Глава 11
Милицейскую повестку я матери не отдал.
Решил, что это самый короткий и рациональный путь самостоятельного разруливания ситуации. Если что, прикинусь дурачком. Недотепой. Потерял, забыл, не понял — все что угодно, сориентируюсь.
Сейчас мне интересно было заняться зоологией. Понаблюдать, так сказать, за особью под названием «инспектор по делам несовершеннолетних» в естественной среде обитания.
Следил, короче.
Можно сказать, закреплял на практике знания, полученные от Козета и Ирины. Дело в том, что теоретическая часть сегодняшних занятий как раз была посвящена основам «наружки». И приходится признать, что нового я узнал действительно очень много. Теперь свербило откатать все это, что называется, «в поле». Да и не нравилась мне эта толстая инспекторша, сам не знаю почему.
Она вышла без двух минут шесть.
Мой рост, комплекция и сопливый возраст подходили для слежки ну, просто идеально. Момента выхода объекта на вектор наблюдения я, не мудрствуя лукаво, просто дождался стоя в кустах через дорогу напротив опорного пункта. Добросовестно старался не отводить глаз от пошарпанной оцинкованной двери пока не появился мой клиент.
Тетка, прищурившись от солнца, огляделась, и в умеренном темпе зашагала по тротуару в сторону школы.
Я слегка напрягся. Выскользнув из кустов, всем видом демонстрируя праздную беспечность, пристроился за двумя оживленно болтающими женщинами, которые двигались в том же направлении, только с противоположной стороны улицы.
Не сбавляя темпа, инспекторша миновала школьные ворота. Отлегло. С чего это я решил, что она направляется в школу? Черт! Отстаю — дамочки с моей стороны двигаются слишком медленно.
Я скользнул в соседний двор и со всех ног проскочил на два дома вперед. Осторожно выглянул из-за угла: инспекторша бодро шагала в моем направлении. Хорошо.
Некоторое время я использовал эту незамысловатую тактику, пока дорога не уперлась в небольшую развилку возле сквера. Очередной раз, высунув нос из кустов, я обнаружил, что объект переходит дорогу в направлении парка. Я поспешно юркнул назад.
На общественных лавочках сидели старушки. По аллее бегал какой-то карапуз, а его раскрасневшаяся мамаша, добродушно покрикивая, без особого усердия пыталась его догнать, толкая перед собой громоздкую коляску. Толстые голуби лениво уступали дорогу карапузу. И вдруг, громко хлопая крыльями, разом взлетели. С инспекторшей решили не связываться. Она, миновав малыша, разминулась с мамашей и неожиданно плюхнулась на свободную скамейку.
Я, уже подавшись вперед для очередной перебежки, с легкой паникой тормознул и повторно спрятался в знакомые кусты. До искомой скамейки было метров тридцать. Далековато.
Я стал искать глазами место, где можно замаскироваться поближе. Не сквер, а аквариум. Все как на ладони. Кусты слишком низко пострижены. Деревья не заросшие. Милых моему сердцу торговых палаток еще не придумали. Разве что с другой стороны парка? Там вроде приличной густоты сиреневые кусты возле стоящей на отшибе трансформаторной будки. Куда проходящий мимо парень в кепке метнул горящий бычок. Вот тебе сейчас тетенька-милиционер задаст!
Обходить или не обходить? Сидящая в уютном патриархальном парке толстая женщина в милицейской форме выглядела довольно экзотично. Любитель покурить на ходу покосился на нее, свернул на газон, обходя, зашуршал листвой и вдруг… раздвинул кусты прямо за спиной инспекторши. Та даже ухом не повела. Продолжала обозревать прохожих с каким-то неприятным высокомерием. Парень оперся задом на спинку лавочки с обратной стороны и засунул руки в карманы.
Инспекторша что-то говорила! По крайне мере, губы ее шевелились. Ни слова не слышно! Чертовы голуби вернулись и орут здесь благим матом. Я метнул в них щепку. Грохоча крыльями, они поднялись в воздух. Парень покосился в мою сторону, снял кепку и стал ее отряхивать. Кивнул головой, еще раз. Что-то спросил.
