Глава тридцать девятая
ВЕЧНАЯ ПЕСНЬ
Вода и темнота. Холод и шум. Поющие голоса. Поющие? Жеан ничего не видел. Он был к чему-то привязан, руки крепко стянуты за спиной, а холодная вода доходила до груди. Кто-то рядом с ним пел. Григорианский распев. Слова казались странно приглушенными, и эхо явно отражалось от очень низкого потолка.
Не убоишься ужасов в ночй, стрелы летящей днем,
Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Голос дрожал, не вполне попадал в ноты, однако Жеан понимал, что он принадлежит человеку, певшему в монастырском хоре. Это был псалом. Жеан чувствовал себя так непривычно, что даже не мог сказать, спит он или бодрствует.
— Кто здесь? — спросил Жеан.
Голод мучил его по-прежнему. Он сплюнул. Во рту стоял омерзительный привкус. Отрава. Да, его же отравили. Он вспомнил викингов в «теплом доме». Яд, бывший у них на губах, не убил их, они задохнулись от дыма! Мысль пришла и осталась, словно следы на песке, но в следующий миг их смыло леденящей волной голода.
Один из голосов прервал пение и произнес:
— Брат Павел и брат Симон. А кто ты?
— Брат Жеан из аббатства Сен-Жермен. — Жеану показалось, будто он перекрикивает воющий ветер. Ему было так плохо, что он с трудом соображал.
— Исповедник из Парижа?
— Да.
— Ты пришел, чтобы нас спасти?
— Я не могу вас спасти.
Человек справа от него продолжал петь:
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч
одесную тебя; но к тебе не приблизится.
Только смотреть будешь очами твоими
и видеть возмездие нечестивым.
— Достаточно ли ты силен, брат, чтобы петь? Мы должны продолжать пение. Это бесчестие постигло нас, потому что мы позволили пению умолкнуть.
Жеан был не в силах отвечать. Он пошевелил ногой. Ноги что- то коснулось.
— Нам предстоит умереть, — сказал монах. — Слава Господу, который послал нам мученичество. — Он храбрился, однако голос его дрожал. Жеан понял, что монах замерзает. Жеану и самому было холодно, очень холодно.
— Где мы?
— В самом нижнем подземелье, в колодце Христа.
Песнопение продолжалось:
Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»;
Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.
— А где это?
— Из крипты начинается тоннель. Он спускается сюда, к священному озеру под землей. Северяне рубили нас без жалости. Теперь место осквернено.
Исповедник вновь почувствовал прикосновение, на этот раз к руке. Что-то еще ткнулось ему в ладони. Водоросли? Нет, у него за спиной находился некий массивный предмет. Жеан схватился за него и ощупал. Пальцы прошлись по чему-то твердому и гладкому, по полукругу выступов и впадин. Он разжал руку. То, что касалось его раньше, было волосами, а только что он ощупывал чью-то челюсть.
— Ты можешь двигаться? — спросил Жеан.
— Нет. А ты разве не связан?
— Связан.
— Тогда все бесполезно. Он будет ждать нас. Он хочет, чтобы мы умерли здесь.
Жеан сглотнул комок в горле. Его тоже трясло. Песнопение справа от него оборвалось.
Он подался вперед и закашлялся. У него на шее что-то было. Петля. Жеан попытался освободиться, вертя головой, однако стало только хуже. Теперь удавка затянулась сильнее, не настолько сильно, чтобы задушить или нарушить кровоток, но он сознавал, что дальнейшее сопротивление его убьет.
А затем Жеан увидел свет — огонек, движущийся в их сторону. Свеча. Наверняка кто-то из монахов выжил, наверняка кому-то из викингов надоело ждать, и он пришел сюда. Жеан разглядел место, в которое попал: озеро в природной пещере; своды ее сходились над головой на расстоянии вытянутой руки. Три большие колонны из известняка опускались из-под сводов в воду, и как раз к ним и были привязаны монахи. Монах справа от него пел, выдавливая из себя слова псалма. Слева пел еще один, толстый. Оба монаха стучали зубами и тряслись от холода.
Вокруг них плавали или покачивались в воде мертвые тела, бледные, словно дохлая рыба в пруду, а телесные выделения, кровь, кал и моча, исторгнутые ими в момент смерти, превратили воды в вонючее болото. Монахи были убиты, в том не было сомнений — кто мечом, кто удавкой, затянутой тройным узлом.
Ворон опустил свечу на берег озерца.
— Простите, — сказал он. — Этот ужас... он необходим.
— Нечестивец, — произнес Жеан, — чернокнижник, ведьмак... — Веревка впивалась в шею, грозя задушить его. — Я тебя не боюсь!
Ворон улыбнулся ему, но в его глазах не было радости.
— Бог хочет не твоего страха. Он ждет страха от меня. Все это... — он подыскивал слово, но так и не нашел, поэтому повторил слово Жеана, — нечестие — вовсе не мой выбор. Ты ведь не думаешь, что я, словно какой-нибудь римлянин, упиваюсь чужими мучениями.
