Эмили Гейлорд опустила гравировальную иглу. Она делала для Билла изображение обнаженной натуры.

Эмили вернулась в дом своих родителей в Вашингтоне, и ее ожидал обычный день тихого отчаяния. Она отвезла Вики в среднюю школу, затем вернулась и отправила Джэки, Дженни и Криса в начальную. Далее Эмили заехала к своей сестре Дороти и некоторое время поболтала с ней и ее мужем Тимом Риэрдоном. Тим все еще действовал через сенатора Кеннеди и конгрессмена Типа О’Нила, чтобы оказать давление на Госдеп.

Эмили начал неотступно преследовать образ Дадгара, загадочного человека, обладавшего такой властью, чтобы заключить ее мужа в тюрьму и держать его там. Ей хотелось бы самой оказаться лицом к лицу с Дадгаром и лично спросить его, почему он так поступает по отношению к ней. Эмили даже попросила Тима сделать попытку обеспечить ее дипломатическим паспортом, чтобы она смогла полететь в Иран и постучать Дадгару в дверь. Тим сказал, что это был сумасбродный замысел, и она осознала его правоту; но была отчаянно настроена сделать что-то, что угодно, лишь бы вернуть Билла.

Теперь Эмили ожидала ежедневного звонка из Далласа. Обычно это был Росс, Т. Дж. Маркес или Джим Найфилер. После этого она забирала детей и некоторое время помогала им выполнять домашние задания. Затем ей не оставалось ничего, кроме одиночества в ночи.

Эмили только недавно сообщила родителям Билла, что тот находится в тюрьме. Билл просил ее в письме, прочитанном по телефону Кином Тейлором, не говорить им до тех пор, пока в этом не возникнет крайняя необходимость, потому что отец Билла перенес несколько инсультов и такой шок мог оказаться опасным. Но через три недели притворство стало невыносимым, и отец Билла рассердился на нее за то, что его столь долго держали в неведении. Иногда было трудно предположить, как же поступить правильно.

Телефон зазвонил, и она схватила трубку.

– Эмили? Это Джим Найфилер.

– Привет, Джим, какие новости?

– Только то, что их перевели в другую тюрьму.

Почему никогда не приходили хорошие новости?

– Беспокоиться не о чем, – заверил ее Джим. – На самом деле это хорошо. Старая тюрьма находится на юге города, где идут столкновения. Эта расположена дальше к северу и более надежна – им там безопасней.

Самообладание покинуло Эмили.

– Но, Джим, – завопила она, – ты три недели твердил мне, что они находятся в тюрьме в полной безопасности, а теперь ты говоришь, что их перевели в новую и теперь они будут в безопасности!

– Эмили…

– Прекрати, пожалуйста, не лги мне!

– Эмили…

– Просто скажи мне, как все оно есть на самом деле, и будь откровенным, ладно?

– Эмили, я не думаю, что до сих пор они были в опасности, но иранцы предприняли разумные предосторожности, ясно?

Эмили испытала стыд от того, что напустилась на него как полоумная.

– Прости меня, Джим.

– Ничего страшного.

Они поговорили еще немного, затем Эмили положила трубку и вернулась к своей работе. Я теряю самообладание, подумала она. Хожу как в трансе, отправляя детей в школу, разговаривая с Далласом, ложась в постель ночью, вставая с постели утром…

Поездка на несколько дней к сестре Вики оказалась неплохой мыслью, но на самом деле ей не нужна была смена обстановки – на самом деле ей нужен был Билл.

Очень тяжело не терять надежды. Она начала думать о том, какой может быть жизнь без Билла. У нее была тетка, работавшая в универмаге «Вуди’з» в Вашингтоне. Возможно, ей удастся устроиться туда на работу. Или стоит поговорить с отцом насчет подыскания должности секретаря. Эмили гадала, окажется ли она в состоянии влюбиться в кого-нибудь, если Билл погибнет в Тегеране. Она решила, что не будет больше способна на это чувство.