— … завтрашнего дня. Иначе…, — донеслось.
Черт, опять ничего не слышно. Эти троллейбусы «Шкода» ревут как самосвалы. Давай, давай. Проезжай!
— … распрощаешься. И не думай. Вот здесь.
Тетка нагнулась, потерла толстую ногу, оставив под лавкой скомканный листок бумаги. Потом, тяжело вздохнув, встала, отряхнула юбку на гигантской заднице и зашагала в сторону троллейбусной остановки. Парень ловко перепрыгнул через скамейку, уселся, и стал поправлять что-то на ноге, пытаясь дотянуться до записки.
Ничего себе! Конспирация, однако. Становится все интереснее и интереснее. Кто же ты такой, любитель покурить на ходу и тайный друг милиции?
Так. Рассмотрим повнимательней. Лет восемнадцати. Рост выше среднего. Лицо треугольное. Неприятное, скандальное какое-то. Глаза широко расставлены, чуть навыкате. Нос крупный с горбинкой. Губы тонкие как червяки. Двигаются постоянно в какой-то ухмылке-ужимке. Под мятой светло-серой кепкой — темные слегка отросшие после стрижки под «ноль» волосы. Тенниска с завязками на груди, распущенными почти до конца по неписанной блатной моде, мятые серые штаны с намеком на клеш. Шлепанцы без задников, хотя сейчас уже осень. Персонаж!
Ну что, за ним? Я почувствовал какой-то охотничий азарт. Тетка все равно уже лезет в троллейбус.
За ним!
* * *
Этот район города среди шпаны называется «Дачи».
Грозный, надо сказать, район. Наш пляж, «Мартышка», на его территории. Но, как мы знаем, это «демилитаризованная зона». Не писаный закон. Вход для всех — нет, не бесплатный. Безопасный! А это, поверите ли, гораздо дороже.
Парень двигался разболтанной походкой расхлябанного боцмана. Колени его двигались не прямо, а под таким широким углом к друг другу, что все должны были догадаться о наличии огромного предмета между ними. По крайней мере, воображаемого. Руки в карманах штанов. Крутит головой постоянно. Ныряет в одноэтажки. Как раз этот массив пестрых домиков и будут сносить через пару лет под гостиничную застройку.
У входа на стадион клубится народ. Футбол сегодня.
Парень резко свернул направо. Здесь улочка не такая людная. Справа — здание спортзала, примыкающего к стадиону, слева — домики, за которыми чуть вдали виднеется подъемный кран. Новостройка.
Через год наша семья получит там новенькую квартиру, ядовито пахнущую линолеумом и алебастром. И мы переедем на «Дачи», распрощавшись с бандитской «Матюхой». Вообще, «Дачи» и «Матюха» — районы-союзники. У нас напряженное перемирие. Дружим против «Стрелки» и «Майданов».
Да-да! У нас есть свой «майдан» на Корабельной стороне. Площадь вокруг клуба «Корабел». А обитатели близлежащего района — «Майданы». У нас четыре «боевых» района в городе. «Боевых» — потому что чужаков туда не пускают. Бьют, по возможности.
Есть «мирные» районы — «Камыши», «Летчики», «Дергачи», «Абрикосовка» и так далее. Там ходить можно с относительной безопасностью. Подрастают «Остряки» — достаточно злобный в будущем район, который уничтожит «Матюху». Точнее — ассимилирует. Но на данном этапе мы «держим шишку». Вместе с «Дачами», по которым сейчас шикарно вышагивает стриженный в кепке.
«Улица Костомаровская», — вспоминаю я. В дальнем конце спортзала — отдельный вход и пристройка. Там — секция дзю-до, где я занимался… Где я буду заниматься года через три. Парень как раз в это пристройку и сворачивает. Останавливается в дверях, озирается, натыкается глазами на мою фигуру и замирает. Потом исчезает в дверном проеме.
