Глава шестнадцатая
Узел судьбы
Идя на юг, Луис хранил камень в кошеле, спрятанном в куртке. Воздух был наполнен запахом железа и дыма. Он шел по следу руны и чувствовал, как она, маня за собой, извивается в его мыслях, длинная и гибкая. Интересно, все ли, на ком остановил свой взгляд волк Фенрир, чувствовали нечто подобное? Давным-давно его друг Аземар хранил в себе это скрытое проклятие. Он приполз, чтобы спасти его в подземельях Константинополя. Но у Аземара не было камня, который уберег бы в нем человека. Были ли другие, еще столетиями раньше? Иногда ему казалось, что он слышит их голоса, а иногда — что сходит с ума.
Теперь, когда у парня была лошадь, ему было гораздо легче. На расстоянии он вполне мог сойти за норманна, если, конечно, не заметить, что он лежит на холке, словно его ударили дубиной. Ни один норманн так не держался в седле — только норвежцы, многие из которых ни разу в жизни не видели коня. К Луису, если на нем не было камня, лошади не приближались, но он бежал сзади, и это хотя бы подгоняло их вперед.
Некоторое время он шел по ее следам через горы. Путь, которым она шла, был для него ясен — он чуял ее запах, возвращавший его на сто лет назад, в Константинополь, к девушке в съемной комнате. Он вспомнил, как однажды купил для нее персик у уличного торговца и бросил ей в руки. Сейчас он увидел его снова, это крошечное яркое солнце на фоне голубого неба. Она поймала его. «Спасибо, змей», — сказала она. Это была шутка. Греки — или римляне, как они теперь желали именоваться, — называли персик «персидским яблоком». Она вонзила в него зубы и улыбнулась ему. Тогда он был счастлив, хотя и не осознавал этого. Счастлив в последний раз.
Рука его заживала. Поел ли он, убив норманнов? Кажется, да. Иначе он не поправился бы так быстро. К концу третьего дня они оказались в густом тумане. Его рука совсем зажила. Он подумывал о том, чтобы убить и съесть мальчишку, — точнее, эта мысль преследовала и раздражала его, как раздражает изголодавшегося и продрогшего труженика мысль о свежем теплом хлебе.
Он сжал кулаки, вспомнив приятный хруст сломанной шеи, и, продолжая бежать, разговаривал со своим голодом и убеждал себя, что так его не утолить.
Они остановились у нависающего выступа скалы — он послужит хорошей защитой от непогоды, если пойдет дождь. Мальчик выкрикнул: «Здесь?», и Луис поднял руку.
Не надевать камень было бы проще всего. Он подумал о том, какой могла бы быть агония мальчика. Когда в нем просыпался волк, ничто так не привлекало его, как человеческая смерть. Не оставить ли камень в кошеле? Тяжело дыша, он смотрел в туман. Казалось, Бог сам приглашает его к убийству, говоря: «Я послал вам этот туман, чтобы показать, что я не смотрю».
С внезапной решимостью, словно бросившись в ледяной бассейн, он надел камень, дабы не позволить себе даже думать о нем.
Наблюдая, как Гилфа срезает с куста ветки для костра, он почувствовал, что его возбуждение ослабевает. Потом, почуяв запах дыма, он подошел к лагерю. Сейчас он был промерзшим до костей человеком, и лошади не выказали тревоги при его приближении. Но все же каждый раз, когда Луис возвращал камень на шею, у него появлялось ощущение, будто он оставляет позади кусочек человека на поживу волку.
— Я никогда не встречал такого, как ты, — сказал Гилфа.
— А я никогда не встречал такого, как ты, — ответил Луис. — Честного норвежца, который способен признать, что боится, как и все люди.
— Я сказал это, только чтобы вызвать жалость.
Луис промолчал. Он знал, как отреагировали бы на эти слова варяжские стражники императора в Константинополе. Лучше двадцать раз смерть, чем жалость врага.
Раньше, при первом знакомстве с ними, он счел бы их идиотами, но теперь жизнь казалась такой мимолетной, такой ускользающей, что пытаться отложить смерть еще на десять-двадцать лет мог только тот, кто ничего в ней не понимает. Годы, словно армия завоевателей, вторгались в жизнь и сметали все на своем пути. Смерть в какой-то миг мало чем отличалась от смерти в любой другой жизни. Если только вы не выжили. Если вы не обнаружили, что завоеватели забрали у вас все и оставили вас одиноко стоять посреди праха любви.
