То, что Мейнс сегодня нервничает, было видно с первого взгляда: как он то и дело принимался чесать кончик носа, как постоянно одергивал рукава куртки, которая и так сидела нормально, как пытался что-то сказать пару раз и уже даже открывал рот, но так и не произносил ни звука.

Я не торопила, давая ему время собраться с мыслями. Хотя так и подмывало спросить, что у него могло случиться?

Гравийная дорожка кончилась быстрее, чем мое терпение. Мы оказались у парапета. За белой оградой на водной глади играла легкая рябь. Ветер, так усиленно флиртовавший с листвой, закружил осеннее золото в вихре вальса. Желтые резные кленовые кораблики заскользили по воде.

Вердж резко выдохнул, словно перед шагом за черту невозврата, и взял меня за руку.

– Рина, знаешь, чего я хочу больше всего? – Странный вопрос, заданный глядя глаза в глаза.

Он не дождался моего ответа, словно боясь его, и перебил сам же себя:

– Быть с тобой. Всегда. Ведь только когда ты рядом, я чувствую себя самим собой, чувствую этот мир без фальши и лжи. Когда мы вместе, я дышу полной грудью. И знаешь, вчера, когда ты стояла на сцене, понял: ни за что на свете не хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни. Не хочу, чтобы из-за отца или окончания программы я тебя потерял.

Я смотрела на него, понимая, что сейчас он говорит не разумом – сердцем. Обо всем. Ведь когда он был рядом, я тоже словно жила в два раза ярче. Но его слова о лжи… Как же это, оказывается, тяжело: признаваться в обмане, с которым уже срослась кожей. Но надо. Набраться смелости я не успела, тишину разрезали слова, которые мечтает услышать каждая. Но как же они были сейчас не к месту.

– Я прошу выйти за меня замуж. Разделить со мною кров, хлеб и огонь. Стать путеводной звездой, хранительницей очага, матерью моих детей.

Судя по тому, как он это говорил, слова эти были не просто предложением – какой-то ритуальной фразой, требующей короткого и однозначного ответа.

Закушенная до боли губа. Во рту уже чувствовался металлический привкус. Нет, так нельзя. Ответ, совсем не тот, которого ожидал Вердж, сорвался с моих губ:

– Прости, давно надо было тебе сказать, но все никак. – Я замолчала, переводя дыхание. Короткий миг, в котором застыл целый мир, как в зерне песка – вечность. За это мгновение лицо некроманта побелело. Оно стало напоминать гипсовую посмертную маску. Я испугалась и, буквально захлебываясь словами, заговорила: – Я не Арина. Арина – это моя сестра. Она должна была поехать сюда, на обмен. Это она – олимпийская чемпионка, фигуристка с мировым именем, но у нее свадьба на носу, а тут эта программа, от которой не откажешься, вот она и просила ее подменить. Мы ведь близняшки. Никто разницы бы и не заметил.

С каждым произнесенным словом лицо Верджа оживало: вот вернулся на щеки румянец, разгладилась едва заметная складочка меж бровей, разжался кулак, сжимавший до этого мрамор парапета. В глаза бросилась маленькая трещинка, словно черный волос на белом мраморе. А ведь ее в начале нашего разговора не было…

Я подняла взгляд на Верджа. Он смотрел на меня, словно впервые увидел, а потом враз осипшим голосом спросил:

– Значит, никакого жениха у тебя в твоем мире нет?

Я лишь помотала головой. После этого простого жеста он резко вздохнул, словно скинул с плеч непомерную кладь.

– Теперь, когда ты знаешь правду – то, что я тебя обманывала, хочу спросить: Верджил Мейнс, нужна ли я тебе такая?

Он каркающе рассмеялся, словно услышал несусветную, но забавную глупость.

– Конечно, нужна. Единственное, если у тебя есть еще что-то, лучше скажи сейчас, потому как я хоть и некромант, но несколько мгновений назад у меня были все шансы перейти из категории «специалист», в «практический материал».

Мне было стыдно тем внутренним стыдом, от которого не пылают уши и щеки. Такой сжигает изнутри, заставляя неметь язык, рождая в движениях суетливость, а в мыслях испуг. Чтобы это скрыть, я использовала самый излюбленный мужской прием: просто потянулась к Верджу и поцеловала. Долго, с чувством, проникновенно.

Мы так увлеклись, что лишь резкий порыв ветра, бросивший в нас целую пригоршню кленовых листьев, заставил вспомнить, кто мы и где. Да и то не до конца.

– Я так понимаю, это означает «Да».

