Глава двадцать четвертая
Волчья клетка

Человек, охраняющий вход в туннель, умер быстро, обыденно — закинулась назад голова и сломалась шея, пальцы Луиса рассекли мягкую кожу легко, словно у рыбы, которую готовят к ужину, отделились друг от друга позвонки.

До этого момента и после него, находясь во власти волчьего камня, Луис часто думал о происходившем вокруг кошмаре. Кровь, которой пахнет говяжья солонина, хруст отламываемой куриной ножки, напоминающий короткий выдох умирающего человека, — казалось, он пытался сказать что-то важное и значительное, не смиряясь с тем, что судьба отказала ему даже в этом. Он не перестанет думать об этих ужасах, но вместе с ними — и о менее важном, пустячном, о том, что притаилось в уголках его сна, как сквозняк у камина: ужас от того, что все это больше не кажется ему ужасным.

До этого момента и после него он будет думать о словах апостола Павла в его послании к Тимофею: «Меня, который прежде был хулитель, и гонитель, и обидчик, но помилован потому, что так поступал по неведению, в неверии». И не знать, распространится ли милость на человека, который пошел иным путем — отринул знание и веру, опустившись до уровня скота.

Отрывая смертную душу Дири от его тела, он ни о чем не думал и не испытывал никакого ужаса. Человек противостоял ему. И был побежден. Когда он прыгнул в туннель под плитой, Дири остался всего лишь привкусом крови на его губах — нектаром, от которого напряглось и зазвенело все его тело, выжигая человеческую муть, приглушавшую его ощущения.

Он ничего не видел, но это не имело значения. Вода была впереди — он чувствовал ее, как и людей тоже. За собой он слышал голоса Гилфы и Фрейдис.

Туннель был низким — он касался потолка головой, хотя и передвигался на четвереньках. Впрочем, даже не касаясь стен, он знал бы его размеры. Здесь пахло, как пахнет в узком проходе, — сжатый воздух имел душный привкус. Спускаясь, он слышал, как, воркуя, звала его руна, цепляла, влекла к себе.

Ему пришлось ползти. Влажная земля источала острый запах: в ней было много костей, повсюду гнили сокровища. Он испытывал сильное желание раскопать ее или вгрызться в стену, но сдержался и не последовал ему.

Он знал, что должен снова надеть камень, как пьянчужка, выпивший уже шесть стаканов, знает, что ему пора остановиться. Но он не хотел. Луис на миг остановился и сел, забыв о цели. Он размышлял о том, почему сейчас не наслаждается в усыпальнице сочным блюдом, которое сам себе приготовил.

Что-то шмыгнуло в темноте, спасаясь от волны страха, которую он гнал перед собой. Руны. Он не мог их разорвать, не мог убить. Почему они его боятся? Человеческие мысли, словно путеводная звезда, уводили его от тьмы волчьего духа.

«Смысл не в том, чтобы хотеть сделать, а в том, чтобы сделать». Голос, звучавший в его голове, был не его голосом. А чьим же? Его учителя в Руане? У этого человека было имя, и он имел для него большое значение, хотя теперь Луис не мог вспомнить ни то, как его звали, ни о том, какое влияние он на него оказывал.

Кто-то там, впереди, был в отчаянии. Губы Луиса увлажнила слюна, тело напряглось от жадного возбуждения, которое возрастало, эхом отражая панический страх, пульсирующий и бьющийся перед ним в темноте. Там была воющая, крадущаяся, зовущая руна из его снов, но с ней что-то происходило. Запахи сказали ему все, что он хотел знать. Две женщины, источающие запах пота и страха, такого прекрасного и влекущего, что у него заныли зубы. Ты не должен хотеть это сделать, ты просто должен это сделать. Хотеть — это огонь и тепло очага. Делать — это холодная ночь, наполненная болезненным долгом.

Его пальцы зашевелились на шее, на грудь упало что-то тяжелое. Он снова обвязал вокруг шеи камень и, как будто пройдя через дверь, ступил из света в темноту. Теперь он не мог ни видеть, ни слышать. Воздух не был спертым, земля не была наполнена сладковатым запахом разложения. Луис почувствовал беспокойство — но не страх, потому что за все эти годы в нем пропал всякий страх смерти, который он когда-либо переживал. Он должен найти своего убийцу, должен защитить его.