Гилфа его раздражал. Мальчишка сидел, восхищенно перебирая монеты, отобранные у норманнов. Луис его не осуждал. Ему было неведомо, что такое настоящая бедность, потому что его родители были состоятельными людьми, а сам он попал в монастырь еще мальчиком. А этот паренек, без сомнения, был воспитан на сказках о богатстве, но никогда не думал, что увидит его собственными глазами.
— Как ты попал на корабль? — спросил Луис.
— Отец взял меня с собой. Он сказал, что это будет полезно.
— Ты мог получить в Англии неплохую ферму.
— Да. Я сражался. Я должен был сражаться. Английская армия так стремительно напала на нас.
Костер был совсем небольшим — в этом лесу трудно было найти подходящую древесину. Луис протянул к огню ладони. Без камня на шее он почти не мерз.
— Можно спросить? — Гилфа запинался, явно опасаясь Луиса.
— Спрашивай что хочешь.
— Можно спросить… Ты — дьявол? Если я спрошу, ты обязательно ответишь, так говорит наш священник.
— Я обязательно отвечу, если я дьявол. И тогда ты должен меня окружить и связать священными символами и именем Божьим.
— Тебе известны такие вещи…
— Я был ученым.
Гилфа поддел землю носком башмака.
— Значит, я прав, ты — дьявол?
— Что заставляет тебя так думать?
Гилфа перекрестился.
— Ты весь день бежишь и не устаешь. Ты не похож на воина, но убил много норманнов. Когда мы встретились, твоя рука была опухшей, как свиной мочевой пузырь, а теперь она цела и невредима.
Луис поднял руку, чтобы рассмотреть ее. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что его раны быстро заживают.
— Я человек. Но священник сказал бы, что в меня вселился дьявол.
— А ты что сказал бы?
— Думаю, это возможно. Но это не похоже на то, что я представлял себе, читая книги. Этого дьявола можно подавить.
— Молитвой?
Луис не любил об этом думать. Он годами не думал о состоянии своей бессмертной души. Он избавится от демона лучшим способом, известным всем, — умерев. Это не самоубийство. Он не хотел убивать себя, потому что это было бы грехом. За него это сделает девушка. Но само его существование ставило под сомнение все, чему учила святая Церковь. Многие годы он пытался с этим справиться, но у него не вышло. Он мог принимать учение Рима со всей покорностью, но исследовательская натура вынуждала его придавать больший вес тому, что он видел своими глазами, чувствовал собственным сердцем.
Нигде в Библии не упоминался демон, который им завладел.
— Молитва не поможет. Дьявола нужно встречать в соответствии его обычаю. — Он постучал по своему камню.
— Священник говорит, это работа идолопоклонников — высекать образы в камне.
— Он видел мой камень?
— Похожие. Амулеты, рога животных, молот Тора.
— Ты живешь по законам Церкви, Гилфа?
— Пытаюсь.
— Я тоже, — сказал Луис. — Я тоже хочу быть таким.
— Каким?
— Таким, какой я есть.
— Я был бы рад, если бы сумел убить десять человек и мог бежать без устали, как конь.
— Я убил четверых, — заметил Луис.
— Но раньше ты тоже убивал?
Луис подбросил в огонь еще веток.
— Ты сгоришь в огне за это и за то, что играешь с темными силами.
— Я с ними не играю. Это они играют со мной.
Луис чувствовал себя виноватым, не следовало рассказывать этому юнцу свои тайны. Он очень долго прятал свою настоящую природу, стараясь не привлекать к себе людского внимания. Зная, что рядом есть человек, живущий уже сто двадцать лет, император мог пожелать допросить его, мог счесть его опасным, даже арестовать. Луис был сильным воином, но он не мог противостоять десяти врагам — а если и мог, то не десяти обученным варягам из императорской стражи. К тому же он не хотел такого шума. Он открылся Гилфе по одной простой причине: ему казалось, что это неважно, ведь парень все равно умрет.
Гилфа предложил Луису немного хлеба из взятых у норманнов припасов. Луис поднял руку в знак отказа.
— Ешь ты, — сказал он.
— Еда тебе тоже не нужна?