Приехали! Ну и что дальше, Пинкертон? Планировку в секции я знаю, конечно. Но ведь отсветишь! Если уже не отсветил. Стою возле окон спортзала и делаю вид, что наблюдаю за девчонками-акробатками, прыгающими по дорожке. Здесь многие стоят, поэтому мое присутствие не подозрительно. Но сейчас на пустынной улице я один. Все любители спорта на футболе.
Вот даже интересно — специально сделали такие низкие окна, чтобы народ глазел на спортсменов, или случайно? Ведь в свою бытность я тоже часто тут простаивал и переполнялся мечтой о собственных спортивных достижениях. Потом пошел на борьбу. Элемент популяризации спорта советских времен? Или так глубоко тогда не копали?
Слева на ковер высыпали дети-дзюдоисты в белых кимоно и я плотнее прижался носом к стеклу. Вообще-то, у них зал на втором этаже пристройки слева. Там, куда канул мой объект номер два. А сюда борцы выходят для показательных выступлений.
Ну-ка, ну-ка…
Сзади шорох. Среагировать не успеваю, мне зажимают рот. В голове мелькает: поглазел на девочек?
Легкий тычок в темечко.
Темнота…
* * *
— Румын! Ты что, дурак?
Звук уже есть. С изображением плохо.
— Он за мной от кладбища пёрся! Шнырил по кустам.
— Так это же шпак! Сопля! Ты на хрена его двинул?
— Так тема тоже за шпака! Гляди, а вдруг это он?
— Да с чего ты взял?
Тема? За какого «шпака»? Я мычу и разлепляю веки. Головка бо-бо. Уроды. Омбудсменов на вас нет. Детей по башке!
— Очухался. Эй! Смотри сюда, шкет! Ты чё пасешь тут?
Тру темечко рукой. Соображаю. Экстренно выстраиваю линию предстоящего вранья. Кажется, придумал. Ну, что ж, поехали.
— Придурок, — искренне говорю я с ненавистью, — зачем по башке?
— А тебе, чё, надо было пряников насыпать? Ты чё здесь шаришься?
Щурясь, осматриваюсь одними глазами. Ага. Это раздевалка на первом этаже. Для взрослых. Передо мной — парень, у которого шикарная походка. Чуть правее — какой-то невысокий дедок, весь сухой, коричневый. В каком-то бомжовском спортивном костюме и потрепанных кедах. Наколки на руках. Перстни. Много. Я заметил «Отрицало» на пальце. Важняк!
— Ни чё, а что, — бурчу я и тру голову, — не «шаришься», а к этому пришел.
Киваю на парня.
— Зачем это?
— Жирная послала.
Переглядываются.
— Какая жирная? — вкрадчиво так спрашивает дед, — Зинаида Ивановна?
Ах, какой я молодец! Не зря узнал заранее, как зовут инспекторшу. Как чувствовал.
— Никакая не Зинаида Ивановна. Не знаю я никакой Зинаиды Ивановны! — нащупываю шишку, — Придурок!
Изображаю плаксивую детскую истерику и пытаюсь неловко пнуть ногой парня.
— Тихо, тихо, шкет, — дед быстро прижимает меня к ящикам для одежды, — Кто? Кто послал-то?
— Зоя Игоревна. Из ментовки. Блин, болит.
— Зачем? Зачем послала?
Делаю вид, что не решаюсь говорить при деде. Мнусь. Всхлипываю. Молодой срывается и трясет меня за плечи.
— Да говори уже, падло! Закопаем!
— На пацана показа-а-ать, — начинаю реветь, — что в бума-а-ажке…
Парень выпрямляется, опешив.
— На Караваева?
Вот это поворот! А я тогда кто? Не показывать виду! Реветь дальше.
— На Карава-а-аева. На Ви-и-итьку.
Замолчали, переваривают новую вводную. Делаю вид, что медленно успокаиваюсь, судорожно поскуливая.
— Слышь, Чистый, — молодому приходит в голову ехидная мысль, — А часом, она не тебя выпасает?
