Что за неведанная «тюрьма» - совершенно непонятно. По дороге Ковка пару раз попытался вырваться, но оба раза умельцы не отпускали его, а, ещё больнее заломив руки, волокли дальше. По дороге свет факела то и дело выхватывает из темноты всё те же бревенчатые избы и низенькие заборчики возле них. Наконец, перед большими обитыми медью воротами умельцы остановились.

От удивления Ковка выпучил глаза. Неужели умельцы непонятным образом вывели его за пределы каменного мешка и теперь снова хотят войти? Бред какой-то. Ковка напряг память.

А, ну да. Старики сказывают, будто внутри крепости умельцы построили ещё одну большую стену и высокую башню, которые, вроде как, преграждают путь на Утёс. Наверно, это и есть те самые ворота, медные листы ровные, чистые, слегка потемневшие. Никто не колотил по ним тяжёлым бревном или медным топором. Едва приоткрыв левую створку, умельцы протолкнули Ковку во внутрь.

Обитые медью ворота с лязгом захлопнулись за спиной. Ковка понурил голову. Вот ещё одна стена отделяет его от свободы и соплеменников. Если для того, чтобы перебраться через внешнюю стену потребовалось столько сил и лишений, то выбраться наружу через две стены вообще нереально. Ковка едва не повис на руках молчаливых умельцев.

Путешествие закончилось в угловой башне. Ковка едва не рухнул с узкой кирпичной лестницы и едва не разбил голову о низкий косяк, когда его буквально зашвырнули во внутрь башни. Двое молодцов повалили Ковку на пол, сдёрнули мокасины, штаны и даже набёдренную повязку. Развязав руки, быстро и ловко сдёрнули куртку. Ковка сдержанно охнул, ладони отозвались колючей болью.

Зачем его раздевают? Второй раз за каких-то пять минут Ковка не сказано удивился. Неужели умельцы позарились на далеко не новые мокасины, заштопанные на заду штаны и пропахшую потом куртку? Так, вроде, умельцы никогда не занимались мелочным мародёрством. Всех, кто погиб внутри крепости после сражения в поле, вынесли наружу полностью одетыми и даже с целыми руками. Медь, конечно забрали. Ковка не успел прийти в себя, как молодцы вновь стянули запястья, да ещё зачем-то тонким ремешком связали ноги чуть по выше ступней.

Словно бревно или тяжёлый мешок Ковку внесли в квадратную ярко освещенную комнату. Воткнутые в стены факелы роняют искры в подставленные плошки с песком. Ну вообще! Умельцы подвесили Ковку на крючке по среди комнаты. Кожаные путы острыми зубами впились в стиснутые запястья. И, словно желая добить его свои чудачеством, к ногам прицепили тяжёлый валун. Растянутый, словно тетива, Ковка мелко затрясся в подвешенном состоянии.

Задранные вверх руки словно тиски сжали голову. Кисти и ступни режет острая боль. Но, стараясь разогнать кровавый туман перед глазами, Ковка попытался рассмотреть хоть что-нибудь в этой странной комнате.

Прямо напротив на широкой стене из красного кирпича висит внушительное собрание очень странных инструментов. Какие-то молоточки, щипчики, чудные закруглённые зубила, пушистые плётки, широкие кусачки. Чуть правее стоит широкая вытянутая пирамида с тупыми гранями. Левее маленький квадратный столик со свечой в высоком подсвечнике и пара трёхногих табуреток. Спина чувствует жар разведённого огня. В воздухе витает запах дымы и слышно, как трещат горящие поленья.

Пошевелить головой невозможно. Но вот в поле зрения появились новоявленны мучители. Маленький вёрткий мужичок с растопыренными ушами и бегающими глазками не понравился больше всего. Весь какой-то суетливый, как будто пришибленный, в просторном замызганном переднике, который больше подошёл бы дородной женщине. Второй мучить более плотный и высокий ведёт себя гораздо спокойней. На нём точно такой же передник, но гораздо более чистый. Плотный, потирая красные глаза широкими кулаками, предложил:

- Ну его к чёрту! Оставим до утра. Никуда не денется. И так целый день вкалывали как проклятые. Хоть выспимся по-человечески.

Плотный смачно зевнул.

- Ну нет! – энергично возразил Нервный. – Работа прежде всего. Давай. Начинаем.

Плотный, недовольно бурча под нос, снял со стены со странными инструментами пушистую плётку. Точно такая же уже в руках у Нервного.