— Пока я в ней не нуждаюсь, и ты тоже. Я хочу есть. Это разные вещи.
— Насколько разные?
— На желания можно не обращать внимания. На нужду — нельзя. Мне кажется, это главное различие.
— Ты странно выражаешься, — сказал Гилфа.
Луис на секунду забыл, что разговаривает с крестьянским парнем с севера, а не с ученым мужем из университета Магнауры в Константинополе.
Он был голоден, но думал, что мальчику еда нужнее. Голод, как и боль, проходит со временем.
Когда-то ему казалось, что если утолить человечий аппетит, то можно насытить и волка. Но оказалось, это не так. Скудной постной едой не подавить глубинное пламя волчьего голода.
Они легли спать, тесно прижавшись друг к другу. Луис и раньше путешествовал, деля узкую кровать с чужими людьми, но в этой вынужденной близости к раздражавшему его человеку было что-то особенное. Он чувствовал близость смерти. Или шанс умереть. В этой жестокой стране мальчик почти наверняка погибнет. Ему хотелось более интересного общества, чем этот пукающий угловатый подросток, которого он попытался спасти в бесполезном порыве сентиментальности. Он думал о Беатрис. Сейчас он едва мог вспомнить ее лицо. В памяти остались только светлые волосы и обрывки разговоров. Она ушла, ушла навсегда, но его любовь к ней осталась — боль, пережившая ее саму.
И он тоже умер — честолюбивый ученый, полный надежд муж и даже отец ребенка, которого она ему оставила. Он отослал девочку подальше, надеясь спасти ее от внимания богов, проклявших его и ее мать.
— Это ты?
Женский голос, которого он никогда раньше не слышал.
— Это ты. Я узнала твой камень. Это ты. Проснись и освободи меня.
— Эй! — Гилфа вскочил на ноги, выхватил меч. А потом снова сел, а меч оказался где-то в стороне.
Луис вскинулся, пробудившись от сна, рука его нащупала камень. Перед ним стояла невероятная фигура — громоздкая, коренастая, укутанная в два плаща, отчего создавалось впечатление, что в ширину она была больше, чем в длину. Однако лицо ее было худым, и из шарфа торчал сломанный нос. Левая рука ее в большой черной рукавице казалась гигантской. Правая, в желтой перчатке, была нормального размера и держала меч.
Изо рта странного существа шел пар, как у чудовища из мифов. Луис подумал, что если бы он когда-нибудь встретил тролля, то он выглядел бы точно так же, как эта перекошенная бочка, хотя причин хвататься за меч пока не видел. Фигура его удивила, а камень приглушил ощущения. Если бы он хотел убить, это было бы проще всего. Он?
— Ты — волк. Значит, ты зовешь меня?
Этот голос — женский, мелодичный — совершенно не вязался с ее обликом. Ни один мужчина не мог бы так говорить, даже евнухи в Константинополе.
— Ты — женщина, — сказал Гилфа.
— Так ты — он? — Она не обратила на мальчишку внимания.
— Женщине меня не одолеть, — сказал Гилфа. Пригнувшись, он наполовину ползком, наполовину бегом двинулся за своим мечом.
Но женщину это, казалось, не волновало. Луис заметил, что лезвие ее меча отливает голубизной. Дамасская сталь. Такой меч стоит целое состояние, купить его может только профессиональный воин. Это было вложение денег, рассчитанное на то, что меч принесет больше дохода, чем стоимость фермы, которую пришлось за него заплатить.
— Оставь ее, — сказал Луис.
— Она хочет нас убить. — Гилфа жестом указал на женщину, и его движение больше походило на предложение взять меч себе. Как могло получиться, что викинг, которого воспитывали для сражений, почти не умеет обращаться с оружием?
— Я бы так не сказал. Кто вы, леди?
— Фрейдис из варяжской стражи.
— Она — дева щита? — спросил Гилфа. — Я слышал о таких, но думал, что они гораздо красивее!
— Я могу заставить тебя называть меня красавицей, — с усмешкой произнесла Фрейдис.
— Пока у меня есть глаза — нет. — Гилфа прыгал взад- вперед, словно паяц на веревочке: мужество толкало его вперед, а трусость тянула назад.
