Глава 11
На следующее утро Катя Щсбетина пришла к твердому убеждению, что другого выхода у нее нет. Она должна это сделать. Главное — не позволять голове копаться в сути своего плана. Только детали. Техническая сторона дела.
Она позвонила матери и, стараясь придать своему голосу необходимую беспечность, заговорила:
— Привет, мам! Ну как, елку нарядили?
— Только что закончили, — отозвалась мать, и Катя услышала, как она кричит внуку: — Виталик, не балуйся, гирлянда перегорит.
— Мам, а папа… уже на работе? — осторожно поинтересовалась Катя, с трудом не поддаваясь на провокации собственного голоса.
— Как же! — с готовностью запричитала мать. — Спит в мертвецком состоянии! Я прямо не знаю, что делать. Придется, наверное, Вадику звонить, пусть за отца дежурит. Ведь должен же кто-то быть на турбазе. Наверняка кто-нибудь праздновать заявится, а сторожа нет. Уволят!
— Что ты, мам, Вадика не трогай! Он к Оксане на Новый год собирался, пусть едет. А то никогда не женится, — торопливо возразила Катя.
— И то верно. Хоть самой на лыжи вставай — и вперед. Нет, после Нового года потребую, пусть увольняется. Хватит с меня.
— Не переживай так, мам, — перебила Катя. — Хочешь, я за папу подежурю?
— Ты?!
— Конечно. Я Снегиревых с собой позову. У них бзик какой-то: Новый год под елкой в лесу встречать, — врала Катя в трубку. — А ты когда к Даше пойдешь, картошки захвати, у нее там гости.
Катя некоторое время поболтала с матерью и, положив телефонную трубку, еще с минуту постояла в раздумье. Потом уже без колебаний приступила к сборам. Она надела вельветовые брюки, теплый свитер, куртку и вязаную шапочку. Собрала рюкзак и достала из-за шкафа свои старые лыжи. Путь предстоял неблизкий.
…К тому времени как Дима Беспалов привел в Катину общагу своего трудного пациента, она, Катя Щебетина, закончила свою эпопею хождения с протянутой рукой по всем известным в городе фирмам. Катя находилась в полном тупике.
Валерка Снегирев, бывший сосед по парте и ныне директор банка, кажется, без особого удивления выслушал ее историю о больном ребенке, сыне Славки Юнина, о Катином наследстве в Америке и обещал помочь.
В стильной квартире Снегиревых Катя немного расслабилась. До этого момента она уже прошла череду унижений и безнадежный круг почти замкнулся. Таких денег в фирмах Октана не было. Предлагали аналогичные суммы в рублях, но этого было мало. Мало, мало!
Кате нужна была большая сумма. В валюте. И когда Снегирев сказал «подумаем», а его жена Светка побежала готовить кофе, Катя расслабилась. Валерка ушел к себе в кабинет, долго говорил по телефону, а Катя сидела и рассматривала картины на стене, узкую и длинную напольную вазу из какого-то незнакомого ей камня, изящную лампу на столике рядом с собой.
— Единственное, что мы можем сделать для тебя, — бодро объявил Валерка, входя в гостиную, — это предоставить тебе ссуду под небольшие проценты. Устраивает тебя такой вариант?
Катя кивнула, не в силах произнести ни звука, — у нее неожиданно пересохло во рту.
— Нужен документ, подтверждающий твою платежеспособность, — продолжал Снегирев, принимая из рук жены кофе.
— Но какая у меня платежеспособность? — удивилась Катя.
— Твое наследство. Нужна выписка из документа, можно копию, что ты действительно являешься наследницей Юнина и тебе принадлежит то-то и то-то.
— У меня нет такой справки, — с безнадежностью в голосе ответила Катя.
— Но какие-то документы у тебя есть? — допытывался Снегирев, с недоумением глядя на бывшую одноклассницу. Для него было вполне естественно, что все в мире должно быть зафиксировано на бланках. И чрезвычайно удивляло, что не все это понимают. — Когда ты вступила в наследство? — уточнил Валерка, и Катину расслабленность как ветром сдуло.
