Глава 7
Когда перед Александрой оказалась тарелка с куском торта и огромная чашка кофе с молоком (о том и другом позаботился Эльк), она не могла ни есть, ни пить. Женщина разом ощутила всю усталость, накопившуюся за этот бесконечный день, который начался в аэропорту Шереметьево и длился до сих пор, не принося никаких результатов. Ассистентка в черном костюме, прилагавшаяся к торту, выписанному в дорогой кондитерской, привычными движениями, молниеносно и бесстрастно, нарезала куски и укладывала их на тарелки. Горничная-блондинка разносила тарелки гостям, брюнетка наполняла чашки из огромного, старинного серебряного кофейника, куда вмещалось чуть ли не ведро. Когда Александра сделала наконец глоток, кофе оказался таким крепким, что у нее слегка зашумело в ушах. Маслянистый аромат, словно липнувший к небу, исцелил ее от подступившей было головной боли. Она сделала еще глоток, попробовала торт, но приторный марципан, который с таким упоением поглощали остальные гости, не пришелся ей по вкусу. Эльк давно исчез со своей тарелкой, уведя с собой отца Анны. Разговор, судя по всему, намечался серьезный – мужчины вышли из гостиной в холл, причем вид у господина Моола был вовсе не радостный.
«До чего же я легко теряю чувство реальности! – тем временем иронизировала над собой художница, украдкой разглядывая разномастное общество, веселившееся с непринужденным добродушием. – Капризничаю… Торт слишком сладкий… А ведь этим роскошным тортом меня угощает весьма влиятельная особа. Весь день меня водили за ручку и пытались решить мои проблемы люди, которых знает весь антикварный Амстердам. Но я нахожу торт слишком сладким, и точка. В Москве меня ждут разгромленный дом, из которого немедленно надо съезжать, грошовые скучные заказы и полная неизвестность впереди… Никаких тортов, разумеется! Но я нахожу торт слишком сладким и не ем его, и точка…»
– Скучаешь? – Голос Елены Ниловны, неслышно подъехавшей в своем кресле к столу, прозвучал на удивление мягко, негромко. Старуха испытующе оглядывала поникшую художницу. – Признайся, скучно у меня?
– Нет, что вы! – Художница попыталась улыбнуться, но показная любезность всегда давалась ей нелегко. Улыбка вышла тусклой и неубедительной.
– А тогда почему с таким похоронным видом сидишь? – не отступалась хозяйка. – Что случилось?
– Особенного – ничего! – Скрепя сердце Александра решила выполнять данное Эльку обещание. Она хорошо запомнила наказ: остерегаться Елены Ниловны даже в том случае, если та проявит к ней дружеское расположение. – В делах застой.
Старуха кивнула с видом глубокого удовлетворения, словно это невеселое признание доставило ей радость:
– А у кого сейчас дела хороши? У всех одна дрянь. Разоряются люди… Цепляются за соломинку, доедают последние крохи, глупости начинают делать. Ты про Варвару слышала?
– Краем уха, – уклончиво ответила Александра.
– Разорилась в пух и прах, должна целое состояние, и еще муж с ней разводится. Останется Варька, дура, без портков… Хуже всего то, что дочери у нее обе совершеннолетние, уже сами себя содержат, так что никаких алиментов ей от супруга не полагается. Ах, какая идиотка! – Последние слова Елена Ниловна протянула с наслаждением. – Что Варька стерва и сплетница, я всегда знала, но что она такая дурища, новость для меня. Замечала ты, что злые чаще умны, чем добрые?
– Я это как-то не соотносила… – искренне ответила Александра. – Мне кажется, разум и чувство – вещи разного порядка… Как вкус и цвет, скажем. Злых дураков очень даже много.
– А добрых умников что-то маловато! – отрезала Елена Ниловна, явно не очень довольная тем, что ей возражают. – Ну, это все пустяки. Варька вовсе сегодня не придет, не хочет глаза людям мозолить, стыдится. Ну, бог с ней!
Госпожа Стоговски подалась вперед, ее узловатые пальцы впились в подлокотники кресла, приобретя пугающее сходство с когтями огромного стервятника. Голос упал до шепота, так что Александре тоже пришлось придвинуться к старухе.
– Варька на аукционе сказала, что ты кого-то ищешь в Амстердаме! – просипела Елена Ниловна, не сводя с художницы загадочного, лишенного выражения взгляда. Ничего нельзя было прочесть в ее тусклых подслеповатых глазах – ни злобы, ни доброты, ни хитрости, ни ума. – Может, советом помочь? Я многих знаю… Город-то… невелик!
