Глава 30

Похоже, Ричард ничего не знал о смерти Михалыча.

По крайней мере, не дал повода за что-либо зацепиться. Вел себя естественно, если не учитывать неконтролируемые проявления собственной исключительности и озабоченности, связанной с «бременем белого человека». Но это, как раз было нормально. Нам ли, жителям России нулевых этого не знать?

Мы с Ириной мрачно сидели в моей палате и уныло гоняли ночной чай.

Как и предполагал Пятый, медики только руками развели по итогам вскрытия тела старого ветерана. Выяснилось, что его сердце остановилось в результате обширного инфаркта. Обычное дело в таком возрасте. На внешнее воздействие не было никаких намеков. Разве что, был очень сильно напуган. Или же все-таки отравлен. Только отравляющие вещества, дающие такую реакцию, очень редки с точки зрения прикладного использования. Разумеется, они применяются спецслужбами разных стран, но очень редко, так как чудовищно дороги. К слову, такие препараты моментально разлагаются на простейшие составляющие и не подлежат обнаружению даже при углубленной экспертизе. Получается, что если Михалыча отравили, то для кого-то это было очень важно — до такой степени, что не пожалели супер спецсредств.

Это все нам поведал только что ушедший Сергей Владимирович.

Я угрюмо размешивал в стакане давно уже растворившийся сахар.

Не шутилось, не говорилось, да и не чаёвничалось толком. От событий прошедшего дня остался тяжелый, гнетущий осадок. А также — недовольство собой и полный сумбур в голове. Что-то очевидное плавало на поверхности, но всякий раз проскакивало сквозь пальцы при попытке ухватить суть.

А еще было стойкое ощущение, что в какой-то момент я свернул в своих изысканиях немного в сторону. Не так, чтобы совсем не туда, но как-бы — параллельно с основной трассой. По проселкам, буеракам и загадочным колдобинам. А совсем рядом, за редколесьем будто-бы мелькает что-то важное, простое и логичное.

Правильно говорят — за деревьями леса не видно.

— Слушай, Ирин. Тебе не кажется, что мы время теряем впустую с этим Ричардом? Его полгода под микроскопом разглядывала вся контора. Американец нашего небесного капитана вообще чуть ли не в штатные ангелы хранители записал. Души в нем не чает.

— Отработаем. Не скули, Старичок.

На завтра я договорился с Ричардом совместно поохотиться за крабами. Вернее, я предложил ему показать уникально-заповедное место, а он с радостью согласился.

В мои незамысловатые намерения входила проверка реакции американца на демонстрацию ему загадочной площадки на диком пляже в Карантинной бухте. На тех самых пресловутых «Скалках», где мы… в будущем будем ползать с Вовкой Микояном. Там, где, по-моему, и были сделаны снимки на испорченную пленку. Что бы ни говорил Сан-Саныч.

Ну, не переубедил он меня.

И что-то мне подсказывало — именно в этой точке я начал плутать. С его подачи, между прочим. Где-то был ошибочный поворот на второстепенную кривую дорожку, а значит, нужно было шагнуть назад. Так и родилась у меня спонтанная идея — продолжая отрабатывать версию Ричарда, совместить это с изучением скальных загадок. Идея, прямо скажем, неординарная, если не сказать корявая. За неё я получил недоверчивое хмыкание Козета и кривые взгляды от Ирины. Ее «не скули» из той же обоймы. Тем более, что моему симпатичному инструктору отводилась своя особая роль. А нравится ей или нет, я как-то не удосужился поинтересоваться.

Вот и дуется.

Я подошел к окну и стал рассматривать редкие огоньки Исторического бульвара через присвоенный моно-бинокль. Хорошая оптика, качественная. И ведь — стопудово отечественного производства. Хотя бы, судя по отсутствию удобных наворотов. Все строго, сурово и лаконично.

— Дай посмотреть, — Ирина протянула руку, — Давай-давай. Ух ты. Водонепроницаемый! У Гришко стащил? На яхте?

— Не стащил, а… выплатил себе компенсацию. Натурой. За то… — я на секунду задумался, — … что он постоянно раздражает меня своими синими тапками.

— Ой. Вот, не выдумывай, балабол! — Ирина вертела в руках черную трубочку оптической игрушки, — фонарик видел здесь?

— Мм… конечно.

— Старик!

— Ну, не видел. Покажи!

— Вот, поворотное колечко, смотри.

— Ладно-ладно. Не свети по глазам. Слепишь! Батарейка?

— Не-а. Аккумулятор. Весь корпус — это аккумулятор. Без особого блока не зарядишь. А сядет быстро. И уменьшится твоя компенсация вдвое.

