Когда мы вошли в дом, первое впечатление было: запустение. Нет, паутина не висела по углам, и пыль не лежала в палец толщиной, но вот запах. Аромат печали и тоски витал в воздухе, навевая невольную грусть.

– Чем обязан? – без церемоний и экивоков проговорил уже не парень, молодой мужчина, появившийся на пороге кабинета, где мы с Верджем ожидали аудиенции.

Вошедший был высок, худощав и бледен. Однако бледность эта была скорее не болезненная, а природная, и тем резче ощущался контраст с черными, цвета ночи над Днепром, волосами, собранными в хвост. Лишь прядь у виска была словно выбелена, что наводило на мысль о пережитых жизненных перипетиях.

– Разрешите представиться. Я Верджил Мейнс, имя же моей спутницы Арина Камаева. А с кем из братьев Ромьер мы имеем честь беседовать?

– С обоими. – При этих словах в дверном проеме показалась еще одна фигура.

Мужчина как две капли воды был похож на первого, вот только седина у него равномерно припорошила всю макушку.

«Ну надо же, тоже близнецы, как мы с Аринкой», – была первая мысль при виде этих двоих.

– Повторю свой вопрос: чем мы с братом обязаны такому визиту?

Вердж замялся, подыскивая слова. Я же решила, раз этикет в разговоре не соблюдается, то и я без расшаркиваний тоже могу вступить в диалог:

– Наверное тем, что тайны минувшего как бумеранг возвращаются и бьют по затылку в тот самый момент, когда уже решаешь, что все улеглось, и поворачиваешься к прошлому затылком.

– О чем это вы?

– О том, что досточтимый проректор по учебно-воспитательной работе лорд Фрейнер был недавно убит.

– Мы в курсе. Следователь уже приходил и расспрашивал по этому вопросу. Но вот незадача – у нас железное алиби. В этот день мы оба были на верфях, и нас видела прорва народу, – ответил Ромьер, помеченный седой стрелкой у виска.

– Разрешите присесть? Да, знаю, бесцеремонно, но разговор предстоит долгий, а потому…

Братья, опешившие от моей наглости, слаженно кивнули, а я меж тем опустилась на один из дубовых стульев, стоявших рядом с письменным столом. Вердж встал позади меня, опустив руки на спинку моего стула. Я внимательно посмотрела на хозяев дома. Сдержанные цвета в одежде, аккуратные, ухоженные руки, холодные, безэмоциональные лица… Скорее я бы предположила, что их амплуа – это яд, шахматная партия с летальным исходом, но чтобы бомбисты? Хотя время – лучший гример, лекарь и отменный патологоанатом, способный изменить кого и что угодно, но все же… Не верилось мне, что эти двое – бомбисты, и все тут.

Я начала издалека:

– Знаете, господа, всегда считала, что удача – дама сомнительного происхождения с дерьмовой репутацией, которая не гнушается проводить время со всякими подонками. И сдается мне, что к вам в один прекрасный момент, когда произошел взрыв в лаборатории ныне покойного проректора, она и вовсе не пришла на свидание. – Перевела дух. Три пары внимательных взглядов буквально препарировали меня, ожидая, что я скажу дальше. – Я не следователь, и мне плевать на официальную версию случившегося несколько лет назад. Мне нужна правда, и я ее получу так или иначе.

Говорила я все это с убийственной уверенностью, которую, увы, не ощущала. Однако проявлять слабость не следовало.

С этими словами я полезла в сумочку и, не доставая руки из ридикюля, заставила дерматиновый бок характерно оттопыриться.

– Господам знакомо слово «револьвер»?

По тому, как переглянулись братья Ромьер, таки да, с сим гением инженерной мысли или его аналогом они были знакомы.

– Итак, господа, скажу наперед, стреляю я отменно. – Образ холодной стервы сидел на мне, как влитой. – Не думаю, что выделанная кожа с такого расстояния как-то повлияет на траекторию выстрела, так что…

Многозначительно оборвала паузу и выгнула бровь.

Ромьер, тот, что был равномерно-пегий, раздраженно хмыкнул.

– Да уж, я смотрю, вы, дамочка, не гнушаетесь ничем, как и досточтимые следователи. – Он раздраженно бросил мне эти слова в лицо, как перчатку. Хотел обидеть, но мне было наплевать.

Еще когда входили в кабинет, я вспомнила слова бывшего тренера, которые та сказала мне сразу после выписки из больницы: «Думаешь, получила травму, дверь в спорт закрылась и кругом стена, жизнь кончена? Посмотри, в любой стене, в любом заборе обязательно есть дыра, щель. Вот в нее и лезь. Борись, дерись. Это твоя жизнь, и другой не будет. Как бы ни мечталось». Говорила она тогда о другом, но ее тон, настрой… Вот и сейчас, я собралась драться. Пусть и бой мне предстоял словесный.

От этого выпада Ромьера я даже не уклонилась, пропустила мимо.

– Я хуже следователей и выстрелю.

Тот из братьев, что был с седой стрелкой, инстинктивно при моих словах попытался закрыть грудью пегого. «Значит, жизни друг друга они ценят выше собственных. Буду играть на этом».

– Я слушаю вашу версию. – Я кивнула головой тому из братьев, у которого седой была лишь прядь. – И все же представьтесь.

– Если вы настаиваете… Фэрер, а мой брат – Нэрин. И позвольте, я тоже присяду…

Рассказ Фэрера был сух. Такое ощущение, что Ромьер составлял казенный отчет. Но самое главное было то, что по повествованию мужчины выходило: никакого покушения вовсе не было. Они с братом, тогда еще студиозусы последнего курса, работали над дипломом. Тема оного – магическое усиление взрывной волны, возникающей при детонации запала. В ходе выполнения практической части ими была выведена формула стабилизации, над которой проректор, он же ныне покойный моль, бился несколько лет. Открытие ребят было весомое, но у нашего дорогого будущего трупа имелись немалые амбиции на очередную научную степень. Итог очевиден: моль присвоил себе труд ребят, а дабы те не подняли шума, просто подставил их по-крупному. Сам взорвал крыло одного из корпусов, но оставил улики, по которым все подозрение падало на братьев.

При таком раскладе даже начни братья поднимать бучу об украденном научном открытии – их бы посчитали лжецами. Следователь о версии Ромьеров и слышать не захотел, напирая на нигилизм, юношеский максимализм и анархические настроения юного поколения. В два счета оформил дело и передал по инстанции выше.

«Не иначе такому рвению дознавателя способствовала звонкая монета из рук моля», – мелькнула мысль.

Фэрер, пусть и иными словами, но озвучил мое предположение, добавив в конце, что, судя по всему, что-то подобное произошло еще с одной девушкой, тоже бывшей студенткой моля – Саликой. Я не преминула осведомиться о ее координатах, но Ромьеры лишь развели руками. Что же, в чем-то я их понимала: о тяжелых минутах жизни постоянно вспоминает лишь мазохист, а ни Фэрер, ни Нэрин на оных не походили.

– Что же, благодарю за прием. – Я поднялась со стула и вынула руку из ридикюля.

Когда мы покинули дом, Вердж зло бросил:

– Хотя бы предупредила, что у тебя в сумочке револьвер!

– К сожалению, ридикюль пуст, это был блеф. Дуло и тюбик губной помады по очертаниям похожи. Остальное – дело воображения, подогретого недомолвками. Я лишь спросила, знакомы ли они с месье Револьвером. А когда вы превратно поняли мои слова… я просто подыграла.

Вердж от души расхохотался, сбрасывая тем самым напряжение последнего получаса.