Девятый день подряд сводки лаконично сообщают, что на Белгородском направлении продолжаются упорные, ожесточенные бои. Девятый день сотни тысяч людей и многие тысячи боевых машин, столкнувшихся грудь с грудью, броня с броней, ведут ни с чем не сравнимый бой. Стонет металл, дрожит земля, плачет небо, и только наши люди с сухими, воспаленными глазами, с запекшимися губами, крепко стиснув зубы, выдерживают пробу времени и тяжести, сохраняют присутствие духа и силы. Чем труднее, тем злее; чем злее, тем активнее — этот закон гвардейцев сейчас все чаще применяется на переднем крае.

Вначале немцы полагали, что им удастся повторить и на этот раз маневр, который выручал их и в 1939, и в 1940, и в 1941, и даже частично в 1942 году, — таранным ударом сразу вспороть оборону противника и устремиться в глубину. Правда, год от году их оперативные замыслы мельчают. И если в позапрошлом году Гитлер приказывал захватить Москву, а в прошлом — Баку, то на этот раз в своем приказе он, как показывают пленные, поставил войскам задачу овладеть в конечном итоге лишь Курском, к которому его танковые колонны должны были, по всем расчетам германского штаба, выйти с севера и с юга одновременно 7 июля. Но все же немцы рассчитывали на успех, и наступление их было начато с полным напряжением всех сил. В первые дни они отсчитывали пройденный путь километрами, затем сотнями метров, десятками, и, наконец, считать стало вовсе нечего, а кое-где пришлось начать счет в обратном порядке: решительные контратаки советских танков делают свое дело.

Вчера один артиллерист, в прошлом студент математического факультета, культурнейший юноша, таскающий в своей полевой сумке испещренный сложными выкладками конспект своей кандидатской работы, задуманной в канун войны, сказал мне, вытирая пот с загорелого лица: «Вы знаете, когда я в эти бессонные ночи оцениваю все то, чему мы с нами являемся свидетелями, мне вспоминается формула пружины — отличная, закаленная пружина установлена на прочной основе. И чем сильнее давление, которое она принимает на себя, тем мощнее ее ответная сила. Гитлеровцы забывают о многих элементарных формулах, ведь они дикие существа. Забывают они и формулу пружины».

Артиллерист нашел удачное сравнение. Пружина, которую нажала мохнатая лапа немецкого «тигра», сулит ему горе. Он чует это и не смеет снять лапу, хотя она дрожит уже от непосильного напряжения. Немец не волшебник, и ему не дано делать танки из глины и воздуха, а настоящие железные танки горят и горят. Тают, словно воск, и пехотные дивизии. Достаточно сказать, что 332-я дивизия, прибывшая еще 28 февраля с берегов Ла-Манша в Киев, но только на этих днях введенная в бой, буквально в течение считанных часов сократилась в объеме на две трети и потеряла почти весь свой командный состав во главе с командиром генерал-майором Шеффером, который подорвался на русской мине. И хотя сегодня, как и позавчера, немцы упорно бросались в атаки, теряя новые и новые полки, им не удалось и на волосок приблизиться к осуществлению приказа Гитлера.

Только что мы проехали по нескольким деревням, на которых немцы пытались выместить злобу за свои неудачи. Вознесеновка, Зоренские Дворы, Кривцово, Прохоровка — все их, конечно, не перечесть, но каждое из этих имен когда-нибудь будет поставлено в счет нынешним работникам германского генерального штаба: здесь не было воинских частей, не было военных объектов, немцы отлично видели, куда падают их бомбы, и это нельзя назвать случайной ошибкой, — сотни самолетовылетов сделали немецкие летчики только ради того, чтобы сделать еще несколько сот деревенских ребятишек сиротами, лишить еще несколько тысяч русских крестьянских семей крова.

Это ярость, слепая ярость дикого зверя, раненного едва ли не смертельно.

Еще дымятся пепелища, еще не убраны многие трупы, лежат у колодца простреленные ведра, с которыми девушка шла за водой, мычит раненый теленок, которого отпаивает молоком пионерка в красном галстучке. Идут мимо усталые и запыленные стрелки, проезжают на быстроходных вездеходах артиллеристы, проходят тяжелым шагом истребители танков со своими длинноствольными противотанковыми ружьями, которые они несут, как цепы на молотьбу, и все оглядываются на сожженную школу, на простреленные ведра, на свежие могильные холмики у дороги с короткими надписями: «Принял смерть от немецкой бомбы 9 июля 1943 года», «Прощай, мамочка, папа отомстит за тебя немцу», — и густая человеческая ненависть отливает свинцом в глазах солдата, и он хрипло, отрывисто отвечает тебе на все вопросы: «Уйди, Христа ради, не тревожь душу, дай злость до боя донести».