Он на ощупь двигался по туннелю, задевая локтями стены, ударяясь головой о потолок.

— Прости! Прости! — доносился до него женский голос. — Я должна. Я… — Женщина говорила по-гречески.

Фраза оборвалась. Раздался пронзительный крик, отдавшись эхом где-то рядом. Вслед за ним послышались вопли, всплеск и хлопки. Луис прыгнул, пол ушел из-под ног, и он тяжело упал в воду. Он слепо нырнул навстречу шуму, крикам и всплескам, рыданиям и мольбам — туда, откуда, как ему казалось, все это исходило. Пещера была маленькой, голоса громкими, эхо заполнило все пространство. Он протянул руки, но наткнулся на стену.

— Они уходят. Где они? Они уходят.

Стилиана. Ее голос звучал прямо за его спиной. Кто-то ударил его, он схватил его за руку, затем за туловище. Чьи-то пальцы с бешеной злобой вцепились в него, царапая кожу, и он, отчаянно защищаясь, стал толкать и бить напавшего. Ему нужно было найти девушку-убийцу. Он был уверен, что она где-то здесь, но с камнем на шее не мог определить, где именно. В то же время Луис понимал, что встретиться со Стилианой, когда волк свободно гуляет в лесу его души, — это большой риск: он может убить ее, высвободить ее руны, приблизить возрождение бога, а этого нельзя допустить. Если Один вернется, история может повториться, — и тогда бедствия и гибель будут продолжаться еще века и тысячелетия.

Даже бороться с ней ему нужно осторожно — если она упадет или потеряет сознание, она может умереть.

— Госпожа, я здесь. Я спасу вас от этой ужасной женщины. Где вы?

Стилиана вскрикнула и высвободилась. Он прыгнул за ней, хватая тьму. Здесь был кто-то еще, больше, чем миниатюрная Стилиана. Он уже держал ее в руках, а потом потерял. Она исчезла. Рядом никого не было. Он снял с шеи камень.

Вспыхнул свет, и он увидел руны, мерцающие в воздухе, словно луна на поверхности воды. Бассейн был наполнен теперь не водой, а каскадом звезд. Когда в нем проснулся волк, руны вскрикнули и задрожали, улетая прочь. Камень на бечевке был дырой, темной сферой в его руке.

Девушка, вся в сверкающей влаге, сияла в лунном свете. Жидкость на ее коже влекла его, вызывая сильный интерес, — вода камня, соли, железа, которую называют кровью и которую так приятно лакать. Она его не видела, но что-то было у нее на шее.

Его душа была песком, гравием, но таким, который плавят кузнецы, она — металлом, плавящимся в нем. Они выражали друг друга, не существуя, не имея смысла по отдельности. В такой воде он был раньше, с другой женщиной, которую ему хотелось бы видеть живой вместо себя.

Луис вынул нож и перерезал бечевку на ее шее, и она всем телом, хрипя и захлебываясь, упала ему на руки. Он помнил женщину в воде сто лет назад. Эти плечи были другими, руки не тонкими, как у принцессы, а крепкими от многих лет тяжелого труда — они доили коров, носили воду, ухаживали за поросятами, надевали на шею быку тяжелое ярмо. Однако это была она. Девушка, умершая, чтобы спасти его, и возродившаяся, потому что ее прокляли норны.

Он не помнил ее за столом, лишь отрывочно помнил ее в их постели. Но он хорошо помнил ее в Источнике Мимира под Константинополем, в том источнике, цветке знания, который питал весь мир.

— Не умирай, Беатрис. Не умирай!

— Видишь мою кровь в воде? Это лента света, которая вытащила тебя назад из царства богов, — сказала она.

Теперь это воспоминание о ней было лептой, которая вытащила его из пасти внутреннего волка. Он — Луис из Нормандии, бывший квестор священного двора византийской империи, раньше — муж Беатрис Нормандской, ученый и отец, мастер пера и пергаментного свитка.