— Выключи. Ирина! Кончай! Дай сюда вообще. Не твое.

Я забрал бинокль и сунул его в карман. Полезная вещь.

Вот, наверное, что еще надо сделать…

— Ирин! А у тебя иголка с ниткой найдется?

— Иголка с ниткой?

— Ша!.. Вот, только не надо так улыбаться. Просто ответь, есть или нет?

— Ну-у… есть. А какое место тебе…

— Ирин! Просто дай. Без комментариев. Для дела надо.

— Деловой!

Ирина выходит из палаты, обиженно вскинув голову. Возвращается.

— На! Белошвейка!

— Спасибо, добрая женщина. Кстати. О мальчиках и девочках. Как ты относишься к обнаженным первоклассникам? Мне просто сейчас трусы надо снять. Предупреждаю — зрелище не для слабонервных.

— Дурак!

Пошла к себе. Опять надулась. Совсем как девчонка малолетняя!

Ведь, боец-профи, опасная смертельно, как гюрза. И на тебе — девчачьи обидки! Не хватает, наверное, спецагенту безопасности простого человеческого общения. Трется возле меня постоянно. Ну, ладно. Остынет.

Давай теперь подумаем, как приспособить чудо-бинокль в потайной карман на плавках. Не пришить бы чего лишнего…

Часа в два ночи во флигеле засуетились и забегали.

Я спрыгнул с койки и высунулся в коридор. Около дальней палаты мелькали медицинские халаты, кто-то тащил капельницу, пара человек в штатском аккуратно вели наспех перевязанного человека, бессильно повисшего у них на плечах. У окна я заметил Сергея Владимировича, который с мрачным видом что-то веско доказывал доктору. При этом Пятый с каждой фразой коротко рубал воздух кулаком, будто гвозди забивал.

— Что там? — прошелестело над ухом.

Я чуть не вздрогнул. Ирина в отличие от меня одета по полной боевой. И по своему обыкновению появилась, словно из воздуха.

— А я знаю? Раненного привели. И, кажется, не одного…

Со стороны лестничной клетки внесли носилки, на которых лежал кто-то без сознания. Рядом семенила сестричка, держа в руках стойку капельницы. На животе у лежавшего сквозь бинты обильно выступали красные пятна.

Шеф добился от доктора утвердительного кивка и быстро зашагал в палату. И тут же был выставлен оттуда чьей-то твердой и решительной рукой. Свирепо оглянувшись вокруг, Пятый заметил нашу парочку и, не раздумывая ни секунды, направился к нам.

— ЧП! — коротко резюмировал он, заталкивая нас в комнату, — Касается наших дел напрямую. Садитесь и слушайте.

Послушать, действительно, было что.

После истории в Бахчисарайском музее контора взяла объект под скрытое наблюдение. Все понимали, что сорванная благодаря мне вражеская закладка должна была насторожить злодеев, а в таких случаях — по всем канонам тайной войны клиенты «уходят на дно». Тем не менее, «отработать» точку считалось обязательным. Пусть и «для галочки». Для отчетов. Никто и не предполагал, что формальная операция неожиданно обернется форменной резней в стиле голливудских боевиков.

В роли очередного Рэмбо выступила… (кто бы мог подумать!)… пожилая сотрудница музея со звучной фамилией Бонц.

Агриппина Рудольфовна Бонц. Уроженка Гомеля, сорок четыре года, образование высшее филологическое, вдова, войну провела в эвакуации, работала на археологических раскопках Шаштепа в южной части Ташкента, потом училась в Новосибирске, по распределению была направлена в Бахчисарай. Там и провела всю свою сознательную жизнь. Благонадежную, добросовестную и совершенно лояльную к Советской власти.

И вдруг…

Произошло все так. Не мудрствуя лукаво, контора установила один из постов наблюдения в… шкафу. В старинном шкафу ручной работы, который стоял в павильоне гаремного корпуса. Как раз напротив столика с муляжами фруктов. Именного того, на котором в свое время оставляла закладку Галина Анатольевна. Агент с утра скрывался в нафталиновом сумраке и следил за посетителями через дверцы, испещрённые причудливой арабской резьбой. Второй — бродил по залам, осуществляя общее наблюдение в готовности в любой момент подстраховать товарища.

Подстраховал на свою голову…

Вчера под вечер, уже собираясь закругляться и покидать опостылевший шкаф, первый агент увидел, как за ограждение экспозиции зашла сотрудница Бонц, которая в течение дня уже изрядно примелькалась. Агриппина Рудольфовна стала что-то делать с искусственными яблоками на подносе, что, собственно, подозрительным-то и не казалось. Ну, поправляет экскурсовод в конце рабочего дня детали выставочного интерьера. Ничего особенного. И агент, измученный десятичасовой неподвижностью, решил размяться и пошутить над старушкой. Все мы люди.

