Глава 12

Ксюшкин шок от смерти Вадика продлился примерно месяц. В начале апреля она в каком-то магазине столкнулась с нашей одноклассницей Нелькой Огурцовой. Слово за слово, решили встретиться, посидеть.

Нелька в нашем классе была самая разбитная. За то время, которое отделяет нас от школы, успела сходить замуж, родить дочку, развестись и теперь, по ее словам, наслаждалась законной свободой и была в активном поиске своего счастья. Нелька легко убедила молодую вдову присоединиться к ней в поисках.

Счастье Нелька искала по ночам. Начинались поиски с ресторана «Разгуляй», куда она закатывала обычно с кем-нибудь из подруг. Нагулявшись в «Разгуляе», компания перемещалась в какой-нибудь ночной клуб типа «Фаворита» или «Капитана». Разбредались к утру, а вечером все возобновлялось. И так по кругу.

– А дочку ты куда? – поинтересовалась Ксюшка.

– Дочку бывшему мужу подбрасываю. Свекрови. Пусть общаются, – поделилась Нелька. – Иногда сестра моя сидит. Реже – родители. Тебе хорошо, детей не завела. Гуляй, пока молодая.

И Ксюха загуляла. Домой она возвращалась под утро, бросалась на кровать и спала до работы. После работы она, бывало, и домой не успевала заскочить – уже мчалась в свой «Разгуляй».

На мои увещевания подруга только вяло отмахивалась.

– Как ты скучно живешь! – сказала она с ухмылкой, крася глаз перед увеличивающим зеркалом в ванной. – Школа, дом, школа… А жизнь-то кипит. Ты ее и не видела.

– Какая жизнь, Ксюша? – возразила я, вспоминая ресторан на трассе, дым и народ в клубах этого дыма.

– Ночная! – живо отозвалась подруга. – Ночная, Светочка! Хочешь, давай со мной погуляем.

– У меня Иришка.

– Ну и что? Иришку отведи Игорю. Он отец как-никак, на выходные берет, возьмет и на ночь.

– Ну уж нет.

– Училка! – беззлобно подколола меня Ксюшка и подмигнула ненакрашенным глазом.

Ксюшка гуляла, мы с Иришкой осваивали новые развивающие игры, Игорь жил один в нашей квартире и работал у Грачева заместителем. Он изменился. Это были почти неуловимые изменения, но я не могла их не уловить. Стильная стрижка. Другие очки – в более тонкой оправе. В этих очках он словно отодвигался от собеседника метра на два. Они давали дистанцию. И эта дистанция бесила меня. Иногда мне хотелось броситься к нему на шею, а иногда – залепить пощечину. Но я не делала ни того ни другого. Пропасть росла.

В школе мой класс со скрипом двигался к завершению учебного года. Скворцов безбожно пропускал уроки, Ширяев перестал выполнять домашние задания, а Грошева вдруг съехала по всем предметам, грозя остаться на второй год.

В понедельник я пришла в школу с твердым намерением устроить второклассникам хорошую взбучку.

В коридоре меня поймала Карина. Нет, она не бросилась ко мне навстречу, как это бывало обычно. Стояла и ждала, когда я, окруженная девочками, подойду к двери класса. Уже у дверей она затеяла возню, наступила на ногу Юле Зуйко, толкнула Таню Репину. Пришлось взять ее за руку и одну завести в класс.

– Карина, вымой, пожалуйста, доску.

– Я не дежурная, – насупилась она.

– Ну и что? Я тебя прошу помочь мне.

Карина нехотя поплелась к доске. Я раскладывала тетради стопками.

– Светлана Николаевна, а тетя Ксения… з-з-заболела?

Я застыла со своими тетрадями.

Соврать? Сказать, мол, да, заболела? И потому не пригласила тебя на выходные? Но что врать после следующих выходных? Уехала в Америку? Улетела на Марс?

– Нет, не заболела, – ровным голосом ответила я.

Карина смотрела на меня, ждала продолжения.

– К тете Ксении гости приехали. Из деревни.

Ляпнула и тут же спохватилась. Сейчас начнет допрашивать – что за гости, какого возраста, есть ли у них дети…

Карина открыла рот, но словно запнулась о какую-то свою мысль. Закрыла и начала вяло водить тряпкой по доске.

Я не представляла, что сказать Карине, но точно знала, что скажу своей подруге Ксюхе, как только ее увижу. Эта мысль озадачила меня. Мы живем в одной квартире, но практически не видимся последнее время. Наши траектории не пересекаются.

Вечером в детсаду меня ждал сюрприз – Иришку забрал Игорь. Я позвонила ему на сотовый, телефон не отвечал. Отправилась за дочерью.

