Глава тридцать пятая
Луна на воде
— Ты сказала, что я могу прийти сюда в этот час, если возникнет нужда.
Беатрис с большой осторожностью опустилась на колени в маленькой часовне. Ей было так жарко, она ощущала себя такой громоздкой, она так устала носить ребенка. Ей просто не терпелось родить его, чтобы снова обрести способность ходить без одышки. С момента приезда в Константинополь все было для нее таким новым и трудным, не оставалось даже свободной минуты, чтобы осознать опасность, какой она подвергается из- за беременности. Многие женщины погибали во время родов. Во дворце были лучшие медики, но женщины все равно погибали постоянно. Она не задумывалась об этом. Она так переволновалась из-за Аземара, что вовсе не думала о себе.
Часовня госпожи Стилианы была местом, запретным для остальных, однако Беатрис стражники впустили.
Госпожа опустилась рядом с ней на колени перед уставленным свечами алтарем с изображением молящегося Христа.
— Чего именно ты хочешь?
Беатрис была вовсе не глупа, она прекрасно сознавала, что, обращаясь за помощью к этой женщине за спиной у Луиса, она сильно рискует. Госпожа Стилиана упоминала, что и сама «немного» знакома с магией и языческими культами, и Беатрис поняла, что это завуалированное предложение поговорить обо всем этом подробнее.
— Мой муж перегружен работой.
— И это неудивительно. Со стороны наш двор может показаться тихим озером, однако здесь столько опасных подводных течений.
— Именно так. И появилось еще одно.
Можно ли довериться Стилиане? Больше ей все равно не к кому обратиться. К святым отцам? Но здешние священники такие странные, они не понимают ее языка, кроме того, когда-то камеристка водила Беатрис в церковь едва ли не силком. Ее инстинктивно тянуло исповедоваться не святым отцам, а другим женщинам.
— Какое же?
— Пришел человек, который ищет нас.
— Вы под моей защитой, и здесь, во дворце, никто вас не тронет.
— Мне просто необходим твой совет. Твой муж ведь изучал разных демонов.
— Перед смертью он даже написал о них книгу.
— Демон может явиться к нам из ада и ходить по земле в облике человека?
— Демоны способны на многое. Думаю, и такое вполне возможно.
— Мне снятся сны. Всегда снилось, что кто-то ищет меня. Во сне он волк, но в то же время и человек.
— Наполовину человек, наполовину волк?
— Нет, не совсем там. Он является в образе волка, но во сне я знаю, что он человек, или же он приходит как человек, однако по яростному блеску в глазах я понимаю, что передо мной волк.
— Это и есть новое течение?
— Нет. В город приехал друг моего мужа, чтобы предостеречь нас: за нами послали убийцу. Этот друг попал в ужасную тюрьму. Я никогда до сих пор не встречалась с ним, однако я его знаю. Это он, человек из моих снов. Он волк и человек одновременно.
— Твой муж по праву квестора, ведущего расследование, выпустил ученого Аземара из тюрьмы. Не в моей власти вернуть его обратно.
— Так это ты бросила его в темницу?
— Да.
— Но зачем?
— «Зачем» — это не тот вопрос, который чужестранцы могут задавать придворным дамам. — Ее лицо в свете свечей посуровело.
— Ты сердишься из-за того, что его отпустили?
И снова госпожа ничего не ответила. Беатрис придется открыться ей.
— Я бежала из дома, спасаясь от него. У меня была лихорадка, едва не стоившая мне жизни, и в горячке я видела его, мне снились кошмары. Я боюсь, что Луис, изучая все эти магические ритуалы, мог случайно призвать его сюда.
— Когда смотришь в бездну, бездна в ответ смотрит на тебя, — заметила Стилиана.
— Воистину, — отозвалась Беатрис, — значит, вполне вероятно, что ад распознал в Луисе своего врага и пытается ему помешать?
— Насколько я поняла, этот Аземар друг твоего мужа. До сих пор он не сделал ничего, что могло бы вам повредить.
— Как утверждала моя камеристка, демонам нет нужды торопиться.
Стилиана на секунду задумалась.
— Сначала мне показалось, что брат поручил работу твоему мужу только по политическим соображениям.
— В каком смысле?
— Он чужестранец, человек со стороны. Здесь такому человеку очень трудно добиться какого-либо успеха. Госпожа Беатрис, жизни твоей угрожает множество опасностей, поэтому одной больше или меньше — уже неважно.