— Я еще не вступила. Понимаешь, так получилось, у меня сначала денег не было на билет, а потом… А это так обязательно? Ведь по завещанию…
— Постой-постой, — остановил Снегирев. — Когда умер Юнин?
— В мае, — ответила Катя, чувствуя, как внутри все холодеет.
— А сейчас? — спросил Снегирев, глядя на бывшую одноклассницу, как учитель на тупую ученицу.
— Сейчас декабрь. Вернее, уже почти…
— Вот-вот. Уже. К сожалению, Катька, вынужден тебя огорчить. Думаю, что ты свой шанс упустила.
Катя сглотнула. Ей на секунду показалось, что, кроме равнодушия, в голосе Снегирева мелькнуло что-то еще. Что-то вроде удовлетворения. Катю передернуло. Снегирев всегда завидовал Юнину — той легкости, с которой Славка учился. Когда Славка безответно влюбился в Катю, Снегирев смотрел на нее с недоумением и почти злостью. Мол, как она может пренебрегать Славкой? Пожалуй, если бы это было возможно, Снегирев сам бы вышел замуж за Юнина. Теперь Катя вдруг вспомнила это, и ей захотелось уйти.
Но она не ушла.
— Ты можешь поконкретнее? — спросила она, вглядываясь в холеное лицо бывшего одноклассника.
— Насколько я знаю, — заявил Снегирев, — вступить в наследство, то есть заявить о вступлении в наследство, необходимо в течение полугода с момента смерти того лица, которое завещало. Это общее правило, не думаю, что у них в Америке что-то по-другому.
От Снегиревых она возвращалась как во сне. Отдельно сама от себя. Тело само по себе, а она, сущность Катя Щебетина, сама по себе. Реальность раскололась на куски, и Катя с удивлением и брезгливостью наблюдала, как народ толкается у входа в магазин, как женщины покупают ветчину и селедку — дань новогоднему столу, как нарочито беззаботно смеются подростки, а дети в автобусе жуют жвачку.
Ноги привели ее домой, и оказалось, что там ее ждут. В вестибюле сидели доктор из больницы и потерявшийся американец. Оказалось, что Филипп Смит, управляющий фирмой «Юнико», пять месяцев лежал в больнице Октана, мимо которой Катя частенько проходила, навещая родителей…
Когда она все это узнала, у нее началась истерика. Иначе нельзя назвать тот сотрясающий ее дурацкий смех, который оскорбил Диму Беспалова, привел в недоумение иностранца и обессилил саму Катю.
— Видите ли, — начал Дима, с опаской поглядывая на ненормальную дамочку, — Филипп звонил в свою фирму, и я не совсем понял… Там, кажется, какие-то проблемы с вашим наследством.
— Я знаю, — перебила Катя и вытерла платком лицо. — Так все и должно было быть. Все закономерно. Юнин не мог придумать ничего лучше. Он клево мне за все отомстил!
— Не понял, — сказал Дима, наблюдая за Катей. Она показалась ему слишком странной. Может, наркоманка? А он надеялся пристроить у нее Филиппа. Миссионеры уехали. Поселить его в городской гостинице? Он в первую неделю отравится в общепите. Отель для иностранцев еще не достроен. — Я думал, — замялся Дима, — поскольку Филипп ехал непосредственно к вам, Катя, вы и позаботитесь о его размещении.
Катя качала головой, кивая своим собственным мыслям, а Дима принял это движение за согласие.
Пока Дима вел переговоры, Филипп молча сидел на диване и наблюдал за Катей. Он так много слышал о ней от Станислава, видел ее школьные фотографии, знал, какого цвета у нее глаза и волосы. Сейчас ему было интересно сверить свои представления о ней с оригиналом. Филипп сразу заметил и ее нервозность, какой-то внутренний надлом и ту грань между беспокойством и нервным срывом, на которой балансировала эта женщина. Она вдруг напомнила ему Дебору.
Неужели эту женщину сломало известие о невозможности наследства? Вероятно, она очень надеялась на эти деньги. Ему это понятно. Однако такая вот откровенная зависимость от внешних материальных обстоятельств несколько разочаровала Филиппа.
