ТРИ БУКВЫ

   Яличник, заспанный парнишка без шапки, - невский ветер трепал всю дорогу его белесные волосы, - перевез бакалавра на Островную сторону. Кривцов лежал в лодке ничком.

   Заскрипели уключины, парнишка зацепил багром деревянную сваю:

   - Вылезай, гвардея, - сказал он рассудительно. - Было б вина не пить, а то, вишь, раскуражился...

   Кривцов отсыпал ему в рваную шапку медяков.

   Погашенным, темным стоял дворец Елагина. Бакалавр отпер ночную калитку за сараем, прошел к себе и, как был, в шляпе и в парадном кафтане лег на жесткий диван, задев головою "Похищение Европы". И тут же вспрянул со стоном:

   - Убил, убил!

   - Из-за тебя, Феличиани, из-за тебя, - бормотал он лихорадочно высекая огонь.

   И заслонив свечу ладонью, крадучись, пробрался на антресоли...

   Запах птичьего пуха, шерсти, кислый воздух Калиострова чулана обдал его. Кривцов сел на корточки перед таинственной третьей дверью:

   - Госпожа, слышишь ли, знаешь ли, за одно имя твое я убил...

   Бакалавр шептал, плакал, клялся и молился у запертого покоя.

   Вдруг в замочной скважине щелкнул ключ.

   Медля, толчками, дверь стала приотворяться. Кривцов отшатнулся. На пороге в белых одеждах - как мертвая в саване - стоит Санта-Кроче, в руке горящая свеча. Сияют влажные глаза.

   - Не пугайтесь, мой кавалер, - грудным голосом сказала графиня. - Не дрожите так, бедный москов.

   - Чур меня, чур... Видится мне...

   - О, нет... Отнюдь не видение, а живая Санта-Кроче, которую тронули до слез ваши горячие признания и печальные жалобы вашего флажолета. Не правда ли, концерты на рассвете были для меня?

   - Да, для вас, да, - заикаясь от страха бормотал Кривцов.

   - И вот я отперла дверь. Войдите. Странное ночное приключение...

   Тут Санта-Кроче закашлялась, прикрывая рот шелковым платком. Передохнула.

   - Я очень больна, мой ночной кавалер... - Войдите.

   В горенке Феличиани над чисто застланной постелью - мраморное Распятие, у изголовья брошена на кресла крошечная книжка, католический молитвенник.

   - Не понимаю, не понимаю, - озирался Кривцов, - Санта-Кроче во дворце, Санта-Кроче тут... Две Санта-Кроче.

   - Не бойтесь: Санта-Кроче только тут. И протянула руки. Бакалавр сжал ее горячие ладони, заглянул в темные, влажные глаза:

   - Ты, только ты - Санта-Кроче?

   - Конечно же, а там, во дворце, - фантас, выдумка.

   В маленьком покое, за чуланом, госпожа и бакалавр беседовали вполголоса. При тусклом свете ночника Кривцов заметил, что на его пальцах и кружевах запеклась кровь.

   - Боже, я убийца!

   - Успокойтесь, мой бедный кавалер... От неверного удара шпаги, в потемках, не умирают мгновенно: я думаю, ваш друг ранен.

   - Ранен? Помоги, Богородица.

   Бакалавра ободрил этот грудной, легкий голос.

   - Ваши признания, мой кавалер, так горячи и сердечны... Выслушайте и мои: Джу действительно показывает всему свету ту госпожу Санта-Кроче.

   - Какой Джу?

   - Калиостро. Его зовут Джу.

   - Великий маг создал ваш двойник?

   - Маг? Какой же Джу маг? Впрочем, точно не знаю. Он очень хитрый... Дайте мне слово, что вы никому не откроете один из секретов его.

   - Даю...

   - Слушайте... Мы бродили тогда по Германии. В Гейдельберге или в Штуттгарте, забыла город, но прозвище трактира, где мы стояли, мне памятно - "Голубые олени", - осенью трактирщик так дурно топил нашу комнату, что я стала кашлять... Вы знаете, кавалер, что Джу таскает меня по всему свету для своих магических опытов, которые отнимают мои последние силы. Я была и раньше очень слаба, а в "Голубых оленях" у меня открылась грудная болезнь... Джу, - по правде сказать, Джу добряк, - он много болтает, часто врет, бесится, морочит дураков, но он - добряк, поверьте мне. Ведь я отдала ему молодость, - Джу торговал когда-то пластырями и эликсирами на итальянских ярмарках, когда-то мы любили друг друга... Но о чем я?.. Да, Джу считает себя врачом. В "Голубых оленях" ему удалось поднять меня на ноги, но в Митаве я снова простудилась, а в вашей суровой Московии, где и летом дуют ветры от ледяных морей, я слегла. И вы видите меня тут, в тайном покое, взаперти... Джу скрывает меня от всего света... Джу никому не посмеет признаться, что его блистательная Феличиани, непобедимая красавица, вечно юная Венера, совершеннейший образец его жизненных эликсиров, прекрасная графиня Санта-Кроче, слава о которой гремит по всем королевствам, - больна, похудела, стареет и скоро умрет, как умирают все... Посмотрите, у чахнущей Венеры лихорадочный румянец на впалых щеках.