- Эх! – с энтузиастом воскликнул Нервный. – Понеслась!

Пушистая плётка со свистом рассекла воздух. От неожиданности Ковка дёрнулся всем телом. Живот обдало огнём. Волна боли ударила в голову. Хочется пождать ноги, но проклятый камень не дал даже подогнуть колени. От бессилия Ковка нервно взвыл. Тут же последовал второй удар поперёк спины.

Работая на удивление слажено, мучители исхлестали Ковку с ног до головы. Но если Плотный орудует плёткой еле-еле, то Нервный старается от души. Гадкая плётка буквально порхает у него в руках. Ковка поперхнулся собственным криком. На животе, груди, ногах и руках не осталось живого места. Даже лицо пылает огнём. Словно и без того мало мучений, Нервный подло бьёт коленом прямо в пах.

Ковка превратился в кровоточащий обрубок. Удары плётками слились в один бесконечный водопад боли. Всё тело полыхает огнём. Каждая мышца, каждый нерв стонет под свистом пушистых плёток. Невозможно пошевелить даже пальцами рук. Их просто нет! Едкий пот сочится из всех пор, смешивается с кровью и ещё больше раздражает бесчисленные кровоподтёки.

От бессилия, боли и злобы Ковка мучительно замычал. Крепко сжатые зубы едва не крошатся друг об друга. Лицо пылает. Избитые глаза залиты кровью, мир окрасился в багровые цвета. Очередной подлый удар в пах вывернул желудок. До жути кислая слизь толчком прорвалась сквозь плотно сжатые губы и через нос. Ковка превратился в тугой комок натянутых до предела нервов. Но вдруг мучения прекратились.

- Давай перекусим, - Потный, широко зевая, опустил испачканную кровью плётку. – Никуда он не денется. Пусть повисит, подумает о своем нехорошем поведении. А там, глядишь, и говорить начнёт.

- Ну-у-у, давай, - нехотя согласился Нервный.

В последний раз Нервный что есть силы стеганул плёткой по лицу. Ковка с трудом разжал разбитые глаза. Нервный по-прежнему стоит рядом и поливает его тело пахучей жидкостью. И тут же ударил новый приступ разъедающей боли.

Казалось бы, новой ещё большей боли быть не может, но стекающая по голове, плечам, спине и груди жидкость вызывает всё новые и новые приступы разъедающей душу боли. Как будто на него льют расплавленную медь. В ноздри ударил зловонный, но хорошо знакомый запах – моча.

Какое унижение! Горькие слёзы хлынули из глаз. Он, гордый охотник племени Серого Волка, висит натянутый словно тетива лука, к тому же совершенно голый. Избит, истерзан, измочален с ног до головы, да ещё облит чужой мочой.

Мучители ни чуть не обращают внимания на зловонное амбре из крови, пота, мочи, блевотины и как ни в чём не бывало продолжают есть. Плотный развязал большой узелок и выложил на квадратный столик кувшин с водой, большую краюху нарезанного хлеба, пучок зелёного лука и несколько сваренных в мундире картофелин. Ковка уставился на блестящие на горлышке кувшина капли. Язык прилип к небу, приступ тягучей жажды стянул горло. Последний раз напиться свежей прохладной воды довелось перед тем самым проклятым походом с друзьями – целую вечность тому назад.

Нервный заталкивает в рот длинные стрелы луки, торопливо жуёт большой кусок хлеба и всё ни как не может усидеть на месте. Зато Плотный совершенно никуда не торопится. Закусывая варёной картошкой, насмешливо поглядывает на неровного сообщника. Нервный, сделав огромный глоток воды прямо из горлышка, с треском поставил кувшин на стол:

- Ну всё! Хватит дурака валять, пора за работу.

- Да куда ты всё спешишь? – кусая хлебную горбушку, недовольно возразил Плотный. – Не дай бог перестараемся. Сдохнет ещё. Тогда витус Саян нам точно головы свернёт. Может так расколется.

- Да знаю я эту сучью породу! – истерично воскликнул Нервный. – Из них каждое слово раскалёнными клещами тащить надо! Этот молодой, крепкий, не сдохнет.

Нервный вскочил на ноги. Хлебные крошки горстями посыпались с заляпанного кровью передника. Отлетевшая табуретка гулко грохнулась на пол.

