Глава 7
ЧТО ЖЕ БЫЛО ПОТЕРЯНО
Красоты летнего дня переполняли его восторгом, фьорд сверкал под солнцем так, что было больно глазам, луговые цветы прямо пламенели в траве. С другой стороны холма его звал рослый мужчина:
— Вали! Вали! Где ты? Ах ты, негодяй!
— Он собирался вместе со мной охотиться на птиц, а сам даже не может меня найти, — заметил Вали, наблюдая за мужчиной из впадины между холмами.
Ему было около тринадцати лет: он уже был готов отправиться в свой первый поход, однако еще не лишился способности смеяться, словно ребенок.
— Тебя побьют, — сказала девочка, лежавшая рядом с ним.
Она была того же возраста, в длинном платье, со светлой кожей, золотистыми косами, украшенными гребнем из моржовой кости. Рядом с ней стояла корзина с травами, которые она собрала по просьбе матери.
— Дело того стоит, — сказал Вали и поцеловал девочку. Это был его первый поцелуй, и он просто ткнулся губами ей в щеку.
— Оставь меня! — возмутилась Адисла, поднимаясь. — Браги! Браги! Он здесь!
Рослый охотник подбежал к ним.
— Князь Вали, — заговорил он, — сколько же ты доставляешь мне хлопот! Где твое копье? Где твой лук?
— Я уверен, они где-то здесь, — ответил Вали. — Я бросил их на берегу, когда увидел Адислу.
Браги, покрытый шрамами опытный воин лет тридцати пяти, только покачал головой.
— Оружие всегда должно быть при тебе, ты ведь знаешь. Когда придет время отправляться в поход, а это случится уже очень скоро, как ты будешь себя вести? Бросишь щит и меч, завидев смазливую девчонку?
— Скорее всего, он так и сделает, — вставила Адисла.
— А ты, девица, держи рот на замке. Только погляди на себя — белокожая, словно княжеская дочка! По крестьянской девушке вроде тебя сразу должно быть видно, что она трудится в поте лица.
— Разговаривать с тобой такой тяжкий труд, что я могу вовсе не работать до конца своих дней, — огрызнулась Адисла.
— Ну, хватит с меня! — сказал Браги. — Я все расскажу твоей матери.
Девушка пожала плечами, словно говоря «дело хозяйское».
Браги нацелил на нее палец.
— Я не шучу! — продолжал он. — Это ты виновата в том, что с ним происходит. До того, как он перестал бывать у конунга и стал якшаться с крестьянскими дочками, он подавал большие надежды по военной части. А теперь его оружие валяется неизвестно где, а сам он целыми днями просиживает в доме твоей матери, убивая время за играми и болтовней. Сын Аудуна Белого Волка бьет баклуши!
Вали усмехнулся. Его всегда забавляло это выражение. Интересно, те, кто их бьет, действительно кого-то бьют? Если да, то это не о нем. Но если это означает наслаждаться теплом очага рядом с Адислой и слушать рассказы крестьян, тогда все верно, он бьет баклуши.
— Я его не привораживала, — сказала Адисла.
— Пусть так, — согласился Браги, — но результат все равно тот же. Пошли, я буду говорить с твоей матерью.
Идти вверх по склону к дому Адислы было непросто, особенно под палящим солнцем. Браги заставил Вали тащить оба заплечных мешка и все оружие в наказание за то, что мальчик сбежал с охоты, но когда увидел, что юный князь запросто справляется, то положил в мешки еще несколько камней.
Мать Адислы звали Дизой, она была известной целительницей, имела хозяйство рядом с Эйкундом — растущим приморским селением в Рогаланде, земле ригиров. Пока Вали жил здесь, селение разрослось с восьми до двенадцати домов и считалось весьма крупным. Вали еще пять лет назад отправил в Эйкунд отец, Волк Аудун, чтобы закрепить перемирие между хордами и ригирами и положить конец кровопролитной войне.
Браги отправили с сыном конунга, он обучал его охотиться и обращаться с мечом, однако уже довольно скоро выяснилось, что старый воин и наследник конунга совершенно не подходят друг другу по характеру. Примирялись они только тогда, когда выходили на маленькой лодке Вали в море, чтобы охотиться на морских котиков и ловить рыбу. Во время таких вылазок они почти не разговаривали. Вали полностью отдавался ощущениям, наслаждаясь великолепием солнца и воды, восхищаясь резвым ходом лодки, которая двигалась вместе с ветром, словно живое существо. Браги же молчал, потому что твердо верил, будто болтовня отпугивает рыбу.