Он поднял ее на выступ. Девушка молчала. Он наткнулся на кого-то еще. Это была женщина — не слепая, но не видящая его: она всматривалась в воду, не замечая ничего вокруг. Его волчья сущность имела способность, незнакомую людям, — определять направление внимания. Не думая, он мог определить, видит его человек или нет. Взгляд Фрейдис в воде был сфокусирован, как солнечные лучи, проходящие через лупу. Он двинулся вверх по туннелю на запах крови варягов.

— Сэр, помогите мне, кажется, они идут за нами. Там голоса.

Это был Гилфа, его тревожный шепот. Его страх шипел и брызгал, словно бекон, который жарят на сковородке. Луису хотелось проглотить его, почувствовать, как жир страха смазывает его зубы.

— Я должен поднять эту женщину. Потяни ее вверх, — сказал он.

— Мы погибнем, сэр. Нам надо бежать.

В его голове пронеслась мысль: «Тебе надо бежать. Хорошо бы услышать удаляющийся топот твоих ног, неуверенный, спотыкающийся бег по скользким ступеням, поймать тебя и увидеть, как стынут под холодным звездным небом твои внутренности».

— Гилфа, это царство смерти. Ты обитаешь в его залах. Пытаясь убежать от судьбы, ты только ускоришь ее. Тяни эту женщину вверх.

Луис поднял девушку над головой. Она была легкой, а у него была волчья сила. Гилфа наклонился и стал тянуть ее вверх за рубашку, а Луис подталкивал снизу. Потом Луис поднялся по веревке.

В тусклом свете он увидел, как пар от его замерзающего дыхания затуманивает воздух. Девушка умрет, если останется в мокрой одежде. Она хрипела и учащенно дышала. Нет смысла просить ее дышать тише, эти хрипы и всхлипывания свидетельствовали о борьбе со смертью. Он снял одежду с викинга. Сейчас не время. Сейчас не время — это говорил Гилфа.

— Спрячься за могилой. Если они спустятся сюда, ударишь им в спину.

— А если их будет много?

— Если их будет много, ты умрешь смертью храбрых. Я расскажу историю о тебе.

— А ты будешь жить?

Он не ответил. Одежды варяга висели на девушке нелепым мешком, но они были сухими. Она попыталась сопротивляться, не поняв его намерений, но он успокоил ее, заговорив с ней по-норманнски и по-норвежски. «Я твой друг. Винр. Винр».

Голоса и шаги раздавались вдалеке, где-то у входа в туннель. От возбуждения его рот наполнился слюной, по коже побежали мурашки. Нет. Он не сможет одолеть весь отряд. А что, если она умрет? Он поднял свой изогнутый меч. Из темноты доносились голоса норманнов.

— Кто здесь?

Девушка тяжело дышала и кашляла.

— Заткнись! — сказал Гилфа, хватая ее за край шерстяного плаща.

— Кто здесь?

— Разве нельзя человеку вынуть свой конец, чтобы ему не учинили допрос? — закричал Луис в ответ норманнам.

— У тебя там женщина? Дай и нам разок, когда закончишь. Роберт только что убил нашу последнюю, и мой конец примерз от этого собачьего холода.

— Эта моя. Найди себе другую.

— Не жадничай, сынок.

Девушка справилась с собой и затихла. Глаза ее были полны страха. Луис отвел ее в тень усыпальницы. Гилфа поспешил за ними.

Тяжело ступая и звеня кольчугами, словно они несли мешки с монетами, вошли трое норманнов.

— Где ты?

Дыхание Гилфы показалось Луису слишком шумным. Мальчишка пытался дышать ровнее, но от этого сопел еще громче. Убить его? Нет, чересчур много возни. Отдать его норманнам, вытолкнуть отсюда: роль самого слабого — умереть ради остальных. Нет.

— Как тебя зовут? Ну, сынок, это не смешно. Сегодня ночью, кажется, все тролли вокруг нас бродят.

В лунном свете, который пробивался сквозь дыру в крыше, Луис смутно различал их фигуры. Их головы были едва освещены, так что создавалось впечатление, будто они плавают в сумраке, отделенные от тел.

— Мы не уйдем отсюда, пока не найдем тебя. Женщина может знать что-то важное об этих взбунтовавшихся ублюдках, которые недавно тут были.