Он приоткрыл дверцу и замогильным голосом произнес: «Всем оставаться на своих местах! Государственная безопасность!»

Реакция оказалась более чем неожиданной.

Бонц, не оборачиваясь, выдернула бронзовый поднос из-под фруктов, и без замаха метнула его на голос. Очень метко, надо сказать метнула. Так, что острые зубчатые края посудины вошли в правую сторону шеи шутника, нанеся ему серьезные повреждения. На шум примчался «подстраховщик» и тут же получил несколько ударов старинной саблей в область живота. Грамотных, хорошо поставленных ударов. И, если бы не тупая заточка музейного экспоната, в живых бы он точно не остался.

После короткой и неожиданной расправы благообразная старушка невозмутимо оставила свои жертвы корчиться на полу и, через одной ее ведомые коридоры, покинула Ханский дворец. Группе наружного наблюдения удалось установить лишь только направление ее отхода — в сторону Чуфут-Кале. Там преследуемая растворилась в предгорьях.

Обыск в домике, где единолично проживала странная сотрудница, ничего не дал. С коллегами по работе сейчас плотно работали. Досконально проверяли ее связи и контакты. Раненым агентам, которые, можно сказать, чудом остались на этом свете, в местной больнице оказали первую помощь и ночью транспортировали сюда, на штатную медицинскую базу.

В целом — не знали, что и думать.

Неопровержимыми оставались два факта: Место работы, связанное с тайными передачами вражеской информации. И невиданная физическая прыть пожилой женщины, которая явно работала «на поражение» агентов. Четко, грамотно и профессионально. В отличие от пострадавших…

— Наблюдение за дворцом сворачиваем, — потер переносицу Пятый, — нет смысла. Поздно пить «Боржом». Канал закрыт и если кто-то еще остался в цепочке, выявлять нужно с другой стороны. Кстати, именно Бонц курировала экскурсии с интуристами. И запросто могла подстраховывать «выемку».

— В Ташкенте во время войны работала целая сеть иностранных разведок, — решил блеснуть познания и я, — в том числе, и под крышей археологических изысканий. Турки, англичане, американцы. Там и могла состояться вербовка.

— Возможно. Проверим.

— Если Бонц резидент, сейчас ее цель эвакуация, — заявила Ирина, — установить, где она, и задержать — лишь вопрос времени, которое работает против нее. А если в вербовке был турецкий след — эвакуация может быть только морем.

— Учтем. Так, ладно. В любом случае, это не ваша забота. Продолжайте вести американца. Хотя бы — для очистки совести. Завтра вопрос нужно закрыть, иначе, просто вышлем его из страны, и с глаз долой.

— Нет человека — нет проблемы?

Пятый покосился на меня.

— Что за идиотское высказывание? Ты опять кого-то цитируешь, вундеркинд?

Я пожал плечами.

— Писатель один приписал… припишет это Сталину…

— Ну-у… ежели целый писатель, — шеф оставил переносицу в покое и теперь просто уперся лбом в открытую ладонь, устало прикрыв глаза, — что написано пером, как говорится, не вырубить топором… С писателями… не поспоришь… Такие они…

Я уже было подумал, что он засыпает и начинает бредить. Мы с Ириной переглянулись. Не пора ли сваливать? Пускай поспит человек.

Неожиданно Сергей Владимирович поднял голову и взглянул меня. Остро и пытливо. Усталости во взгляде, как и не бывало.

— По поводу писателей, Старик. Все просто. Задай себе только один вопрос. Единственный. И постарайся сам себе честно на него ответить. Кому это нужно?

— В смысле?

— Древнейшая аксиома нашей профессии — ищи, кому выгодно. И писателей она касается не в меньшей степени, чем резидентов иностранной разведки, пусть даже и замаскированных под мирных тётушек. И неизвестно еще — кто опаснее. Уловил?

— Вроде бы…

— А знаешь, как изображали в Европе Ивана Грозного на карикатурах?

— Как? — захлопал глазами я, охреневая от этой лекции не к месту.

— Как монстра со звериной головой, сидящем на горе трупов. Чтобы детей пугать Царем-Иваном. Пять веков назад. И до сих пор ничего не поменялось. Вот и думай, кому это выгодно. А ты говоришь, «писатель… Сталин… нет человека…».

Шеф поднялся с койки:

— Все. Поговорили. Теперь отдыхайте. Завтра много работы.

И направился к выходу из палаты. А Ирина многозначительно щелкнула меня поносу.

Вот так!

Чтобы не зазнавался… историк…