Как!!! Опять?!! Ковка нервно дёрнулся всем телом. К горлу подступил комок горечи. Захотелось сжаться в комок, свернуться калачиком, но проклятый камень только равнодушно качнулся под ногами.

Первый удар мохнатой плёткой опять пришёлся по лицу. Адская боль громом и молнией разнесла в клочья останки силы воли. Ковка, судорожно дёргаясь всем телом, истошно завопил:

- Не-е-е!!! Не на-а-адо!!! Я! Я! Я всё скажу!!!

Но Нервный как будто ничего не слышит. Мохнатая плётка с визгом падает и падает на истерзанное болью тело.

- Гет! Прекрати! – вмешался Плотный.

- Что прекрати? – Нервный как будто только что очухался.

- Бить прекрати. Не видишь – дозрел клиент.

- Не-е-е! – упрямо возразил Нервный. – Опять упрётся.

- Нет!!! Нет!!! Не упрусь!!! – закричал Ковка. – Всё скажу! Всё!!!

- Ну вот видишь – не упрётся, - обрадовался Плотный. – Да отойди ты от него!

С видом обиженного ребёнка, у которого большой бука отобрал любимую игрушку, Нервный нехотя отошёл, но ужасную плётку так и не выпустил из рук.

Плотный, не вставая из-за стола, вытащил серый листок бумаги, чернила и палочку для письма.

- Имя? – спросил Плотный.

- Ковка.

- Прозвище есть?

- Нет.

- Род, племя?

- Белый Медведь, Серый Волк, - торопливо выпалил Ковка.

- Сколько человек успело перебраться через стену?

- Я один, - совершенно искренне ответил Ковка.

- Цель проникновения в крепость?

- Открыть ворота.

- Ага!!! Врёшь, зараза! – Нервный азартно взмахнул плёткой. – Чтоб этот щенок смог открыть ворота – в жизнь не поверю!

- Это правда!!! – истерично воскликнул Ковка. – Нас десять было! Мы, думали, нападём, внезапно! Получится!

- Поготь! – Плотный сурово глянул на Нервного. – Пусть говорит. Пока говорит.

- У-у-у, - Нервный недовольно насупился. – Ну если ещё брехать вздумает!

В голове даже мыслей о лжи не осталось. Сломленный и униженный, как на суду перед ликом Великого Создателя, Ковка честно и торопливо отвечает на многочисленные вопросы Плотного. Нервный с недовольной миной на лице маячит перед глазами. Влажная от крови и пота плётка по-прежнему болтается в его руках.

Допрос продолжался больше часа. Плотный исписал кучу листков. Мучителей интересовало буквально всё: имена остальных участников глупой попытки проникнуть в Тивницу, имя Верховного Вождя племени, настроение охотников, что едят, что думают, как звали напарника… И ещё, ещё, ещё до бесконечности. Ковка потерял чувство реальности. Кажется, будто прошла целая вечность с того ужасного момента, как его вздёрнули в этой комнате и повесили на ноги тяжеленный камень. Потерять бы сознание, уйти в спасительное небытие, но хлёсткие удары плёткой вновь и вновь возвращают его в кошмарную реальность. Наконец Плотный бросил на стол палочку для письма и произнёс:

- Хватит на сегодня. Витус будет доволен. Пакуем клиента.

Ковка тихо застонал, когда мучители наконец-то отцепили от ног тяжёлый камень, а его самого сняли с крючка. Ступни и кисти онемели и потеряли чувствительность. Стягивающие путы аккуратно развязали. После перенесённого допроса не то что сопротивляться, пошевелиться невозможно.

Без лишних церемоний, даже не став его одевать, мучители поволокли Ковку куда-то вниз. До сознания едва доходят тусклые образы: какая-то лестница, стены, свет факелов. Затылок пересчитал все без исключения ступени. И последняя остановка перед квадратным люком в полу.

- Эй!!! – Нервный открыл тяжёлый люк. – Охотничики!!! К вам пополнение!

Измученного Ковку наскоро обмотали склизкой верёвкой и, словно тюк с грязным бельём, спихнули в раскрытый люк. Свет померк. Вонючая верёвка немилосердно впилась в истерзанное тело. Ковка тихо застонал и вяло зашевелился.

Заботливые руки подхватили Ковку, распутали гадкую верёвку и аккуратно уложили на мягкое. Сверху посыпалась сброшенная одежда. Ничего не понимая, Ковка еле слышно просипел?

- Где я?