Он вглядывался в ее лицо и добросовестно пытался понять, что же именно привязало Юнина к Кате. И не понимал.
Всех этих наблюдений Катя не заметила и заметить не могла по той причине, что она наполовину умерла в тот день. Да, вот так вот и обнаружила, что одной привычной части, которая двигала жизнью до сих пор, просто нет, а на ее месте проклевывается новая, неизвестная. И куда эта часть заведет ее, вовсе не ясно…
В новогодний вечер, за час до наступления сумерек, думая отнюдь не о приближении Нового года, через Волгу, в направлении туристической базы «Рассвет», на лыжах двигалась молодая женщина. Она плохо различала под снегом лыжню, и направление держала по торчащей маяком огромной сосне на противоположном берегу.
Лицо женщины было сосредоточенно и упрямо. Когда она достигла берега и сквозь сосны через мутно-синюю занавеску зимы разглядела пробивающийся вниз тонкий дымок, наконец-то облегченно вздохнула. Турбаза была недалеко, и явное присутствие там людей подействовало на нее как хорошая стопка водки.
Катя выбралась на проезжую дорогу и легким шагом побежала в сторону жилья. Величественные молчаливые сосны в тяжелых воротниках снега наблюдали за пришелицей с настороженным вниманием.
Еще издали Катя увидела темно-синюю, почти черную иномарку, отливающую незапорошенным боком в свете фонаря. Подойдя поближе, Катя рассмотрела солидную новенькую «тойоту-короллу». Других машин рядом не было. Чтобы установить ее рядом с домиком-теремком, хозяину, вероятно, пришлось изрядно потрудиться — расчистить площадку от снега.
Это была обязанность отца, но у него начался запой, график которых Катя и Даша четко знали.
Катя оттолкнулась и проскользила мимо «тойоты» к сторожке. Замерзший замок не сразу поддался. Катя оставила лыжи в сенях, отогрела озябшие руки, расшнуровала ботинки. В сторожке пахло отцом. На столе были разложены его крючки, грузила, спиннинги. В углу стоял бур — зимой отец любил порыбачить. Ружье висело на месте — рядом с вешалкой для одежды. Катя сунула руку в верхний ящик буфета и нащупала патроны. Все шло по плану. И, судя по темно-синей «тойоте», одна крупная рыбина уже приплыла и топит баньку.
Катя достала из чуланчика небольшие валенки, которые стояли тут специально для них с Дашей, надела и вышла на улицу. На лес стремительно падала ночь. Огни были только в теремке с «тойотой».
Катя взяла снеговую лопату и двинулась обходить владения. Длинная улица теремков, украшенных ажурной резьбой, мирно спала, взирая на сторожку темными окнами.
На всякий случай Катя почистила подъездную дорожку к теремкам, хотя поняла, что вряд ли сегодня появятся другие гости, кроме хозяина «тойоты». Если кто-то решает снять домик на турбазе для новогоднего кутежа, как правило, звонят заранее, а приезжают еще днем, чтобы подготовиться и досыта насладиться дикостью природы.
Отец говорил, что предварительных заказов не было. Прикатил лишь один залетный на «тойоте». Возможно, это лишь десант и к полуночи подтянется остальная братва. Не исключено…
Катя, не выпуская лопаты из рук, подошла к домику и заглянула в окно. Посреди гостиной стояла настоящая голубая елочка, украшенная гирляндой и бантами из золотой фольги. В камине горел огонь. Рядом аккуратной горкой лежали березовые поленья.
От этой картины у Кати мгновенно защипало в глазах и на миг перехватило дыхание.
Это была картинка из мечты. Сюжет рождественской открытки.
«Дура сентиментальная», — обругала она себя и отошла от окна.
Людей внутри видно не было. Вообще чрезвычайно тихо для праздника. Тишина Кате не нравилась. Заглянуть в окно второго этажа домика не представлялось возможным — окна были плотно зашторены, даже если залезть на ближайшую елку — ничего не увидишь.
