает нас как облупленных – нас троих в особенности. Она сызмальства была участницей приватных наших бесед. Ей ведомы все наши уловки.
– А еще она любит нас и последует нашему совету, – молвил Монфалькон значительно. – Итак, Том, что скажешь относительно соперничества Арабийца и Полонийца?
– Проклевывалось с Новогодия. – Румяные щеки Тома Ффинна, казалось, сияли тем ярче, чем, улыбаясь, более он вываливал скверных вестей. – Касимир и Гассан покинули нас смертельными врагами, всяк решил, что со смертью другого Королева достанется ему. Привычная история – женщину или мужчину не спрашивают, соперники пестуют вражду столь полновесно, сколь дозволяет отсутствие фактов. Меньше фактов – больше пестование. И чем менее заинтересован объект ухаживания, тем более уверяются конкуренты в том, что она сохнет по одному из них и будет его, коли другой помрет.
– Нам знакомы сии аберрации, Том. – Монфалькон был нетерпелив по природе и с недавних пор стал терять самоконтроль, столь долго им сохранявшийся. – Ну а конкретное соперничество?..
– Грядет дуэль между Полонийцем и Арабийцем.
– Нет! – Монфалькон изумился, не веря ушам.
– Так мне сказал Эмир Вавилонский, весьма близкий к Калифу.
– Где они будут драться?
– На корабле. Тюркийском корабле. В самой средине Срединного моря.
– На мечах?
– На всем оружии Рыцарства.
– Конные? Не может быть!
– Так сообщают. Корабль велик – под состязание отведут целую палубу. Копье, меч, булава и так далее.
– До смерти?
– Либо ранения.
– Но смерть не исключена? Так ведь, Том?
– Вестимо.
– Значит, нам будет грозить война между Арабией, нами защищаемой, и Полонием, лучшим нашим другом. – Монфалькон весь посерел. Он опал в своем кресле. Взглянул на друзей. Прикусил губу.
– И Татария сделает свой ход, – сказал лорд Ингльборо. – Они только и ждут жалкой прорехи в ткани, кою мы ткем тринадцать лет.
– Королева должна предпочесть одного из них. Сие их остановит. Но которого? – Лорд Монфалькон выпрямил спину. – Полониец, коего наш народ не сможет уважать, и Арабиец, что не сможет дать нам наследника, столь нам нужного. Который?
Том Ффинн положил палец вдоль носа.
– Арабиец. Много кто зачнет наследника за него.
Монфалькон длил размышление:
– Так мы договоримся до того, что явится сотня претендентов на родство с девятью дочерьми Королевы. Вы же сие понимаете, джентльмены? Вы о сем подумали?
– На корону?
– Вполне.
– Все не так плохо, – сказал Том Ффинн.
– Верно. Но за тринадцать лет мы создали Златой Век. Подобное творение требует не много времени. А еще быстрее на народы, хотим мы того или нет, нисходит террор. Глориане должно выйти за Арабийца. Гассан, в конце концов, гражданин Альбиона. Были ромейские прецеденты. Элладийские.
– Он доставит нам немало хлопот. Ибо сарацины ждут нашей санкции на объявление войны Татарии. Королева в курсе. В том числе по сей причине она и не подумает бракосочетаться с Гассаном. Опасаясь, что вложит слишком много власти в руки новоявленного Гер-на. – Голос лорда Ингльборо дребезжал, его скручивала боль.
– Мы должны будем им управлять, – сказал Монфалькон.
– При Дворе появятся сарацины, ища управлять Королевой – и нами, – сказал Том Ффинн. – Полагаю, сделав консортом Гассана, мы жестоко просчитаемся.
– Возможно разъяснить, что он – лишь консорт, а не король.
– На словах? – молвил лорд Ингльборо. – Конечно, договориться можно. Однако на деле? Он полон амбиций использовать мощь Альбиона против Татарской Империи. Сие знают все. И появись лишь намек на свадьбу, мы можем быть уверены: татары атакуют по крайней мере Арабию прежде, чем будут атакованы. Лучше, Пери-он, быть самими по себе, за Королевой. Или найти супруга поближе к дому и вытравить причины драки. Альбион видал худшие угрозы.