В окнах нашего дома, почти во всех, горел свет. Я нашла окна нашей квартиры на первом этаже. Они светились теплым рыжим светом. Я могла бы открыть дверь своим ключом, но не стала. Позвонила.

Иришка висела у Игоря на шее, как обезьянка на ветке. На щеках моего мужа выступила щетина. Ему это очень шло. Мне показалось, что он похудел.

– Позвонить можно было? – вместо приветствия буркнула я.

Игорь молча посторонился, впуская меня. Иришка обхватила отца, как коала.

– Ира, поцелуй маму, – попросила я. Но моя дочь мотнула головой. Я ожидала этого, знала, что она так отреагирует, – это был ее протест против вынужденной разлуки с отцом.

Игорь изобразил гудок и – «чух-чух-чух» – повез дочь в комнату. Я сняла пальто.

– Вообще-то я с работы и есть хочу, – заявила я.

– А мы есть хотим? – Игорь заглянул в холодильник. – Пельмени, сосиски, пакет молока.

Я молча поставила на газ воду под пельмени.

– Молочка хотим? – спросил Игорь у дочери. Та отрицательно покрутила головой. – Сосисок?

Та на секунду задумалась и снова решительно крутнула головой. И убежала к своим игрушкам. Мы остались вдвоем.

Я поймала себя на мысли, что избегаю смотреть Игорю в глаза. Сложила посуду в раковину и принялась мыть.

Игорь подошел сзади и положил голову мне на плечо. Я застыла – в одной руке губка с моющим средством, в другой – тарелка.

– Свет, возвращайтесь домой. Мне без вас плохо.

Комок в горле мешал мне говорить. Я продолжала с настойчивостью тереть уже отмытую тарелку.

Игорь отклеился от моего плеча и встал рядом. Руки в карманах. Рукав майки до локтя, и видно всю руку до часов – в темных прямых волосках…

– Свет, я не умею оправдываться, – сказал Игорь. – Поверь, это как-то случайно получилось. Но – что было, то было. Люблю я только тебя.

Я сразу вспомнила, как они садились в машину возле универмага. Хотела сказать, но отчего-то не смогла. Что-то мешало.

Внешне я держалась очень спокойно. Просто не переставала удивляться своему самообладанию.

Прежде, когда я только узнала об измене Игоря, мне хотелось излить на него всю свою горечь, все свое отчаяние. Теперь я чувствовала вдобавок свою собственную вину и брезгливость к самой себе. Как он сможет обнимать меня после того, как ко мне прикасался другой мужчина? Мысль об этом вызывала головокружение.

– Свет, не молчи. – Игорь отнял у меня губку и тарелку. Вытер мои руки полотенцем. – Скажи что-нибудь.

Теснота кухни сделала напряжение невыносимым.

– Я изменила тебе.

– Что?

Мой муж стоял в шаге от меня с полотенцем в руках и смотрел на меня как на больную. Он думал, что я вру. Но видимо, что-то в моем лице присутствовало такое, что заставило поверить.

Он отошел, повесил полотенце на батарею. Не поворачиваясь спросил:

– С этим ментом?

Я кивнула.

Он не видел моего кивка, но почувствовал его, не переспросил. Вышел из кухни. Некоторое время из нашей комнаты не доносилось ни звука.

Я попыталась представить, что он там делает: сидит за компьютером? Стоит у окна? Или лежит на диване и тупо смотрит в потолок?

Но я не угадала. Игорь собирал вещи. Он вышел в коридор с большой спортивной сумкой.

– Ребенку лучше жить у себя дома, – сказал он, не глядя на меня.

Я не вышла из кухни. Мне оставалось слушать, как он прощается с дочерью, как хлопает дверью, как в пустом подъезде гулко звучат его шаги.

Что я могла предпринять? Бежать за ним? Умолять остаться? Просить прощения? Ни один из этих вариантов не подходил. Увы, я хорошо знала своего мужа.

Моя жизнь катилась под откос, а я даже не пыталась пошевелить пальцем, чтобы ее спасти.

«Что мы делаем? – с недоумением спрашивала я себя. – Что мы делаем?»

Но внутри меня уже образовалась невидимая плотная корка, не выпускающая наружу бурные порывы истерики.

Я весь вечер, как обычно, занималась с Иришкой. Мы складывали яркие цветные пазлы, запускали железную дорогу и раскладывали на ковре цветную фасоль. Мое упорство не уменьшалось от неурядиц. Иришка будет как все. Она пойдет в школу, у нее будут друзья и подруги.

Жизнь от Иришки не должна утаить ни одной краски. Эти пункты я не уставала внушать себе ежедневно, что бы в моей жизни ни происходило. Мы победим.

Но как только дочь уснула и я согрела ее ледяные пятки, стало понятно, что сил не осталось, отчаяние и тоска уже близки.