— Я не понимаю тебя, госпожа.
— Я доверюсь тебе, но если ты предашь меня — хотя бы расскажешь мужу, — то не доживешь до следующего рассвета, пусть даже солнце скрыто этими черными небесами.
— Мне можно доверять.
— Меня весьма заинтриговало то, что брат выбрал именно твоего мужа. И показалось весьма примечательным появление этого человека, которого ты считаешь волком.
— Он тоже работает на твоего брата?
— В мире существуют связи посильнее денежных или родственных.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Этот волк очень важен для моего брата. Когда мы были еще детьми, он часто говорил о нем. Может быть, между моим братом и твоим человеком-волком существует магическая связь?
— Разве такое возможно?
— В том-то и вопрос. Похоже, все ниточки тянутся к тебе, и было бы неплохо задать тебе несколько вопросов, узнать, почему этот человек терзает тебя во сне.
— Я охотно отвечу на любые вопросы.
— Это не так просто, хотя, если ты согласишься, сделать это можно сегодня ночью.
— Сделать что?
— В какого Бога ты веришь?
— Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Верую и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного...
Стилиана взмахнула рукой.
— Не надо излагать мне символ веры. В общем, в Отца, Сына и Святого духа?
— Да.
— Можешь ли ты поверить, что Богу поклонялись точно так же за много лет до рождения Христа?
— Нет, потому что Христос родился тысячу лет назад. Ему не могли поклоняться так же до его рождения.
— Возможно, в Библии всего лишь пересказана куда более древняя история. Не столько о людях и событиях — о том, как Пилат отправил Иисуса на смерть, — но об изначальной природе вечного Бога. О том, что божественная природа тройственна, о том, что Бог вынужден страдать, чтобы обрести свою силу.
— Я не философ, госпожа.
Госпожа Стилиана насмешливо приподняла бровь.
— Однако же ты понимаешь, что слышишь сейчас богохульные речи?
Беатрис опустила голову.
— Я всего лишь хочу понять, отчего мне делается так страшно, когда я смотрю на спасенного мужем человека.
Госпожа Стилиана коснулась руки Беатрис.
— Мне хочется тебе помочь. Я уже пыталась понять, кто этот человек. И я тоже видела, как он идет сюда. Я нисколько не удивлена тому, что он снова на свободе. Тюрьма всего лишь дала нам отсрочку. Что же делать? Что делать?
— Как ты видела, что он идет? Во сне?
— Можно сказать и так. Сны можно выбирать, если обладаешь знанием. Меня, дитя из трущоб, привели во дворец, когда мне было три года. Меня воспитывали, как полагается, в христианской вере. Но здесь знакомы и с другими верованиями, с другими путями. Мой брат позаботился, чтобы меня приняла на воспитание одна знатная семья, но возможно, что начальник священных покоев, вольный решать чужие судьбы, не волен в самом себе. Меня приняло одно из старейших семейств в городе. Они были христиане. Слуги, которые из поколения в поколение жили с ними, происходили из Египта и тайно сохраняли старинные традиции. И меня научили понимать все то, чему научила бы меня мать, останься она жива.
— Твоя мать была колдуньей?
— Это вряд ли. Судя по тому, что мне рассказывали, она была обычная женщина. Придерживалась старой веры, правда, обладала даром ясновидения. До меня доходили разные слухи о нашей семье. Когда я подросла, служанка отвела меня в холмы и там, при свете месяца, научила обрядам, каких я никогда не узнала бы от приемных родителей.
Беатрис перекрестилась.
— Так значит, это ты заключила союз с дьяволом?
— Нет. Я верю в Христа, который умер за наши грехи, просто я знаю, что Бог не может ограничиваться одной сущностью, одним воплощением. И еще я знаю, что он бродит в образе Гекаты, богини ворот, зажав в руке луну вместо фонаря, и освещает путь в земли мертвых, освещает путь из земель мертвых.
Беатрис хотела встать, однако Стилиана жестом удержала ее.
— Вспомни, как я предостерегала тебя, госпожа Беатрис. Это все не шутки. Черное небо, гибель людей — все это никак не связано со мной. Я всего лишь предчувствовала беду. Наверняка у твоего отца при дворе были гадатели и ясновидящие, развлекавшие вас. Можешь считать меня одной из них. Я видела, как приближается тот человек, еще до того, как он появился. Я приказала схватить его и допросить, я сама ходила к нему. Я пыталась провести обряд, чтобы увидеть будущее, но так и не смогла ничего увидеть. Вокруг него я видела только смерть, и, как и ты, была до смерти перепугана сама.
