Сегодня на этом участке относительное затишье. Минометный обстрел и артиллерийские дуэли не в счет, поэтому можно свободно пробраться к танкистам, сидящим в засадах и караулящим подступы к развилке двух важных дорог. Эта развилка в течение десяти дней была объектом самых яростных атак немцев. Тропинка ведет к желтеющему полю густой ржи через огороды, на которых уже зреют огурцы, через чащу подсолнухов. Кажется, вот-вот раздвинутся стебли, и выйдет рачительная хозяйка в белом платочке и цветастом сарафане, склонится к грядкам и продолжит свою спокойную привычную работу. Но тропа обрывается — и мирный мираж мгновенно исчезает. Впереди открываются несколько гектаров обугленной, испепеленной, измордованной земли. Десять дней назад на этом месте стояла деревушка с поэтическим именем Зоренские Дворы.

Гитлеровцы обрабатывали бомбами этот клочок земли с особенным упорством. Им казалось: стоит снести несчастную деревушку с лица земли — и сразу откроется выход к перекрестку. Но вот деревушки нет, а немцы сегодня дальше отсюда, чем вчера и позавчера. Сколько они сбросили бомб? Сначала я пробовал считать воронки, дошел до ста, сбился и махнул рукой. От края одной воронки до другой три-пять метров. Тянутся они сплошной чередой во все стороны далеко-далеко. Домов нет — ни одного дома, только кое-где обломки печей и разбитый в щепы нехитрый крестьянский скарб, измочаленные самодельные куклы, пробитые осколками буквари. На задах деревни — убитая лошадь, запряженная в плуг, блестящее лезвие которого еще не успела тронуть ржавчина. Мертвых людей успели похоронить, но на земле там и сям сохранились страшные багровые пятна. бойцы в черных танкистских шлемах, проходящие мертвой улицей, замедляют шаг у этих пятен, и на лица их ложится отпечатком лютое желание мести.

Если по этой деревне пройти еще несколько шагов, то при большом напряжении зрения можно различить едва-едва выглядывающие изо ржи длинноствольные башни мощных советских танков. Они разбросаны по полю и тщательно замаскированы. Там, еще дальше, впереди, лежит пехота. Она готова принять в любую минуту удар немецких танков, но если фашистским машинам удастся перевалить через вон ту высотку, орудия наших танков немедленно заговорят, и горе тому немцу, который выскочит на гребень, — эти орудия никогда не дают промаха.

В ближайшие часы как будто бы массированных танковых атак ждать нельзя, поэтому танкисты разрешили себе, оставив стрелков в башнях, вылезти из машин и расположиться рядом с нами во ржи — натренированным экипажам требуется всего несколько секунд, чтобы занять свои места и открыть огонь.

Наслаждаясь короткой передышкой, они предаются мирным занятиям: штопают комбинезоны, пишут письма и читают газеты, которые сегодня, как и всегда, с умилительной аккуратностью доставил старший сержант Курилов. Интересно в этом кромешном аду прочитать, что в Москве сегодня идет балет «Дон Кихот», что где-то выпустили новый пассажирский паровоз, начали уборку хлеба, построили новую фабрику. Рослый парень в комбинезоне с обильными следами масла, видать механик, громко и раздельно читает заметку за заметкой. Его товарищи слушают, занимаясь своими делами; один мудрит над какой-то схемой — наверно, это командир, другой стругает ножом зачем-то понадобившуюся ему палочку, третий возится в башне, время от времени высовывая оттуда свой перепачканный в копоти нос.

Эти люди воюют уже вторую декаду. Они поднялись по тревоге еще вечером 5 июля, оставив свой чудесный лесной лагерь у озера, и совершили быстрый удачный бросок к переднему краю. С тех пор танкисты непрерывно в боях; их танки несут на себе следы жарких схваток — на башнях резкие царапины, ямки от бронебойных снарядов, кое-где сорваны крылья, заменены катки, гусеницы и приборы. Многие танкисты выбыли из строя, но всякий раз на место выбывших становились их товарищи, раненые машины уходили в ремонт и на следующий же день возвращались. И вот танк снова на рубеже, снова в бою.