Эмили вспомнила то время, когда они только что поженились. Билл учился в колледже, у них не хватало денег, но они упорно не прекращали идти вперед и поступали так потому, что не могли больше жить порознь. Позднее, когда карьера Билла начала продвигаться, к ним пришло процветание, и супруги постепенно приобретали все лучшие автомобили, большего размера дома, более дорогую одежду… больше вещей. Эти вещи теперь потеряли всякую ценность, думала Эмили, какое значение имело теперь, богата она или бедна. Все, что она хотела, был Билл, и муж был всем, в чем она нуждалась. Его всегда будет достаточно, чтобы сделать ее счастливой.

Если только он когда-нибудь вернется обратно.

Карен Чьяппароне сказала:

– Мамочка, почему папа не звонит? Он всегда звонит, когда уезжает.

– Он звонил сегодня, – солгала Рути. – Он прекрасно себя чувствует.

– Почему папа позвонил, когда я была в школе? Я бы хотела поболтать с ним.

– Сладенькая моя, звонить из Тегерана трудно, линии так загружены, поэтому он звонит, когда может.

Карен ушла смотреть телевизор, а Рути опустилась на стул. На улице темнело. Ей становилось все труднее врать всем о Поле.

Вот почему она уехала из Чикаго и поселилась в Далласе. Жить со своими родителями и держать все в тайне от них стало невозможным. Мама все допытывалась:

– Почему тебе все время звонят Росс и ребята с «ЭДС»?

Рути с вымученной улыбкой отвечала:

– Это так мило со стороны Росса – лично звонить мне.

Здесь, в Далласе, она худо-бедно могла открыто разговаривать с сослуживцами с «ЭДС». Более того, теперь, когда проекту в Иране определенно угрожало закрытие, Пол будет базироваться в штаб-квартире «ЭДС», так что Даллас станет их домом по меньшей мере на некоторое время, а Карен и Энн-Мари должны ходить в школу.

Все они теперь проживали у Джима и Кэйти Найфилер. Кэйти проявляла особое сочувствие, поскольку ее муж значился в первоначальном списке из четырех человек, чьи паспорта затребовал Дадгар: если бы Джим в то время оказался в Иране, ныне он томился бы в заключении вместе с Полом и Биллом. Оставайся у нас, сказала ей Кэйти; возможно, это продлится всего с неделю, потом Пол вернется. Этот разговор состоялся в начале января. С тех пор Рути предлагала снять для своей семьи квартиру, но Кэйти и слышать об этом не хотела.

Именно сейчас Кэйти ушла в парикмахерскую, дети смотрели телевизор в соседней комнате, Джим еще не вернулся домой с работы, так что Рути оставалась один на один со своими думами.

С помощью Кэйти она поддерживала свою занятость и внешне бодрилась. Рути записала Карен в школу и нашла детский сад для Энн-Мари. Она ходила обедать вместе с Кэйти и другими женами сотрудников «ЭДС» – Мэри Булвэр, Лиз Кобёрн, Мэри Скалли, Марвой Дэвис и Тони Дворанчик. Рути писала беспечные оптимистичные письма Полу и выслушивала его беспечные оптимистичные ответы, зачитываемые по телефону из Тегерана. Она ходила по магазинам и посещала вечеринки.

Рути убила массу времени на поиски дома. Она не была хорошо знакома с Далласом, но помнила, как Пол имел обыкновение говорить, что Центральная скоростная магистраль была сущим кошмаром, поэтому искала жилище подальше от нее. Рути нашла такой дом и решила купить его, чтобы он стал настоящим семейным очагом при возвращении Пола. Однако возникли юридические проблемы, поскольку для подписания документов требовалось присутствие мужа. Том Уолтер старался уладить это. Внешне Рути выглядела прекрасно, но душа ее умирала.