– Война может разрушить все нами достигнутое, – сказал лорд Монфалькон. Он исторг стон. – Как могло сие случиться? За пару месяцев мы обрели угрозы как внутренние, так и внешние! Я держал страну в идеальном равновесии. Как я утратил контроль?
– Через убийство леди Мэри, – ответил лорд Ингльборо, – и распри здесь, меж нами.
– Одно убийство? Немыслимо!
– Может, Полониец прознал о твоей интриге с его похищением, Перион, – сказал Том Ффинн. – Если так…
– Ему потребовалось бы сие подтвердить. И не осталось уже никого, кому можно верить. Главный похититель мертв.
– Ты убил его? – Лорд Ингльборо заизвивался в кресле.
– Не я. Арабия.
– Зачем?
Монфалькон пожал плечами:
– Он перестарался на почве шпионажа.
– В твою пользу?
– В пользу Альбиона.
– Вот тебе и на! – сказал лорд Ингльборо. На нем выступил пот. – Я всегда о том предупреждал. Примени прежние методы – и пожнешь прежние результаты.
Монфалькон потряс головой:
– Сие никоим образом не касается убийства леди Мэри и прочих перипетий с Жакоттами. Ибо забывать о них нам нельзя. Если они нападут на Арабию…
– Народ их полюбит, – молвил Том Ффинн.
– Мы не сумеем их поддержать. – Лорд Верховный Адмирал содрогался при каждом слове. – Мы не можем.
– И если мы их остановим, – сказал Том Ффинн, – пол-аристократии Альбиона будет против нас, а равно и простолюдины. Мы можем столкнуться с каким-либо восстанием. Небольшим, возможно. Но кто знает? Одно быстро ведет к другому.
Боль на лице Ингльборо отразилась в чертах Монфалькона, вновь узревшего гибель своей мечты – даже в течение их беседы. Он поднялся.
– Должен найтись способ спасти все то, ради чего мы интриговали, все то хорошее, что мы создали!
– Не старыми методами. – Лорд Ингльборо подтянул Клочка, как бы защищая мальчика от Монфальконова гнева. – Служа Герну, мы заимели дурные привычки, пусть даже замышляли против него. Тебе не переменить себя, Перион. Ты продолжаешь использовать инструменты тайны и террора – видоизмененные, быть может, однако ты по-прежнему их применяешь. Строишь козни по раз усвоенным схемам…
– Дабы защитить Королеву и Альбион! – Монфалькон не повышал голоса, но тон его сделался напряженным и оттого куда более устрашающим. – Дабы оберечь невинность девочки, чью жизнь мы трое хранили столь долго от жестокости и капризов ее отца! Вся моя душа вложена в сие предприятие – и ваши души тоже. И я отказываюсь принять твое умозаключение, Лисуарте, будто мои действия были в малейшей мере ошибочны.
– Или безнравственны? – Ингльборо говорил спокойно, стиснув зубы. Боль в нем все возрастала. Рука – вновь на сердце.
– Наинравственнейшим образом оберегал я Альбион и все то, что Альбион для нас значит. Мир несовершенен. Мне пришлось использовать определенные тактики… но никогда они не затрагивали Королеву. Ни пятнышка…
– Пролитие крови ради Альбиона есть пролитие крови во имя Королевы. – Вздох, и подбородок Ингльборо опустился на грудь.
Вскочил Том Ффинн:
– Все сие ни к бесу. Если мы трое ссоримся, значит, все нами достигнутое и правда потеряно.
– Никогда не действовал я, – продолжал лорд Монфалькон, – пока Королеве (а значит, Державе) что-нибудь не угрожало. Многие мертвецы были, я полагаю, милыми людьми, однако и глупцами, что вовлекали Королеву в подобную глупость – часто косвенно. Она ничего не знала. Нам нельзя было позорить Державу.