В моей сумке запиликал телефон. Лена.

– Свет, он меня бросил, – услышала я надтреснутый от долгих слез голос моей тетки.

– Когда? – спросила я. Умнее вопроса не придумала.

– Он все выдумал. Все-все. И про жену, и про больницу. Он зачем-то это все насочинял.

– Так, давай по порядку, – спохватилась я. – Я ничего не понимаю. У Саши нет жены?

– Есть жена! Еще как есть!

– Ее не парализовало… – догадалась я.

– Нет, – тихо и виновато продолжала Лена. – Она вообще в больнице не лежала. Здоровее здорового. Свет, неужели я такая дура? На мне написано, что я дура?!

– Подожди, – перебила я. – Ты-то при чем? Ты, что ли, это все насочиняла?

– Зачем он со мной так? – недоумевала Лена. – За что? Неужели нельзя было просто сказать, что все кончено?

– Ты с ним разговаривала?

– Он отключил телефон. Наверное, сменил сим-карту. Адреса у меня нет. Понимаешь, он все врал! Он с самого начала знал, что бросит меня. Для него это была обычная интрижка, курортный роман.

– Он же разводиться собирался, – вспомнила я.

– Это все слова. Врал, наверное, – обреченно ответила Лена. – Тетя Таня оказалась знакома с его женой. Та в полном здравии, владелица кафе, цветущая женщина. Недавно вернулась из Италии. Отдохнувшая приехала, довольная. Пока он был в санатории, она отдыхала в Италии. Понимаешь? А теперь она дома.

– А дети? Про детей тоже врал?

– Дети есть. Но они взрослые. Им не надо кашу варить. У него все хорошо в семье, понимаешь? Все замечательно.

– Может, не так уж все замечательно, – возразила я. – Откуда мы можем знать?

Я это говорила лишь для того, чтобы как-то вытащить Лену из состояния шока, в котором она находилась. Интуитивно я чувствовала, что правильнее теперь защищать Сашу, найти ему какие-то, пусть призрачные, оправдания. Чтобы Лена сама расставила все точки. И еще – чтобы она выговорилась.

Хотя меня так и подмывало назвать этого Сашу последним мерзавцем и сволочью.

– Я ведь ходила к гадалке. Она мне сразу сказала, что он все врет. Что жена его в добром здравии, а на уме у него женщины. И сердце его никому не принадлежит. Холодное сердце. Что он по жизни ловелас. Но я не поверила. Я ходила, Свет, к больнице, караулила его. Потом, конечно, узнала, что такая там не лежала никогда.

– Понятно…

– А потом искала его. Ходила к нему на работу…

– И что?

– Оказалось, что он там давно не работает.

– Вот хлыщ! – вырвалось у меня.

– Свет, ведь он даже не позвонил, не объяснился! – сокрушалась Лена. – Почему? Почему это происходит со мной? Может, со мной что-то не так?

Лена старше меня, но порой задает мне вопросы, как младшая сестра старшей. Мне тоже хочется задать кому-нибудь такие вопросы. Но – кому?!

Что-то с нами со всеми не так. Как-то мы не так живем. Не так, как надо. Не так, как хочется. Теперь Лена будет долго и мучительно переживать эту оплеуху.

– А от нас Игорь ушел, – сказала я.

– Куда ушел? – не поняла Лена. – Вы у Черновых?

– Нет, мы с Ирой дома. А Игорь ушел.

Лена помолчала. Ей нужно было время, чтобы перестроиться со своей волны на мою.

– Свет, ты только не плачь…

Это была ее вечная просьба. Я эту просьбу помню, сколько помню себя. Будто слезы могут что-то нарушить, сделать хуже. А ведь слезы приносят облегчение.

После разговора с Леной я включила ночник, разобрала диван. В комнате пахло Игорем. Раньше я этого не замечала. Вероятно, когда мы делили эту комнату на двоих, запахи находились в равновесии. Теперь мужской перевешивал. Подушка пахла Игорем. Я легла под одеяло и долго не могла согреться. Обычно я грела свои холодные ноги о горячие Игоря. Прижимала ступни к его икрам и быстро согревалась.

Теперь же его половина кровати казалась до обидного пустой и холодной. Я притащила из детской Иришкиного медведя и положила его на пустующую половину. Затем порылась в шкафу и нашла старый свитер мужа. Натянув свитер на медведя, вернулась под одеяло.

Уснула, не выключая ночник, спиной ощущая медведя. Запах свитера Игоря услужливо обманывал меня.

Спустя пару дней Кира забила тревогу.

– Светочка, приезжайте с Ксюшей. Надо что-то с Леной решать.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ты в курсе, что этот мерзавец ее обманул? Как я, кстати, и предполагала?

