Кто есть кто?
– Тебе пора, – сказал Платов Пирожникову.
– Так я готов!
Первым лейтенанту протянул руку Хук:
– Знаешь, меня не покидает предчувствие, что мы еще встретимся.
– Это плохое предчувствие? – спросил Женька.
– А черт его знает.
– Ты запиши мой московский адресок…
– Щас. – И Хук взглянул на Платова: – Командир, хоть ты скажи: он ваньку валяет или ничему не успел научиться, пока с нами был? Адрес записать… Может, еще раз ему врезать, как при знакомстве?
– Да шутит он, конечно, – сказал Циркач, хлопая Пирожникова по плечу. – Ты, Женя, на Хука не обижайся, он только с виду у нас психованный и сердитый, а так – золотой человек. И в Москве встретимся обязательно, даже если и адрес не запишем.
Физик и Макс пожали лейтенанту руку молча.
Последним к нему подошел Платов:
– Значит, так…
Пирожников прижал ладони к груди:
– Я все помню, честное слово, помню! До сантиметра и секунды…
– Значит, так, – повторил Платов. – Метров пять от берега мы еще в мертвой зоне, нас от ресторана не видно, так что это расстояние можешь плыть обычно, но потом – ныряй и держись под водой, сколько сможешь. Не думаю, что с такого расстояния кто-то голову твою рассмотреть сможет, но береженого, как говорится, бог бережет.
– Командир, да эта река для меня – тьфу! Я перенырну ее всю, только в камышах, у плотика, всплыву.
Платов кивает, соглашаясь, и продолжает инструктаж:
– Смотри на часы: начинаешь плыть на плоту ровно через двадцать две минуты. Именно к этому времени мы уже с Бабичевым выныриваем вот на этом самом месте. Как только ты нас заметишь, не жди больше ни секунды! Перерубывай лианы, держись сначала за камышами, а там, где река поворачивает… Усек, да?
– До печенок усек!
– Надеюсь. Удачи тебе, Женя.
Пирожников заходит в воду тихо, без брызг, два-три метра от берега – и ему уже воды по грудь. Оглянулся, улыбнулся, исчез. Ничто даже не указывает на то, что он плывет.
Хук, стоя рядом с командиром, сказал:
– В принципе, толк из него, может, и выйдет, но учить и учить еще пацана.
– Да всех нас когда-то учили, – сказал Циркач.
Хук не согласился:
– Ну, меня-то, допустим, сразу умным в отряд взяли. Так, командир?
И засмеялся.
– Что вспомнил? – спросил Платов.
– Квадрат наш чертов.
– Ты смотри, и тут синхронность. А я только о нем и хотел тебе сейчас напомнить.
Квадрат был спецплощадкой для занятий. Небольшой, по периметру метров девять, и стояли по его сторонам восемь бойцов. А внутри квадрата – потный, в пыли с кровью, из одежды только солдатские брюки, ухайдаканный по самое не могу, он, Хук. Ему надо прорваться из окружения, добраться до стойки, на которой лежит снаряженный тремя пулями пистолет, и выпустить их по мишени. Да еще так выпустить, чтоб они не в молоко пошли, – каждое очко засчитываться будет.
Платов стоит у стойки, тоже оголенный по пояс, с секундомером в руке:
– Что, боец, сдох? Минута осталась. Можем и раньше занятие прервать. Отдохни, потренируйся, и уж в следующий раз…
У Хука опадают плечи, плетьми виснут руки, взор делается потупленным… Сдох, значит, Хук. «Охрана» расслабляется. И даже Платов ничего не ждет от бойца. Задача вправду трудная, сегодня ее еще никто не решил, и вообще только единицы способны показать нужный результат…
Неожиданно Хук делает нырок назад, переходит в стойку на руках, а ногами лупит сразу двух бойцов – одного в грудь, другого в челюсть. Еще кувырок – и он уже за пределами квадрата, хватает пистолет, палит по мишени. Две пули ложатся как надо, одна уходит в сторону.
По лицу Платова не определить, доволен он увиденным или нет. Делает отметку в блокноте, говорит без всяких эмоций:
– А непохоже было, что прорвешься.
Хука немного понесло:
– Да мне хоть десять человек ставьте…
Платов откладывает блокнот:
– В квадрат!
Бойцы становятся в шеренгу, теперь рубежи квадрата охраняет только командир. Но Хуку не вырваться. Куда бы он ни кидался, какие бы обманные движения ни делал – Платов на его пути. Он очередной раз прикладывает бойца лопатками к песку:
– Ладно, это нечестно, ты и так выдохся. – Приказывает шеренге: – По периметру!
И сам становится в квадрат.