– Я страшусь следующего твоего признания, – простонал Ингльборо, – что графиню прикончил тоже ты. И тех, других.
– Влияние графини на Королеву не бывало благотворно. Ее советы едва ли отдавали дань Долгу. Но Королева есть Альбион, и Альбион есть Долг.
Том Ффинн возопил:
– Друзья! Довольно. Вы гоните себя на противостоящие концы шаткого бруса. Когда он переломится, вы оба падете. Давайте держаться середины. Помните. Наше дело – поддерживать равновесие. В сем мы всегда были согласны. А ты, Лисуарте, пронзаем чудовищной, жуткой болью. Тебе надобно удалиться. Я поговорю с Перионом. Его слова преувеличенны и неистинны, как у человека, что, опьянен собственной поэзией, сгущает краски историй и тем длит песню.
Монфалькон сел обратно за стол. Клочок ринулся к лакеям, дабы те унесли кресло господина. Ффинн встал у пустого камина и вслушивался в тиканье, в рычажный скрежет часов над головой.
Когда лорд Ингльборо удалился, сир Томашин взглянул на оставшегося друга.
– Никаких больше убийств, Перион. Еще одна смерть при Дворе – и наши планы рухнут навсегда.
– Я никого не убивал. Не тех, о ком говорит Ингльборо, во всяком случае.
– Я ни слова не сказал о виновниках. – Том Ффинн потянулся. – Кроме того, по совести, я не могу подражать тону Лисуарте. Я внес свою долю. И плыл по течению. Последняя авантюра была идиотской затеей, и я не выйду в море вновь. Отныне я привязан к суше. Я сказал только, что более убийств быть не должно. Нам надобно о том позаботиться. Мы очищаем воздух, Перион. Мы обязаны вернуть свет. Мы обязаны сделать Королеву счастливой. Ради всех нас. Сего не добиться прежними железными методами.
– Какие еще есть методы? – Монфалькон понурился, но не отрицал своей тирадой правоту Ффинна. – Железо угрожает: железо защищает.
– Защищает и злато.
– Мы откупимся от всех? Во всей истории такого не бывало!
– Златые идеи. – Сир Том смеялся над собой. – Златые грезы. То, чем мы выживали, ты и я, много лет. Златая вера.
Монфалькон согласился:
– Королева отозвалась. Она ненадолго возвернула нам нашу веру. Казалось, теперь все будет хорошо. Потом графиня Скайская оказалась убивицей, и Королева рассыпалась. Хандрит с тех самых пор. Никого не принимает. Граф Коженёвски желает аудиенции по важным вопросам касательно Полония – вероятно, хочет, чтобы она расстроила дуэль, ведь он любит своего Касимира. Убаша-хан не обинуясь говорит о татарских армиях, что собираются на арабийских границах, и заодно распространяет слухи, узнанные от закадычной леди Яси, будто леди Блудд и мастер Уэлдрейк пособничали в убийстве Жакотта и сбросили его тело в заброшенный колодезь, так что Блудд с Уэлдрейком ныне боятся за свои жизни, и если сии пересуды дойдут до Жакоттов…
– Ты полагаешь их невиновными?
– Вестимо. Сия парочка – совсем не убийцы.
– Поговаривают об извращении…
– Умеренном. Мне ведомы его вкусы. Он желает ежедневно наказываться Королевой, и леди Блудд ее замещает. Она же тяготеет исключительно к вину. Королева могла бы прекратить данный слух, но не станет сего делать. Она не прикасалась к скипетру более недели. Не принимала послов. Не входила в Палату Аудиенций. Она отказывается слушать меня. А теперь заявляется сарацинская депутация, полусотня с гаком, для неотложных переговоров – вне сомнения, на ту же тему, что волнует Коженёвского, – и Королева отвергает их, де-факто оскорбляет, и они денно ждут во Второй Приемной Палате – все в травленой стали и военных шелках (хотя оружия они не носят), подобно армии, держащей осаду.
– Графиня Скайская. Если бы ее нашли?
– Она пропала во благо.
– Ты к ней предрассудочен.
