Глава тридцатая
Меркстав

Гилфа полз вниз по туннелю. В отличие от первого прохода, выложенного шершавыми кирпичами, этот был гладким, словно прорыт в скале червем. Пробираясь по нему, он видел ответвляющиеся от него другие туннели: это напомнило ему плохое мясо в козьем рагу, которое они ели на ферме, — сплошные узелки и трубки. Однако это лучше, чем совсем без мяса, как и отсутствие мяса — лучше, чем отсутствие света и дороги впереди.

Из туннеля слышалась песня, ее пели на его родном языке:

Он узнал слова — это были стихи о сотворении мира. Первые люди, Аск и Эмбла, были бессильны, пока боги не вдохнули в них жизнь, а вместе с ней и судьбу. Жить — означало иметь предназначение. Его отец тоже говорил ему это: не уклоняйся от судьбы, не прячься. Возьми щит и меч и будь готов к тому, что тебя ждет. Голос был надтреснутый, полный муки, словно пел человек, сломавший ногу и пытавшийся отвлечь себя от боли.

Он прополз вперед.

— Что это за место? — пробормотал он.

Пение смолкло.

— Кто здесь?

— Я.

— Где ты?

— Я здесь.

— А, лжец. Добро пожаловать к моему столу. Ползи вперед, чтобы я мог тебя видеть, — сказал кто-то, задыхаясь.

Гилфа пополз. Туннель вывел его в пещеру, пол и потолок которой были покрыты сосульками, напоминающими огромные зубы. На пьедестале у струйки воды, стекающей со стены, сидел труп. Он был высокий, на две или три головы выше, чем любой из виденных Гилфой людей, на голове его — копна огненно-рыжих волос, бледное тело все искромсано. Половина туловища была оторвана, так же как и большая часть правой руки. На нем не было никакой одежды, кроме плаща из птичьих перьев. На войне он видел трупы и похуже, но не мог вспомнить, где именно.

— Садись и ешь, — сказал труп. — У меня тут более чем достаточно еды.

«Он должен быть мертв, — подумал Гилфа. — Ни один человек не выживет после таких ран».

— А кто же лжец?

— Вы, сударь, вы. Вы сказали, что вы здесь, хотя я ясно видел, что вы там. — Труп улыбнулся, и с его губ закапала кровь. Но, казалось, его это совсем не беспокоило.

— Вы сказали, что у вас тут накрытый стол, но я ничего не вижу, — заметил Гилфа.

— Я сказал, что у меня много еды. Ничто — это много для мертвеца.

— Я мертв, а вы — дьявол.

— Ну вот, опять, — сказал труп. — Мне всегда это говорят.

— Всегда?

— В последнее время, да. С тех пор, как Христос взобрался на свое дерево и стал королем страданий. По правде говоря, неплохая мысль. Страданий много, королевство огромно, столько подданных, желающих преклонить перед ним колени. — Труп не преклонил колени, но слегка склонил голову.

— Так я умер.

Труп широко ухмыльнулся.

— Ну, я бы не сказал, что ты источаешь благополучие. Этот источник не источает изобилия. Что же, что же, что же… Хорошо то, что хорошо кончается, но что кончается в источнике, нехорошо. Мы еще увидим, что тут хорошего. Хорошо или плохо, хорошо встречено или плохо встречено… Хорошо, что мы встретились в источнике, как ты думаешь, а? — Закашлявшись, он вдруг перегнулся через стол.

— Вы говорите бессмыслицу, сэр.

— Я всегда шел в ногу со временем. Мне кажется, ты трус.

Мальчик почувствовал, что его лицо залила краска.

— Я пытался быть смелым.

— Все пытаются. Все люди — трусы, особенно настоящие герои. Они бегут навстречу копьям, сражаются с волком и медведем, но делают это из страха, что о них будут думать другие. Ты встречал кого-нибудь тупее героя? Ты вообще когда-нибудь видел героя?

— Я был с одним из них. Сильный человек. Он убил много людей.

— А он сам был человек? Или зверь в человечьей шкуре?

— Я думаю, берсерк. Он сражался, как медведь.

— Тот, кого ты видел, не человек. Это волк в обличье человека. Что он делал?

— Он сказал, что ищет смерти.

— Ну вот, я же говорил — трус. Я тоже ищу смерти.

— Вы — трус?

— Я так думал. Но потом я разочаровал себя своей храбростью.

Я потерял врага и не знаю, что мне делать. Я хотел бы его вернуть.

— Кого?

— Короля битвы, Властелина убийства, Одина, Вотана, того, кто любит кровь. Того, кто сама смерть, того, кто висит… Я тебя утомил?

— Вы меня запутали. Смерть не исчезла. Она повсюду.

