Глава двадцать вторая
Белолицый бог
«Я умер, — подумал Аземар. — Умер и попал в ад». Ему была невыносима жара Нумеры, ее темнота и запахи. Оковы ужасно мешали и растирали до крови лодыжки.
Аземара бросили на один из самых нижних уровней, не давали пищи. Он не сомневался, что его оставили в этой черной дыре умирать.
Вонь была несносная, пол жесткий и неровный, удобно устроиться на нем было невозможно, а стоны больных и умирающих действительно казались ему воплями проклятых душ, терпящих адские муки.
Труднее всего было сносить зловоние и еще ненависть других заключенных. Время от времени, примерно раз в день, стражники приходили, чтобы дать ему воды — но не пищи, — и тогда те люди вокруг него, кто еще не утратил остатки разума, принимались вопить и умолять о глотке воды, проклиная его за везение.
Он старался сберечь хоть что-нибудь для своих товарищей по несчастью, пил как можно больше, делая напоследок огромный глоток. Рядом с ним лежал какой-то человек, и Аземар отыскивал в темноте его рот и вливал в него воду. И эта малая толика давала тому силы, чтобы плакать. Аземар сидел с ним, обнимая, стараясь утешить там, где утешение невозможно.
Между узниками сновали крысы, терзая их во время сна. Ощутив движение по ногам, он приноровился наносить резкий и быстрый удар раньше, чем крыса успевала его укусить.
И не только крысы искали в темноте пищу. Голод и жажда творили с людьми страшное. Темнота Нумеры порождала темноту душ, люди набрасывались на мертвецов и грызли их. Когда приходили стражники с водой и факелами, Аземар видел жуткие картины, как будто сцены, запечатленные на стенах церкви, ожили, чтобы наводить страх на людей. Да, здесь был ад, и люди становились в нем демонами.
Когда та женщина сказала: «Пусть он погниет немного», Аземар подумал, что проведет среди этого ужаса день, неделю. Сколько же дней он уже здесь? Он потерял ощущение времени. Только вода, которую приносили снова и снова, и смерть человека у него на руках означали, что он движется от одного мгновения к другому.
Голод сделался невыносимым, и у Аземара начались галлюцинации. Он был в яме с волками, они сидели и смотрели на него немигающими глазами, желтыми, голубыми, иногда пугающе красными. Один волк, кажется, интересовался им больше остальных. Сначала Аземар принял его за языческого идола — нечто подобное темные крестьяне ставят на полях по осени, чтобы отпугивать злых духов: творение из палок и соломы с репами вместо глаз и с зубами из сосновых шишек. Эта морда смотрела на него очень долго, потом начала превращаться в маску, в которых бродячие артисты разыгрывают свои представления: куски меха, соединенные прутьями.
— Чего тебе от меня надо?
Маска ничего не ответила, лишь продолжала наблюдать за ним, выступая из жидкой темноты, как утопленник выпирает из черной воды.
— Чего тебе надо?
Невыносимый голод пожирал сознание Аземара. Он должен поесть. Он должен поесть!
— Ты волк.
От этих слов он вздрогнул. Тьма была непроницаема. Слова были сказаны на языке скандинавов. Это уже не галлюцинация, рядом с ним кто-то живой и настоящий.
— Я человек.
— Ты был человеком. Волк глядит твоими глазами, я уже видел раньше этот взгляд, и надеялся никогда больше его не увидеть.
— Во мне нет волка.
— Тогда зачем ты держишь мертвое тело?
Аземар пошарил в темноте руками. Человек, на котором он лежал, стал совсем холодным.
Аземар зарыдал.
— Я не выживу здесь.
— Ты выживешь, Фенрисульфр. Ты переживешь богов.
— Я слышу угрозу в твоем голосе. Ты пришел убить меня?
— Нет. Судьба, тебе предназначенная, мне не позволит. Я не могу найти воду, не могу найти способ убить тебя.
— Какую воду? Какая мне предначертана судьба?
— Стать моим убийцей.
— Кто ты такой?
— Я — это ты.
Что-то блеснуло, как будто лунный свет заиграл на воде. Аземар заморгал, потер глаза, заставляя себя смотреть. Что это так светится? Человек! Рядом стоял высокий мужчина, высокий мужчина с бледной кожей и копной ярко-рыжих волос. Никакого источника света, кроме его тела, не было. Перед Аземаром, явно не подозревая о видении у себя за спиной, сидел на корточках кто-то еще.
Аземар всмотрелся в человека на корточках. На него смотрело его собственное лицо, только видавшее виды и гораздо худее, чем был он, когда попал в эту темницу.