   - Боже, - страдая и сожалея, стиснул руки Кривцов. Феличиани отвела с виска темную прядь. Ее тонкие ладони тихо пали на колени.

   - Я говорю вам все, в надежде на вашу честь и молчание, мой кавалер... И теперь я помогаю Джу в магических опытах. Без меня они неудачны. Джу румянит, сурмит меня, как куклу, и вывозит в собранья.

   - Так значит, это вы летали в ложе Гигея вокруг его шпаги, по воздуху?

   - Я была в Гигее, но ничуть не летала. Я бескрылая, мой бедный мечтатель... Калиостро делает так, что всем чудится. Я вам скажу...

   Санта-Кроче наклонилась к уху бакалавра:

   - Я думаю, что Калиостро несчастный обманщик.

   - Почему несчастный?

   - Слушайте... В "Голубых оленях", в отчаянии что я умру, он обезумел, он рычал, он страшно проклинал и Сладчайшее сердце Иисуса и Деву Марию. Ведь без меня его опыты неудачны... Тогда-то, в бешеном ропоте на небеса, надписал он на дипломах свой девиз "Lilium pedibus destrue" - еретик, богохульник - он мне не давал умереть покойно - "Феличиани, если проклятая смерть похитит тебя - тогда на небе тот же обман, тогда там такой же кавалер Калиостро, как я, который дурачит нас всех..." И однажды он привел с собою бродячего хромоногого музыканта. Это был сумасшедший немец с всклокоченными волосами, один глаз у него косил. Я помню, что один глаз был у него карий, а другой голубой, как стекляшка. Он носил зеленый, штопаный сюртук, закиданный табаком, а звали его Иоганн-Готлиб-Терезия Купенфатер. Он был скрипачом королевского оркестра, продавцом лекарств, поэтом, изобретателем и баварским иллюминатом. Этот хромоногий черт продал Джу свое последнее изобретение, механическую куклу, ту Санта-Кроче, которую вы видели в сундуке.

   - Госпожа из сундука - кукла?

   - Конечно. Разве вы не читали о механических музыкантах, о танцующих марионетках, составленных из шелка, кружев и пружин. Купенфатер и Калиостро смастерили механическую Санта-Кроче. Она очень сложна: внутри переливается в сосудах ртуть и воск, всегда подогреваемые лампой, которая горит там, где у нас желудок и сердце. Ее кожа из тончайшего китайского шелка, а под кожей теплый воск и стальные шарниры. Правда, ей нельзя долго быть среди многих свечей и где воздух нагрет; от дыхания Санта-Кроче может растаять...

   - Кукла, кукла, - бормотал Кривцов.

   - Калиостро сказал мне: "Пойми, Феличиани, этим дуракам нужна мечта, обман. Когда ты умрешь, пусть они бегают за восковой Санта-Кроче, покуда она не растает..." Не правда ли, он груб, Джу?.. Я скоро умру, а будет жить обман... Мы поквитались, кавалер, вы узнали мою тайну... Бедный влюбленный, оставьте зачахлую Венеру. Выдумка Калиостро, Венера на шарнирах, чудеснее моей скучной правды.

   - Нет, нет, вы прекрасны и пред лицом граций, кроткая госпожа... Клянусь, жизнь мою готов бы отдать, чтобы вы жили.

   Бакалавр опустился на колени, горячие ладони итальянки обхватили ему голову. Ее глаза странно блеснули, губы вспыхнули яркой кровью:

   - Кавалер, ты полюбил меня?

   - Люблю, люблю, - глотая слезы, шептал бакалавр.

   - Но ты забыл о философском камне...

   - Философский камень? Ах, если бы найти его для тебя... Но почему ты вспомнила о камне?

   Санта-Кроче коротко рассмеялась:

   - Я пошутила... философского камня нет, а золото, которое вы ищете, - обман... Калиостро бредет наугад... Как алхимик, сошедший с ума, он мешает старинные формулы, вычисления, знаки - "А вдруг, Феличиани, найдется секрет деланья золота?" - говорит Джу... Джу ничего не знает... Но когда я смотрю на вас, мой бедный влюбленный, мне вспоминается, что истинный философский камень есть. Калиостро и я - мы когда-то знали о нем... Когда-то... Но мы забыли...

   - А, философский камень все-таки есть! - вскрикнул бакалавр.