– Не то чтобы ищу, но… – Александра колебалась, безуспешно высматривая среди гостей Элька. Часовщик словно в воду канул.
– Ты не виляй, а говори, что нужно! – грубовато заметила Елена Ниловна. – Я тебя не съем.
– То есть да, ищу! Одного человека… – глубоко вздохнув, призналась художница. Она решила быть очень осторожной в выражениях, нарушая данное Эльку слово. – Моя московская знакомая, по всей видимости, сейчас находится в Нидерландах, но в точности неизвестно. Хотелось бы узнать, что с ней.
– Должна тебе денег, что ли? – проницательно осведомилась Елена Ниловна.
– К сожалению, нет!
Старуха от души расхохоталась, показывая великолепные вставные зубы:
– Вот и я предпочитаю, чтобы мне были должны, а не я должна… А мне многие должны, очень многие! Очень! – Она повторяла это с заметным удовольствием. – Некоторые люди даже не подозревают, что они мне должны! Умница, Саша! Ты мне нравишься! Напиши-ка имя подружки, а то я все равно через час забуду. Поспрашиваю. Не стесняйся, мне нетрудно!
Она сунула Александре взятую со стола бумажную салфетку, затем, повернувшись к гостям, гортанно выкрикнула что-то, и немедленно со всех сторон потянулись предложенные авторучки и карандаши.
– Пиши! – повторила она растерявшейся художнице уже иным, приказным тоном.
Александра взяла карандаш, салфетку и уже приготовилась писать, когда ей на плечо легла чья-то рука. Испуганно обернувшись, она увидела Элька. Часовщик был очень серьезен, его лицо покрывала сероватая бледность, на фоне которой еще ярче горела свежая ссадина. Елена Ниловна издала короткое раздраженное восклицание и спросила что-то по-голландски, на что мужчина ответил очень коротко и тоже не слишком приветливо.
– Где ты ходишь весь вечер?! – шепотом обратилась к нему Александра. – Ты ведь обещал…
– Да-да, но это потом… – Взяв художницу под локоть, Эльк довольно бесцеремонно поднял ее с кресла и отвел на несколько шагов. Хозяйка дома, оставшаяся сидеть возле стола, не сводила с пары пристального взгляда, ничего не выражавшего и тем более загадочного.
– Скажи, ты давно видела Анну? – осведомился Эльк. Его глаза были необыкновенно широко распахнуты, зрачки сузились. Александра впервые заметила, что одно из стекол в оправе его очков отсутствует – вероятно, вылетело при падении с велосипеда. Из-за этого выражение глаз часовщика с Де Лоир различалось. Глаз из-под стекла смотрел пристально, другой, незащищенный, глядел ошеломленно и слегка слезился. Неизвестно по какой причине Александра вдруг ощутила наплыв темного, бесформенного страха.
– Недавно… – пробормотала женщина. – Она показывала мне дом… Что случилось?
– Она показывала дом, хорошо, а затем? – Часовщик проигнорировал ее тревожный вопрос, от чего Александре стало еще хуже.
– Анна уснула в синей гостиной, на третьем… То есть на втором этаже, – пробормотала художница. – Наверное, и сейчас она там.
Эльк глубоко вздохнул. Это был нервный вздох, когда человек силится набрать полную грудь воздуха, но не может.
– Да, она там, и она спит, и я не могу ее разбудить, – сквозь зубы выговорил мужчина и, увидев испуганное лицо собеседницы, крепко сжал ей руку выше локтя. – Спокойно, не поднимай шума. Возьми стакан воды и чашку черного кофе покрепче, иди наверх. Я буду через секунду.
Александра, ошеломленная, окончательно сбитая с толку, послушно отправилась выполнять его указания. Эльк тем временем с самой беззаботной улыбкой беседовал с Еленой Ниловной, устроившей ему, по всей видимости, разнос: старуха говорила громко, быстро, ожесточенно жестикулируя. Когда Александра, раздобыв кофе и воду, покидала гостиную, из дальнего угла снова слышались звуки рояля. Пианист, отдохнув и съев десерт, сменил репертуар и вместо шутливо-бравурных маршей исполнял теперь Ноктюрн Шопена в нарочито замедленном, запинающемся темпе.