— Тогда почему ты не убила его?
— Потому что его защищает могущественный бог, или же демон. И каждый, кто попытается пойти против него, подвергнет себя чудовищной опасности. Все было неясно, видение было неясным. Я бросила волка в темницу, чтобы у меня было время подумать. Твой муж выпустил его. И это только подтвердило мои опасения. Кто-то его защищает.
— Кто же?
— Это можно узнать. Хотя бы попытаться.
— Каким образом?
— Позволь мне провести обряд в твоем присутствии. Давай вместе войдем в твои сны. Я отправлюсь с тобой. Я увижу то, что видишь ты.
— Это же ворожба!
— Считай, что это такая молитва. Я не прошу тебя молиться дьяволу или темной богине. Молись Христу. Проси его указать тебе путь. Сделай это вместе со мной сегодня ночью, когда скрытая в тучах луна станет полной, и лабиринт, ведущий нас к истине, окажется залит ярким светом, который не в силах заслонить никакие облака. Тогда мы сможем найти путь и понять сущность этого страшного человека. Мы сможем вместе попасть в небесные сады, где Христос является в столь разных обличиях.
— Но я рискую погубить свою душу.
— Ничего подобного. Разве ты сможешь отправиться туда, если Христос не пожелает? Разве ты сможешь предстать перед лицом Создателя, если он тебя не призовет? Пойдем, моя дорогая, верь в Бога.
Беатрис подумала о человеке, оставшемся в ее комнате. Муж называет его своим другом, однако она помнила ту плотоядную улыбку, игравшую на его лице во сне, те чудовищные кошмары, преследовавшие ее во время болезни, тот странный знак, который как будто крался, припадая к земле, и завывал в ее сердце.
— Я пойду с тобой, — решила она.
— Тогда вперед.
Госпожа Стилиана протянула руку, помогая Беатрис подняться с колен, вывела ее из часовни и увлекла за собой по коридору. Они миновали стражника и повернули налево, пошли новыми коридорами, стены которых украшали лесные пейзажи. Коридоры были пустынны. В любом другом месте дворца за тобой наблюдало множество глаз. Однако в покоях госпожи Стилианы не было никого.
В конце концов они оказались в самом невзрачном коридоре, где перед дверью стоял стражник. Стилиана просто подняла палец и указала на дверь. Стражник вышел и закрыл ее за собой. По порыву холодного ветра Беатрис догадалась, что эта дверь ведет на улицу. На крючках в стене висело три темных плаща. Стилиана дала один Беатрис, другой надела сама, накинув на голову капюшон.
— Придется немного подождать, — сказала Стилиана.
— С радостью, — отозвалась Беатрис, приваливаясь к стене и силясь перевести дух. — А чего мы ждем? — спросила она.
— Наш транспорт, — сказала Стилиана.
— Я не смогу ехать верхом.
— Это лодка, а не лошадь.
Женщины ждали в молчании. Уже скоро дверь снова отворилась, стражник вернулся и, ничего не сказав, занял свой пост. Стилиана вышла в дверь, Беатрис двинулась за ней.
Длинные отсыревшие мостки вели к воротам. Ночь была темная, а у них с собой была только маленькая лампа. Однако уши и нос Беатрис подсказали ей, где они находятся — на берегу моря. Женщины подошли к воротам. Засов разбух, и Стилиане пришлось потрудиться, чтобы отодвинуть его. Беатрис не могла даже представить, какую тайну так старательно оберегает придворная дама, что сама, словно простой стражник, дергает засов на воротах.
Когда ворота распахнулись, Стилиана указала в сторону от дворца. Беатрис всмотрелась в темноту. В ночи висело два огня. Маленький огонек двигался. Глаза Беатрис не сразу привыкли к темноте, но потом она поняла, что этот огонь горит на обещанной лодке. Они двинулись к узкой полоске песка. Когда они проходили через ворота, Стилиана поклонилась на три стороны.
Беатрис сильно обеспокоил этот жест, явно имеющий отношение к языческим обрядам, однако она уже приняла решение: назад она не повернет. Если бы Стилиана желала ей зла или помышляла убить, она не стала бы так утруждаться. Беатрис ощутила, как ребенок в утробе шевельнулся. Она прижала руку к животу.