   Мягко, точно стыдясь движения своего, Феличиани чуть сжала его щеки ладошами, приподняла ему голову, приблизила мерцающие глаза. Ресницы защекотали лоб бакалавру:

   - Есть, мой бедный влюбленный, есть... Он уже был, когда родилось солнце, дохнул первый ветер, зашумела волна... Слушай, я вспомнила... Вот магическая формула: первая буква - А, вторая - М, третья - О...

   И вдруг оттолкнула его голову, приложила палец к губам:

   - Стук колес, - он!

   - Госпожа, букву!

   - Уходите, до ночного свидания, - умоляю, бегите!

   - Букву! Букву!

   Но Санта-Кроче толкала его к порогу. Бакалавр подхватил свечу и саженными шагами пролетел лестницу.

   Он обогнул уже ротонду, когда навстречу из-за угла вышли Жако и Жульен со свечами, а за ними в прозрачных одеждах, в уборе расцветающих прелестей шла Санта-Кроче. Ее сияющие глаза смотрели перед собою, нежные ноздри сквозили розоватым, теплым светом.

   - Почему вы бродите тут? - сипло окликнул Калиостро. Бакалавр поклонился, скрывая усмешку:

   - Господин маг, по вашему приказанию я иду в погреб следить за секретными сплавами.

   - А... а, в погреб...

   Шествие завернуло за угол. Теперь бакалавр не удержался и показал Калиостровой спине нос...

   Многие приключения свалили Кривцова с ног, едва он добрался до "Похищения Европы".

   Седой гофмейстер, сидя верхом на реторте, где кипят зеленые саламандры, закружился по комнате, натыкаясь на своды и грозя бакалавру пальцем:

   - Главное, Андрей, смейся... Бог любит веселые сердца.

   Черная лягушка в белом жабо - кавалер Калиостро - запрыгал на корточках, тут же вбежал красный петух, Шершнев в красном мундире, закукурекал. хлопая крыльями.

   - Убил, ку-ку, убил, ре-ре!

   - Нет, не убил...

   В покой вошла Санта-Кроче. Покашляла, Лихорадочный румянец на впалых щеках. А на ладони у Санта-Кроче танцует другая Санта-Кроче, восковая куколка в шелковом роброне, она показывает бакалавру нос.

   Покой облился светом. Озарились скрипичные грифы, стали качаться, повертывать свои орлиные головки. Весело завертелось на гвозде "Похищение Европы". Пружины, колеса, медные гирьки сами поползли по столу, собираясь в часовые механизмы. Часы дружно затикали. Скрипки затянули хором в квинту кантату. А Санта-Кроче, подмигивая, запела:

   - Первая буква - А, вторая - М...

   - М-м-м, - мычал во сне бакалавр. Под закрытыми веками его глаза вертелись, как глобусы...

   Рассветный дым скользил серыми призраками в узких зеркалах, тускло смотревших со шпалерных простенков.

   В тесном рабочем кабинете окнами на Фонтанку императрица в ночном шлафоре, во флеровом чепце, вбок сбитом, писала что-то при догорающих и уже ненужных свечах.

   В кабинет тихо вошел Ланской.

   - Пренесносно, - оглянулась Екатерина. - Письма не дадут дописать. Черт возьми, что вам надобно?

   - Государыня, - по-детски заметал ресницами генеральс-адъютант. - Уже светает, вы утомляете себя...

   - Отменно благодарствую за подобную забота, но ты не нянька, а у меня спешная эштафета Сибирскому генерал-губернатор... Когда пришел, садись, я дописывать стану.

   Она стукнула гусиным пером о чернильницу, задержала руку:

   - Постой, мысли мне перепутал.

   Императрица, думая, почесала голову курчавым концом пера.

   - О чем я?.. Да, Ланской, имею претензии на тебя: нынче во дворце, на людях, был ты весьма неучтив с сим Калиострой.

   Ланской покраснел, потупил глаза.

   - Прости, государыня... Одной милости прошу: вышли его и ее.

   - Ее? - пристально посмотрела Екатерина на генеральс-адъютанта. - Точно, Калиостро изгнать надобно, понеже столица моя - резиденция дураков для его обманов и каверз... Но почто же ее, Санта-Кроче, графиню, красавицу знаменитую?

   Ланской, как виноватый мальчик, спрятал лицо в ладони.

   - Александр Дмитриевич, что с тобой?

   От шеи, по щекам, до висков, лицо императрицы залилось красными пятнами:

   - Александр, или ты, ты...

   - Нет, нет - ничего!

   Точно защищаясь, генеральс-адъютант упал на колени. Императрица щелкнула пальцами.

   - Постой... Она смутила тебя?.. Не ври, смутила?

   - Да... Государыня, они оба страшат, преследуют меня, - прогони их.

   Екатерина потеребила Ланскому уши, затормошила пушистые волосы, рассмеялась:

   - Экой чудак, красавица ему в руки идет, а он ее прогнать просит. Так быть по сему. Вышлю я Калиостро... Понеже Империи Российской врали и обманные прожектеры ненадобны вовсе...