Глава 9
Дождь кончился ближе к закату. Стоя на крыльце, стянув на плечах плед, Александра смотрела, как расчищается небо на западе. Сильный ветер гнал тучи в высоту, и под ними все ширилась, обнажаясь, янтарная полоса неба.
Женщина вышла на крыльцо босиком и теперь мерзла, поджимая пальцы ног – сырые, зыбкие, подгнившие доски были ледяными. Она жадно вдыхала морской воздух, изумляясь не столько тому, что произошло, сколько совершенному отсутствию раскаяния или чувства вины. Все случилось просто, естественно, и когда губы Элька коснулись ее губ, она уже как будто знала их теплоту. Сейчас она стояла, привалившись плечом к косяку, кутаясь от ветра в плед, глядя на небо, и не думала ни о чем конкретном. Так бывало с ней в очень редкие счастливые минуты. «Любовь не рассуждает, любовь любит! – вспомнилось ей полузабытое изречение, и женщина мотнула головой, словно отгоняя слово, которое все же ее пугало. – Нет-нет, какая любовь… А даже если и так… Если и так!»
За ее спиной бесшумно, словно тень, появился Эльк. Женщина обернулась. На его лице не отражалось ни смущения, ни, что было бы еще хуже, деланой веселости, которой прикрывают неловкость. Намотав на палец прядь волос, вившуюся над ухом Александры, он слегка шутливо ее дернул:
– Простудишься!
– Что ты… Я люблю холод! – Ее голос прозвучал чуть хрипло, что-то сжимало горло.
Внутренний покой, так изумлявший ее минуту назад, мгновенно разрушился. Причина тому была проста – Эльк застегивал на запястье часы. Только что в мире, где очнулась Александра, не было ни времени, ни места – только расшатанное крыльцо, медовый закат над морем, ослепительный серп полумесяца, мелькающий в разрывах редеющих облаков… И вот обычная жизнь возвращалась, требовательно заявляя о своих правах, отчего права Александры на счастье стремительно уменьшались. «Шестой час вечера, остров Маркен… Полузаброшенный поселок, вдали от туристических троп. Чужой муж. Да, чужой муж, привезший тебя на свидание в дом своего детства, и совершенно не важно, что ты по каким-то своим личным причинам решила, будто этот человек тебе дорог и близок! Для него все это может быть просто интересным приключением! Откуда ты знаешь, что для него это серьезно? Откуда?»
– Не хочется уезжать, – негромко произнес Эльк, справившись наконец с ремешком часов. – Я так боялся ехать сюда один… Знаешь, возвращаться в те места, где ты был счастлив, не следует. Но сейчас я счастлив, как никогда еще здесь не был!
Александра выслушала эти слова, сделав попытку улыбнуться. Она уверяла себя, что это просто дань вежливости, что Эльк как человек воспитанный попросту не может сказать ничего иного… Теперь она разом испытывала все угрызения совести и сожаления, от которых минуту назад была так необъяснимо свободна. Она уже боялась верить словам, боялась встречать взгляд стоявшего рядом мужчины.
– Придется ехать в Амстердам, прямо сейчас… – Эльк мягко обвил рукой ее плечи – но так мог обнять и брат, и старый друг. – Мы с Дирком обменялись сообщениями. Я написал, что ты согласна на него работать. Он просит, чтобы уже завтра утром ты встретилась в Москве с его клиентом…
– Завтра утром… – словно во сне, повторила женщина.
– Да, я понял, что встреча очень важная. Аванс в честь сотрудничества получишь переводом на карту сразу же, как дашь реквизиты. У тебя ведь есть действительная карта?
– Карта… Да! Конечно есть.
Александра коснулась ладонью пылающего лба, словно пытаясь остановить бешеный поток мыслей. Тут было все – романтическое приключение в заброшенном домике, Варвара, Надя, пропавшее письмо, неведомый отель «Толедо», особняк в Москве, на Китай-городе, где располагалась ее мастерская… Эльк смотрел испытующе, словно пытаясь угадать ее настроение, а сама Александра упорно избегала его взгляда. Ей было не по себе из-за того, что он так внезапно, без паузы, переменил тон с нежного на деловитый.
Она прошла в дом, сбросила плед, принялась одеваться, постаравшись выбрать для этого самый темный угол. Ее щеки внезапно запылали от прихлынувшей крови, ей сделалось трудно дышать. Стылый воздух гниющего, заброшенного дома словно отравлял ее. Теперь она недоумевала, как могло это убогое заплесневелое логово казаться ей уютным и как она позволила соблазнить себя человеку, которого, в сущности, не знала…
Эльк, уже набросив пальто, стоял возле печки и, нагнувшись, ворошил кочергой дотлевавшие в топке угли. Затем с тяжелым вздохом выпрямился, глядя на огонь, вспыхнувший в последний раз, бросивший на его бледное лицо багровый отсвет.
– Есть, кажется, прямой рейс на Москву около полуночи, – сказал он, обращаясь скорее к печи, чем к Александре, которая заканчивала шнуровать ботинки. – Я отвезу тебя в аэропорт… Сейчас не сезон, билеты должны быть. У тебя есть какие-то вещи или все носишь с собой?
– Только вот эта сумка…
Александра пригладила волосы гребешком, спрятала его в кармашек, застегнула «молнию». Именно в этом кармане она держала пропавшее письмо, за что сейчас горько себя ругала. «Нельзя было носить его в сумке, а сумку бросать без присмотра! То, что письмо украли, свидетельствует о том, что там очень ценные сведения! Отель «Толедо»! Найду ли я когда-нибудь этот отель? Легче, кажется, будет найти саму Надю, но она, исчезая со всех радаров, почему-то решила, что мне нужно обязательно знать про отель «Толедо» и номер сто три А. Почему? Почему?»
– Я обо всем позабочусь! – Эльк произнес эту фразу, которую так часто повторял последние сутки, почти отеческим, покровительственным тоном, в котором Александре почудилось нечто снисходительное. – Как только отыщу Надю, сразу перешлю тебе ее координаты. Итак, едем, немедленно!
От лязга закрывшейся чугунной дверцы художница вздрогнула. В комнате разом потемнело – единственное окно больше не пропускало света, внезапно надвинувшиеся с моря тучи закрыли горизонт, где догорел закат. В стену ударил резкий порыв ветра. Эльк медленным, словно сонным движением пригладил волосы, глядя куда-то в пространство, как будто забыв на миг, где находится. Царапина под глазом в сумерках стала похожа на резкую, глубокую морщину и больше не молодила его, напротив – старила.
– Едем… – Александра безотчетно повторила его движение, убрав упавшую на лоб прядь волос. Горло сжала судорога, рот наполнился горечью. «Скорее бы сесть в самолет! – подумала она. – Я смогу понять, что со мной происходит, когда земля остается внизу. На высоте становится легче, ты – будто не совсем ты! А давать советы другому всегда проще, чем себе…»
Когда машина вновь въехала на дамбу, Эльк издал короткий раздраженный возглас:
– Болван!