В голове испуганной птицей забилась мысль: «Что ты делаешь? Подумай. А вдруг? Вы же едва знакомы. Две буквы – и твоя жизнь изменится на сто восемьдесят градусов». Но решение, наверное, самое важное в моей жизни, далось на удивление легко.

– Вы правильно понимаете, молодой человек. – Я хитро улыбнулась.

Едва успела договорить, как почувствовала, что на запястье что-то защелкнулось. «Наручники», – пришла на ум первая мысль.

Вердж выглядел крайне довольным.

– Как это понимать? – подняла запястье на уровень груди, рассматривая браслет. Тонкий, ажурный. В его металлическом кружеве, казалось, запутались солнечные лучи, столько в нем было света. Серебро, которое дороже золота.

– Это обручальный браслет.

Украшение, невольно завораживало своей красотой, в голове не было ни одной связной мысли. Крик крачек – властительниц озер и рек вдалеке. И тут, словно вспышка, озарение: Салика, красавица, сошедшая с полотен Энгера одалиска. Ее красота была сродни этому браслету. А любимая Аякса – тоже ведь была чаровницей. Совпадение или случайность?

Я совершенно не к месту выпалила:

– У меня, кажется, есть идея насчет того, кому мог так помешать наш дорогой убитый профессор.

Вердж, за несколько мгновений осмысливший сказанное, лишь покачал головой:

– Ты самая ненормальная из всех невест, которых только видел этот мир. Вместо того чтобы думать о том, что ты на полпути к алтарю и мысленно выбирать фасон свадебного платья…

– Ага. – Я с готовностью согласилась. – Но именно за это ты меня и полюбил?

– С этим даже спорить не буду.

Пряча улыбку, Вердж повернулся ко мне полубоком, словно ему стала жутко интересна свинцовая водная гладь. Но любопытство (которое само по себе ни хорошо и ни плохо, а вполне естественно) не дало некроманту выдержать мхатовскую паузу.

– И какая же у тебя идея? – поинтересовался он пару мгновений спустя.

Я украдкой покосилась на его левое запястье: хотя рукав куртки и был достаточно длинный, но край металлического украшения, выступавший чуть дальше манжета, выдал Верджа с головой. Этот проныра уже успел и себе надеть серебряный браслет! Я невольно улыбнулась. Однако мимолетная мысль о степени шустрости одного некроманта не вытеснила другую: догадку о том, кто мог желать смерти нашему дорогому молю.

– Ты не заметил одну склонность, которая была у убитого? – Я не до конца была уверена в своей догадке и потому не захотела безапелляционно утверждать. Может, это просто мое больное воображение? Потому и задала вопрос: насколько очевидна только что выстроившаяся в моей голове логическая цепочка другим. В качестве этих самых «других» выступал Верджил Мейнс – несносный, настырный, порою самоуверенный некромант и с этой минуты – мой жених. Я мысленно покатала последние два слова по нёбу, пробуя их на вкус. Мой… м-м-м… жених. Почему-то это словосочетание прочно ассоциировалось у меня с грушей и шоколадом.

Я еще не до конца осознала, что только что произошло. Интересно, а понял ли это Вердж? Мой собеседник же меж тем обдумывал ответ на заданный ему вопрос.

Повернула голову, чтобы взглянуть на его профиль: четкий, решительный, контрастно очерченный лучами осеннего солнца, которое светит, но уже не греет. Ответ некроманта в чем-то был созвучен моим мыслям:

– По мне, так этот тип больше всего напоминал клубок гадюк после зимней спячки. У него все склонности были как ядовитые змеи, жалящие тех, кто находится рядом. Что братья Ромьер с их работой, что Аякс, что Салика – он многим сломал жизнь, отнимая труд, надежду на счастье, использовал свое положение, затыкал рты.

– Я и не спорю, что его смерть – логичный итог жизни по принципу вседозволенности. Такие люди, как он, хуже сперматозоидов. Среди последних, хотя бы один из миллиона оказывается в итоге человеком. А если душа гнилая – то даже такого шанса нет. Ведь рано или поздно найдется тот, с кем не поладить добром, кому в гробу не нужно будет откупного серебра, кто силой ответит на гнусность.

– Но найти такого мстителя среди сотен – это же все равно что искать кольцо в морской пучине. У него наверняка целый полк таких вот обиженных.

– Смотри. – Я порывисто схватила Верджа за запястье, заставив его развернуться лицом к себе: – У нашего убитого была преинтереснейшая манера всех им обиженных тихонько спроваживать из академии.

Некромант, кажется, ухватил нить рассуждений, однако моего оптимизма не разделял:

– Каждый год из академии отчисляется по разным причинам около сотни человек, а за все это время… Да разговорить каждого из них нереально!