— Что ж, может быть, выколоть их было бы хорошим средством, — сказала Фрейдис и добавила: — Но, глядя на тебя, я думаю, что достаточно показать тебе острый конец моего меча — и ты объявишь меня светочем всех северных стран.
— Я не буду преклонять колени перед женщиной.
— Будешь, если я отсеку тебе ноги ниже колен.
Луис поднял руку.
— Гилфа, положи меч. У нас и так достаточно врагов на этой земле, чтоб искать еще новых.
Мальчик сделал шаг назад. Ему нужен был только предлог, чтобы уклониться от боя, и Луис предоставил ему это.
— Я из Константинополя, — сказал Луис.
— Я слышала о тебе.
— От кого? Ты была с ней?
Не было надобности уточнять, с кем именно. Его тайну знал только один человек — Стилиана.
— Да. Я — ее слуга.
— Ты следила за мной? Она не может желать моей смерти.
Гилфа взмахнул мечом, словно пытаясь отогнать муху.
— Она не будет тебя убивать, так ведь? Пусть только попробует, я бы посмотрел.
— Она послала тебя сюда?
— Нет.
— Но ты здесь не случайно. Мир огромен — почему мы встретились в этом месте?
— Я пришла сюда, чтобы уйти от нее. Я шла за тобой, потому что слышала твой зов.
Он окинул взглядом холодные горы, плавающие над туманом, словно собственные призраки.
— Я ничего не говорил, леди.
— Я слышала голос волка.
— Это не мой голос. Как ты его слышала?
— В душе. Надо мной проклятие. Я думаю, ты можешь его снять. В моем сердце руна, ты ее отпугиваешь.
— Сейчас? Она сейчас в страхе?
— Нет.
— Но почему ты хочешь, чтобы она исчезла? Руна — это великий дар.
— Она влечет за собой судьбу. Эти руны… они хотят соединиться. У моей госпожи их четыре. У меня — одна. Моя руна хочет быть с ее рунами, так она сказала мне на Галатском мосту. Если я буду рядом и умру, моя д
уша войдет в нее и она станет ближе к возрождению бога, ближе к безумию.
— А если ты убьешь ее, то ее руны войдут в тебя. Ты можешь стать царицей.
— Или сумасшедшей. Я не хочу убивать Стилиану.
— Почему?
— Я люблю ее. Я служила ей, когда была рядом, а теперь служу, держась в отдалении. Она живет уже очень долго, и я была бы счастлива состариться рядом с ней. Я должна жить любой ценой.
Луис положил руку на свой камень.
Фрейдис не могла оказаться здесь случайно. Разорванные фрагменты истории, повторяясь, спотыкаясь и заходя в тупик, снова разыгрывались на сцене бытия. Если она несла в себе руну, значит, она стала частью этой истории и была послана волей умершего бога Одина — настолько могущественного мудреца и пророка, что его воля продолжает жить и после его смерти. Луис подумал, что ему нужно убить ее. Но если он это сделает, то куда уйдет ее руна? Наверное, к Стилиане, которая станет на шаг ближе к божественному. Может ли Один снова воплотиться на земле, даже если в божественных сферах он мертв? Луис не знал этого.
— Я слышал, ты знаменитый убийца, — сказал он.
— Да.
— Тогда, наверное, именно поэтому ты здесь. Я пытаюсь умереть.
— Ты — волк, и ты не можешь умереть — так сказала мне Стилиана.
— Думаю, в каком-то смысле могу. Но если я умру, история начнется заново и я снова буду в ней участвовать, только под неизвестным именем. Я хочу умереть как полагается. Ты поможешь мне?
— Я наемный воин. Сколько ты мне заплатишь?
— Когда я найду того, кого ищу, я приведу ее к Источнику Мимира, который проявится в Лондоне. И тогда мы спросим у него совета. Я спрошу, как тебе избавиться от твоей руны и от ее рока. Хотя, если честно, я не знаю, получу ли ответ. Источник требует высокой платы за мудрость, а мне нечего дать и некого терять — ни любимой, ни близкого, ни друга.
— Один пожертвовал своим глазом у колодца Мимира и провисел на дереве девять дней, — напомнила Фрейдис.
— Он был богом. Более ничтожные существа должны заплатить больше.
— Ты бы отдал свой глаз?
— Все, что он попросит, — сказал Луис. — Я прошу только твоей защиты, вот и все.