– Что такое? – вяло откликнулась Александра. Она сидела, отвернувшись к окну, чтобы не встречаться взглядом со своим спутником. Ее мучил все более отчетливый стыд.
– Да я ведь хотел купить тебе копченого угря! – с досадой ответил мужчина. – Конечно, он продается и в Амстердаме, но это будет совсем не то! Поверь, совсем не то!
Она негромко рассмеялась, следя за тем, как за стеклом несется почерневшее в сумерках море. Оно казалось мрачным, в нем не осталось и следа от дневной искрящейся радости, так же как в ее собственном сердце. Она пыталась думать о Москве, о новом бизнес-партнере, но никакого энтузиазма не испытывала. Чтобы как-то отвлечься, Александра вновь принялась перебирать содержимое карманов сумки, стоявшей у нее на коленях. Впрочем, для нее уже было ясно, что письма там нет.
– Я зайду в отель, после того как отвезу тебя в Скипол. – Эльк, казалось, прочел ее мысли. – Если там письма не находили, буду трясти прислугу у Стоговски. Да в сущности, письмо не так важно!
– Для меня важно. – Александра ответила почти грубо. – Для меня, понимаешь? Лично мне очень хочется, чтобы оно нашлось.
– Да, я все понимаю, очень некрасивая история. Конечно, если ты не выронила письмо в отеле, а… – Мужчина не договорив, покачал головой, не сводя взгляда с дороги, бежавшей по гребню дамбы. – В аэропорту не забудь мне дать номер карты, я немедленно перешлю его Дирку. Что же еще?… Кажется, все.
Александра, в последний раз обшаривая сумку, наткнулась на слабо звякнувшую, жиденькую связку ключей. Выпрямившись, она взглянула на Элька:
– Надо заехать на Конингслаан, попрощаться с хозяйкой дома и отдать ключи!
Эльк протянул руку ладонью вверх, не глядя на женщину:
– Я передам.
– Нет, это неудобно! – воспротивилась Александра. Уложив ключи поглубже на дно сумки, она решительно задернула «молнию». – Неловко. Получится, что я отдала ключи незнакомому ей человеку, а она ведь мне доверяет… Пустила пожить.
– Пустые церемонии, – усмехнулся Эльк. – Ты преувеличиваешь чувствительность квартирной хозяйки. Она тебя впустила, потому что хочет сохранить добрые отношения с твоими друзьями, которые ей платят. Но… Как хочешь. Придется теперь потерять минут сорок в Амстердаме. Я вообще не хотел заезжать в город. Мне бы не хотелось отправлять тебя ночным рейсом с пересадкой, а может, и с двумя… Нам нужно застать билеты на прямой!
– Ты очень торопишься отправить меня в Москву… – пробормотала Александра. Она ненароком произнесла эти слова по-русски. Эльк покосился в ее сторону, но не переспросил.
Спустя полчаса машина вновь ехала по пустынным, сумрачно-уютным кварталам Старого Юга. Уже совсем стемнело, и вдоль кирпичных одноликих фасадов домов зажглись однотипные фонари старинного тяжеловесного образца. Тут и там мелькали огоньки праздничной иллюминации – в преддверии Дня Святого Николая их становилось все больше. Пока машина стояла на перекрестке, пропуская трамвай, Александра любовалась сценами в крошечных магазинчиках, выходивших на площадь. В кондитерской было столпотворение: взрослые и дети торопились запастись сладкими гостинцами к празднику. Витрина была сплошь уставлена подсвеченными подносами с шоколадными арапчиками в красных шапках, имбирными лошадками и марципановыми поросятами. В булочной тоже было не протолкнуться. Крошечная девочка, которой родители доверили держать бумажный пакет с покупками, почти целиком засунула в него голову – так ее увлекло содержимое. Не решаясь без спросу что-то съесть, она наслаждалась тем, что вдыхала аромат горячей выпечки. Машина тронулась с места, пересекла перекресток и уже ехала по Конингслаан, а художница все еще видела перед собой маленькую фигурку в красной курточке на фоне сверкающей огоньками витрины.
Эльк остановил машину напротив дома Лиз де Бак, с трудом отыскав свободное место в ряду автомобилей. Взглянул на часы:
– Главное, не задерживайся. Сейчас могут быть пробки…
– Какие тут пробки! – философски заметила женщина, открывая дверцу. – Я на несколько минут…
– Я с тобой, – внезапно произнес Эльк. Хлопнув дверцей, он запер машину и оглядел улицу. – Если позволишь, конечно…
В этот момент Александра обратила внимание на то, что сперва ускользнуло от ее взгляда – у ворот парка Вондела, совсем рядом с особняком Лиз де Бак, стояли полицейская машина, карета «Скорой помощи» и еще какой-то фургончик, похожий на служебный транспорт. Эльк смотрел туда же, настороженно нахмурившись:
– Что-то случилось!
– Да, похоже. – Александра впервые видела полицейскую машину в районе Старого Юга. – Идем же, если мы и правда торопимся!
– Мы торопимся. – Эльк, встряхнувшись, галантно предложил ей руку, переводя через улицу, хотя Александра вовсе не нуждалась в подобной поддержке. – Я не заинтересован в том, чтобы ты ближайшие сутки путешествовала по пяти транзитным аэропортам. Утром у тебя встреча в Москве, помни!
Александра открыла дверь особняка Лиз де Бак своим магнитным ключом и тут же отступила, едва не столкнувшись с хозяйкой. Та как раз выходила, торопливо запахивая пальто и одновременно разговаривая по телефону. Подняв глаза на Александру, женщина возбужденно воскликнула:
– Хорошо, что вы вернулись! Полиция спрашивала о жильцах, а у меня даже нет копии вашего паспорта!
– Паспорта? – Александра оглянулась на своего спутника. Тот слегка поклонился Лиз де Бак, всем своим видом демонстрируя вежливую отстраненность от темы разговора. – Мой паспорт? Но я уже уезжаю, вернулась только передать вам ключи!
– У меня голова кругом! – призналась Лиз, прикладывая к взъерошенной макушке ладонь. – Наверное, придется задержаться, полиция хотела вас видеть… Половины жильцов тоже нет, перед праздником разъехались. Это так ужасно, впервые у нас такое! В парке, под нашими окнами, в канале, нашли труп женщины.
– Боже мой… – Александра вновь оглянулась, ища у Элька поддержки, и тот, поняв ее движение, на этот раз приблизился.
Он быстро обменялся с хозяйкой виллы несколькими фразами по-голландски. Его лицо заметно исказилось, словно от приступа зубной боли. Скривив губы, Эльк повернулся к Александре:
– Очень неприятная история. Уже была полиция… Я боюсь, как бы тебя все это не задержало. Ты должна немедленно ехать в аэропорт!
– Сперва поговорите с полицией! – настойчиво произнесла Лиз де Бак. – Я им сказала, что у меня вчера появился новый жилец, и они очень хотели вас видеть.
Эльк что-то произнес сквозь зубы по-голландски. Лиз де Бак метнула в него негодующий взгляд, явно хотела ответить, но сдержалась и вновь обратилась к Александре по-английски:
– Мне оставили телефон, но они еще здесь, видите, у парка? Идемте! Вас долго не задержат, думаю.