— И мы должны вытрахать это из нее.

Раздался короткий хриплый смешок. Одному из них это показалось забавным.

— Зажги факел.

Чья-то возня и проклятия. Стукнул о сталь кремень, высекая искры, чудовищно яркие на фоне непроглядной тьмы. Затем загорелся факел, и языки мерцающего света стали лизать темные тени.

— Я вижу, кто ты, — сказала она по-норвежски с сильным акцентом, шепча ему в самое ухо.

Он зажал ей рог рукой и подумал, каково было бы схватить ее зубами за шею, словно теленка.

Она убрала его руку.

— Здесь! — громко произнесла она.

Факел прочертил в черноте огненные линии, мужчины закричали:

— Где ты?

— Сука! — воскликнул Гилфа, и Луис ощутил хлынувшую от мальчишки волну ярости — гот наверняка убил бы ее, если бы она не была под его защитой.

Девушка встала.

— Здесь! — хрипло повторила она.

Теперь они увидели ее и, едва различимые за факелом, стали подходить ближе, переговариваясь.

— Что происходит?

— Командир, вы по-прежнему хотите ее?

— Меня она что-то совсем не привлекает.

Девушка снова заговорила на родном языке, выплевывая слова, словно желчь.

Один из солдат шагнул вперед и толкнул ее. Она ударила его в переносицу. Он занес руку. Что случилось потом, Луис осознал не сразу. Много позже Гилфа сказал ему, что норманны умерли быстро.

Луис ничего не понимал, пока не оказался на одном из обезглавленных трупов с красными от крови руками. При этом он выкрикивал какие-то слова, путаные фразы, издавал звериные звуки.

— Я убиваю! Все вы есть мясо! Это цель смерти! Зубы убивают! Идите сюда, больше людей, больше… Подойдите, и мы умрем. Я волк, я волчье око! Камень, камень… Обрати этого волка в камень!

Мысли его заволокло кровавым туманом, а его слова произвели ужасное действие, как будто с силой захлопнулась дверь, закрыв от взора весь свет. На его губах была кровь, и он хотел еще крови. Он бил и кромсал, останавливаясь, чтобы посмотреть, как отрывается от кости последняя белая тугая нить сухожилия.

— О Господи, спаси мою душу! — Это было не мясо, не пенистый напиток, так славно утоляющий жажду, а человеческая плоть и кровь.

Подкравшись, Гилфа повесил камень ему на шею и туго завязал бечевку.

Гилфа?

Мальчик перекрестился, бормоча обеты Христу, Тору, эльфам долин и христианским святым.

— Спасибо…

Кровавое месиво у его ног больше не возбуждало. Он сожрал слишком много человеческой плоти, эхо разожгло в нем волчий аппетит. Наверное, у него пропало желание снова привязать на шею камень. Но он все еще чувствовав себя на самом краю скалы, и только один камень удерживал его от падения. Теперь камень нельзя снимать, даже ненадолго. Ему понадобится целая неделя, а может, и месяц, чтобы волк в нем успокоился и он мог рискнуть.

Факел угасал на полу. Снаружи слышались голоса, много голосов.

— Где девушка? — спросил Луис.

— Сбежала.

Луис встал на ноги. Дверь церкви со стуком распахнулась. Казалось, будто на пороге стоял сам дух огня, так много факелов там было.

— Мятежники где-то здесь, парни, — сказал Луис. — Посмотрите, что они сделали. Найдем их, пока не ушли!

— Бог мой, гляньте на него. Ты весь в крови, приятель.

— Они были здесь. Мы с моим слугой выбили их отсюда. Десять человек.

Это была промашка. Он плохо соображал, его мозг, казалось, хлюпал в голове, словно одежда в тазу. Это промашка, Луис, это не сработает. Не сработало.

— Я не видел тут десяти.

— Стой, — произнес кто-то. — Я тебя знаю. Ты — тот самый трус с Севера. Луис, который слишком важничал. Герцог хочет видеть твои яйца на блюде. Что ты тут делал?

Луис коснулся камня. Он не может его снять, но если не снимет, ему не удастся уйти.

— Взять его! Взять обоих!

Норманны подошли ближе, и Луис понял, что пропал.