— Еще рано, детка. Подожди, пока мы завершим то, что должны.
Лодка оказалась маленькая, обычная рыбацкая, хотя добротная и крепкая. В ней сидели мужчина средних лет и мальчик-подросток, судя по одежде, рабы, и оба очень смуглые.
— Мы сможем переправиться?
— Маяк прекрасно видно, и от дворцовых окон падает столько света, что вернуться обратно будет не трудно. Мы сможем.
Мальчик помог женщинам сойти в лодку, мужчина взялся за весла.
— Ну и времена настали, дамы, — заметил гребец.
— Да уж, — откликнулась Стилиана.
— Стоит ли ей ехать в таком положении?
— Нужда велика.
Беатрис поразило, с какой непринужденностью Стилиана общается с этими людьми, позволяет им задавать вопросы, не приказывает помнить свое место. Между ними не было никаких социальных преград, она не пыталась выказывать свое превосходство. Отец Беатрис часто говорил, что подобное обхождение со слугами неминуемо приводит к беде. Ее отец, Руан, двор. Та жизнь казалась теперь такой далекой.
Они тронулись в путь, и дворцовые огни померкли у них за спиной, теперь им светила только их маленькая лампа и большой фонарь в темноте.
— Я прямо как Харон, — пошутил гребец. — Я получу свою монету?
— Что? — не поняла Беатрис.
— Перевозчик мертвых, — пояснила Стилиана. — Древние греки считали, что между нашим миром и миром мертвых течет река, и Харон перевозит через нее.
Беатрис не оценила шутки, она не сводила глаз с огня впереди, который становился все больше.
— Что это?
— Башня Леандра, — сказала Стилиана. — Маяк.
— Зачем мы туда плывем?
— За светом, — ответила Стилиана.
Беатрис мерзла и куталась в плащ. Вскоре из мглы выплыла громадная башня с сияющим огнем. Башня была каменная, круглая, с открытой площадкой на крыше, где горел огонь. Позади него был установлен лист отполированного металла, который усиливал свет маяка.
Лодка ударилась о грубый причал. Двое мужчин помогли пришвартовать лодку, но тут же снова скрылись в маяке.
Мальчик помог Стилиане и Беатрис высадиться на причал, а затем передал Стилиане лампу. Она взяла ее и пошла в башню, Беатрис старалась не отставать.
Грубо сколоченная лестница вела к площадке внутри башни. И снова Стилиана пошла вперед. Беатрис думала, что не сможет подняться по такой лестнице, однако справилась, шагая бочком. От отчаяния она забыла об усталости и страхе. С площадки на крышу башни вела еще одна лестница. Одолеет ли она ее? Она должна. Она поднялась.
Беатрис вышла на крышу и поглядела на море. Даже в свете жаровни она почти ничего не видела за пределами самой крыши. Мгла была непроницаема. Беатрис оглянулась и невольно ахнула. Старуха-рабыня, одетая во все черное, обернулась, и Беатрис показалось, что она возникла из ниоткуда, когда ее смуглое лицо заблестело в свете маяка.
— Это Арруда, — пояснила Стилиана. — Она меня вырастила.
Женщина опустила глаза, но вовсе не из почтительности, как показалось Беатрис. На ее лице был написан вызов, даже как будто гнев.
От огня жгло жаром, и Беатрис немного отодвинулась.
— Уже пора? — спросила Стилиана.
— Пускай огонь немного прогорит, — сказала Арруда. — Луна пока еще растет.
— Откуда она знает? — удивилась Беатрис.
— Я это чувствую, — пояснила Арруда.
— Зачем она здесь? — спросила Беатрис.
— Потому что Бог любит троицу, — пояснила Стилиана, — и сам Бог в трех лицах.
— Небо, земля и то, что под землей, — сказала Арруда, — прошлое, настоящее и будущее. Отец, сын, святой дух. Дева, мать и старуха.
Беатрис больше не желала слушать. Она села, дожидаясь, пока пламя немного утихнет. Это случилось довольно скоро, и так же скоро в жаровне остались только мерцающие угли — приглушенное свечение в непроницаемой тьме.
Наконец старуха подошла к ней. Она плеснула себе на руки какой-то жидкости из фляги и намазала Беатрис веки.
— Вода с корабля, потерпевшего кораблекрушение, — пояснила она.