– В курсе, – подтвердила я.

Накануне я узнала, что мой муж живет у своего школьного приятеля – Никиты Рощина. Все мои мысли и чувства работали в этом направлении, а Кира разворачивала меня на 180 градусов.

– У Лены хандра, – решительно продолжала Кира. – Мы должны как-то ей помочь.

– Хорошо, я позвоню Ксюше. Мы что-нибудь придумаем…

– Таня уже ей позвонила. Собираемся в пятницу, после пяти. Лена будет на конференции.

Кира все наши семейные дела решала по-деловому, в рабочем порядке. Совещание в пятницу, в пять. И точка. На повестке дня – Лену бросил любовник.

В пятницу после работы мы, весь наш клан, а точнее – женская его часть, собрались в гостиной старого уютного дома. Папа сразу увел детей в гараж, и Кира начала собрание.

– Я собираюсь встретиться с этим мерзавцем и сказать ему все в лицо! – заявила Кира, вызвав этим законную паузу, которая была короткой и емкой.

– Думаю, что это ни к чему не приведет, – осторожно возразила мама.

– Думаю, что приведет! – подхватила тетя Таня. – Приведет к тому, что Кира Георгиевна заработает себе сердечный приступ, а Лена – нервный срыв. А этот негодяй вешал и будет вешать женщинам лапшу на уши.

– Это не может так продолжаться, – заявила Кира. – Она не ест и не спит. На тень стала похожа!

– Мамочка, Лена должна пережить эту ситуацию сама, – возразила мама Лидуся.

– Она Кирюшу забросила, – не отступала Кира. – Ее ничего не интересует.

– Кирюша уже большой, – попыталась высказаться Ксюха.

– Кирюша вечно будет маленьким! – горячо возразила Кира.

– У меня предложение! – бодрым голосом возвестила мама. – Нужно куда-то сводить детей. Мы давно все вместе не устраивали детям развлечений.

– В аквапарк? – предложила тетя Таня.

Предложение поддержали. Действительно, Кирюша всегда был для Лены главным пунктом в жизни. Пусть он поможет ей и теперь. С Лены перешли на Нику. Но если в случае с Леной высказывались хоть какие-то предложения, трагедия Ники завела нас всех в тупик. Никто не знал, чем можно помочь. Никто не высказал ни одного предложения.

Мы сидели и переливали из пустого в порожнее, пока не пришла Лена.

С ее приходом все стали притворно предупредительны, наперебой загомонили насчет аквапарка, а Лена слушала вполуха и отвечала невпопад.

Она была со своим Сашей как с больным зубом. Вернее, зуб удалили, а нарыв остался. У каждого из нас имелся свой больной зуб, который мешал жить в полную силу. Дышать полной грудью. Смотреть во все глаза.

Лена услышать-то нас услышала, но не прониклась. Ей было все равно – в аквапарк вести детей или в какое-то другое место. Зато у тети Тани хватило бы энтузиазма на десятерых. Она явно не исчерпала себя как мать и не попробовала на вкус роль бабушки. Ей хотелось быть впереди и с флагом. А мне хотелось, чтобы моя дочь заговорила. Я подумала: а вдруг аквапарк каким-то образом на это повлияет?

Эта мысль примирила меня с необходимостью в выходной вставать рано утром и лазать по водным горкам, когда можно поваляться с книжкой на диване, погрузиться в чужую жизнь и отвлечься от своей.

Но Анжела говорит, что психологически на желание заговорить может повлиять что угодно. Любое событие. Желание разговаривать может спровоцировать любая яркая эмоция. Итак, вперед, за яркими эмоциями!

Неделю спустя, в пятницу, после продленки и внеочередного педсовета, я шла мимо спального корпуса интерната. Думала о том, что сегодня, когда я приду домой, там будет Игорь. Он должен был забрать Иришку из садика и отвести домой. И о том, что, возможно, Игорь устал уже от того, что с нами происходит. Наверное, он хочет домой. Сколько он может жить у Никиты Рощина? Может, именно сегодня он решит остаться? Мы обнимемся и простим друг друга, будто ничего не было.

Пахло весной. Сумерки обнимали Простоквашку, одинаковые дома-коробки бросали на землю плоские тени. Солнце уходило за здание завода.

В спальном корпусе интерната горел свет. Было видно хаотичное движение теней за занавесками спален. А на втором этаже в среднем окне штор не было. Это было окно коридора. На подоконнике, прижав нос и щеки к стеклу, сидела рыжая девочка и всматривалась в сумерки двора. Это была Карина Грошева.