- Они называют это место тюрьмой, - ответил заботливый голос.

- И держать нас здесь, как бешеных крыс, – зло добавил другой.

Перед глазами поплыли розовые круги. Неудачная попытка проникнуть во внутрь крепости, шальное бегство в темноту и кошмарный вопрос вымотали до предела, высушили, словно глубокий колодец до самого дна. Освобождённые от пут руки и ноги, гудят. Ковка слабо пошевелил пальцами.

Кошмар допроса потихоньку отступил, началась нервная разрядка. Ковка вновь затрясся, но уже не только от боли. Вдруг снизошло осознание ужаса произошедшего. Он – проиграл. Попытка перебраться через стену и открыть ворота на самом деле такая, такая глупая, была.

- Ничего, парень, всё пройдёт, - прозвучал всё тот же заботливый голос. – Потерпи немного.

Мокрое и прохладное прошлось по лицу, на миг утихомирив пульсирующую боль. Под гудящий затылок положили свёрнутую валиком куртку.

- Одевать тебя пока не будем. Отойти тебе нужно, а то хуже будет.

- Постой! – чья-то рука вцепилась в плечо, Ковка сдавленно охнул. - Расскажи! Что там? Снаружи? Когда нас освободят?

- Оставь его. Доконаешь. Оклемается малость, сам расскажет.

Ковка расслабленно склонил голову набок. Ужасные плётки и тяжеленный камень остались далеко позади. Пусть тело по-прежнему горит, словно объятое пламенем, но мучения уже закончились. Но кое-что не даёт погрузиться в небытие. Ядовитая мысль буравит голову, мерзкой змеёй терзает душу. Сознание на миг прояснилось, Ковка открыл глаза. Из темноты выступили склонённые над ним лица. С трудом разлепив разбитые губы, Ковка просипел:

- Простите меня. Люди. Я. Я не смог. Я. Я не удержался. Я. Я им всё рассказал. Они. Они.

Горькие слёзы заструились из глаз. Стыд, невероятный стыд за собственную слабость, трусость и малодушие сковали грудь. Невозможно дышать.

У первобытного человека, мужчины, воина, материального почти ничего нет. Ни один охотник не владеет доходной недвижимостью, фабрикой мыла или хотя бы скромными пятью сотками земли в сотне километров от города. У него нет счёта в банке, он не получает проценты от акций, у него даже нет ежемесячного жалованья забитого и пропахшего нафталином чиновника из полутёмной конторки. Первобытные люди живут на самом необходимом минимуме.

Если охотник сломает или потеряет копьё, то в тот же день сделает новое. Протёрлась подошва мокасин? Значит шкура следующего добытого кабана уйдёт на обувку. Запасные копья или связки резервных мокасин не висят связками в сухой кладовочке или чуланчике. Да и нет у первобытных охотников никаких чуланчиков и кладовочек.

Единственный капитал первобытного мужчины, охотники, воина – чувство собственного достоинства. Ни за какие деньги невозможно купить репутацию, благоприятное мнение сородичей и восторженные взгляды женщин. Только действительно честный и благородный мужчина не бросит семью без пропитания, обязательно поможет товарищу на охоте, никогда не обманет и всегда, во что бы то ни стало, выполнит данное обещание.

Двухчасовой допрос, истязания опытных в своём деле палачей, разорили, обанкротили Ковку до основания. Только в тюрьме, в темноте и ужасной вони, до сознания дошёл ужас собственного падения. Как он теперь сможет смотреть в глаза соплеменников? Что они подумают? Что решат? Что скажут? Кровоточащие раны жгут истерзанное тело снаружи, а горький стыд жжёт изнутри.

- Успокойся, парень.

Теплая, немного шершавя ладонь накрыла губы.

- Все мы тут… раскололись как орехи. Умеют, гады, языки развязывать.

- Ты ещё вовремя сломался, – встрял другой голос. – Тебя, вон, плётками исхлестали. Больно, но жить будешь. А утус Ленус дольше всех продержался. День целый. Так они, изверги, душу из него вынули, зубы выбили, ногти на руках и ногах отодрали, кости поломали. И всё равно заставили говорить. Теперь лежит, бедняга. Того и гляди к звёздам уйдёт.

Слова незнакомца помогли смягчить моральную боль. Но силы окончательно покинули измождённое тело. Ковка, закрыв глаза, провалился в тревожное небытие. Не сон, но и не смерть.