Затем старуха взяла другую флягу и поднесла к губам Беатрис.
— Пей, — велела она.
Беатрис послушно хлебнула. Это оказалась медовая вода, только с каким-то горьким, затхлым привкусом.
— Что это такое?
— Кикеон, тот, что готовили наши предки, — сказала старуха, — на сирийской руте.
Старуха со Стилианой уселись у жаровни, невидимые в темноте друг для друга и для Беатрис, и затянули вполголоса:
— Та, которую называют Гекатой, та, у которой множество имен, та, которая разрезает воздух и сияет в ночи, с тремя голосами, с тремя головами, с тремя лицами, с тремя шеями, богиня трех дорог, та, которая несет негасимое пламя в трех чашах, защищает по ночам необъятный мир, та, перед которой демоны дрожат от страха и склоняются бессмертные боги. Подчиняющая и подчиненная, подчиняющая людей и стихии, повелевающая хаосом. Славься, богиня!
Эти слова Беатрис вовсе не понравились. Она сосредоточилась на молитве, принялась умолять Христа помочь ей, спасти ее душу. Однако с места она не сдвинулась — она жаждала откровения.
Старуха бросила что-то на угли, и они вспыхнули.
— Я сжигаю во имя тебя эту траву, богиня лекарственных трав, что бродит по горам, богиня перекрестков, подземелий и ночи, повелительница адской тьмы, страшная и безмолвная.
Беатрис поняла, что то и дело крестится.
— Ты, что находишь пропитание среди могил, в ночи и темноте, в вечном хаосе, никто не скроется от тебя. Ты мученье, справедливый суд и возмездье. Ты, змеями окруженная, пьющая кровь, несущая смерть, разрушительница, пожирающая сердца.
Беатрис закашлялась и упала вперед, встав на четвереньки. Из носа у нее текло, в горле совсем пересохло.
— Пожирающая плоть тех, кто умер до срока, дающая голос горю и сеющая безумие, прими мою жертву, приди, дай мне ответ. Говорить ли нам о том, о чем нельзя говорить? Открыть ли нам тайну, какой нельзя открывать? Произнести ли слова, какие нельзя произносить?
Огонь вдруг снова ярко запылал, Беатрис попыталась подняться, но ее тело как будто приросло к полу.
— Пошли нам откровение, — звучали слова, — открой наши глаза, прогони тьму, госпожа, бродящая в ночи, светлая Селена.
Из-за тучи вышла луна, полная, яркая, гораздо ярче, чем когда-либо доводилось видеть Беатрис, как будто светилу надоело так долго прятаться во тьме, и теперь от радости освобождения оно сверкало в два раза сильнее.
Когда она снова поглядела перед собой, оказалось, что она уже не на крыше. Она была на том самом речном берегу, куда переносилась во сне, но не на тропинке у стены, а в густом лесу рядом с ней. Стилиана и Арруда сидели на земле неподалеку, обе они сжимали в руках по маленькой свечке. В лесу что-то ворочалось и шумело. Какое-то животное, решила она. В ней зародилось странное новое чувство, нечто среднее между осязанием и слухом, и животное в лесу полыхало жаром и сопело, как будто жар и сопенье были одно и то же.
— Как же я узнаю ответ? Как узнаю, чего он добивается?
Стилиана с Аррудой ничего не отвечали, лишь смотрели в пустоту.
Беатрис нестерпимо хотелось бежать из леса. Потому что здесь рядом было не только это шумное животное. Она поднялась. Она ничего не видела, лишь деревья и темноту; луна застряла в ветвях, и ее собственные руки слабо светились в лунном сиянии. Беатрис двинулась вперед, раздвигая колючие ветки. У нее за спиной кто-то есть. Она обернулась. Никого. Ей хотелось вернуться на тропинку, пойти к маленьким огонькам на стене, посмотреть, горят ли они до сих пор. Почему-то это было особенно важно.
Река впереди сверкала, словно выложенная серебром дорога. Она направилась к воде, цепляясь одеждой за репьи, царапая и обдирая кожу о колючки.
В лесу у себя за спиной она слышала шорох. Она продиралась вперед с трудом, ребенок даже в этом мире грез мешал двигаться.
«Ты идешь к источнику». Голос прозвучал в ушах, больше похожий на шелест деревьев, чем на голос человека.
— Я буду противиться судьбе!
«Ты сама судьба. Назови свое имя, Верданди».