Когда они подошли к дому, похожему всего лишь на большой сарай, Вали основательно вспотел. Он радовался, что лето в разгаре и время сейчас почти не имеет значения: ночь — просто серебристая полоска в светлом полотнище дня. Хотя уже было довольно поздно, солнце все еще стояло высоко, и в реке, протекавшей между домами, до сих пор купались люди — ригиры всегда купаются по субботам. Как только представится возможность, он тоже пойдет к реке.
Вали рассмеялся, вспомнив о своем первом знакомстве с Адислой. Он пробыл в Эйкунде всего неделю, когда услышал, как все обсуждают одно событие. Девчонка нырнула на дно реки и не всплывала, пока мать не бросилась в воду, чтобы ее спасти. И тогда Адисла с диким хохотом вынырнула у нее за спиной. Еще в те времена, пять лет назад, никто не плавал лучше Адислы. Братья прозвали ее Тюленихой, это было первое прозвище из множества имен, которыми они награждали сестру, и далеко не все из них льстили ее самолюбию. Тюленей местные называли еще и морскими собаками, поэтому Адислу стали называть Гармом, в честь пса, обитающего в Хеле, и когда Диза возмутилась из-за этого, переименовали просто в Моську. Вали и сам иногда величал ее так, бывая у них в гостях, однако, оставаясь с девочкой наедине, всегда звал ее настоящим именем.
Вали любил этот дом: из отверстия в крыше выходит дым, неся с собой запахи обеда, цыплята путаются под ногами, собаки выскакивают навстречу, чтобы приветствовать его.
Его поселили в большом зале конунга Двоеборода, который был выстроен прямо на берегу, рядом с причалом, однако с самого приезда в Рогаланд Вали только здесь чувствовал себя как дома и проводил у матушки Дизы не меньше времени, чем при дворе.
— Добрый день, матушка! — прокричал Вали, и женщина, которая снимала сохнувшие под крышей дома пучки целебных трав, обернулась к ним.
— Что, как всегда, веселились? — произнесла Диза.
В отличие от дочери, она была смуглой, словно подгоревшая овсяная лепешка. Она перестала пользоваться снадобьями, помогающими сохранить красоту и белую кожу, примерно в то время, когда перестала заботиться о том, нравится ли она мужчинам. Диза развелась с мужем, и, поскольку он постоянно колотил жену, собрание решило, что его хозяйство достанется ей. Сам он погиб через год, отправившись в набег с намерением снова разбогатеть, и Дизу известие о его смерти нисколько не огорчило. Теперь она стала полноправной хозяйкой в доме, где всегда было полно народу: и ее собственных детей, и гостей.
Летними вечерами Вали просиживал во дворе с Адислой и ее родственниками; они играли в тавлеи или «королевский стол», рассказывали и слушали истории, угощались несравненной стряпней Дизы. Иногда юный князь умудрялся здесь даже учиться. У Дизы был единственный раб, старик Барт, захваченный во время стычки с данами. Вали был очарован его языком, он старался овладеть им и подолгу беседовал с рабом о его родине и датских традициях. Барт успел побывать в рабстве и в Дании и, как оказалось, считал Дизу куда лучшей хозяйкой, чем датского ярла, на которого работал раньше.
Зимой все набивались в тесный дымный домишко, ели печеные коренья, соленую рыбу и хохотали до упаду. Братья Адислы, в особенности Лейкр и самый младший, Манни, обожали сына конунга и были его постоянными товарищами по охоте, играм и разговорам.
— Матушка Диза, — начал Браги, — я должен поговорить с тобой о твоей дочери.
— В самом деле?
— Я хочу, чтобы ты запретила ей видеться с князем.
— У меня нет привычки запрещать что-либо своим детям, — ответила Диза, — но я с ней поговорю.
— Она уже не ребенок, ей не меньше тринадцати. Некоторые ее ровесницы уже год как замужем.
— А в чем, собственно, дело?