Женщина вернулась в сторожку и взглянула на часы. Ходики показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Странно. Похоже, посетителей больше не будет и клиент собирается встречать Новый год в одиночестве? У богатых свои причуды. Крутой любитель одиночества сильно облегчает ей задачу. Ждать утра совсем не обязательно.
Катя взяла ружье и вышла из сторожки. Она поднялась на крыльцо теремка и толкнула дверь. Та легко поддалась, не издав ни звука. Катя прекрасно знала расположение комнат такого домика. Из просторного холла дверь направо — гостиная. Прямо — баня, налево — кухня-столовая. Две спальни наверху.
И вновь неправдоподобная тишина смутила ее.
Наверх Катя не пошла: если уж ты поехал в лес встретить Новый год, вряд ли завалишься спать за час до события. Только если любители экзотики — «сладкая парочка»… Она заглянула в кухню — в духовке на маленьком огне что-то запекалось, завернутое в фольгу. Судя по запаху, это что-то совсем недавно бегало на двух ногах и махало крыльями.
Катя на цыпочках пробралась в гостиную и никого там не обнаружила, кроме упомянутой выше елки.
Она вернулась в холл и остановилась напротив бани. Рукоятка ружья под пальцами запотела. Катя ногой толкнула дверь и вошла в предбанник. На деревянной лакированной скамейке покоилась мужская пижама, поверх которой лежал мобильный телефон.
Из моечного отделения доносился плеск. Сомнений не оставалось — в доме он один и в настоящее время наслаждается баней. Вот и славненько.
В голове почему-то назойливо крутилась одна-единственная фраза: «Всем оставаться на местах, самолет полетит в Турцию».
Она гнала эту фразу прочь, а та все лезла в голову и звучала там на разные лады. Катя толкнула дверь и наставила ружье прямо в душное облако пара.
— Стоять и не двигаться! — истошным голосом проорала она. Прямо перед ней сквозь душную муть проступил высокий здоровый мужик, весь в густой мыльной пенс. И только его мужская драгоценность выделялась из общего белопенного колорита и слегка указывала на ружье, как бы передразнивая его воинственность.
— Я и стою, — сказал мужик, ошарашенно глядя на террористку, — что за шуточки, мадам?
— Не шевелись, выстрелю! — завопила Катя, и мужик замер как изваяние.
— Это ограбление? — поинтересовался он, как бы подсказывая ей.
— Н-нет… да! — рявкнула она, отходя к предбаннику, чувствуя, как валенки промокают, а по спине течет ручьем.
— Мужчина двинулся следом, не спуская с нее глаз. Он просто буравил ее своими черными глазищами. Кате было крайне неуютно. На место! — гаркнула она и остановилась, почувствовав пяткой порог.
— Спокойно… спокойно! — проговорил пленник, держа Катю глазами. — Поконкретнее нельзя? Чего надо-то?
— Деньги, — просипела Катя, стараясь смотреть на мужика выше пояса.
Мыло сползло, обнаружив мощную волосатую грудь, сильные плечи и руки. Катя почувствовала, как от страха все ее внутренности сворачиваются в узел. Ее подташнивало.
— Много денег, — уточнила она.
— Понял, — ответил мужик, делая полшага вперед. — Какая сумма нас интересует?
— Дача окружена! — на всякий случай добавила Катя.
— Сколько? — повторил пленник, и Катя с отчаянием поняла, что не производит на крутого должного впечатления.
— Двадцать тысяч. Долларов, — объявила она и облизала пересохшие губы. Новый русский присвистнул.
— Опусти ружье-то. Поговорим спокойно, — вкрадчивым, даже приятным голосом предложил он Кате, и та обнаружила, что готова подчиниться его воле. Тогда — все! Нужно взять себя в руки. Она упрямо тряхнула головой. Но ружье все-таки немного опустила. Теперь дуло уставилось прямо в его мужское достоинство.
— Нет, уж лучше подними, — передумал мужик. Катя подчинилась.
— Лучше стой и не разговаривай, — опомнилась она. Крутой кивнул.
Он сложил руки на груди и невозмутимо взирал на захватчицу. Он даже не пытался прикрыться! Эта его наглость вовремя разозлила Катю — придала ей утерянную было решимость.