— Я не знаю такого имени.
Мудрые девы
оттуда возникли,
три из ключа
под древом высоким;
Урд имя первой,
вторая Верданди, —
резали руны, —
Скульд имя третьей;
судьбы судили,
жизнь выбирали
детям людей,
жребий готовят.
Внутри что-то шевельнулось, и на этот раз не ребенок. «Тот знак». Он подкрадывался и припадал к земле, вгрызался во внутренности, словно волк.
Беатрис пошла по тропинке. Впереди послышались шаги. Это оказался мальчик, подросток, тот, который приходил к Луису во дворец.
Он подходил к стене со свечами с противоположной стороны, но остановился, заметив ее.
— Ты тоже здесь, госпожа, — проговорил он, указывая на стену. — Задуть твой огонек?
Вокруг мальчика, подобные образам, мелькающим на границе сна и бодрствования, — едва заметные, то возникающие, то растворяющиеся, похожие на призраки, — кружились и сверкали знаки. Она узнала их: это северные руны, похожие на те, что любили вырезать воины отца, но только эти руны были не на дереве, они были сотканы из воздуха, света и огня.
— Кто ты такой?
— Я не знаю. Я знаю, что делаю здесь, но кто я такой, я не знаю.
— Это ты приходил во дворец к моему мужу.
— Да, меня зовут Змееглаз. Это, совершенно точно, одно из моих имен, хотя я начинаю подозревать, что имеются и другие.
— Как это?
— Внутри меня кое-что есть, такие живые существа. Они проснулись, когда я обратился к Христу. Теперь я крещеный. Меня крестили в воде, а потом я сам крестился в крови священника, чтобы добавить святости. Разве я не святой теперь?
— Я пришла сюда за ответами. Кто тот человек, которого мой муж спас из Нумеры? Что означает это почерневшее небо? И все эти смерти?
— Три вопроса. Подходящая цифра для бога. Я знаю только один ответ.
— Который?
— Смерти ничего не значат. Мне так захотелось, вот и все.
— Так это ты сделал?
— Да. Я пришел туда в своих грезах и задул свечи. Люди умерли. Сейчас я вижу четыре огонька, один маленький принадлежит твоему ребенку. Здесь с тобой есть кто-то еще?
— Да.
— Покажи их мне.
— Они в лесу.
— Кто?
— Две женщины. Они привели меня сюда.
— Пожалуй, мне нет нужды видеть их, чтобы убить. Вот! — Он придвинулся к стене и задул один огонек. Он поднес руку к уху. — Не слышу, чтобы кто-то упал. Я задую еще одну свечу, а ты слушай. Если, конечно, в следующий миг ты сама не упадешь. Интересно, если я убью ребенка, тебя это тоже убьет? Гм...
Беатрис попятилась. Этот мальчишка сумасшедший, не сомневалась она. Он задул еще одну свечу, и символ, живущий в ней, зазубренная, угловатая руна, которая умела красться и припадать к земле, завыла, издав пугающий скорбный вопль, похожий на плач по покойнику.
— Что это? — спросил Змееглаз.
Беатрис всегда подавляла руну в себе. Теперь она знала, что делала раньше у этой реки, отчего слегла тогда от болезни. Она услышала вой руны и пришла к стене, пытаясь загасить ту свечу, которая была ее жизнью, чтобы никогда больше не слышать зова этого страшного символа. Тогда у нее не получилось, поэтому ее одолела лихорадка, болезнь и безумие. Беатрис пыталась умереть, но не смогла. Это было еще до Луиса, до любви, и сейчас, стоя перед жутким подростком, она хотела жить.
Она не стала удерживать руну, она отпустила ее, раскрыв свое сознание, словно убрала огромную запруду на реке, течение которой до сих пор сдерживала всеми силами. Руна взвизгивала и подвывала, ярилась, как загнанный в угол волк. Деревья заколыхались, но не от ветра. Из леса надвигалось что-то.
Змееглаз завороженно смотрел на оставшиеся на стене огоньки. Из леса донесся раскатистый рык, звериный крик, несущий угрозу, пробуждающий древние страхи, немедленно заставляющий собраться.
Из-за деревьев вышел Аземар, только это был не Аземар. Беатрис видела человека, однако перед мысленным взором стоял образ волка. А потом она увидела и его, огромного, черного с проседью зверя со сверкающими зелеными глазами, который низко рычал, угрожая.