Александра спустилась с крыльца в сопровождении хозяйки виллы и своего спутника, которые негромко о чем-то переговаривались. У входа в парк все еще стояли полицейская машина, патрульный мотоцикл, карета «Скорой помощи» и черный микрофургон без опознавательной маркировки. Полная девушка в синей форме запирала двери фургона снаружи. Ее круглое красное лицо хранило важное, сосредоточенное выражение. Лиз сразу прошла к мужчинам, стоявшим возле полицейской машины, и обратилась к ним, указывая на Александру. Художница стояла чуть поодаль, с сильно бьющимся сердцем. Она отчаянно волновалась, сама не понимая причины такого сильного нервного возбуждения. Эльк, чувствуя ее настроение, взял Александру за руку:
– Это пустяки, формальность. Просто зададут несколько вопросов. Никто не имеет права тебя задерживать.
– Конечно, – ответила Александра, слегка вздрогнув, когда пальцы Элька коснулись ее ладони. Она облизнула пересохшие вдруг губы. – Надо было послушаться тебя и сразу ехать в аэропорт. А если меня задержат и все сорвется?
Эльк не успел ответить – Александру позвали к машине. Разговор велся по-английски. Она предъявила паспорт, ответила на несколько формальных вопросов о цели своего визита в Амстердам, о сроках пребывания. Особенно Александра подчеркнула, что должна улететь в Москву этим вечером. Лиз де Бак сделала, на взгляд художницы, даже слишком любезное заявление: она сообщила инспектору, что давно знакома с Александрой. «Давно? Она видела меня два с половиной года назад, в течение нескольких минут… Видно, Лиз очень ценит Диану и Юру, раз так выгораживает меня!» Александра выслушала сомнительное признание хозяйки виллы с невозмутимым видом и слегка улыбнулась ей в знак благодарности. На вопрос, была ли она вчера вечером дома, художница ответила отрицательно и уточнила:
– Я была в гостях рядом, на Эммаплейн. Вернулась не очень поздно, в половине одиннадцатого.
– Вы не слышали криков в парке? – Инспектор, смуглый высокий мужчина с ярко-голубыми глазами, был похож одновременно на индуса, на голландца и на все остальные национальности одновременно. Взгляд у него был усталый, голос равнодушный и негромкий. По-английски инспектор говорил раскованно.
– Нет, ничего не слышала, – чистосердечно ответила Александра. – Я некоторое время постояла на крыльце, прежде чем войти в дом… Был очень тихий вечер.
– А ночью? Ночью вы не слышали шума? Куда выходят ваши окна?
– Окна спальни как раз выходят на парк, – ответила Александра. – Но я очень крепко спала, так что могла и не слышать никакого шума…
– Я тоже ничего не слышала, – услужливо добавила Лиз де Бак.
Полицейский, который все время держал паспорт Александры в руках, вновь раскрыл его, зачем-то перелистал, просматривая визы, и протянул ей:
– Спасибо.
Александра спрятала паспорт в карман сумки, взглянула на Элька. Тот стоял чуть позади, сунув руки в карманы пальто, слегка раскачиваясь с носка на пятку. Вид у него был скучающий. Бледное лицо сильно осунулось, русые волосы растрепались. Когда налетал порыв ветра, Эльк слегка втягивал голову в плечи, машинально, словно задумавшись о чем-то далеком и неприятном. Внезапно Александра испытала приступ жалости к этому человеку. Это было необъяснимо – Эльк всегда вызывал у нее восхищение, уважение, интерес и тщательно подавляемое, тайное желание близости. Жалость, острую и беспричинную, она испытывала к нему впервые. Он стоял совсем рядом, но казалось, находится очень далеко.
– Я могу уехать сегодня вечером? – спросила Александра.
– Одну минуту! – ответил полицейский, отворачиваясь и роясь в картонной коробке, стоявшей на заднем сиденье машины. Обернувшись, он протянул Александре небольшую розовую пластиковую карточку, запечатанную в прозрачный пакет с наклеенной бумажной этикеткой. – Посмотрите на фотографию, на всякий случай. Не видели вчера вечером эту женщину? На Эммаплейн, может быть? Или здесь, на Конингслаан?
Это были водительские права образца стран Евросоюза. В левом нижнем углу, под синим флагом со звездным кругом, располагалась черно-белая фотография размером с почтовую марку. Уже стемнело, но полицейская машина стояла прямо под фонарем, и Александра сразу увидела, кто изображен на фотографии. Она коротко вскрикнула, отчего полицейский отдернул руку с пакетом, впрочем, тут же вновь предъявив права ошеломленной женщине:
– Вы видели ее вчера?
– Да! – растерянно вымолвила Александра, оглядываясь на часовщика с Де Лоир. Тот, вырванный из своих грез ее вскриком, тревожно смотрел на художницу. – Это Варвара, Эльк! Это Барбара ван дер Мекк!
– А, так вы с ней даже знакомы?! – воскликнул чрезвычайно оживившийся полицейский.
Его напарник, до сих пор державшийся поодаль, немедленно подошел, одергивая форменную куртку. Из окна кареты «Скорой помощи» выглянула девушка-врач, вопросительно поднимая жидкие русые брови. Все смотрели на Александру, а у нее было такое чувство, словно тротуар сделался мягким, как свежий марципан. Эльк уже стоял рядом, его рука поддерживала ее под локоть, иначе художница могла бы не удержаться на ногах. Мир слегка накренился – вечерняя улица, плавный ряд фонарей, серый бархат сумеречного неба…
Антиквар с Де Лоир также взглянул на права, замер на миг и быстро заговорил по-голландски, то кивая на Александру, то указывая в сторону Эммаплейн. Инспектор с напарником слушали его, не перебивая. Оборвав речь на полуслове, Эльк обернулся к женщине:
– Плохо! Теперь тебе придется задержаться до завтра… Они настаивают.
– Что с ней случилось? – Александра не сводила взгляда с запертых дверец черного фургончика, за которыми, как она подозревала, находились носилки с телом. Ее била крупная дрожь, руки и ноги заледенели, больше всего на свете хотелось погрузиться в горячую ванну. – Как она оказалась в парке? Она ведь тоже шла на вечер к Стоговски!
– Потом, потом, – бормотал Эльк, мягко, но настойчиво увлекая ее в сторону. Отведя женщину на такое расстояние от полицейских, что слышать их те уже не могли, он тихо заговорил. Александра была так ошеломлена, что до нее не сразу дошел смысл его слов. Поняв наконец, она нахмурилась:
– Я ничего не должна говорить о Барбаре? Но почему?
– Да потому что они тебя задержат! Неизвестно насколько! – У Элька от волнения побелели губы, он нервно морщился, поглядывая в сторону полицейской машины. – И что ты им хочешь рассказать? Что она шла к Стоговски? Я сам скажу. Что еще? Всю историю вашего знакомства? Ты представляешь вообще, к чему это может привести?
– Боже мой, – прошептала женщина. – В это невозможно поверить. Зачем она свернула в парк? Что с ней случилось?! Как она оказалась в канале?