Первой ротой сейчас командует лейтенант Лазейкин, совсем еще молодой человек, русый, кареглазый, веснушчатый, с непокорным вихром, вылезающим из-под пилотки, — жарко в июле носить тяжелый шлем! Мы встречались с ним и его славными ребятами всего десять дней назад, когда их полк стоял в том самом лесном лагере на берегу озера. Тогда на фронте царила тишина, но все знали, что это затишье перед бурей, и нетерпеливо ждали разрядки, а пока что учились, читали, гуляли у озера, играли на трофейном аккордеоне, пели песенку: «Эх, как бы дожить бы до свадьбы, женитьбы», — и втихомолку мечтали стать героями.

— Помните, товарищ Лазейкин, об этом? — спросил я.

Лейтенант улыбается. Еще бы! Это были вполне реальные мечты… Недаром люди так долго учились, недаром прошли такую большую школу жизни за эти два года, недаром их воспитывали командиры с огромным боевым опытом. И вот в первых же боях люди действительно показали себя героями.

Нам уже рассказывали, что лейтенант Лазейкин со своим танковым взводом — ротой он командует всего несколько дней — успел в первые же дни боев уничтожить 15 немецких танков. На его собственном счету три «тигра», четыре немецких средних танка, самоходная пушка и шесть автомобилей. Расчетливый и хитрый командир, Лазейкин все время действовал методом подвижных засад; именно поэтому он добился таких поразительных результатов и при этом сумел сохранить свою машину. Как обычно бывает в таких случаях, Лазейкин крайне скупо и конспективно рассказывает о своих победах:

— Ну что ж, поднялись по тревоге вечером пятого. Через восемь минут рота ушла на исходные рубежи. Шли ночью, отставших не было. Позиции заняли в лощине, замаскировались, ждем. Мой взвод впереди. Задача — встретить огнем подход немецких танков к деревне. К вечеру показались «тигры». Порядочно их там было. С ними самоходные пушки — танкисты их «змеями» зовут, еще средние танки. В общем — всего до дьявола… Машин шестьдесят! Ну и дали им огонька!.. Постреляли, постреляли — они и ушли. Ничего тут такого интересного не было.

— Но позвольте, ведь у вас только взвод был?

— Ну да, три машины.

— Три против шестидесяти?

— Ну, а что же тут такого? На то мы и в засаде сидели! Вот пойди сюда эсэс сейчас — разве он поймет, сколько тут у меня машин во ржи? Дашь отсюда, сменишь позицию, дашь оттуда, потом оттуда — у него и шерсть дыбом встанет. Подумает, тут нас целая бригада во ржи. Ну вот… А на следующий день, конечно, дела пошли веселее. Тут мы их с фланга били, а «тигра» бить с фланга — самое интересное занятие…

Лазейкин загорелся, в его острых карих глазах блеснул азарт. Теперь он говорил горячо. В нем проснулось профессиональное чувство танкиста, который всегда говорит о машинах противника, как о звере, на которого он охотится.

— Наша рота заняла рубеж на левом фланге высоты. Мы закопались и замаскировались. Ждем… Так и есть! Ползут. Мы насчитали там штук шестнадцать машин, врать не буду. Сколько среди них «тигров» — не помню, но все-таки они были у них. До них километра полтора. Они нас, конечно, не видят. Бить удобно — целься только поточнее. Открываем огонь… Первым снарядом на таком расстоянии, понятно, попасть трудно, да и вторым и третьим. Ну, я все же четвертым угодил ему в борт и зажег. Что я тут чувствовал — расписывать не буду, сами поймете: не простое это дело — «тигра» убить! Тут и мои товарищи огонь вели. Пока немцы разобрались, откуда огонь, мы тут пять тяжелых машин и подожгли, Остальные — обратно…

Лазейкин перевел дух, словно выполнил большую физическую работу. Воспоминания явственно вставали перед ним, и он как бы заново переживал этот бой.