Но на предпоследнем этаже, куда вскарабкалась Александра, музыки слышно уже не было. Она с замиранием сердца заглянула в гостиную и увидела почти прежнюю картину. Девушка спала в глубоком кресле, скрестив руки на подлокотнике и уронив на них голову. Но ее ноги теперь свисали на ковер – не то она пошевелилась во сне, не то Эльк пытался ее усадить. Рядом, на мраморном столике, стояла тарелка с нетронутым куском роскошного торта, похожим на отвалившийся фрагмент раззолоченной барочной лепнины. Александре сразу вспомнился рассказ Анны о том, как она пряталась во время вечеринок и как Эльк приносил ей сладости. Она подошла к девушке, склонилась над ней, прислушалась. Дыхания слышно не было, и Александру тревожила абсолютная неподвижность спящей. Этот сон был похож на обморок.
Сзади скрипнули плашки паркета. Александра оглянулась и, поставив чашку и стакан на столик, поманила к себе вошедшего Элька:
– Уж очень крепко она спит! Дышит?
– Как будто…
Бледность не сходила с его лица, взгляд был диким и опустошенным. Эльк потряс спящую за плечо, сперва слабо, потом сильнее. Голова девушки безвольно перекатилась с руки на подлокотник кресла. Мужчина выпрямился.
– Она ничего не принимала при тебе? – спросил он. – Никаких таблеток?
– Нет… – Александра повернулась к нему, ощущая легкий озноб, охватывавший ее в минуты волнения. – Анна принимает какие-то сильные лекарства?
– Надеюсь, нет… – Эльк говорил словно про себя, оглядывая комнату. – Где ее сумка?
– Я не знаю… Послушай, нам надо срочно позвать ее отца!
– Только не поднимай паники! – отрезал часовщик. – Как раз его звать не надо. Она пила алкоголь?
– Да, несколько коктейлей…
Эльк тихо выругался, вновь склонившись над девушкой. Рывком приподняв ее голову, он несколько раз с силой ударил по бескровным щекам. Это было то же самое, что бить бесчувственный манекен – в лице Анны не дрогнул ни единый мускул. Он вновь опустил девушку в кресло – Александра отметила, что без всякой бережности.
– Сейчас я вызову знакомого врача. – Эльк достал телефон. – Он будет ждать в машине на улице, а мы с тобой должны вывести ее, не поднимая шума.
– Зачем эта таинственность? – нахмурилась Александра. – Здесь находится ее отец, так пусть он и…
– Ее отец ничего не должен знать! – В голосе Элька звякнул металл, глаза смотрели неприязненно и жестко. – Если это то, что я думаю, он снова упрячет ее в клинику. Это ей все равно не поможет. Будет только хуже.
– Она принимает наркотики? – протянула Александра.
– Четыре года назад принимала. – Эльк торопливо просматривал записную книжку в телефоне. – Ей тогда было пятнадцать… Послушная, спокойная девочка и вдруг как с цепи сорвалась…
Он резко отмахнулся и, набрав номер, спустя секунду заговорил по-голландски. Александра смотрела на девушку, чья неподвижность теперь ужасала ее.
– Сейчас врач ее заберет к себе, у него частная клиника, Анна там уже побывала полтора месяца назад, в октябре, у нее был эмоциональный срыв после смерти деда. – Эльк сунул телефон в карман брюк и, подойдя к креслу, резким рывком поднял девушку. Та безвольно обвисла у него на руках. – Саша, мне без тебя ее не стащить по лестнице. Возьмись с другой стороны… Если что, скажем, что она напилась. Главное, чтобы ее отец не видел…
Но Александра стояла, не делая никаких попыток ему помочь. Эльк раздраженно мотнул головой, отбрасывая со лба растрепавшиеся волосы:
– Ну?!
– Ее отец должен знать, он же самый близкий ей человек… – начала женщина, но Эльк ее оборвал:
– Этот самый близкий человек будет очень счастлив, если она попадет в сумасшедший дом, под вечную опеку! Сделай, о чем я тебя прошу!
Его взгляд, одновременно жесткий и отчаявшийся, был красноречивее слов. Александра молча подставила плечо и обхватила Анну за талию, помогая своему спутнику («Сообщнику!» – пронеслось у нее в голове) вести девушку к лестнице. Путь вниз показался ей бесконечным. Чем слышнее становились голоса внизу, тем сильнее билось ее сердце.
Но им везло. Никто не встретился на пути, никого не оказалось в холле нижнего этажа. Дверь в гостиную была прикрыта, правда, неплотно. Из-за нее доносились вступительные аккорды «Прощания с родиной» Огинского. Когда они оказались на крыльце, Александра жадно схватила пересохшими губами глоток сырого воздуха. Лоб у нее горел, в висках бился пульс. Девушка, которую она поддерживала под правый локоть, не проявляла никаких признаков жизни.