– Вечером в парке с одинокой женщиной может случиться что угодно. – Эльк снова бросил быстрый взгляд в сторону полицейских. Те вполголоса совещались, также поглядывая в их сторону. Лиз де Бак, не примыкая ни к той, ни к другой группе, стояла чуть в стороне неподвижно, зябко стянув на груди полы расстегнутого пальто. – Да, это безопасный район. На моей памяти ничего здесь не случалось. Но видно, времена изменились…
Александра приложила ладонь ко лбу:
– Ужасно кружится голова. Значит, я никуда этим вечером не лечу…
– Боюсь, ты останешься в городе до завтра как минимум. – Эльк с тревогой вглядывался ей в лицо. – Видела бы ты себя… Надо что-то принять, не знаю, аспирин, может быть… И лечь в постель.
– Какой аспирин! – устало бросила Александра. – И какой смысл ложиться, все равно не усну. Мы обязательно должны тут стоять, пока они разговаривают?
Она указала взглядом на полицейских. Эльк покачал головой:
– Да нет, конечно. Мы же не задержаны. Потом с нами свяжутся. Я сейчас скажу им пару слов. Все будет нормально!
Последнее заявление так резануло слух Александры, что у нее даже прекратилась головная боль. Она вопросительно взглянула на мужчину:
– Нормально? Я завидую твоему чувству юмора!
Эльк не преувеличивал: ему и в самом деле пришлось обменяться с полицейскими всего парой фраз. Он предъявил свои документы, что-то записал в телефоне, кивнул, довольно небрежно, не глядя, салютовал инспектору резко поднятой рукой и вернулся к Александре:
– Можем идти. Завтра утром, в десять, надо явиться в управление, но это формальность. Я за тобой заеду. Предлагаю закончить вечер как-то позитивно. Сходим куда-нибудь? Или на катере покатаемся?
– О чем ты, Эльк… – еле смогла выговорить Александра.
Тем временем служебные машины одна за другой отъехали от ворот парка. Теперь ничто не нарушало обычного сонного покоя Конингслаан. Сонно сияли жемчужные фонари, неторопливо стрекотали велосипеды, иногда медленно проезжала дорогая машина. Над домом британского консула слабо покачивался вывешенный на флагштоке «Юнион Джек», что означало – консул сейчас в городе. Подошла наконец Лиз де Бак, которой на прощание также пришлось обменяться несколькими словами с инспектором.
– Кошмар! – резюмировала женщина, поднимая широкий, мужской подбородок. Ее голубые глаза при этом смотрели спокойно, нельзя было прочесть никаких особенных эмоций и во взгляде Элька. – Предлагаю пойти ко мне, пропустить по рюмочке вишневки. Впервые в нашем районе такое происшествие! Времена меняются к худшему.
– Я только что говорил то же самое, – любезно заметил Эльк. – Ну что, Саша?
– Я не могу сейчас ничего пить, – не слишком вежливо ответила Александра. – Я себя ужасно чувствую. Пожалуй, мне надо пройтись…
– Как хотите! – после краткой запинки ответила Лиз. По всей видимости, она немного обиделась, хотя взгляд ее остался открытым, дружелюбным, а в голосе звучало сочувствие. – Я поняла, что вы ее знали? Ужасно. Я, к счастью, нет…
– Мы прогуляемся. – Эльк, не спрашивая согласия Александры, потянул ее в сторону Эммаплейн, прочь от ворот парка. – Спасибо, мевроу… Надеюсь, встретимся при более приятных обстоятельствах!
Лиз благожелательно кивнула и направилась к своему особняку, окна которого уютно светились в сумерках. Темными оставались только окна верхних этажей. Александра взглянула на них, обернувшись, и поняла, что ей вовсе не хочется возвращаться под гостеприимный кров Лиз де Бак. Ей так безмятежно спалось этой ночью, так тихо было в парке за окном, калориферы источали дремотное тепло, и даже часы тикали осторожно, словно боялись ее потревожить… «А под самыми моими окнами, в канале, лежал труп Вари!»
Александра испытывала острое чувство вины перед покойной, хотя не причинила ей никакого вреда за всю историю знакомства. Теперь она винила себя за то, что плохо думала о Варваре, критиковала ее манеры и вкусы, беспощадно высмеивала ее недостатки. «Пусть только про себя, но все же…»
– Это убийство? – обратилась она к Эльку.
Он, продолжая поддерживать свою спутницу под локоть, мягко, но настойчиво вел ее в сторону площади. Вдали промелькнул сине-белый трамвай, идущий в центр с окраины. Из глубины квартала донесся колокольный звон – в церкви начиналась вечерняя служба. Из булочной на углу вышла пожилая женщина, осторожно прижимавшая к груди бумажный пакет с покупками. За ней из распахнутой двери вырвалась дурманящая горячая волна сладких ароматов кофе и ванили. Женщина пошла навстречу Эльку и Александре, тихонько напевая себе под нос. Поравнявшись с ними, она неожиданно заговорщицки улыбнулась – тепло и обезоруживающе, как умеют улыбаться только амстердамцы, неизвестно почему вообразившие, что они проникли в вашу сердечную тайну. Александра с изумлением почувствовала ответную улыбку на своих губах. Только что она говорила о смерти, и казалось, еще долго не сможет улыбаться, но вот – случайный привет незнакомого человека вернул ей эту способность. Художница в очередной раз поразилась тому, как странно все переплетено в этом городе, полностью подчиняющем людей своей двусмысленной магией. Женщина с пакетом прошла мимо, дверь булочной, звякнув колокольчиком, медленно закрылась. Внезапно налетевший порыв ветра грубо смял заледеневшие желтые нарциссы, стынущие на перекрестке в деревянном ящике с землей. Эльк шумно вздохнул.
– Это убийство? – повторила Александра. – Что тебе сказали?
– Ничего. Завтра, надеюсь, узнаем больше, – ответил мужчина, сохраняя фаталистическое спокойствие. – Хотя я не горю желанием услышать подробности. Она, наверное, пошла к Стоговски после аукциона пешком, выбрала дорогу через парк. Решила подышать воздухом…
– Или кто-то пригласил ее в парк на свидание, – внезапно перебила его художница. Эльк, остановившись под фонарем, удивленно вглядывался в ее лицо:
– Почему ты так решила?
– Она собиралась с кем-то поговорить о Наде… Так она мне сказала на аукционе, на прощание. Да ведь и ты при этом был!
– Я этого не помню, – покачал головой Эльк. Свет фонаря, падая сверху на его лицо, оставлял глаза в глубокой тени, зато царапина выступала особенно отчетливо. – Честно говоря, я просто оглушен этой новостью. Конечно, мы не были друзьями, не были даже партнерами по бизнесу. И все же столько лет рядом на Де Лоир… Никто еще не знает, думаю.
– Куда мы идем?
Опомнившись, Александра обнаружила, что они остановились прямо напротив особняка Елены Ниловны. Светились окна только на первом этаже. Белые муслиновые занавески были раздернуты, и отчетливо виднелись вишневые обои гостиной, где вчера собиралось общество.