Я попыталась представить себя лишенной родных, бесправной, маленькой – в вечном ожидании. Этого мне не позволили другие воспоминания, которые моментально влезли и выстроились, – наш уютный дом, который в детстве был намного больше, чем сейчас. Воспоминания таили в себе звук пианино и были пропитаны вездесущим вниманием Киры и дедушки: «Света, ты полила цветы? Света, ты помыла руки? Тебе налить чаю?»

Тогда на место Грошевой я мысленно поместила Иришку, и это сработало. Меня окатило кипятком сострадания и вины. Я не была знакома с матерью Карины, и потому вся моя злость обратилась на Ксюху. Поиграла и бросила!

Я уходила прочь от интерната и затылком чувствовала на себе взгляд Карины.

Дома меня ждала лишь записка. «Мы скоро будем. Ушли в гости».

Это оказалось неожиданно для меня. Это нечестно. Мои ожидания рушились.

Я стала звонить Ксюхе.

– Между прочим, тебя Карина ждет, – сказала я, когда услышала полусонный лепет своей подруги.

– Какая Карина? Почему? – не поняла Ксюха.

– Ты еще спрашиваешь?! – поразилась я. – Потому что сегодня пятница!

– Я не обещала, что приду сегодня.

– Она вообще-то живой человек, – напомнила я. – Не игрушка. Я предупреждала тебя, что так не делают. Сначала поманила ребенка, затем – оттолкнула. Она на себя стала не похожа!

– Вечно ты преувеличиваешь, – насупилась Ксюха. – Я сейчас не могу с тобой спорить. Я не одна.

Когда Ксюха говорит, что не одна, это может означать только одно – у нее мужчина. Кого-то закадрила в своем «Разгуляе».

Я положила трубку и поплелась на кухню. Вообще-то я могла бы разогреть утреннюю манную кашу. Мне бы хватило. Но если Игорь захочет остаться на ужин? Нужно приготовить что-нибудь вкусное и эстетичное.

Я обжаривала на сковороде куски куриного филе, когда вернулись Иринка с Игорем.

– Руки мыть и ужинать! – позвала я.

Мне даже на миг показалось, что все как прежде. Пока Игорь умывал дочь, до меня доносились его бормотание и смех Иришки.

За ужином он с уговорами и сказками кормил нашу дочь, и в общем-то удачно. На тарелке остались лишь листья салата и ложка картофельного пюре.

– Мы завтра идем в аквапарк, – сказала я, как только Иришка, не желая доедать, вывернулась, сползла со стула и залезла под стол. – Может, составишь нам компанию?

– Мы – это кто? – уточнил Игорь. Он говорил со мной не то чтобы холодно, скорее – подчеркнуто вежливо.

– Мы – это Лена с Кирюшей, папа с мамой, Ксюша, тетя Таня, – терпеливо перечислила я.

– Понял. Нет, скорее всего я не смогу. Буду занят.

Я прикусила губу. «А чего ты ожидала?» – спросила себя. Сама виновата.

– Мне нужно взять кое-какие вещи, – сказал муж, прежде чем зайти в нашу общую с ним комнату. Как будто, чтобы зайти туда, ему необходима веская причина.

Я слушала, как он там ходит, выдвигает и задвигает ящики стола.

– Свет, – вдруг позвал он.

Я буквально метнулась на зов. Застыла в дверях.

– Что это? – Он показал на медведя, наряженного в его свитер.

– Снять?

Игорь пожал плечами. Я заметила, что он старается не смотреть мне в глаза. Я же, напротив, старалась поймать его взгляд.

– Свитер, конечно, не новый, – угрюмо проговорил мой муж, – но не такой уж и старый, чтобы наряжать в него игрушки.

Я подошла к медведю и обняла его. Игорь продолжал что-то искать и не смотрел в мою сторону. Он еще раз напоследок оглядел комнату, лишь рассеянно задев взглядом нас с медведем.

– Я с ним сплю, – запоздало пояснила я, прижимая игрушку к своему животу.

Игорь замер, а затем медленно повернулся ко мне. До меня докатился искаженный смысл моих слов. Игорь побледнел как от пощечины.

Я инстинктивно выдвинула вперед себя медведя, словно хотела сказать: «С ним. А ты что подумал?»

Игорь все еще стоял, он хотел и не мог что-то сказать. Я ждала.

Вот он сделал пару шагов в сторону прихожей и снова остановился.

– Спи с кем хочешь, – услышала я. Он как будто ударил меня словами. Они ужалили и отрезвили меня.

Эти слова могли и разозлить, заставить нападать, накричать всяких гадостей. В конце концов, с кого все началось?

Но слова эти выбили почву из-под ног. Сидя на диване в обнимку с плюшевым медведем, я могла лишь молча смотреть, как от меня уходит любимый человек. Почему-то в этот момент я вспомнила о Карине Грошевой. Как она сидит на окне и смотрит во двор. С надеждой и отчаянием одновременно.