— Ну вот, сидим мы тихо все — вот как сейчас. Но понимаем, что этим дело не кончено: эсэс упрям, он никогда с одного раза свой план не бросит. Прошло минут сорок. Слышим — опять едет. Ну, снаряды у нас были, значит, думаем, дадим им «дрозда». Смотрим — выползают сразу штук шестьдесят, голубчики. Ползут, конечно, вслепую, они еще не знают точно, где мы сидим. Впереди «тигры», а у них, надо вам сказать, такая тактика: «тигры» лезут вперед и ждут, чтобы мы огонь по ним открыли. У кого нервишки послабее, пульнет с дальней дистанции, они засекут вспышку — и, будь здоров, прощайся со своей машиной: ведь у «тигра» пушка дальнобойная и меткая. Ну, мы не из пугливых, выждали момент, а потом как дали, как дали огонька кто сколько мог! Немцы сейчас же авиацию вызвали. Налетели самолеты, как осы. Сыплют бомбы, словно из мешка, а куда — не видят. В общем тут было дело… Мне после этого боя засчитали одного «тигра» и два средних танка, остальные ребята тоже немало набили.

Так, перебирая в памяти бой за боем, Лазейкин пересчитал все машины, подбитые им. Его товарищи, участвовавшие в этих боях, внимательно слушали рассказ, вставляли свои реплики, замечания, и перед нами вставала все более полная картина сражений полка. Именно метод засад и подвижных маневренных групп, родившийся без малого два года назад в боях под Орлом, когда легендарная бригада Катукова сдержала натиск танковой армии Гудериана, во многом решил успех нынешних оборонительных боев на Белгородском направлении. Действуя дружно и дисциплинированно, маневрируя смело и быстро, небольшие танковые подразделения успешно противостояли подчас целым танковым дивизиям, развертывавшим в боевой порядок одновременно на узком участке до 200 танков.

Лазейкин в течение нескольких дней уничтожил пять «тигров» исключительно действиями из засад. Машина лейтенанта Грачева — «старушка», как с любовью называет ее водитель Бубенко: она участвовала еще в зимних боях, и корпус ее носит на себе бесчисленные почетные шрамы, — тоже успела подбить два «тигра» и один средний танк и тоже благодаря умелому маневрированию в засадах осталась цела. Сейчас она стоит в засаде рядом с машиной Лазейкина. Тем же методом поражали немецкие танки и десятки других экипажей.

Какие же новые тактические особенности и приемы немцев должен учитывать танкист, впервые вступающий в бой нынешним летом? Чему научил Лазейкина и его товарищей опыт десятидневных боев? На эту тему танкисты говорят охотнее, чем о подвигах. И когда слушаешь их, снова испытываешь ощущение, что война давно перестала для них быть чрезвычайным явлением, что за эти два с лишним года они стали настоящими профессионалами военного дела и всякие следы их прежних гражданских специальностей стерлись в войне. Они толкуют о боях так, как, скажем, инженеры толкуют о производстве.

Главное для танкиста, действующего из засады, — выдержка, точность, умение нанести удар наверняка. И Лазейкин, и Грачев, и другие танкисты, отличившиеся в эти дни, единодушно говорят: лучше подпустить «тигра» поближе, но зато влепить снаряд в его шкуру точно. Ударил — немедленно меняй позицию: только отъедешь — на старом месте разорвется снаряд. Ведь противник тоже не глуп, и он внимательно следит за вспышками. С нового места снова бей!..