– Я хочу предупредить Стоговски о том, что случилось, – решительно заявил мужчина. – Они с Барбарой дружили.
– А полиция не будет в претензии, что мы ее известили? – осведомилась Александра. Она подняла взгляд – круглое окно чердачной комнаты было темно. Оно смотрело подслеповато, как близорукий глаз, в нем отражался свет фонаря, горевшего напротив дома.
– Какие могут быть претензии? – свободно отозвался Эльк, отворяя калитку. – Я никому не давал обязательств хранить молчание. И потом…
Уже стоя в дворике, он обернулся, делая пригласительный жест, и с усмешкой добавил:
– Я рискну поссориться со всей полицией города, но не со Стоговски! Она будет очень зла, если узнает, что я все знал и не предупредил ее. А она узнает!
Хотя на этот раз их не ждали, горничная, все та же молоденькая блондинка, открыла им дверь немедленно, с самым радостным видом. Эльк обменялся с девушкой несколькими приветственными фразами в шутливом тоне, и горничная умчалась докладывать об их приходе. Помогая Александре раздеться, антиквар пояснил:
– Я ведь вчера здорово погнул колесо на ее велосипеде! Хотел заплатить за новый, но она отказалась и взяла денег только на ремонт. И то тайком от хозяйки.
– Тайком? – Женщина оглядывала знакомую обстановку передней. Здесь ничего не изменилось со вчерашнего вечера, лишь исчезли груды одежды на вешалках да дверь в зимний сад в дальнем конце была полуоткрыта. Она слегка покачивалась от сквозняка, оттуда тянуло ночным холодом. – Почему тайком?
– Госпожа Стоговски строго запрещает прислуге брать вознаграждение от гостей, – пояснил Эльк. – В моем случае речь идет не о чаевых, а о возмещении ущерба, но девушка все равно опасается.
Он добавил короткую фразу по-голландски и тут же ее перевел:
– Плох тот хозяин, который не кормит сам свою собаку. Грубо, но верно. Такого порядка, как в этом доме, я нигде в Амстердаме не видел. Наверное, и не увижу…
Антиквар говорил со сдержанной насмешкой, сквозь которую сквозило восхищение. В этот миг на лестнице показалась горничная. После короткого обмена фразами Эльк повернулся к Александре:
– Оказывается, у Стоговски гости, это очень кстати! Здесь Анна с отцом. Обсудите с Дирком свои дела, раз уж вылет сорвался…
Александра больше не задавала вопросов – она молча двинулась вслед за своим спутником вверх по крутой лестнице и вошла в его сопровождении в маленькую синюю гостиную.
Елена Ниловна сидела в том самом вольтеровском кресле, где вечером потеряла сознание Анна. На этот раз великолепных драгоценностей на дряхлой хозяйке дома не оказалось, и ее облик лишился из-за этого устрашающей, инфернальной нотки. Теперь это была просто очень старая и очень хрупкая женщина. Она куталась в серый плед, на голове был накручен пестрый шарф, какие вяжут экономные хозяйки из остатков шерсти. Иссохшие ноги, торчавшие из-под подола фланелевого платья, были обуты в мягкие туфли из овчины и стояли на истертой бархатной скамеечке.
Камин был вычищен от золы и топился вовсю. Рядом с ним стояла Анна в своем скромном траурном платье, босиком. Девушка курила, пуская струйки дыма в очаг, откуда их тут же уносило потоком тяги. Ее отец сменил траурный костюм на повседневный вариант: джинсы и черный свитер. Все дружно приветствовали вошедших.
Елена Ниловна немедленно обратилась к Александре по-русски:
– Вот молодец, что пришла! Я вчера на тебя обиделась, так и знай. Это что, в Москве так принято – уходить, не прощаясь? Я не люблю этого!
– Нет-нет! – Александра виновато улыбнулась, подходя к старухе и склоняясь над креслом. Она собиралась только пожать протянутую ей навстречу слабую морщинистую руку, но Елена Ниловна неожиданно резко подалась вперед и с силой, которую невозможно было предположить в этом иссохшем теле, обняла русскую гостью:
– И не вздумай убегать опять, не предупредив! У меня для тебя есть дело! Заработаешь, и неплохо!
Эльк тем временем шептался с Дирком и Анной. Все трое сгрудились у камина, сблизив головы. Поймав брошенный в ее сторону внимательный взгляд Дирка, испуганный – его дочери, Александра поняла, что им уже известно о случившемся. Елена Ниловна тем временем окончательно разнежилась. Забыв о других гостях, она говорила по-русски:
– Ты мне сразу понравилась, дорогая. Ты немножко сумасшедшая, правда?
– О, ну если вы так считаете… – несколько растерянно рассмеялась Александра. На душе у нее скребли кошки, смех вышел сдавленным. – Вообще я всегда старалась совершать только разумные поступки, но получалось неважно…
– Ну-ну, я людей вижу насквозь! Ничего ты не старалась! – оборвала ее старая дама. Она говорила резко, но доброжелательно, тусклые глаза неотрывно смотрели на художницу, словно о чем-то безмолвно спрашивая.
Троица у камина тем временем закончила совещаться. Эльк, чьи обычно бледные щеки слегка зарумянились не то от волнения, не то от близкого открытого огня, подошел к креслу, где покоилась хозяйка дома.
– Саша, ты уже все рассказала? – спросил он по-английски. Александра молча покачала головой. Елена Ниловна страшно встревожилась. Вцепившись в подлокотники узловатыми пальцами, она хищно всматривалась в лица стоявших рядом людей.
– Что? В чем дело? – Начав по-русски, она тут же перешла на голландский.
Стоговски спрашивала, Эльк послушно отвечал с видом первого ученика в классе, вызубрившего урок. Дирк с Анной подошли ближе, но в разговор не вмешивались. Девушка поймала взгляд Александры и улыбнулась ей уголком губ. Вид у нее был безмятежный, словно вчера не ее били по щекам, приводя в себя, тащили вниз по лестнице под руки и в бессознательном виде усаживали в машину к врачу. Ни тени смущения – удивительная прозрачность спокойных синих глаз, на дне которых мелькали отраженные язычки пламени, легкий румянец на высоких скулах. Ее отец выглядел расстроенным и встревоженным, Анна же вела себя так, словно ничего исключительного не происходит.
Наконец страшная новость была сообщена Елене Ниловне во всех интересовавших ее подробностях. Старуха глубоко вздохнула, из ее впалой груди вырвалось хриплое клокотание. Она взглянула на Александру и заметила по-русски:
– Вот как бывает. Старое живет, а молодое умирает. Ей ведь было всего пятьдесят два года! – И, обведя взглядом лица стоявших рядом людей, мрачно присовокупила: – Ты, Саша, одна тут расстраиваешься из-за того, что Варька умерла. Этим все равно. Ты не смотри, что они стоят с постными рожами! Они родных отца-мать в богадельню спровадят, а на похоронах будут глаза платочком утирать… Я эту публику очень хорошо знаю. Ты что же, с этим сошлась?