— Уходи как можно дальше от этого места, — произнес его двойник, — и никогда не возвращайся сюда, как бы сильно тебя ни тянуло.
— Убей меня прямо здесь, — попросил Аземар. — Убей меня!
— Я не могу.
— Почему?
Двойник набросился на Аземара, положил руку ему на грудь, чтобы понять в темноте, где его тело, нашарил его шею. Очень сильные пальцы сжали горло Аземара, однако он не боялся смерти. В этом месте, лежа в собственных испражнениях, искусанный крысами и блохами, с ободранной о жесткий пол кожей, на грани безумия, он был бы рад смерти. Однако она не пришла.
Незнакомец с бледным телом, светящимся в темноте, успокаивающе взмахнул рукой, и пальцы отпустили горло Аземара. Его противник упал назад и сел. Он озирался по сторонам безнадежно, словно слепой. Аземар понимал, что его двойник ничего не видит, несмотря на светящуюся фигуру у него за спиной. А потом он исчез, поглощенный темнотой.
Светящийся человек приблизился к Аземару и заключил его в объятия.
— Кто ты такой? Ангел?
— Нет. Я из тех, кто был раньше.
— Значит, дьявол?
— Дьяволов выдумали люди. Ведь кто такой дьявол, если не ангел, которого люди не одобряют?
— Которого не одобряет Бог. Создатель всего сущего сбросил плохих ангелов с небес, они упали в ад и сделались дьяволами.
Странный человек засмеялся.
— Тогда я дьявол. Но кто тогда ты? Отец всего сущего содрогается, слыша твое имя.
— Это богохульство.
— Это правда, Фенрисульфр.
Аземар знал этот миф. У Локи был сын волк, он вырос таким большим и сильным, что боги обманом схватили и связали его, и он ждет последнего дня, когда разорвет свои путы и пожрет богов. Подобные истории рассказывал Аземару отец — хотя он вполне искренне верил в Христа, легенды его предков были по-прежнему дороги ему. Аземар был близок с отцом. Они обязательно встретятся на небесах.
— Я уже скоро буду рядом с отцом, — проговорил он вслух, — с отцом небесным и со своим земным отцом.
— Я здесь.
— Ты не мой отец.
— Я твой отец и твоя мать.
И вдруг он все понял: слова зашелестели в голове, видения замелькали в сознании. Он был приемышем. Все его братья были рослые и светловолосые, а он — маленький и темный. Они шутили, что мать во время беременности ела слишком много франкской еды, вот он и родился похожим на франка. Только его мать никогда не была им беременна. Видение предстало перед ним: женщина с обожженным лицом прижимает к груди младенца. Его брат — мальчик, которого он называл братом, — лежит в доме совсем больной, готовый скорее отправиться на тот свет, чем в путешествие к новой жизни, в Нейстрию. Женщина с обожженным лицом у двери. Она обещает вылечить мальчика, однако за это придется заплатить: они должны взять в семью ее ребенка и воспитать как своего. Его мать, любившая младшего сына больше всех остальных вместе взятых, сейчас же согласилась. Ее сын поправился, и, поскольку Аземар принес им такую удачу, прибыв в Нейстрию, они постарались пристроить его в монастырь.
— Кем я должен был стать? — спросил Аземар.
— Сынок, тебе предстоят великие дела. Ты должен испить из источника.
— Какого источника?
— Из источника, за глоток из которого мертвый бог отдал свой глаз. Видение за видение, зрение за зрение ради глотка мудрости из источника в центре земли.
— И что скажут мне его воды?
— Этого я не знаю. Знаю только, что ты должен пойти туда, и тогда у нас будет хотя бы шанс избавиться от старого ненавистника.
— Кого?
— Старого Гримнира, повешенного бога, безумного короля Глапсвида, повелителя мертвецов, Одина.
— Я... — Аземару казалось, будто голова его прижата камнем, внутри него разрасталась какая-то тяжесть. Имена Одина приводили его в бешенство, он ненавидел его сильнее, чем слуга Христа может ненавидеть языческого бога. И он не понимал почему. Он рычал и плевался, вскрикивал. И умирающие узники Нумеры вокруг него как будто вторили ему, завывая, сыпля проклятиями и умоляя об освобождении.
Аземар посмотрел в глаза человека, обнимавшего его, в глаза этого бледного, светящегося и прекрасного существа, которое называло его сыном.
— Отец?
— Да...
— Спаси меня, — попросил Аземар.