Исключительное значение имеет маскировка, и притом умелая маскировка. Грош цена тому танкисту, который, навалив на машину ворох сена или веток, успокаивается и думает, что его машина уже в безопасности! Лазейкин и его друзья маскируют машины так: каждое деревцо, если машина стоит в лесу, вкопано в землю, каждая ветка — свежая, подобрана в тон по цвету окружающих деревьев. Стоит машина на поле, и здесь маскировка делается в тон растительности. Если, скажем, стоит танк среди кустиков полыни, то и на броне его немедленно «вырастает» целая плантация темно-зеленой полыни. Станет танк в рожь — он немедленно закопается так, чтобы только оставался обзор для обстрела, а сверху наденет желтый венок из колосьев.

— В общем тут художником надо быть, — сказал, посмеиваясь, башенный стрелок Плоскачев. — Наши хлопцы — артисты по этому делу.

Много толковали танкисты о том, как важно бдительное наблюдение из засады. Немецкие танкисты часто хитрят, пускаются на разные уловки, лишь бы обмануть нас. Бывают такие, к примеру, случаи: выползает на гребень высотки десяток «тигров» и останавливается, вызывая на себя огонь. Наши танки и артиллерия начинают бить по ним, а в это время один из «тигров» под шумок сползает в лощинку, пользуясь тем, что все внимание приковано к основной группе, и подкрадывается к танкам, находящимся в засаде, чтобы нанести им коварный удар с тыла или фланга.

И решающее значение, конечно, имеет для танкиста то, что он должен артистически владеть искусством стрельбы, чтобы ни один снаряд не прошел мимо цели. Выстрелить наугад или промедлить с установкой прицела — значит подставить под удар собственную голову. Надо уметь метко бить и с места, и с ходу, и днем, и в сумерки. Бывалые танкисты советуют заранее ставить наиболее вероятный прицел 900—1 000 метров, а затем при приближении немецких танков регулировать по высоте; больше дистанция — целься по башне, меньше дистанция — целься под брюхо. Такой способ облегчает молодому, необстрелянному танкисту работу в решающие минуты боя.

Мы долго толковали с Лазейкиным и его товарищами. Речь шла о многих предметах, и порой забывалось, что, в сущности, в любую минуту эта короткая передышка может оборваться, и тогда танки, которые выглядят весьма мирно в своих нарядах из колосьев, снова заговорят убедительным языком войны. Танкисты были настроены очень добродушно, они вспоминали о Москве, интересовались положением дел в Сицилии, снова и снова просили перечесть вслух оперативную сводку Совинформбюро о боях севернее и восточнее Орла. Но в башнях дежурили стрелки, и сами командиры неизменно сидели лицом к противнику независимо от того, чем они были заняты и о чем шел разговор. Когда же мины начинали падать чаще, чем обычно, и где-то вдалеке взвывали моторы машин, на веснушчатое лицо Лазейкина ложилась легкая тень, и он еще пристальнее начинал всматриваться в горизонт.

Но фронт по-прежнему сохранял спокойствие. Избитые и окровавленные «тигры» где-то в своих берлогах зализывали раны, опасливо озираясь в сторону неприметной с виду, пустынной улицы, окаймленной двумя рядами разрушенных печей и цветущих палисадников. Невидимые танкисты, невидимые стрелки противотанковых ружей, невидимые артиллеристы и невидимая труженица полей — пехота продолжали бодрствовать, продолжали пребывать в постоянной «готовности номер один». Пахло пеплом и горелым мясом, но постепенно над всеми запахами вновь забирал силу все тот же здоровый и крепкий дух летнего цветения. Медвяные травы густо наступали на разбомбленную деревню, маки тянули к солнцу свои красные, белые и лиловые чашечки, наливались соками широкие диски подсолнуха. Земля, обильно напоенная дождем и кровью, торопливо гнала вверх молодые побеги. Может быть, снова и снова война растопчет их, но даже «тиграм» не под силу остановить, оборвать жизнь!