За оградой ждала машина с включенным двигателем. Рядом, раскрыв над головой большой черный зонт, стоял человек грузного сложения. Он открыл калитку молча, не поприветствовав Элька, даже не взглянув на Александру. Художница наконец была избавлена от ноши – мужчины вдвоем уложили Анну на заднее сиденье. Они тихо обменялись несколькими фразами, грузный мужчина уселся за руль, и машина исчезла в конце площади. Эльк не сводил с нее взгляда, пока на повороте не блеснули красные габаритные огни. Тогда он медленно, обеими ладонями пригладил вновь вымокшие волосы, повернулся к Александре. Его лицо казалось враз постаревшим в мертвенном свете фонаря.
– Какой тяжелый день… – произнес он, с видимым усилием разомкнув губы. – Ужасно, что она сорвалась. Я знал ее еще ребенком… Это очень благополучная и уважаемая семья. Будем надеяться на лучшее.
– На лучшее? – Александра тоже едва заставила себя ответить. – Девушка в ужасном состоянии! А если она умрет?!
– Анна в надежных руках, мы сделали что могли, – устало отмахнулся он и побрел обратно к крыльцу. – Да, надо забрать ее туфли, они остались наверху… И если тебя кто-то спросит про нее, говори, что ничего не знаешь. Я сам за все отвечу, если потребуется.
– Ты слишком многого требуешь от меня! – не выдержав, вспылила женщина. Она осталась у калитки, вцепившись в витой чугунный столбик ограды. Пальцы леденели, усилившийся дождь стекал по лицу, по шее, прокрадывался за воротник свитера… Но Александра не могла сделать ни шага. – Я должна молчать, верить тебе, ждать твоей помощи… А помощь Елены Ниловны отвергать, например! Верить в то, что она скверный, опасный человек… Тайком тащить эту бедную девчонку по лестнице, скрывать ее состояние от родного отца, который тоже якобы ужасный человек…
– Этого я не говорил! – Эльк уже стоял под навесом крыльца. – Но его отношение к проблеме дочери очень жесткое. Я не одобряю его.
– Но ты-то кто этой девушке, чтобы одобрять или не одобрять действия ее отца?!
Антиквар пожал плечами и кратко ответил:
– Друг.
Александра помотала головой, стряхивая воду, и, отпустив столбик, тоже поднялась на крыльцо. Эльк снял очки и протирал единственное запотевшее стекло носовым платком. Когда он вновь их надел, его взгляд был непроницаемо-отстраненным.
– А также я друг ее отца! Сегодня вечером Дирку предстоит еще один важный разговор, и ему нельзя отвлекаться на это происшествие.
– Происшествие?! – только и смогла вымолвить Александра.
– Идем! – Мужчина взялся за дверную ручку в виде бронзового грифона, дернул ее, рассмеялся: – Дверь заблокировалась, придется звонить. Помни, мы просто выходили подышать!
– Вынеси мою куртку и сумку, пожалуйста! – попросила Александра, зябко обхватив себя за локти. – Я туда не вернусь, сразу пойду к себе на квартиру. Не могу. Устала.
– Ты не простишься с хозяйкой? – Эльк замер, так и не нажав на звонок. – Она обидится.
– Скажи ей, что мне внезапно стало плохо. – Александру била крупная дрожь, вызванная больше стрессом, чем холодом. – Скажи, что ты отправил меня домой на такси. Все равно я зря пришла. Ты был прав, не стоило терять время! Там, в окне, в комнате для прислуги, была женщина из кондитерской. Наверное, переодевалась. Ты не обратил внимания на ее прическу?
Антиквар, сбитый с толку, неуверенно покачал головой. Александра усмехнулась:
– Да, конечно. Вы, мужчины, замечаете только красивых женщин. Шучу! В окне мансарды, – Александра указала наверх, под крышу дома, – была она. Я узнала ее силуэт. Нади в этом доме нет.
Эльк молчал, слегка сдвинув брови, словно ожидая продолжения. Александра сдержалась и промолчала. Она терпеть не могла, когда упрекали ее саму, и потому старалась никого ни в чем не упрекать, даже если повод имелся. Головная боль, отступившая было после глотка крепкого кофе, теперь напала на нее с остервенением. Болела вся правая половина головы с такой интенсивностью, что женщина даже стала хуже видеть. Фонарь, висевший в садике, казался ей размытым световыми пятном, стоявший на крыльце мужчина – тенью.