Я подняла себя, встряхнула, умыла и повела заниматься с дочерью. Я весь вечер гудела, рычала и изображала трактор. А потом завела будильник, чтобы не проспать в аквапарк.

Утром меня разбудил не будильник, а звонок в дверь, и я вскочила, уверенная, что это Игорь. Мог он передумать? Ночь не спать и передумать?

Но это был не Игорь. Это приехали мои мама и папа.

– Собирайтесь, мы за вами.

У выезда из Простоквашки я неожиданно для себя попросила:

– Пап, сверни в интернат.

– Это же возвращаться надо, – удивилась мама.

– Вернемся, если надо, – миролюбиво согласился папа. Он в нашей семье миротворец. Я с благодарностью улыбнулась ему в зеркальце.

В интернате заканчивался завтрак. Я вывела Карину в коридор и приказала:

– Одевайся. Пойдешь со мной.

Глаза ее сверкнули фонарями.

– В пальто? – уточнила она.

– В пальто.

Не успела я написать расписку, как Карина предстала передо мной в пальто с чужого плеча и в растоптанных зимних сапогах. Весенние еще не выдали.

По этажу дежурила Анжела. Принимая у меня расписку, дернула бровью:

– Тебе это надо?

Я не знала, надо ли это мне. Это надо было Карине, и Анжела, как психолог, это знала.

– У тебя она не одна, – напомнила Анжела. – Таких еще с десяток наберется. Одну выделять нельзя.

– Знаю.

Я так взглянула на коллегу, что она отступила. Я не могла в тот день выслушивать нравоучения. Сама знала, что делаю глупость, но иначе поступить не могла.

– Понятно, – кивнула Анжела.

Мне мог бы воспрепятствовать директор, но его по выходным в интернате не бывало.

Итак, мы с Кариной торопливо пересекли интернатский двор и сели в машину. Иришка узнала девочку, заулыбалась. Протянула к ней обе руки.

– Привет, Иришка, – вежливо поздоровалась Карина, улыбнувшись при этом как надо. Как улыбаются малышам. Затем вежливо поздоровалась со взрослыми.

Карина, когда хотела этого, могла правильно себя вести. Знала, какого поведения от нее ждут. Она умела выглядеть паинькой, но это не значит, что она ею была. Нет, Грошева сама по себе была другой. Уж мне ли не знать… Но это был, пожалуй, единственный ребенок в моем классе, который успешно перенимал нормы поведения, как обезьянка, не со слов воспитателя, а выхватывая из окружающей жизни, по выбору. Это мне подходит, а это – кушайте сами. А это прибережем для нужного случая.

Она схватывала на лету то, что могло понравиться взрослым. Умела быть любой – от хорошей до отвратительной. И, зная это, я зачем-то тащила ее в свою семью. До кучи.

Среди новых взрослых эта девочка моментально определила – кто есть кто. Распознала в маме – учительницу, в Кире – главу клана, в папе – доброго дяденьку, в Тане – медсестру. С каждым говорила на его языке.

Ксюха явилась на семейное мероприятие не одна.

– С мальчиком, – предупредила тетя Таня.

Так оно и оказалось – тот, кого притащила моя подруга в аквапарк, и был мальчиком. По определению Киры – юношей. Ему, на мой взгляд, едва стукнуло восемнадцать. У него были нежные щеки с матовым румянцем, длинные темные волосы, спадающие на плечи, и ослепительно красивые глаза. В прямом смысле. От созерцания хотелось зажмуриться.

– Это Миша, – представила Ксюха, счастливо жмурясь и смотря на всех сквозь туман своего счастья. – Прошу любить и жаловать.

Пьяный блеск ее трезвых глаз говорил об одном – Ксюха горло перегрызет каждому, кто косо посмотрит на объект ее страсти. Это была ее законная добыча. Приз. Подарок жизни.

Миша весело и без стеснения раскланялся. Он был очень артистичен. Дела не портил даже школьный рюкзак, свешивающийся с одного плеча.

Кирюша тут же проявил желание заглянуть к новому человеку в рюкзак. Миша моментально сориентировался, достал и вручил тому плейер.

– Школьник, что ли? – сама себя тихо спросила мама.

– Студент, – прошипела в сторону тетя Таня.

Кира беспокойно молчала, переводя взгляд с одного из нас на другого. Она вынашивала для Миши какой-нибудь едкий вопросик. Появление юноши оказалось для нее полной неожиданностью. Кирина фантазия не могла зайти так далеко. Для нее бедная Ксюша все еще пребывала в трауре.