— Дурак ты, Румын! Она меня давно выпасла. Это мне не с руки с ней светиться. В курсе она про меня. А ты за челнока канаешь.
— Чего-й то, за челнока…
— Закрой пасть! Думаю.
Я тоже как раз этим и занимался. Выходит «тема за шпака» — это по мою душу? С подачи инспекторши. Чем это я ей так насолил? И чего хотят? Напугать? Избить? Или в правду, закопать? Такими ресурсами? Шпана, блатной. Оба тертые. Как меня срисовал! Как-то несоразмерно. Из пушки по воробьям.
И зачем? За что? Из-за пожара? Ерунда. Из-за Трюхи? Не фига себе «отмазки»! Лажа. Из-за Родьки? Теплее. В этой точке и тогда были «непонятки».
— Ну что, парень, успокоился? — дед может и по-человечески разговаривать, гляди ж ты, — Что она еще сказала?
— Сказала, чтоб я ему на Витьку в школе показал. Мы с ним в одном классе, — импрровизирую я и решаюсь рискнуть, — И что завтра нужно…
Дед настораживается.
— Что завтра?
— Не знаю. Сказала — нужно завтра. Чтоб передал. Утром перед уроками чтоб показал. И все.
Где-то наверху гулко хлопают по татами. Броски. Тренировка идет. А эти двое сюда, стало быть, вхожи. Чужих обычно сюда не пускают.
— А скажи-ка, шкет, где живет этот Витька.
Проверяет? Мелковато как-то.
— Да на Сафронова. У гаражей. У них там во дворе мужик недавно умер.
Снова переглядываются. Странно.
Да они в курсе!
Во как. А если мы так походим…
— Только он не умер, — понижаю голос с видом заговорщика, — его грохнули.
Попал! Дед сверлит меня глазами и неожиданно сжимает плечо. Словно клещами.
— Ты что-то путаешь, сынок, — медленно произносит он и вдруг резко меня встряхивает, — Откуда знаешь? Говори!
— Да слышал я! — обиженно кричу, — Зоя говорила! По телефону! Что Данилу убрали! Я подслушал! Отпустите меня!
— Дур-ра! — с чувством говорит дед и отпускает меня, — Фуфло. Чувырло братское.
Срослось! Наугад — в десятку! Попал!
И вдруг отчетливо понимаю, что этот мой «выстрел» не в десятку, а самому себе в ногу. И практически насмерть. Да меня ведь не отпустят! Сейчас пораскинут мозгами и придушат где-нибудь.
Чистый… Чистый…
Чистильщик!
Решение приходит моментально. Начинаю тоненько всхлипывать по нарастающей.
— Ну, ты чего, шкет? Чего ноешь?
— В ту-… в ту-… в ту-… а-… лет, — я заикаюсь, у меня опять горловые судороги, сейчас буду реветь, — Я опи-и-и-исался!
— Ёпт! Румын! Отведи его.
Решение еще Чистый не принял, но оно неизбежно.
Я, держась руками за пах, неуклюже семеню к двери. Молодой за мной. Туалет тут рядом — в коридоре по направлению к выходу справа. Сам выход метров через пять слева.
Перед туалетом неловко спотыкаюсь, падаю на бок и случайно цепляю Румына ногой по щиколотке. Исключительно случайно. По самой косточке.
Тот охает и приседает, а я, перекатившись через голову, несусь к выходу. Тамбур, дверь, направо за угол здания — тут где-то решетка между домом и стеной стадиона. Вот она.
Слышу сзади топот ног по лестнице крыльца. С натугой протискиваюсь между прутьями. Ткань трещит. Есть! И в этот же миг решетка с грохотом содрогается — это Румын с разбегу прыгает на препятствие и лезет по прутьям вверх.
Ага! Эту решетку специально поставили для того, чтобы шпана не лазила бесплатно на стадион. А для этого — сверху обильно намазали солидолом и замотали «колючкой». Слышу как Румын матерится, а сам через служебную калитку влетаю в толпу болельщиков, которые стоят между трибунами в углу стадиона.
Идет матч второй лиги.
Жив!