Это тоже ярость, но совсем иная — оправданная, целеустремленная, разумная. Когда объезжаешь действующие части и встречаешься с солдатами и офицерами нашей армии, ведущими уже девятые сутки эти страшные бои, наглядно ощущаешь всю силу этой благородной воинской ярости, воплощенной в живые фронтовые дела. Наши читатели знают уже многих героев, чьи имена прозвенели в эти дни на Белгородском направлении фанфарными сигналами: и танкиста Георгия Бессарабова, который в один только день уничтожил три «тигра», и артиллеристов Богомолова и Калинника, которые уничтожили столько же «тигров» огнем противотанковой пушки, и скромную работницу продовольственного склада Ильясову, которая, оказавшись на поле боя, забралась в наш подбитый танк, перевязала раненого командира и сама открыла огонь из пулемета. Чтобы совершить такие подвиги, надо было, чтобы ярость допекла людей до самого дна души.

Вот нам довелось беседовать с Бессарабовым. Тихий, скромный паренек, даже немного застенчивый. В мирное время такие увлекаются изобретательством, пишут стихи, вырезают имена своих подруг на садовых скамейках. Бессарабов был столяром и вовсе не мечтал о военной карьере. И вот он же укротитель «тигров»…

Бойцы рассказывали нам про одного пулеметчика, имя которого останется неизвестным, — мина разорвала его в клочки, а до этого никто не догадался спросить даже, как зовут его. Но уж больно он полюбился солдатам, и они то и дело поминают его: «Помнишь, как тот пулеметчик, что на высотке…» «А чем же он вам полюбился, ребята?» — спросил я солдат, и один из них ответил: «Злость у него веселая была, товарищ корреспондент. Он их как пугнет, пугнет очередью, потом выругается по-простому, по-фронтовому, и улыбнется. Полезут они опять, он еще ленту заложит, опять ругнется, на руки поплюет, опять даст и опять улыбнется. Так он со смешком их роты полторы положил».

Русский человек воюет именно так — свирепо, зло и в то же время с открытой душой. Он зол до последней степени, и ярость его туга, как тетива, но он никогда не позволит себе разрушить зря домик или перекопать окопом огород, когда можно отрыть его в сторонке. И только с гитлеровцами у него злобный разговор — разговор крови и смерти. Когда он видит перед собой ползущих по земле вражеских солдат в зеленых мундирах, похожих на травяных тлей, или грязнобурые немецкие танки, вся его воля, все помыслы подчиняются одному — любой ценой уничтожить их. И как можно больше!

Я пытался коротко, в двух словах, конспективно записывать рассказы о подвигах, совершенных в эти дни. Хотелось хотя бы коротко упомянуть в газете о каждом, чтобы знали родные и близкие, как воюет дорогой им человек. Но уже на третий день я увидел, что сделать это немыслимо — так много удивительных подвигов совершает в эти дни фронт. Вот только часть этих заметок, уместившихся на одной страничке блокнота, а весь он испещрен такими же записями:

— Ветеран гражданской войны артиллерист Колесников расстрелял все боеприпасы по наступающим танкам. Когда же «тигры» подползли вплотную к его орудию, он бросился со связкой противотанковых гранат под гусеницы «тигра». Ценой своей жизни герой-ветеран уничтожил немецкий танк.

— Два танковых экипажа под командованием Силачева и Дмитриева подбили 35 немецких танков.

— Рота под командованием товарища Нехорошева встретила удар двух рот немецких автоматчиков, прорвавшихся в глубину нашей обороны, забросала их гранатами, затем поднялась в штыки и истребила всех фашистов, кроме восьми, которые были захвачены в плен.

— Наводчик Фурманов подбил немецкий танк, как вдруг осколком снаряда сбило у орудия панораму. Он продолжал вести огонь, прицеливаясь по стволу, и таким способом уничтожил еще два немецких танка. Прямым попаданием снаряда Фурманов был убит. На его место без колебаний встал командир взвода, фамилию которого, к сожалению, пока установить не удалось, и прямым попаданием зажег четвертый немецкий танк. В ту же минуту повторным прямым попаданием немецкого снаряда орудие было окончательно разбито, а командир взвода убит.