Я же уныло констатировала, что за своими проблемами что-то важное упустила в жизни своей подруги. Вот, появился мальчик. Похоже, небезрезультатно они с Огурцовой прошлись по «разгуляям».

И тут я наткнулась взглядом на лицо Карины. Ее взгляд, обращенный на Мишу, был настороженным, почти враждебным. И зачем я притащила ее сюда? Зачем? Тоже мне, добрая фея!

Я ругала себя на чем свет стоит, но все еще надеялась, что дело поправимо. В конце концов, нам предстояло полдня активных развлечений.

Ксюшка лучилась новым счастьем. Удивительно, как людей преображает любовь! Человек вроде бы тот же, но – другой!

– О! Каринка! – удивилась моя подруга, только теперь заметив Грошеву. – И ты здесь?

Карина мгновенно убрала с лица прежнее выражение. Сорвалась с места и полетела обнимать Ксюху.

– Тетя Ксеничка! – заверещала она, обтираясь об нее, как кошка. – Как я соскучилась!

Та лишь рассеянно провела по рыжим вихрам. Лицо моей подруги было обращено к Мише.

– А когда мы пойдем к вам в гости? – допытывалась Карина.

Но Ксюха, похоже, ее не слышала.

– А это Карина, – обратила она лучистый взгляд на своего бойфренда. – Любимая ученица моей подруги Светочки. Светочка – современный Макаренко, работает с трудными детьми. Надеюсь, вы подружитесь.

– Я, по-твоему, трудный ребенок? – с улыбкой поинтересовался Миша у своей спутницы.

– Да-а… – пропела Ксюха и соединила наши руки. Мою и Мишину. Рука у него была тонкая и теплая.

– Тетя Ксеничка, а когда… – продолжила было Грошева, но я строго остановила ее:

– Мы обсудим это потом, Карина.

В аквапарке было ярко и шумно. Мы с Иришкой сразу ушли в угол, предназначенный для малышей. Позвали с собой Карину. Но не тут-то было – она упорно рвалась пойти вместе со взрослыми.

– Мы с папой присмотрим за ней, – пообещала моя мама. Я передала ее, что называется, с рук на руки. И хотя я могла быть спокойна за ученицу, ибо нет надежнее рук, чем руки моих родителей, все же то и дело обращала свой взгляд туда, где резвилась вся компания.

Кирюша, похоже, в Мише увидел нового товарища для игр и не отходил от него. Лена тоже выглядела веселой. А папа с мамой вовсю развлекали Карину.

Мы же с дочерью путешествовали по горкам. С визгом плюхались в воду, играли в медуз и дельфинов. Иришка радовалась воде, а я радовалась ее радости. Хотя при этом у меня не переставал болеть мой больной зуб. Не в прямом смысле, конечно.

Рядом было полно близких людей, а я чувствовала себя сиротой. Меня бросил муж. И это было очень больно…

Я не собиралась своей болью отравлять радость дочери. Мы собирались залезть в большой прозрачный шар, плавающий по воде, когда к нам подошла Карина.

Она уселась на краю бассейна и свесила ноги в воду.

– А долго мы тут еще будем? – уныло поинтересовалась она.

– Тебе не нравится в аквапарке? – удивилась я.

– Нравится, – с той же интонацией изрекла Карина. – Но когда мы поедем домой к тете Ксении?

Я подплыла к Карине и уселась рядом с ней на цветной яркий кафель.

– Мы не поедем сегодня домой к тете Ксении, – строго сказала я. – Мы поедем в другой дом.

– К вам? – оживилась она.

– Нет. К моим родителям.

– А когда мы туда поедем?

– Когда все устанут от аквапарка.

– А я уже устала.

– Как ты могла устать за один час?

Мне вспомнился Скворцов со своими штанами. Я предполагала, что Карина обалдеет от счастья, попав в аквапарк, а она «устала»!

На помощь спешила моя мама:

– Кариночка, пойдем скорее! Николай Иванович боится один с синей горки скатываться!

– А вы с ним вместе скатитесь, – вежливо предложила Карина.

– Что ты, деточка?! – замахала руками Лидуся. – Куда мне! У меня от одного вида этой горки голова кружится.

– Зачем же вы сюда пришли? – не унималась Карина.

– За компанию… – нашлась мама.

Карина повздыхала, но затем все же позволила себя увести.

«И зачем я заставила отца вернуться в интернат? – недоумевала я. – Зачем притащила сюда ученицу? В понедельник весь класс будет знать, что Карина удостоилась аквапарка. За что? За примерное поведение? За „отличную“ учебу? Дура. Дура, а не учительница».

Я ругала себя и натирала полотенцем свое бессловесное дитя. Свое любимое, болезненно любимое дитя. И злилась сама на себя. Кругом виновата…

Через неделю Нику Горину привезли домой. Возле нее теперь круглосуточно дежурила сиделка, а в доме все ходили на цыпочках.