Без всякого стеснения она ткнула пальцем в Элька. Часовщик, не понимая, о чем речь, на всякий случай натянуто улыбнулся. Александра, чувствуя, что у нее начинают пылать щеки, сдержанно ответила:
– Вовсе нет. У нас просто общие дела…
– Расскажи эту сказку кому-нибудь еще, – отрезала старуха. – Такие вещи я вижу сразу. Не связывалась бы ты с ним! И какие у вас могут быть дела, хотелось бы мне знать! Варька вчера рассказала о тебе много хорошего, а покойница ни о ком хорошо не говорила! Так что сейчас я этих выставлю вон, а мы с тобой посекретничаем…
Елена Ниловна не выглядела сильно расстроенной, более того – ее глаза заметно оживились, на бескровном лице появились краски. Казалось, известие о смерти Варвары ее воодушевило, придав сил. Вошла горничная, неся на подносе чашки и кофейник. Она поставила поднос на каминную полку, и Анна, все еще улыбаясь уголком рта, принялась разливать кофе. Александра приняла чашку, но пить не могла. Ей казалось, что происходит нечто неестественное, скверное. Люди, собравшиеся в маленькой синей гостиной, пили кофе, болтали, понизив голоса из приличия, словно в дань уважения памяти покойной… Но Анна уже смеялась, ее отец с аппетитом грыз печенье острыми мелкими зубами, и Эльк держался со своей обычной непринужденностью. А у Александры перед глазами все стояла маленькая розовая карточка с фотографией Варвары. «Она говорила обо мне хорошо за глаза… Варвара ни о ком никогда не говорила хорошо!» Мысль, что она не ценила должным образом расположение погибшей, угнетала художницу.
– В смерти самое ужасное то, что ничего нельзя исправить! – словно прочитав ее мысли, заметила Елена Ниловна, покачивая тюрбаном, скрученным из шарфа. – Я многих, очень многих хоронила, так что устала горевать… А ты не расстраивайся. Всем нам будет лучше там!
И многозначительно указала пальцем на потолок. Потом, разом потеряв интерес к теме смерти, перевела взгляд на купленную вчера «Мастерскую художника»:
– Что скажешь? Мне твое мнение интересно.
– Великолепно, по-моему, – осторожно ответила Александра.
Старуха тускло улыбнулась, словно ответ ее нимало не удовлетворил:
– Брось, это пустые слова. Как считаешь, может картина быть подлинником? Александра, поколебавшись, проговорила:
– Варвара в этом сомневалась…
– Варя, прости господи, была дура! – твердо заявила Елена Ниловна. – Даже в своих табуретках не разбиралась, не то что… Ну, твое мнение? Может этот лоскуток быть настоящим?
Несмотря на угнетенное состояние духа, Александра улыбнулась:
– Если это подделка, то очень убедительная… А остальное можно сказать только после экспертизы. Но Бертельсманн ведь всегда предоставляет паспорт за подписями экспертной комиссии? Это входит в стоимость услуг, я слышала?
– Еще бы не входило! – фыркнула Елена Ниловна, натягивая плед почти до подбородка. Она мерзла, по всей видимости, хотя в комнате было очень тепло. – Бертельсманн дерет три шкуры с живого и с мертвого. Конечно, паспорт имеется, но чего стоят эти заключения! Они все купленные. И шумиху тамошние господа умеют устраивать, разжигать покупателей. Они этим кормятся! Будь спокойна, тут веками учились обманывать нашего брата! Вот, купила Хальса, посоветовали добрые люди… – Последние слова Елена Ниловна выговорила с таким зловещим выражением, что Александра не позавидовала этим добрым людям. – Теперь сама дивлюсь, зачем взяла… Как считаешь, за сколько его можно в Москве продать?
«Вот мы и подошли к делу!» – подумала Александра. Делая вид, что она поглощена разглядыванием шедевра Франса Хальса, художница медленно смаковала остывающий кофе, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
– Ты же была на аукционе, видела, какая возня поднялась вокруг картины! – Елена Ниловна бросила быстрый взгляд на остальных гостей. Те вновь шушукались, образовав группку в углу гостиной, поодаль от разговаривавших по-русски женщин. – Можно отлично заработать! Эй! Ты что, спишь?
Александра, вздрогнув, перевела на нее взгляд:
– Я думаю… Попробую предложить в Москве нескольким людям. Ничего сейчас гарантировать нельзя, правда…
– В случае чего процент обычный, – бросила Елена Ниловна. – Я никому не плачу больше десяти! – Я обычно получаю пятнадцать-двадцать… – несмело возразила Александра. Старуха раздраженно вздернула тощие плечи:
– Милая моя, если ты докажешь, что с тобой можно иметь дело, – поторгуемся! Пока же, ничего от тебя еще не увидев, не могу предложить больше десяти процентов. И то делаю это из уважения к покойной Варе… Иначе дала бы семь!
Эльк, оставив своих друзей, вновь приблизился. На этот раз он обратился к Стоговски по-английски – в этом доме, как в портовом баре, смело мешались все языки:
– Извините, что поднимаю эту тему, но Саша должна уехать завтра в Москву, а хотелось бы прежде выяснить, что случилось… Вчера, когда она была у вас в гостях, из ее сумки пропало письмо.
Антиквар произнес все это на едином дыхании, самым невинным, нейтральным тоном. Александра не успела вставить ни слова – Эльк повернулся и вновь отошел к камину.
Реакция Стоговски была поразительная – ее лицо помертвело, голова запрокинулась на спинку кресла, словно мышцы шеи разом ослабли. Тусклые глаза по-прежнему остались непроницаемыми, давным-давно утратив способность выражать эмоции, но увядший рот выразительно скривился. Повисла тягостная пауза, нарушаемая только треском сыроватых дров в камине. Елена Ниловна глубоко вздохнула – раз, другой… Внезапно выпрямившись в кресле, старуха уставилась на Александру колючим, зорким, пронзительным взглядом и осведомилась по-русски, громко и резко:
– Что за письмо? В нем были деньги?
– Нет, просто записка, ее написала моя подруга, которая жила тут, в Амстердаме, – смутившись, ответила женщина.
– Кому нужна эта записка? – парировала та. – Может, ты выронила?
– Нет, этого не могло быть, – упрямо ответила Александра. – Письмо исчезло, когда я была у вас в гостях. Моя сумка осталась в передней… Я никого не обвиняю, но что случилось, то случилось.
– Ты что-то темнишь! – после краткой паузы заявила старуха. Ее взгляд словно обыскивал лицо Александры, и та невольно прятала глаза. – Что за письмо? Чем оно так ценно? Там документы? Какие-то важные сведения?
– Там всего несколько слов, – покачала головой Александра. – «Отель «Толедо», номер сто три А».
Елена Ниловна сдвинула жидкие клочковатые брови:
– И что же это за отель? Никогда не слышала о таком.