– Так и есть. Но я вижу ее насквозь. Она размягчала Королеву.
– Королева верит теперь в то, что графиня – предательница? – Ффинн был ошеломлен.
– Королева ничего мне не говорит.
– Возможно, она думает, что ты обманываешь ее, Перион?
– Возможно.
– Внимает ли она Ингльборо?
– Он плетет чушь.
– Не сегодня.
– Он обратился к ней с ординарными утешениями, Том, но она отослала и его. Надо думать, она допускает подозрение, что графиня Скайская тоже убита. Она думает, что кровь в комнате – ее подруги.
– Сие исключено?
– Остались бы следы борьбы.
– И никаких следов смерти Жакотта, верно? – Ффинн воспринял версию со скепсисом.
– Сия загадка широко обсуждалась. – Монфалькон медленно поднялся. – У графини был весь календарь, дабы удостовериться, что ее не подозревают в смерти Жакотта. Она не сбежала бы, не заподозри ее кто-нибудь. Разве нет?
– А ее заподозрили?
– Я. Мне она всегда была подозрительна.
– И никаких вестей о ней со Ская?
– Никаких. Она останется за границей. У нее земли повсюду. Иные думают, что Император Татарии – ее любовник.
Том Ффинн отер лицо рукавом.
– Королеве нужна поддержка, Перион. Если она не примет ее от меня, она отыщет ее еще где-нибудь. Уна Скайская была ее ближайшей подругой. Возможно, единственным ее другом в частной жизни.
– Королева – не частный персонаж, – сказал лорд Монфалькон. – Достаточно скоро она вспомнит, что друзья Альбиона – ее друзья. Простое уравнение.
Сир Томашин Ффинн поджал губы.
– Может статься, друг мой, мы чересчур упростили наши уравнения. Где, кстати, доктор Ди? Я бы решил, что ему в радость утешать Ее Величество.
– Одержим своими экспериментами. Ныне едва показывает нос из покоев.
– Будто мы сразу все с нею развелись. – Ффинн поскакал к двери. – Чем бы все сие можно объяснить, как думаешь, Перион?
Монфалькон поднял глаза.
– Что? Ты тоже винишь меня?
Том Ффинн обернулся, дабы его рассмотреть.
– Ты скор подозревать обвинение. Я лишь задал вопрос, надеясь, что твой ум, тоньше моего, нашел бы ответ.
– Я зачумлен множеством вопросов. – Монфалькону стало стыдно за себя. – Прости меня, Том.
– Ну ты подумай. В конце-то концов, твоя миссия – поддерживать единство Двора и Державы. И сердце сего единства, как всегда, Глориана. Если сердце не выдержит, не выдержит вся структура, так?
– Я не уставал сие повторять.
– И все же мы недостаточно размышляем о защите сердца. О его исцелении, как если б оно было изранено. – Том Ффинн был добродушен. – Мы должны быть мягки. Она по-прежнему, в одном отношении по крайней мере, не женщина. Потому думай о ней как о ребенке, Перион.
Но лорд Монфалькон сделал усталый вдох.
– Нежность вся вышла, Том. Остается лишь Долг.
– Вот так браки и пропитываются кислятиной и цинизмом, я полагаю. – Том Ффинн уходил. – Но, подобно Лисуарте, я не был женат, и, быть может, не мне судить.
– Я был женат много раз, – молвил Монфалькон голосом, густеющим от горя.
Назад: Глава Двадцать Первая, В Коей Различные Придворные Королевы Воскресают и Еще Один Погребен
Дальше: Глава Двадцать Третья, В Коей Королева Посещает Празднование Дня Ее Же Восшествия; в Коей Утверждается Рыцарство; в Коей Она Обнаруживает Своего Нового Воителя

Коммандор
Читать невозможно вообще. Перевод - дрянь. Выложите версию со старым переводом, который я когда-то читал в бумажном виде. Этот вопрос невозможно читать! Автор перевод Вирджиния как "Девствия". Такое впечатление, что поработал гугл-переводчик!