– Ну что ж… Если ты устала и хочешь уйти, я все устрою, – помедлив, произнес Эльк. Он нажал наконец кнопку звонка. Тут же выглянула горничная, антиквар исчез в передней. Спустя несколько секунд он вернулся, неся куртку и сумку Александры. Веселая горничная, сопровождавшая его, раскрыла над головой у одевавшейся женщины зонт.
– Я провожу тебя. – Эльк перехватил зонт у девушки и жестом отослал ее в дом.
– Нет необходимости! – проговорила Александра, непроизвольно морщась от терзавшей ее головной боли. – Тут только за угол повернуть… И район совершенно безопасный.
– Ты обиделась?
В правый висок Александры словно вонзилась длинная раскаленная игла. Она схватилась за болезненное место и тихо вскрикнула. Эльк обхватил ее за плечи свободной рукой, вглядываясь в ее помутневшие от боли глаза. Его лицо оказалось совсем рядом, уцелевшее стекло очков тускло блеснуло в свете фонаря. Александра ощутила ненавистный запах водки, и это разом привело ее в себя. Она с трудом перевела дух и твердо сказала:
– Я не обиделась, напротив – очень тебе благодарна за помощь. Но если я прямо сейчас не приму горячий душ и не лягу спать, промучаюсь до утра без сна… И прошу, не провожай! Дождь как раз кончился, я добегу за минуту…
Эльк взглянул на небо и закрыл зонт.
– Завтра едем на Маркен? – спросил он. Впрочем, это было нечто среднее между вопросом и утверждением.
– Если мы завтра не поедем на Маркен, я буду считать, что зря прилетела в Амстердам на этот раз! – Александра нашла в себе силы улыбнуться. Отворяя калитку, она оглянулась и помахала на прощание. – Ты запомнил дом, где я остановилась? У входной двери домофон, нажми кнопку «2», и я тебе открою.
Не дожидаясь ответа, Александра повернулась и пошла по направлению к парку Вондела. Она справилась с искушением – не обернулась и не взглянула на круглое окно чердачного этажа. На сегодня с нее было достаточно рухнувших надежд и разочарований.
Когда Александра остановилась на крыльце особняка Лиз де Бак, время близилось к половине одиннадцатого. Тихая, всегда безлюдная, респектабельная Конигслаан в этот поздний час, холодным и сырым декабрьским вечером, приобретала особенное очарование. В домах давно зажглись огни. Мягкий, оранжево-золотистый свет падал на мокрую мостовую, и казалось, что она тут и там застлана бархатистыми коврами теплых оттенков. После недавно окончившегося дождя туман сгустился еще сильнее. Ряд горящих фонарей, изгибавшийся в конце улицы, там, где она сворачивала к Виллемспараквег, напоминал длинное жемчужное ожерелье.
Здешняя тишина обволакивала, в ней глохли все звуки. Казалось невозможным, что в нескольких минутах езды на трамвае шумит никогда не спящий центр Амстердама. Знаменитые рестораны и ночные клубы переполнены, в казино идет крупная игра, из театров и концертных залов выходит публика, по каналам разъезжают освещенные увеселительные катера… И красные фонари в узких улочках, на крошечных площадях горят жадно и вызывающе, обещая быстрое наслаждение, привлекая к витринам сотни зевак, опьяненных, одурманенных, возбужденных. На фасадах развеваются флаги цвета радуги и красные знамена, амстердамские, с тремя черными крестами на белой полосе. Все бары на Зеедик, на Зандстраат, на улице Святого Антония открыты. Люди входят в эти крошечные заведения на два столика как к себе домой, пропускают стаканчик, остановившись у стойки, гладят хозяйскую кошку или собаку, болтают, общаясь с незнакомцами так же свободно, как с приятелями. И вновь исчезают в ночи, где в сыром воздухе витает неизбывный сладкий душок.
Но здесь, на респектабельной Конингслаан, рядом с домом британского консула, царила чопорная, словно застегнутая на все пуговицы тишина. Даже трамвай, идущий по соседней улице, звякал на повороте деликатно, негромко, будто опасаясь нарушить приличия. Александра простояла на крыльце больше минуты. За это время на улице не появился ни один прохожий, ни один велосипедист. Наконец, приложив магнитный ключ к глазку под звонком, она вошла в дом.