– Я тоже хотела бы узнать, что это за отель! – Александра была очень разочарована, видя, что название не произвело на Елену Ниловну никакого впечатления. – Судя по всему, было важно, чтобы я нашла его. Но никто не знает, где он. Эльк сказал, возможно, отель мог сменить название…
В этот миг в дверях появилась горничная с новым кофейником. Старуха сделала ей знак, девушка приблизилась. Елена Ниловна заговорила по-голландски, тихо, неторопливо, монотонно, как будто совсем без эмоций. Но лицо молоденькой блондинки, простое и приветливое, разом изменилось. Девушка слушала изумленно, жалобно подняв брови домиком, округлив розовые губы, словно пытаясь выдуть мыльный пузырь. Группа у камина притихла и прислушивалась к монологу Елены Ниловны. Наконец старуха замолчала и красноречивым жестом указала на столик возле камина. Девушка, прямая как струна, прошла к нему, поставила кофейник и молча удалилась, прикрыв за собой дверь. Александра с ужасом увидела застывшие в ее кротких голубых глазах слезы.
– Если это из-за меня, то не стоит… – проговорила она.
– В моем доме пропала вещь гостя, – ледяным, менторским тоном оборвала ее Елена Ниловна. – Я не потерплю этого. Пусть ищет письмо. Где угодно, хоть в мусоре. Не найдет – уволю, и потом ее не наймут в этом городе ни в одну приличную семью. Я за этим прослежу!
– Но понятно же, что девушка письма не брала! – воскликнула Александра, угнетенная тем, что из-за нее разыгралась такая драма. – Оно ей не нужно! К тому же письмо было написано по-русски! За что так жестоко наказывать девочку?
– А это уж мое дело, как и за что наказывать прислугу! – отрезала Елена Ниловна. Она говорила все еще негромко, но ее тон сделался угрожающим. Тусклые глаза смотрели на Александру мертво, с жутковатой внимательностью, как глаза засушенной стрекозы. – Я все-таки постарше тебя, моя дорогая…
Это «моя дорогая» было словно сплетено из колючей проволоки. Александра поежилась, ощутив колющий жар в груди и в позвоночнике. К ним приблизились все трое. Эльк шутливо поддел Александру под локоть:
– Сплетничаете?
– Если бы! – ответила Александра. – Эта история с письмом… Горничную хотят уволить!
– В самом деле?… – с досадой протянул Эльк. – Но мы с тобой еще не заглядывали в отель, ты могла его выронить! – И тут же, словно забыв о своих словах, легким тоном добавил: – Я собираюсь тебя похитить, Саша! Дирк предлагает кое-что обсудить… Разговор серьезный. Поедем, поужинаем где-нибудь втроем?
– А я? – немедленно спросила Анна.
– Ты сейчас же вернешься домой, выпьешь молока и ляжешь спать! – шутливо ответил Эльк.
Дирк шепотом бросил дочери что-то куда менее приятное, судя по тому, как изменилось выражение лица Анны. Оно вдруг сделалось жестким, и Александра с удивлением поняла, что эта красавица может выглядеть отталкивающе. Впрочем, спорить Анна не стала. Слегка пожав изящными плечами, она отвернулась и отошла к окну, словно ее вдруг что-то заинтересовало на улице. Елена Ниловна кивнула, заметив по-английски:
– Вы поезжайте в ресторан, а Сашу я пришлю позже, на такси. Адрес оставьте горничной. Анну тоже до дома довезут.
С ней никто не спорил, хотя угол рта у Элька заметно дернулся. Мужчины попрощались и галантно расцеловали морщинистые руки хозяйки. Дирк приветливо улыбался Александре, она отвечала заготовленной улыбкой… Но хотя от этого человека зависело ее дальнейшее московское существование, художница отчего-то была не в силах радоваться. Она вдруг, словно воочию, увидела Варвару. Та встала рядом, на фоне синей стены, увешанной картинами, в своем неизменном голубом бархатном пиджаке, в рубашке с жабо из пожелтевших кружев, в которые была наискось воткнута булавка с рубиновой головкой, похожей на каплю крови. Варвара не трещала по своему обыкновению, а молча чего-то ждала, слегка склонив голову набок, отчего ее лицо наполовину закрыли волосы. Видение было настолько отчетливым, что Александру передернуло, словно от близости чего-то чуждого, жуткого в своей явности.
– Ты тоже мерзнешь, – заметила ее движение Елена Ниловна. Они остались одни – Анна пошла проводить мужчин. – И я зимой сама не своя. Не хотелось бы умереть зимой… – Старуха испустила скрипучий смешок. – Жить лучше с молодым мужем, а помирать лучше летом! – заключила она, даже как будто не совсем в шутку. – Ты-то не замужем? Не отвечай, по глазам вижу, что одна. На Элька не рассчитывай, он никогда не разведется. Этот слишком долго не решался жениться, все высчитывал. У него сердца нет, это деловой человек, автомат. Не люблю таких. По мне, пусть мужчина будет дурак дураком, женится пять раз, глупостей натворит, пусть пьет, пусть врет – все можно простить, главное, чтобы добрый был! А мне всю жизнь попадались умные подлецы… – Она хохотнула. – Да сядь, что стоишь! Я не люблю, когда рядом что-то маячит…
Александра молча придвинула стул и присела рядом с креслом, где покоились эти циничные, хихикающие мощи, завернутые в плед. Елена Ниловна продолжала:
– Поговорим о делах! О мужчинах вовсе говорить не стоит, это пустой разговор, для дурочек. Мужчины все одинаковые, поверь моему опыту. Есть чуть лучше, чуть хуже, но без них можно прожить, а без денег нельзя. Как ты считаешь?
– Согласна. – Александра невольно улыбнулась. – Деньги мне сейчас очень нужны.
– Ну вот. – Выпростав из складок пледа руку, старуха с удовлетворением похлопала собеседницу по колену. – И мне нужны. Мое предложение ты услышала – попробуй продать этого Хальса. Разрешаю сфотографировать… Да, впрочем, возьми у меня каталог Бертельсманна, Хальс там со всеми регалиями и экспертными заключениями. У тебя ведь нет каталога?
– Он мне сейчас не по карману, – призналась Александра. – С удовольствием возьму, конечно.
– Насчет суммы договоримся, очень дорожиться не стану, мне хочется наверняка продать! – Елена Ниловна говорила ласково и спокойно, словно по писаному. Казалось, она заранее продумала каждую фразу. – Вот я всегда так – сперва мне нужно, уж так нужно, пополам готова порваться, только бы свое получить! А потом и глаза бы не смотрели. Потому и замужем была столько раз!
Александре вспомнились слова Варвары о том, что всех мужей Елена Ниловна умудрялась хоронить, неизменно вступая в права наследства.
– Хальса я купила из сентиментальных соображений… – Елена Ниловна разглядывала картину, о которой шла речь, с таким деревянным бесчувствием, что ее признание в собственной сентиментальности казалось насмешкой. – У меня к нему особенные чувства. Он – совершенство, ведь так, Саша? Он всегда был безупречен. И в дни славы, богатства, и в дни забвения. В богадельне, в Хаарлеме, почти забытый, нищий, больной, он создавал портреты, достойные его лучших дней… Он до конца оставался Франсом Хальсом, великим Франсом Хальсом, независимо от того, платили ему за картину золотом или парой чулок и кисетом табака! Понимаешь, о чем я?