Ночью молодая женщина редко смыкала глаза более чем на час. Она постоянно просыпалась, терзаясь, увидит ли Пола вообще когда-нибудь. Ее неотступно преследовала мысль, что же ей придется делать, если муж не вернется. Она предполагала, что сама возвратится в Чикаго и на некоторое время останется с родителями, но не желала жить с ними постоянно. Не было сомнения в том, что ей удастся найти какую-нибудь работу… Но ее мучила не практическая сторона жизни без мужчины и заботы о себе: ее терзала мысль навсегда остаться без Пола. Рути не могла представить себе, на что будет похожа ее жизнь, если в ней не будет ее мужа. Что она будет делать, о чем заботиться, чего хотеть, что сможет сделать ее счастливой? Рути поняла, что полностью зависела от Пола. Она не могла жить без него.

Рути услышала шум подъехавшего автомобиля. Это, должно быть, вернулся домой с работы Джим: возможно, он привез какие-то новости.

Он вошел в комнату через минуту.

– Привет, Рути. Кэйти нет дома?

– Она в парикмахерской. Что произошло сегодня?

– Ну…

Она поняла по выражению его лица, что Найфилер не скажет ей ничего хорошего и просто пытается найти ободряющий способ сообщить это.

– Ну, у них была запланированная встреча для обсуждения залога, но иранцы не пришли. Завтра…

– Но почему? – Рути изо всех сил тщилась сохранить спокойствие. – Почему они не приходят, когда назначают встречи?

– Знаешь ли, иногда они уходят, чтобы поучаствовать в забастовке, иногда люди просто не могут передвигаться по городу из-за… из-за демонстраций и тому подобное…

Ей показалось, что она слушает подобные отчеты уже несколько недель. Эти вечные отсрочки, задержки, разочарования…

– Но, Джим, – начала она; затем на глаза ее навернулись слезы, и женщина оказалась не в силах сдержать их. – Джим…

Горло у нее перехватило до такой степени, что Рути была не в состоянии говорить. Она подумала: все, чего я хочу, так это моего мужа! Джим стоял в комнате, вид у него был беспомощный и смущенный. Все страдания, которые молодая женщина так долго держала в себе, внезапно прорвались, и она больше не могла совладать с собой. Рути залилась слезами и выбежала из комнаты. Она бросилась в свою спальню, упала на кровать и лежала там, выплакивая страдания своего сердца.

Лиз Кобёрн мелкими глотками потягивала свой напиток. Напротив нее за столом сидела жена Пэта Скалли Мэри и еще одна жена с «ЭДС», эвакуированная из Ирана, Тони Дворанчик. Три женщины отдыхали в «Ресипиз», ресторане на авеню Гринвилль в Далласе. Они лакомились клубничными дайкири.

Муж Тони Дворанчик находился здесь, в Далласе. Лиз знала, что Пэт Скалли исчез, как и Джей, в направлении Европы. Теперь же Мэри Скалли разговаривала так, как будто Пэт отправился не просто в Европу, а в Иран.

– Пэт в Тегеране? – спросила Лиз.

– Думаю, они все в Тегеране, – промолвила Мэри.

Лиз пришла в ужас.

– Джей в Тегеране…

Ей хотелось разреветься. Джей сказал, что находится в Париже. Почему он не мог сказать правду? Пэт Скалли не стал ничего скрывать от Мэри. Но Джей был не таков. Некоторые мужчины имеют обычай играть в покер в течение нескольких часов, но Джею необходимо было играть всю ночь напролет и весь следующий день. Другие будут играть в гольф на девяти или восемнадцати лунках, но Джей на тридцати шести. У многих мужчин была изматывающая работа, но Джею надо было работать на этой каторге в «ЭДС». Даже в армии, когда они были практически еще юнцами, Джей добровольцем пошел в одну из наиболее опасных служб: пилотом вертолета. Теперь, в самый разгар революции, его понесло в Тегеран. Все то же самое, подумала Лиз: он уехал, он лжет мне, и он находится в опасности. Внезапно у нее по коже пробежал мороз, и она почти испытала шок. Джей не вернется назад, отупело подумала Лиз. Он не выйдет оттуда живым.