— Если бы эти люди не покинули его… Если бы он был жив, разве Гарольд застиг бы тебя спящим у того моста? В убийстве тоже есть правда, теперь я это понял. Это дань судьбе, это воины, которые должны наполнять залы мертвого бога и скакать на конях рядом с ним. Это радует богов, дарит земле изобилие.

Но что происходит сейчас? Женщины убиты, их дети тоже, земля в руинах. Это не его работа, это дело рук Христа, ненавидящего природу. Он называет все жизненные циклы греховными и постыдными, он отвергает все страсти, кроме одной — поклонения ему в его страданиях. И давайте посмотрим правде в глаза — его смерть была более легкой, чем его последователи насылают на жителей этой земли.

Гилфа почувствовал, что его клонит в сон. У него во рту появился привкус железа, и он увидел, что вокруг пещеры чернеет пустота. Он был в пузыре света, который в любой момент мог лопнуть и оставить его в холодной тьме колодца.

— Что вы от меня хотите?

— Сказано северянином — вы всегда готовы перейти к сути, — усмехнулся труп. — В этом источнике есть древние символы, руны, какие-то части бога. Ты должен их вытащить. А потом тебе предстоит найти остальные. Некоторые остались здесь, а некоторые ты призовешь, чтобы они нашли тебя. Они закопаны.

— Где закопаны?

— В человеческой плоти. Тебе придется их выкопать. Найди девушку и убей ее. Она — ключ. Она несет в себе очень мощную руну, и если она убьет твоего героического друга в определенном месте, то бог навсегда останется мертвым. Если же ты окажешься с ними в тот момент, когда волк оросит землю ее кровью, то бог может возродиться в тебе. Я рассказал ей историю, которая приведет ее туда, где ей надо быть.

— Я не понимаю.

— Убей девушку. И ты станешь богом. Тогда никто не будет насмехаться над тобой, никто не усомнится в твоей мужественности. Или божественности. Или что ты там пожелаешь. Любое свойство.

— Разве магия — не дело женщин и ниже достоинства воина?

— Или дело богов — и выше его.

— Что со мной может случиться?

— Ты можешь выжить. Можешь погибнуть. Но жить будешь бесславно. Возможно, ты умрешь от холода или от вражеского копья. Я понимаю, что рисую не слишком привлекательную картину.

— Я достану руны.

— Хорошо.

— Где они?

— Здесь.

Труп указал своим костлявым пальцем на стену, и Гилфа увидел, что это совсем не стена, как он думал, а стенка огромного пузыря.

— Нет! — закричал он, но было уже поздно.

Длинный палец проткнул стенку пузыря, и в пещеру с силой ворвались темные воды и сомкнулись над его головой. В голове Гилфы закружилась Совило, солнечная руна. Он ощутил, как по его телу потекла энергия, как его член стал таким твердым, что даже стало больно; увидел, как двое мужчин — Гилфа знал, что они братья, — сражаются друг с другом, как мать была убита рукой своего сына. Внутри зажглась руна Феху, и он снова оказался на своей ферме на севере — он ухаживал за скотом, но скот, как выяснилось, был больным. Он чувствовал себя глупым, никчемным, испуганным. И, наконец, в нем зажегся розовый свет зари — руны Дагаз, но он знал, что это был свет конца путешествия, лиц вернувшихся домой героев, потерпевших поражение.

— Какие у них дары?

— Дары и бремя. Ты понесешь их туда, где они должны быть.

— Они словно яд во мне.

— Чтобы преодолеть их и подняться до божественного, ты не можешь быть человеком.

— Кем я должен быть?

— Это откровение дается недешево.

Гилфа оттолкнулся и поплыл навстречу рассветным лучам. Над ним взорвался воздух, и он отчаянно глотнул его.

Гилфа не имел понятия, что это значит, но за миг до того, как он наткнулся на край источника и понял, что находится в темноте, ему показалось, что он видел трех женщин, смотревших на него сверху. В руках у них были мотки сухожилий и кожи, из которых они плели ткань, и основа той ткани была жизнь, а уток — смерть.

Он подтянулся и рывком выбрался из воды. Дневная руна, загоревшись внутри, осветила проход так ясно, словно был полдень, но этот свет давил на него сверху, как свет солнца с похмелья давит на человека, накануне крепко напившегося.

Он понял, что должен выбраться отсюда, пойти за девушкой, найти ее, заставить что-нибудь сделать с ним, помочь ему управлять этими поющими символами, которые в нем прорастали. И тогда он решит, кого убивать. Она была прорицательницей, Стилиана тоже. Ему нужно найти их. Он должен выбраться. И все, что от него требуется сейчас, — это сдвинуть плиту.