— Как мне тебя защитить?
— Не меня.
— Кого же тогда?
— Здесь есть девушка. Я следил за ней. Я узнаю ее, когда увижу. Она и есть моя смерть. Ты должна защищать ее, пока руна убийства в ее сердце не вырастет и не созреет.
— Ты — сильный мужчина, тебе не нужна помощь женщины. От кого ее защищать? — спросил Гилфа.
Луис промолчал.
— Но ты спросишь у источника? — настаивала на своем Фрейдис.
— Клянусь.
— Тогда я тоже клянусь.
— Она не пойдет с нами, правда? — воскликнул Гилфа.
— Она пойдет со мной, — сказал Луис. — С нами или только со мной — это зависит от тебя. А теперь седлай коня и держи его подальше от меня.
— Ты боишься лошадей? — спросила Фрейдис.
— Нет, — ответил Луис. — Они боятся меня.
Они спали, тесно прижавшись друг к другу, и проснулись в предрассветном сумраке. Холод сковывал все тело, и мысли, казалось, покрылись льдом. Луис прижался носом к лошадиному боку, пытаясь хоть немного согреться перед тем, как идти. Когда Фрейдис и Гилфа были готовы, он снял камень и пошел следом за лошадью, далеко позади Фрейдис. Их конь сделал вчера трудный переход, и, если заставить его пройти столько же сегодня, он захромает и Гилфе придется идти пешком. Кроме того, Гилфе больше нравилось, когда он идет медленно.
Холмы и тропы покрыло инеем, но, к счастью, ветра не было.
Они обогнули уступ холма и, выглянув из-за него, на миг остановились: туман, покрывая всю землю внизу, казался бесконечной морской гладью.
На траве виднелись человеческие следы. Луис обнюхал их. Четыре или пять мужчин, одна женщина, все излучают страх. Он чувствовал страх в биении их сердец, в запахе пота. Эти люди думали, что они находятся на грани жизни и смерти, и Луис, чьи мысли были на грани волчьей и человеческой природы, почувствовал, как его рот увлажнился.
Луис услышал зов волчьей руны — он вызывал у него дрожь.
Из долины доносился какой-то шум, голоса становились громче. На таком расстоянии трудно было понять, что это — то ли крики ярости, то ли восторженные возгласы. Послышался звук, как будто что-то тяжелое упало на землю. Луис узнал его — люди сталкивались в битве. Гилфа тоже услышал его.
— Что это?
Луис потянул носом воздух.
— Трудно сказать. Война в одном из ее проявлений.
— Мы идем туда?
— Я — да, — сказал Луис. — Ты должен делать то, что считаешь нужным.
— Господин! — Гилфа упал перед Луисом на колени. — Давай уйдем отсюда! Давай станем где-нибудь великими пиратами. Тому, кто так умеет сражаться, легко набрать команду, а я знаю все самые богатые побережья. В Ирландии еще много сокровищ, на востоке тоже. Подумай, что мы можем получить. Короли будут завидовать нашему богатству. Эта женщина может быть с нами, если ты так этого хочешь.
— Мы идем вниз.
— К смерти?
— Да, — сказал Луис. — Я довел тебя куда смог, Гилфа. Теперь сам решай, что тебе делать. Если хочешь, иди со мной. Или уходи. Туман — твой товарищ. Ты видишь, где встает солнце и где оно садится, так что отправляйся на юг. Там земля не так обременена войной и ты сможешь найти работу.
— Я боюсь идти один!
— Тогда оставайся со мной.
Гилфа перекрестился.
— Внизу я погибну.
— Если ты останешься здесь, тоже погибнешь. Для большинства людей смерть наступает независимо от их выбора, вопрос лишь в ее времени.
— Ты говоришь слишком сложные для меня вещи, господин.
— Это признак знатности, — сказала Фрейдис.
Снизу донесся вой — древний звук, полный тоски, одиночества и возбуждения. В ответ на это мышцы Луиса судорожно напряглись. Руна звала его, она была там, внизу. Он побежал по склону в туман, и Гилфа вскарабкался на лошадь.
Луис шел на запах, оставшийся во влажной траве. След был свежий и четкий. Она находилась совсем близко. Его любимая, его убийца, она была в опасности. Она не могла умереть — нет, она должна выжить и помочь ему победить судьбу.