Сразу же завалилась шумная компания однокурсников. Ника не захотела их видеть. Друзья потоптались в гостиной, отказались от чая и ушли.

Мы пришли с Ксюшкой и Иришкой, захватив с собой цветы. Решили, что не придумано пока лучшего способа создать весеннее настроение. Но едва переступили порог Никиной комнаты, поняли, что ошиблись. Кругом в ней – на столе, на подоконнике, на полу – стояли вазы с цветами. Ассоциация возникла единственная и потому банальная.

– Еще делегация! – вместо приветствия встретила нас Ника.

Голова ее по-прежнему была в бинтах, а тело скрыто под покрывалом.

– Привет, Никуша! – в унисон выложили мы с Ксюхой.

– Лучше бы венок притащили с ленточкой! – Голос Ники вобрал в себя все, чего недоставало телу. Это не был голос человека, лишенного сил. В нем очень явно проступали все чувства.

– Что ты говоришь, Никуша?! – заклохтала Ксюшка. – Венки покойникам приносят, а ты у нас живее всех живых! Выглядишь прекрасно…

Я незаметно дернула подругу за рукав. Иногда ее заносило не туда.

– Ха-ха-ха! – перебила ее Ника.

Это был смех ожившей мумии. Мороз по коже. Мумия лежала среди цветов и хохотала.

Мы стояли столбами и созерцали эту противоестественную картину. Особенно нелепо выглядели лилии в розовой обертке, которые держала моя подруга. Цветы покупал Миша, и я заочно злилась на него – выбрал именно те, что источают сногсшибательно противный запах, не соответствующий их белизне и вычурности.

Смех Ники усилился, грозя перерасти в истерику. Стук позади нас заставил вздрогнуть.

Мы оглянулись. Это была Иришка, которую я на время упустила из виду. Пятясь к двери, она уронила вазу с розами.

Рассыпанные розы лежали в луже, а колготки моей дочери стремительно намокали.

Ника перестала хохотать.

– Иришка, иди ко мне, – позвала она. Но та ткнулась спиной в дверь, толкнула ее и выкатилась в коридор.

– Сейчас я ее приведу! – Ксюха обрадовалась возможности выскользнуть прочь.

– Уходите все! – Голос Ники звучал жестко. Как брошенная на жестяной лист горсть гвоздей. – Оставьте меня одну!

Я кинулась собирать рассыпанные розы. В комнату вбежала сиделка.

– Лиза! Вынеси из комнаты все цветы! – звенящим голосом приказала Ника. – И никого ко мне не пускай! Здесь не мавзолей!

– Никуша, извини нас… – забормотала я, не зная, куда деться.

Ника лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала. Сиделка собирала цветы. Я вышла. Это выглядело как бегство. Потоптавшись у двери, спустилась вниз, где у камина сохли колготки моей дочери. Ксюха с Иришкой сидели на диване. Элла поила их чаем.

Хозяйка дома, как всегда, выглядела безупречно – держала лицо. Представляю, чего ей это стоило.

– Никого не хочет видеть. – Она кивнула мне. – Ума не приложу, как быть.

– Нельзя отталкивать молодежь, – вставила Ксюха. – Пусть студенты ходят. У нее это пройдет. Она захочет общаться…

– Никуша зла на весь мир, – вздохнула Элла. – Знаете, что она нам с отцом заявила?

Мы молча уставились на нее.

– Сказала: «Лучше бы вы дали мне умереть!» – Элла достала платок и промокнула слезы. – Мы с ног сбились, собрали лучших нейрохирургов… Мы сутками от палаты не отходили! А она говорит: «Не нужна мне такая жизнь, возьмите ее себе». Что делать, что делать?

Мы не знали, что делать. И что лучше – умереть, если не можешь активно жить, или перебороть себя и научиться жить вот так, как предстоит Нике?

В моем кармане запел телефон. Женя. Я сбросила. Женя звонил снова и снова. Я вышла в столовую, чтобы сказать ему пару слов.

– Не звони мне больше, – не здороваясь, попросила я. – Никогда.

– Нам срочно нужно встретиться, – сказал он. – Это касается твоей подруги.

– Какой подруги? – начала я злиться. – Ксении?

– Ей грозят большие неприятности, – продолжал Женя. – Но если тебе все равно…

– Мне не все равно! – рявкнула я в трубку. – Но разбирайся с ней сам. И оставь меня в покое!

Я хотела сразу поставить в известность подругу, но она ворковала по телефону со своим «птенчиком».

– Мишутка, – с придыханием шептала она в трубку, – ты покушал?

И закрывала глаза, слушая ответ…