– Знаешь, если отбросить братьев Ромьер, которые, к слову, у нас фигурируют как самый «застарелый» случай использования проректорского положения, то два последующих – аналогичные. Старый сластолюбец западал на красавиц. И они после тихо забирали документы. Мне кажется, стоит поднять дела тех девушек, кто забрал документы в последний год. И обратить внимание на симпатичненьких. Думаю, их наберется не так много.

Ветер вновь начал гонять листву под ногами, сентябрить.

Вердж с сомнением посмотрел на меня, словно вопрошая: «И как мы будем добывать имена этих красоток?» Я лишь пожала плечами. Хотя именно Вердж собирал до этого всю необходимую информацию, и у него это неплохо получалось.

Это был диалог без слов. Молчание, которое дороже любого золота. Одно на двоих. И если бы до этого момента я еще сомневалась в правильности выбора, то сейчас – нет. Потому как рядом был тот, кто понимал не спрашивая, кто мог критиковать, но тем не менее верить в меня.

Обратно мы так и шли: молча, держась за руки. Кленовая аллея, щедро позолоченная осенью, была безлюдной, впрочем, как и безгномьей, и бездраконьей тоже.

Помимо нас, обнаружился лишь один представитель эльфячьего племени, совершавший моцион в одиночестве. Поравнявшись с нами, он скривил губы в ехидной усмешке и сказал, как выплюнул, с брезгливой заинтересованностью глядя на Верджа:

– Новая игрушка богатого мальчика?

Я почувствовала, как рука жениха напряглась, хотя ровный холодный ответ некроманта по теплоте мог сравниться с вакуумом космоса.

– Дерниэль, советую тебе извиниться перед моей невестой, пока есть такая возможность.

Взгляд эльфа, до этого надменно-расслабленный, при последних словах Верджа стал цепким, как изголодавшийся таежный клещ.

– Не думал, что один из знаменитейших сердцеедов академии так скоро наденет брачный браслет, – протянул этот Дерниэль задумчиво, а потом, соизволив обратить на меня внимание, добавил: – Приношу свои извинения за столь неподобающий вопрос, сударыня. Мое восхищение той, что сумела за столь короткий срок пройти путь от очередного увлечения Мейнса до, без пары гинков, жены.

Я почувствовала, что еще пара мгновений, и Вердж сорвется. Это извинение было не чем иным, как оскорблением. Только более тонким, нежели предыдущее. Мне тоже хотелось расцарапать эту приторно-смазливую физиономию. Я даже представила, как мои ногти впиваются в скулы этого ушастого засранца. Но в одном он был прав: наш союз окружающими будет воспринят именно так. Земные кумушки домыслили бы еще эту новость сплетней: «и в загс-то они пошли лишь по залету». Хотя, может, и местные сплетницы поведут себя аналогично земным товаркам. Горькая усмешка судьбы. Мы еще никому не успели рассказать о помолвке, а уже пожинаем плоды неравного брака из презрения и пересудов.

Вдох-выдох. Моя рука легла на локоть Верджа, словно именно этот жест – воплощение вселенского спокойствия. Некромант, готовый вспыхнуть, напоминал гейзер, недовольно бурлящий пока лишь в глубине. Мгновение, второе, третье. Не взорвался фонтаном, лишь зло процедил:

– Дерниэль, не сегодня и не сейчас. Но мы продолжим наш разговор, потому как мужчина должен отвечать за свои слова.

– Я так понимаю, это вызов? Тебе ли не знать, что магические дуэли запрещены? – Иронично изогнутая бровь эльфа, который, казалось бы, забавлялся ситуацией, буквально взбесила меня.

– А досточтимый Дерниэль знает, что такое бокс? – в тон ушастому ответила я, влезая в мужской разговор. – У нас в мире дуэли считаются пережитком прошлого, архаизмом. Мужчины решают, кто сильнее, на ринге.

Да, не самая лучшая идея, конечно, когда спорщики мутузят друг друга кулаками, но пусть лучше оба выпустят пар (а я буквально печенкой чуяла, что у этих двоих вражда застарелая, как бородавка на носу старухи, и с такими же глубокими корнями) в спарринге, чем покалечат друг друга магией. К тому же, по утверждению папы, ничто так не сближает мужиков, как совместная драка и выпивка. Вот только родитель не уточнял, как нужно драться: друг против друга или все же за одну сторону. Сдается, батя имел в виду все же второй вариант.

Оба недодуэлянта уставились на меня с интересом. Пришлось пояснить им правила этого самого бокс».