Змееглаз указал на стену.
— Здесь нет огня этого волка, — сказал он. — Если это ты призвала его, госпожа, то лучше прогони обратно, а не то я задую твою свечу так же запросто, как и остальные.
— Меня никто не может призвать, — заявил волк, и его голос был подобен грохоту лавины.
Змееглаз попятился по тропинке, отодвигаясь от стены.
— Уходи, — велел волк, который был Аземаром и — Беатрис посетила одна из тех странных мыслей, что кажутся разумными только во сне, — еще несколькими людьми разом.
— Я могу сразиться с тобой, — сказал Змееглаз. — Я...
Волк набросился на подростка, опрокинул его на землю,
зарычал ему в лицо, скаля громадные зубы.
— Я еще не свободен, — сказал волк, — а ты пока лишь часть целого.
— Я мужчина не хуже других.
— Ты отыщешь воды. Ты найдешь источник. Ты пройдешь по мосту из света и доберешься до места, где тебя постигнет обещанная смерть.
Волк отпустил мальчика и отодвинулся от Беатрис.
— Кто ты? — спросила Беатрис волка.
— Твой убийца, — сказал волк, — нынешний и прежний, во многих других жизнях.
— Я должна умереть?
— Я связан, пленен и связан.
— Но ты же свободен, господин.
— Я отправил свой разум в путь через девять миров. Отвяжи меня от скалы, к которой привязали меня злобные боги, и тогда освободишься от своих вечных страданий.
— Кто ты?
— Спроси-ка лучше, госпожа, кто ты?
— И кто же я?
— Различны рожденьем норны, я знаю, — их род не единый: одни от асов, от альвов иные, другие от Двалина.
— Не говори загадками. Кто я?
— Сон бога. Сон того, кто стоит выше любых богов. Ты прядешь судьбы людей и богов.
— Я женщина, рожденная женщиной, и я умру как женщина.
— Ты ведешь меня к назначенной судьбе, и только ты можешь спасти меня от нее.
— Как же я могу тебе помочь?
— Освободи меня. Вперед, к источнику, а оттуда по мосту из света.
— Госпожа Беатрис!
У нее за спиной стояла Стилиана с широко распахнутыми от страха глазами.
Перед Беатрис замелькали картины, она увидела себя такой, какой была раньше, в прежних воплощениях. Она была деревенской девчонкой, стояла рядом с низенькой хижиной, развешивая под крышей целебные травы; она была знатной дамой, облаченной в воинский доспех, скачущей верхом под весенним небом; она была какой-то странной женщиной и сама несла в себе яркие руны, которые только что кружились вокруг безумного подростка на берегу реки; она брела по лесу, держа за руку мужчину, которого знала в прежних жизнях, которого будет встречать снова и снова. Аземар, волк, ее убийца.
— Госпожа, уходи отсюда. Не следовало нам сюда приходить. — Стилиана тянула ее, пытаясь увести за собой.
Беатрис услышала волчий рык, услышала его голос, низкий, яростный.
— Она моя, в жизни прошлой, настоящей и будущей, я ни за что не дам тебе ее увести!
— Нет, Аземар! — выкрикнула Беатрис, но слишком поздно. Волк бросился на Стилиану, Беатрис ринулась защитить ее, и мир погрузился в темноту.
Беатрис очнулась на плоской крыше маяка. Обе ее спутницы лежали неподвижно, угли в жаровне слабо светились. Луна скрылась, и ночь снова была непроницаемо черной, единственный свет давал фонарь на маяке.
Она поднялась, держась за стену, чтобы не упасть. Голова шла кругом. Ее вырвало, и она немного постояла, тяжело дыша. Подошла к Арруде. Старуха была мертва, даже успела закоченеть. Тело Стилианы было теплым, она дышала, но Беатрис не смогла ее поднять.
Она уселась и зарыдала. Что с ней происходит? Но затем она взяла себя в руки. Стилиане необходима помощь. Беатрис перевесилась через заграждение на крыше. Лодка по-прежнему покачивалась у причала. Она подошла к краю лестницы и крикнула вниз:
— Скорее наверх! Госпоже нужна помощь!
Рабы спешно затопали по лестнице, а Беатрис привалилась спиной к стене, чтобы не упасть, и поглядела на ночные огни Константинополя. Она увидела достаточно, чтобы признать: Аземар — демон. Как только она вернется во дворец, тут же перережет ему горло.