Браги всплеснул руками и зашипел сквозь зубы, словно внутри него все это время бурлил котел, который наконец-то перекипел и выплеснулся через край. Однако воин постарался взять себя в руки и говорить вежливо, сдерживая эмоции и подбирая самые деликатные слова, чтобы подчеркнуть разницу между собой и этими крестьянами.
— Дело вот в чем. Я принес клятву верности конунгу Аудуну Белому Волку. Я участвовал в двадцати трех набегах. Я стоял рядом с конунгом, когда мы сошлись с гаутами в Орестронде, готовые к гибели, потому что врагов было неизмеримо больше. Вместе с нашим бесстрашным правителем я прорвался через два десятка врагов, и океан сделался красным, пока мы прокладывали путь к кораблям…
Диза подавила улыбку. Вали, стоя у Браги за спиной, в лицах изображал его рассказ. Он слышал эту историю сотни раз и в сотне вариаций: Браги хвастался подвигом в пиршественном зале, почти шепотом говорил о нем у костра, кричал Вали в лицо, приводя пример, на который надо равняться. Вали знал историю наизусть.
— Я воин, я был рад и польщен такой честью, когда конунг выбрал меня телохранителем и наставником своего сына. Однако оказалось, что это тяжкая ноша, которая с каждым днем становится только тяжелее. Да, тяжелее. Я чувствую себя Локи, привязанным к скале, и мои глаза застилает яд. Этот парень неуправляем, и виной тому твоя дочь.
— Как это?
— Я проклинаю тот день, когда он увидел ее. Сначала то была невинная детская дружба, но весь последний год князь не находит времени ни на охоту, ни на упражнения с мечом. Его отец, хотя это и странно, позволил ему помогать кузнецу, чтобы мальчик узнал об оружии все, начиная с того момента, когда кусок руды извлекают из земли, и заканчивая тем, как острый клинок превращает в щепы вражеский щит. Но он не ходит и в кузницу. Он не бывает на советах, где Двоебород должен учить его править людьми. Его нет на месте, когда я зову его упражняться с мечом или копьем. Его нет нигде, матушка Диза, он вечно там, где твоя дочь, и это выводит меня из себя!
Диза пожала плечами в точности так, как недавно пожимала ее дочь.
— Я не могу указывать дочери, с кем ей можно встречаться, а с кем нет. Все равно из этой дружбы ничего не выйдет, он ведь уже помолвлен, верно?
— Только меня не спросили, — вставил Вали.
Браги бросил на него взгляд, каким, должно быть, одаривал тех гаутов, через которых прорубался к кораблям.
— Он помолвлен с дочерью Двоеборода, — повторила Диза, как будто подводя под спором черту.
— И то, что я не хочу на ней жениться, кажется, нисколько не влияет на уговор, — заметил Вали.
— Нисколько, — подтвердил Браги, — вовсе не влияет. Сударыня, матушка Диза, необходимо положить конец дружбе князя с твоей дочерью.
Диза только развела руками.
— И чего ты хочешь от меня? Он ходит к нам с самого детства.
— Но он уже не ребенок. Как ты думаешь, что скажет конунг, если у этой связи будут последствия?
— Он ни разу меня не трогал! — вспылила Адисла.
— Это не значит, что ему не хочется, — возразил Браги. — Послушай, матушка Диза, запрети им видеться. Если ты этого не сделаешь, я попрошу конунга.
Теперь нахмурилась матушка Диза.
— Все, что я должна конунгу, — часть дохода и сыновей в случае войны. Я не приносила ему клятвы верности, он не имеет права приказывать и запугивать меня. Его не касается, с кем я дружу.
— Конунга касаются все дела.
Диза сняла последний пучок травы и вытерла руки о передник.
— Ничего подобного. По закону он не имеет права вмешиваться в жизнь свободных людей. Он не станет указывать моим детям, с кем им дружить.
— Они уже не дети, матушка. Вали тринадцатилетний мужчина, скоро он сам станет полноправным правителем.
— В таком случае, кто имеет право указывать ему? — спросила Диза.
Браги зарычал, схватил свое оружие и пошел вниз по склону.
Пожилой воин всегда служил Вали объектом для насмешек, но на следующей неделе, во время своего первого набега, юный князь был рад тому, что Браги рядом с ним.