Схватка короткая и ярая. Бойцы не уступают, не поддаются, ибо знают, что это наказуемо, а Платов их все равно расшвыривает как котят, в броске хватает пистолет и три пули кряду всаживает в мишень.
– Ни хрена себе! – ахает Хук, видя, что пули легли кучно в середину, а Платов говорит ему:
– Драться ты еще умеешь, а вот стрелок из тебя никакой. Будем учиться…
Вот что вспомнили они сейчас и чему улыбнулись.
Циркач смотрел в бинокль на противоположный берег, туда, где спрятан был в камышах плот.
– Все, командир, Пирожников на месте.
Женька, как и было им вызубрено, уселся на плоту, посмотрел на часы, потом тоже взялся за бинокль. На открытой террасе плавучего ресторана американский офицер лапал вьетнамочку, можно было даже рассмотреть ее голую грудь.
– Одно расстройство, – вздохнул Пирожников.
И перевел бинокль правее.
Платов, Циркач, Физик, Хук заходили в реку. Макс стоял на берегу. Первым под водой скрылся Хук…
В это же самое время, только на территории военной базы, Чандлер отдал последние распоряжения лейтенанту Алену Строку. Отряд его стал тут же усаживаться в кузов машины, подъехавшей к спортивной площадке.
– Этой же машиной пусть сюда возвращается Пол Кросби, так и скажите, что его ждет генерал.
От туалета к товарищам, уже занявшим места в кузове, бежит последний спецназовец. Он тоже усаживается на боковую скамью, машина трогается, но тут же останавливается. Оказывается, кто-то из бойцов в спешке оставил на лавке спортплощадки часы.
Все, часы хозяин взял, машина едет к КПП, и здесь очередная короткая, но обязательная остановка. Часовой смотрит бумаги, поднимается шлагбаум…
Каждый делает свои дела.
Хук под водой возится с металлическим тросиком, у него никаких проблем, надо лишь с точностью до секунд выдержать нужное время.
Платов, Физик, Циркач плывут к ресторану.
Часовые, охраняющие русского пилота, находятся там, где им и положено. Один сидит на раскладном стуле, курит, хотя сидеть и курить, в общем-то, не положено, но это и нарушением считать-то нельзя. Второй стоит, опершись на перила, смотрит на реку. Начинается вечер, заходящее солнце проложило по воде красную полосу. Удивительно красивое зрелище.
А в камере продолжается разговор Пола с Бабичевым. Русский никак не хочет выпить с американцем за знакомство.
– Я тоже мало пью, – говорит ему Пол. – Хотя могу себе позволить самые лучшие напитки. Двадцать два доллара получаю за вылет. Ты здесь за вылет сколько получал?
Бабичев заученно отвечает:
– Я здесь не летаю. Я уже устал объяснять, что у меня во Вьетнаме другое задание…
– Думаешь, я тебе допрос устраиваю, расколоть хочу? Нет, Иван, меня вправду интересует, как живут русские летчики. Может, я русских никогда больше и не увижу. Завтра вернусь на базу, получу новую машину… Ну, не может же такого быть, чтоб меня опять сбил русский! Ты уж точно не собьешь!
Бабичеву не хотелось больше говорить на эту тему. Он сидел, глядя сквозь жалюзи на реку. Течение было быстрым, но плавным, даже ряби на воде не наблюдалось.
– У тебя есть семья, Иван?
– Есть.
– Я вправду хочу, чтоб ты к ней вернулся. Хоть за это ты выпьешь? Я не могу пить один, составь компанию, хоть глоток сделай!
Кросби чуть ли не силой вложил в руку Бабичева стакан.
В эти же самые секунды исчезают в водах реки двое часовых. Платов был прав: для часовых здесь выбрали неудачные места. Вынь руки из воды и хватай их – разве можно так располагать пост?! Даже арбалет не пригодился, хотя Циркач готов был пустить стрелу куда надо.
Одновременно с ликвидацией часовых ушла под воду и решетка, защищавшая камеру с русским пилотом со стороны реки.
К ресторану подъехали спецназовцы во главе с лейтенантом Строком. Спрыгивают с кузова на землю, оправляются. Их командира тотчас окликают от крайних столиков:
– Ален, ты как насчет пива, а?
У Строка все последние дни неважное настроение, он только отмахивается от приглашения, строит бойцов и ведет их вдоль борта плавучего ресторана.
А Пол Кросби и Иван Бабичев, со стаканами виски в руках, изумленно наблюдают, как из воды, куда только что неожиданно ушла металлическая решетка, показываются люди в легких аквалангах и с автоматами. Один из них, это был Платов, удивлен почти так же, как сами летчики, хотя Платова удивить очень трудно.
– Ни хрена себе! – говорит он. – Чего не ждал, того не ждал. Ху из ауэ? Кто есть наш?
Те молчат в ответ.
А что им говорить?