Здесь ничего не изменилось со времени ее последнего визита. В небольшой передней все осталось как два с половиной года назад – коричневый ковер на красном плиточном полу, бежевые шелковистые обои, старинные кресла, отреставрированные, заново покрытые белым лаком и обтянутые голубым репсом. На стенах – выцветшие гербарии, собранные, судя по сохранности растений, лет пятьдесят назад, вперемешку с хорошими гравюрами. В глубине передней виднелась крутая лестница, ведущая на верхние этажи, и еще одна дверь, за которой располагалось жилище хозяйки.
Александра помедлила у этой двери. Правда, о ее появлении предупредили, и хозяйка ничего не имела против того, чтобы подруга ее постоянных жильцов здесь поселилась. Это был настоящий жест доброй воли – Лиз де Бак ценила аккуратность и добропорядочность своих квартиросъемщиков и всегда готова была пойти им навстречу в мелочах. Другой квартирохозяин, скорее всего, отказал бы в такой услуге или взял бы с Александры дополнительную плату. Художница могла с чистой совестью отправиться в квартиру своих друзей, но ей все-таки хотелось поздороваться с Лиз.
«Время позднее, – решила она после недолгих колебаний, взглянув на часы. – Да и день неудачный. Увидимся завтра…» Александра вскарабкалась по лестнице, держась за перила – ноги подгибались, и она боялась споткнуться. На втором этаже («На первом!» – поправила она себя) слышались негромкие голоса в коридоре. Где-то в дальней комнате открыли дверь, раздался женский смех, и тут же все утихло. Поднявшись на третий этаж («На второй же!»), Александра отперла своими ключами высокую двустворчатую дверь, ведущую во владения ее друзей. Войдя в прихожую, она включила свет, рывком освободилась от куртки и, не глядя, швырнула ее на вешалку.
– Боже, какая я идиотка! – громко сообщила она внимавшей ей темной большой квартире. – Чем я занимаюсь?!
Сейчас, вновь оставшись наедине с собой, она с беспощадной ясностью осознавала, что, уехав из Москвы на поиски пропавшей приятельницы, совершила не человеколюбивый шаг, а попросту трусливый.
– Ах, как это благородно – искать подругу! – фыркнула Александра своему отражению, появившемуся в огромном старинном зеркале. – И очень хорошо помогает забыть о своих проблемах! Для вас было оставлено письмо, мевроу! Ничего срочного, мевроу, ровным счетом ничего! И ни в коем случае не обращайтесь в полицию! Просто соблаговолите при случае приехать в прекрасный и веселый город Амстердам, заглянуть в отель «Толедо», в номер сто три А, не Б, заметьте себе, не Б! И примите наши наилучшие пожелания ко Дню Святого Николая!
Взгромоздив на подзеркальник дорожную сумку, женщина пригладила мокрые растрепанные волосы и с минуту всматривалась в собственное лицо.
– Нет, это даже для меня слишком глупо! – сказала она наконец, отвернувшись от зеркала. – Истратить последние деньги, когда они мне так нужны…
«И ничего, ни гроша не заработать!» – продолжала Александра про себя, проходя в ванную, стаскивая одежду, становясь под горячий душ. Струйки воды ударили ей в затылок, побежали по щекам, по плечам и по спине, отогревая затекшие от усталости мышцы. Некоторое время Александра стояла неподвижно, вдыхая пар, пытаясь ни о чем не думать. Это удавалось недолго, черные мысли возвращались. «Варвару о помощи просить бесполезно, она сама в ужасном положении. Она обещала, что мне поможет заработать Елена Ниловна, но Эльк в это не верит. Просить помощи у него?! Нет, это совершенно невозможно!»
Кровь прихлынула к щекам, и виной тому была не горячая вода. Выйдя из душа, накинув халат, свернув на голове тюрбан из полотенца, женщина босиком прошла в спальню и присела на край широкой постели. Затем упала навзничь и долго лежала, глядя в потолок, чувствуя, как ноет спина. Художница пыталась представить себе завтрашнюю поездку на Маркен, но вместо серого зимнего моря, вместо маленького островка с деревянными патриархальными домиками перед ее внутренним зрением возникало бледное, безжизненное лицо Анны. Волосы девушки блестели в мягком свете лампы, светлые ресницы были сомкнуты, неподвижны. Внезапно она открыла глаза и посмотрела прямо на Александру. «Я уже сплю!» – успела подумать женщина, сворачиваясь калачиком и вслепую нашаривая одеяло. Ее пальцы нащупали лишь пустоту, бесплотную, сверкающую, скользящую, сотканную из той непрочной паутины, из которой созданы сны.