— Когда немецкий «тигр» перевалил через окоп, в котором сидели автоматчики под командованием лейтенанта Новощекова, помощник командира взвода Бекусов приподнялся и швырнул гранату. Гусеница была поражена, и «тигр» начал вертеться на месте. Тогда Бекусов вслед за гранатой метнул в «тигра» бутылку с горючей жидкостью и угодил прямо в моторное отделение. «Тигр» вспыхнул.

В сущности говоря, о каждом из этих фактов следовало бы написать отдельный подробный рассказ, но разве угонишься за событиями, которые развиваются так бурно и так стремительно, и разве расскажешь обо всем, когда буквально каждый час приносит сообщения о поистине небывалых подвигах? Ярость, целеустремленная и оправданная, могучая ярость вдохновляет наших солдат и делает каждого из них богатырем.

…Два с лишним года назад, начиная войну с нами, гитлеровцы бахвалились тем, что в их армии якобы собраны непобедимые солдаты, которым не страшны русские. Постепенно они начали соображать, с кем имеют дело на Восточном фронте. Сейчас, когда им снова крепко дали по морде, они еще сильнее заскулили.

Только что я вернулся с допроса очередной партии пленных— вчера на одном из участков перед нашим танком подняли руки сразу 13 немцев во главе с лейтенантом Дорфелем. Теперь они бормочут комплименты русскому оружию, и ефрейтор Рудольф Хильча, лысеющее и хитрое небритое существо в зеленом мундире, говорит на ломаном русском языке: «Когда наших десять, а ваш один — побеждает ваш».

Вчерашний бой, когда наши танки обрушили на врага неожиданный мощный фланговый удар, о котором сообщалось в сводке Совинформбюро, так ужаснул Хильчу, что страх до сих пор живет в его взоре и он дрожит при одном воспоминании об этом бое. Он долго говорил о том, что Гитлер плох, твердил, что даже офицеры его батальона мечтают о мире, а его командир майор Густав Ниш недавно так нализался с горя коньяку, что свалился с лошади. Хильча даже сказал, оглянувшись по сторонам, что пора начать бить фашистов. Когда же я спросил расхрабрившегося штабс-ефрейтора, почему бы ему не внести свой вклад в борьбу с фашизмом, присоединившись к национальному комитету «Свободная Германия», он испуганно сказал, что стоит вне политики, что воевать ему больше не хочется и что он предпочитает подождать в лагере военнопленных, пока русские не перебьют фашистов.

Рудольфа Хильчу сделал разговорчивым вчерашний бой, он стал антимилитаристом после того, как наши танки обработали немецкий передний край и отправили к праотцам две трети батальона, в котором он служил, — в нем было 450 штыков, а к тому моменту, когда Хильча сдался в плен, оставалось только полтораста. Такая действенная «пропаганда» металлом принимает все более широкие масштабы. Только за неделю боев соединение танкистов, о боевых делах которого я рассказываю, уничтожило сотни вражеских танков, из них немало «тигров», более 50 самолетов, свыше 1100 орудий и минометов разного калибра, а также свыше 6 тысяч вражеских солдат и офицеров. К исходу сегодняшнего дня эти цифры значительно возросли. Достаточно сказать, что только сегодня утром, когда немцы на одном участке предприняли контратаку силами 60 танков, наши танкисты обрушили на них такой удар, что тут же 40 машин было уничтожено, а остальные едва унесли гусеницы.

Бои идут, жестокие, трудные бои… Здесь еще много немцев и много немецкой техники. Немецкие танки мощны, а их экипажи злобны и хитры, и их придется еще долго обрабатывать металлом, прежде чем они превратятся в сторонников мира. Наши бойцы знают это. Тем неукротимее их благородная ярость, творящая чудеса военного героизма.

Таковы некоторые впечатления от сегодняшнего, девятого по счету, дня боев. Они относятся прежде всего к внутреннему, психологическому строю нашего фронта. Если же говорить на языке строгих и четких военных сводок, то, в сущности, за эти сутки в ходе ожесточеннейших боев никаких существенных перемен не произошло. Черта фронта лежит на карте той же напряженкой красной линией цвета свежей крови, и все попытки гитлеровцев хотя бы на отдельных участках изменить соотношение в свою пользу терпят неизменно крах.