Жеан попытался ответить, но только закашлялся.
Ворон продолжал:
— Мы оба получим то, к чему стремимся, монах. Я получу видение, а ты станешь мучеником. Когда тебя найдут, то постараются увековечить твою смерть всеми возможными способами. Паломники будут носить твои изображения.
— Я...
Жеан не мог говорить.
Ворон присел у кромки воды. Он принялся раскачиваться взад- вперед, затянув песнопение, совершенно не похожее на псалмы монахов. Звуки были зычные, гортанные, они то набегали друг на друга, то замирали, пускались вскачь и спотыкались в головокружительном северном напеве.
Фенрисульфр,
Прикованный и связанный,
Волк, прожорливый убийца,
Забота и гибель богов,
Я страдаю, как ты страдал.
За боль мою
Мне видение,
За страх мой
Предсказание...
Речитатив все длился и длился, песнопение заглушало его. Монах справа от Жеана лишился чувств, и песнь подхватил второй. Псалмы непрерывно звучали в этом месте на протяжении четырех веков. «Для чего же? — подумал Жеан. — Чтобы держать в узде этот ужас». Может быть, здешняя нечисть так долго оставалась без корма, потому что монахи несли непрестанную стражу?
От холода немело тело, от пения голова у Жеана стала похожа на перезрелую смокву и была готова лопнуть. «Ты знаешь, что они со мной сделали? Знаешь, что они сделали?» У него в ушах звучал голос, полный гнева и ненависти. Он оказался в ином месте. Точнее, место было то же самое, однако оно изменилось. Водоем исчез. Пещера стала сухой, более того — жаркой. В ноздрях щипало, а язык был словно присыпан песком. Справа от него обвивался вокруг колонны громадный змей — золотистый, красный, зеленый; у него из пасти капал яд. Он прополз у Жеана над головой, обернулся вокруг колонны, к которой тот был привязан, и переполз на колонну слева от него. А под левой колонной, привязанный точно так же, стоял странного вида человек.
Рослый и бледнокожий, с копной невероятно ярких рыжих волос, он закричал, когда змей капнул ядом ему на лицо. Кожа облезала до мяса там, куда падал жгучий яд, волосы сбились в колтуны, глаза были налиты кровью, а губы почернели и запеклись. Кислотный пар валил от тела, которое иссушал змеиный яд.
— Ты не освободишь меня, сынок? — Он умолял, крича и рыдая.
— Я тоже привязан. — В голове у Жеана внезапно прояснилось.
— Они связали тебя так же, как и меня, боги тьмы и смерти.
— Мы можем освободиться?
— Мы освободимся. Это было предсказано.
— Где же Ворон? Где эта тварь?! — прокричал Жеан.
— Ушел.
— Он заслуживает смерти.
— Он сам слуга смерти. Он служит богу в петле.
Первый раз в жизни Жеан испытал страх. Человек перед ним нестерпимо страдал, однако от одного его присутствия воздух как будто сгущался. Ужасная мысль посетила Жеана: это же ад! Гордыня подвела его, и его отправили в озеро огня.
— Ты дьявол, — проговорил он, — а это ад.
— Ад боится тебя, Фенрисульфр. Его залы содрогаются, заслышав твой голос.
— Почему ты называешь меня так? — Имя отдавалось в голове, словно гул большого колокола.
— Потому что так тебя зовут.
— Выпусти меня отсюда, демон.
— И ты станешь свободным?
— Я стану свободным.
— Тогда беги на свободу.
Внезапно Жеан снова начал задыхаться и тонуть, оказавшись в озере. Кто-то был рядом с ним в темноте, его огромная голова покачивалась рядом, дыхание опалило кожу, чудовищный вой боли и тоски, вырывающийся из его глотки, грозил оглушить навсегда. Волк был рядом с ним, привязанный к камню тонкими, но надежными путами. Его боль затопила Жеана, и он больше уже не был самим собой, он был этим волком, который пытался подняться, пытался снова дышать, жестоко стиснутый злобными путами, врезающимися в тело. Жеан порвал веревку, которой были стянуты за спиной руки, дернул петлю на шее, превращая веревку в ошметки.
Кто-то рядом с ним испускал дух. Усталое сердце билось все медленнее, вены и мышцы сжимались, неглубокое холодеющее дыхание отдавалось у него в голове. Тело среагировало само, и Жеан рванулся по воде, чтобы упиться восхитительным ритмом смерти, вобрать его в себя и выразить так, как танцор выражает музыку.
Раздался дикий крик. Он прозвучал так близко, что сначала Жеан решил, будто это он сам кричит. Но нет. Это кричал человек, привязанный к каменной колонне, человек, умирающий под пальцами и зубами Жеана. Новый крик, новый вой. Второй монах вопил, уговаривая его перестать. Жеан шагнул к нему и заставил умолкнуть.
Когда он затих, Жеан немного полежал в воде, среди трупов, сам подобный трупу. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал. Он не задавал вопросов и не рассуждал, когда бледное дитя взяло его за руку и повело прочь от озера.