Голос старухи неожиданно потеплел, в глазах, обращенных теперь к Александре, блеснула искра, пробившаяся из-под многолетних наслоений бесчувственного пепла. Художница кивнула:
– Да. Он великолепен…
– Так продай эту картину, – неожиданно заключила Елена Ниловна. – Теперь что касается смерти Вари…
Переход был таким неожиданным, что Александра на миг почувствовала себя оглушенной.
– Обо мне в Амстердаме говорят плохо, меня здесь ненавидят… – спокойно продолжала Елена Ниловна. – Это потому, что мне должны многие, а я – никому! И я не позволяю себя надувать. Ты тоже будь начеку с этими двоими! – Она сделала жест в сторону открытой двери. – За ужином не пей много, слушай, а не болтай. Это – мошенники. Я их знаю как облупленных.
– То есть… с ними нельзя иметь дела? – пробормотала ошеломленная Александра.
Елена Ниловна скривила губы на сторону, словно от зубной боли:
– Да наоборот! С мошенниками на пару можно отлично заработать, это от честных одни проблемы! Но будь настороже. Обо мне они будут говорить только гадости. Признайся, Эльк уже постарался?
Александра отрицательно помотала головой. Елена Ниловна рассмеялась:
– Деточка, ты для меня – открытая книга! Наболтал, конечно. Да мне все равно. Я лучше первая тебе кое-что скажу насчет Вариной смерти, чтобы эти стервятники не насплетничали! Ты ведь знаешь, Варя была вся в долгах, отдавать было уже нечем, кредитор подал на нее в суд? Этот кредитор – я!
И Елена Ниловна причмокнула, словно отведав что-то необычайно вкусное и сочное. Она с удовлетворением наблюдала за ошеломленным лицом собеседницы.
– Я подала на нее в суд, потому что Варя окончательно запуталась и не могла расплатиться, – продолжала она после короткой многозначительной паузы. – Собственно, я могла это сделать несколько месяцев назад, но осенью появилась надежда, что Варя заработает… Я сама натолкнула ее на одно дело с верными людьми. Но она потеряла хватку, всего боялась. А в нашем деле робость вредна… Иногда смертельна!
Старуха закивала, словно восхищаясь собственными глубокомысленными высказываниями:
– Ты видела, милая, когда-нибудь, как волки едят в зоопарке? Не ножом и вилкой, нет. Когтями, зубами рвут! Так вот, она сунулась к волкам с ножом и вилкой, и у нее ничего не вышло. Терять деньги глупо, вот я и подала в суд. Да, я нанесла ей удар… Но последний удар, как видишь, нанес кто-то другой! – Елена Ниловна сделала отрицательный жест указательным пальцем, что-то зачеркивая в воздухе. – Я защищала свои интересы. Я уже стара, надеяться мне, кроме денег, не на что. У стариков нет друзей, запомни! Иначе не гнило бы столько нашего брата по богадельням и больницам! Ну что ты так смотришь?
Александра, не осознававшая, что она смотрит как-то особенно, часто заморгала. Старуха рассмеялась:
– К чему я все это тебе говорю, душа моя… Сейчас за ужином тебя начнут обрабатывать. В том числе на мой счет. Спросят, какое поручение я тебе дала. Этим двоим все надо знать! Ты им скажи, не бойся. Я разрешаю. Пусть их перекосит от злобы! – Елена Ниловна с удовлетворением кивнула. – Они начнут тебя отговаривать, рассказывать про меня ужасы. Могут даже приплести судебный процесс против Вари… А могут…
Старуха сощурилась, сверля замершую слушательницу пронзительным взглядом из-под вялых век.
– Могут сказать, что я способствовала ее смерти. Меня в чем только не обвиняли… Даже приписывали смерти всех моих мужей! Слышала об этом?
– Успела услышать краем уха, – призналась Александра. – Знаете, я оглушена смертью Варвары. Но после того, что вы мне сейчас сказали, ясно одно: кто бы ее ни убил, виноваты не вы. Так что рассказывать мне о вас теперь можно что угодно.
– Почему же ты так решила, милая? – ласково осведомилась старуха.
– Вам ее гибель невыгодна, – спокойно пояснила художница. – Кто с вами теперь расплатится?
– Умница! – победоносно кивнула старуха. – Я в тебе не ошиблась. Ты самую суть поняла.
– А на что же она занимала деньги, в секрете от мужа? – спросила Александра, решив, что между нею и хозяйкой особняка уже возникли некоторые доверительные отношения. – Она не говорила?
– Как же, что-то врала! – легко откликнулась старуха. – Торговля мебелью сейчас в застое, она решила переключиться на фарфор. Осенью здесь, в Амстердаме, творились интересные дела. Как из-под земли появилось несколько больших собраний, о которых никто прежде не слышал. Я-то по фарфору не эксперт, да я вообще не эксперт… И не коллекционер, честно говоря!
Старуха мелко, тускло рассмеялась, словно рассыпав бусы из фальшивого жемчуга.
– Но авторитетные экспертизы показали, что фарфор настоящий. Вот, например, вчерашние «Дети садовника» – из этой же истории! Откуда они вдруг взялись? Неизвестно. Как из воздуха! А какие замечательные отзывы! Правда, одного эксперта я в грош не ставлю, за деньги подпишет что угодно. Я все понимаю, кризис, только нужно ведь и меру знать… – Елена Ниловна тяжело вздохнула. – Все стоит денег, милая, и ложь тоже… Но дороже всего стоит смерть! А двое остальных экспертов уже мертвы. Этим даже я бы поверила… Жаль. – Елена Ниловна вновь вздохнула, покачав головой. – Завидовать грешно, а грешить мне уже поздно, но я позавидовала вчера Дирку. Настоящая серия или поддельная – мне все равно, но деньги прокрутились большие, и Дирк наварит еще, или я его не знаю. Будь с ним осторожна, слышишь?
И Александра, вконец оглушенная этими наставлениями, клятвенно пообещала быть осторожной. Елена Ниловна послала ее кликнуть горничную. Девушка прибежала на зов незамедлительно. Ее лицо порозовело от слез, глаза смотрели беспомощно. Она выслушала Стоговски, исчезла, тут же вернулась с большим каталогом аукциона Бертельсманна. На Александру девушка старалась не смотреть. Стоговски бросила еще пару фраз, и девушка словно растворилась в сумраке и тишине большого дома.
– Не увольняйте ее, прошу вас! – проговорила Александра, с благоговением перелистывая роскошный увесистый каталог. – В сущности, письмо могло потеряться где угодно.
Елена Ниловна, глубоко утонув в кресле, закрыла глаза. Притворялась хозяйка особняка задремавшей или в самом деле ее сморила старческая слабость, было непонятно. Александра склонялась к мысли, что это хорошо разыгранный спектакль. Сунув каталог под мышку, она бросила прощальный взгляд на картину Хальса. В мягком свете, сочившемся сквозь золотистые хрустальные плафоны, полотно выглядело более чем настоящим. Впрочем, это ни в чем не убеждало художницу. Она привыкла к тому, что подделки зачастую выглядят убедительнее оригиналов.