— Ты такое чудо среди ужаса, Фенрисульфр, я не нужен для твоего спасения. Но послушай, прежде чем ты сможешь пить из источника, ты должен поесть.
Кровь закапала с пальцев странного человека, Аземар лизнул ее, затем укусил руку. Кожа лопнула, и кровь закапала сильнее. И все это время удивительный светящийся человек обнимал Аземара и пел — песня была о любовниках, угодивших в историю, которую рассказывает бог, чтобы ублажить судьбу.
Эта песня пьянила Аземара, переполняла его восторгом, но не была ли то песнь крови, которая призывала его глотать еще и еще? Он сам вцепился пальцами в живот светящегося человека, разорвал его, вытянул кишки, вырвал печень, скользкую, влажную печень, которую жевал и глотал с наслаждением.
— Мама. Папа. Освободи меня.
— Ты свободен.
Пока он ел, песня все звучала.
А потом прекратилась, и Аземар осознал, что давно уже не лежит в объятиях удивительного пришельца, а сам сжимает кого-то в руках. Он выпустил тело, и оно тяжело шлепнулось на пол.
Прекрасная светящаяся фигура исчезла, рядом с ним валялся изодранный труп соседа, погибшего от жажды. Откуда-то просачивался слабый свет. Под дверью наверху лестницы была узкая щель, и сквозь нее проникал слабый свет лампы.
«Вот восходит мое солнце, — подумал он. — Когда же оно закатится?» Слова удивили его. Аземар был простой человек, он всегда говорил простыми словами. Подобные мысли были чужды ему.
Он шевельнул ногой. Его кандалы валялись пустые на полу. Как это получилось? Они не были погнуты или сломаны, но замки были разбиты.
Аземар немного полежал на полу, рыдая, прося Господа простить ему то, что он сотворил. Но теперь его осаждали странные мысли, мысли, которые невозможно выразить словами.
Крики узников больше не тревожили его. Они были... Он попытался подыскать верное слово. Интересными. Интригующими. Ему очень хотелось изучить их поближе, подойти к несчастным и умирающим и... что? Он едва не засмеялся, представив, как тыкается в тела носом. Ему хотелось сделать с ними что-то, узнать о них больше. Это жуткое любопытство настолько шло вразрез со всякой моралью, что его пробрал озноб.
Аземар пополз вперед. Он не был голоден, его не мучила жажда, хотя ему давали так мало воды, а еды не было вовсе, и это показалось ему особенно важным. Он вспомнил человека-волка, того, кто хватал его за горло. «Тот парень мог бы кое-что объяснить мне, он знал, что к чему». Его разум уже не принадлежал Аземару. Их напыщенный аббат мог бы говорить такими словами: «тот парень», «что к чему», — они были отголоском прежней жизни. Его привычные мысли больше не принадлежали ему, они существовали отдельно от его понимания себя самого, и он наблюдал их со стороны. В сознании звенели слова. «Нищий есть безмолвный проповедник, укоряющий нас за грех богатства. Лодырь, кто не работает, — калека, проклятый Господом». Ни сути, ни смысла. Просто слова.
Стена сбоку от него не касалась пола, там была щель — полоса тьмы на фоне тьмы. Человек-волк явно пришел оттуда. Сможет ли он поговорить с ним? Аземар пощупал шею. В том месте, где его хватал двойник, до сих пор болело, однако он нисколько не боялся волкодлака. Удастся ли уйти отсюда? Он подумал, что можно подождать под дверью, пока она откроется, и выскользнуть наружу.
Аземар заплакал. Он снова стал самим собой. «Нет, нет, бежать я не могу». Однако в следующее мгновенье он ощутил себя сильным и гибким, стремительным, как тень летящей птицы. Да он и был тенью, форму которой задает не она сама, а кто-то другой, упрощенным отображением чего-то иного, сложного.
Он заполз в щель под стеной. Там было что-то, ощущалась какая-то глубина. Он потянул носом, вдыхая тяжелый, сырой воздух. За тюремной вонью угадывался какой-то другой запах. Волк. Он был там, внизу, его странный двойник.
Демоны бормочут у него в голове. Что с ним случилось? Кто был тот удивительный человек, навестивший и утешивший его? Почему молодой человек, так похожий на Аземара, хотел, чтобы он бежал подальше отсюда? Он должен получить ответы. Темнота в щели под стеной нисколько не пугала его. Он ощущает запахи, он все чувствует. И Аземар с катился в непроглядную тьму пещеры, желая как-то остудить жар, бушующий у него в голове.