— Одно движение, и я выстрелю!
— Неужели вы думаете, что я ношу такие деньги с собой? — спросил мужчина. Катя нервно дернула плечом.
— Напишешь вексель, — успокоила она.
— А если у меня нет с собой бланка? — поинтересовался он, и остатки мыла сползли с него, оставив его нарочито голым, мокрым, бессовестно пышущим здоровьем и силой. Катя созерцала его крупный череп с блестящей самодовольной лысиной, прямой длинный нос и пышные усы, опускающиеся к волевому рубленому подбородку.
— Не разговаривать! — прикрикнула Катя, с беспокойством осознавая: что-то безнадежно ускользает в задуманном предприятии. — Позвонишь знакомым и скажешь, чтобы деньги привезли в указанное место, — говорила она, стараясь сделать голос резким и уверенным. Голос не слушался и то и дело срывался, выдавая волнение хозяйки. — Пока деньги не окажутся там, где я скажу, ты, дядя, будешь сидеть в бане! Ясно?
— Куда яснее, — отозвался мужчина, задумчиво переводя взгляд с террористки на ружье и обратно. В глазах его появилось что-то новое. Катя не могла понять, что именно, но это что-то забеспокоило ее, и она на всякий случай скомандовала:
— Назад! К парной!
Это была ошибка. Рядом с дверью в парную, под краном, стоял большой эмалированный таз. Мужчина, поравнявшись с ним, вдруг резко дернулся, схватил таз и швырнул его в Катю. Та взвизгнула и, не целясь, выстрелила в густой мутный пар.
Она услышала приглушенный хлесткий мат, пулей выскочила в предбанник и накинула крючок на дверь.
Не дожидаясь последствий, придвинула квадратный дубовый стол — тот вплотную встал между дверью в моечную и стеной.
Руки у Кати тряслись, зубы стучали. От мокрых валенок шел пар.
— Я вас предупреждала! — проклацала Катя и стряхнула с ног мокрые валенки.
— Дура! Террористка хренова! — услышала она из бани. — Ты меня убить могла, идиотка!
— Не убила же? — спросила Катя, прислушиваясь к происходящему за дверью.
— Ранила! — проорал крутой, заглушая шум воды. — Ты меня ранила, поняла? И когда я доберусь до тебя, сверну шею!
В его голосе не прозвучало ни ноты сомнения.
— Куда я попала? — осторожно спросила Катя, припав ухом к двери.
— Туда! — проорали из-за двери. Катя отпрянула, и вовремя — об дверь с силой ударился пустой таз.
Этот звук что-то выключил, в Кате. Теперь она сидела не шевелясь, мокрая как мышь, утратив последнюю способность трезво мыслить.
— Я ранен, ты поняла? — не унимался мужчина за дверью. — Ты попала мне в ногу! Я истекаю кровью, дубина! Завтра меня будут искать, тебя поймают, и то, что я с тобой сделаю, не поддается описанию! Поняла?
— Если ты доживешь до завтра, — бесцветно откликнулась Катя, чувствуя, как вместе с бессилием в нее вползает отупляющее равнодушие.
Мужчина приблизился к двери. Катя через стену чувствовала его приближение.
— Слушайте, вы… как вас там? — заговорил он более-менее мирно. — Если я умру от потери крови, вы никаких денег не получите. Так?
— Так, — согласилась Катя, вытирая ноги его полотенцем.
— Я дам вам денег. Обещаю. Ну, в конце концов — двадцать тысяч не так уж и много, если сравнивать с жизнью… так ведь?
— Да, — согласно кивнула Катя и расстегнула куртку — она прилипла к спине.
— Но вы должны выпустить меня отсюда. Мне нужен врач. Или хотя бы — бинт, йод и вата.
— Не могу, — откликнулась Катя, принюхиваясь. Из кухни доносился острый запах жареного мяса. Скорее — горелого.
Она рванула на кухню, добежала до плиты и выключила духовку.
Пленник бешено забарабанил в дверь.
— Эй, ты, там! Ты куда?! Ты что еще задумала?
— Да тут я, — объяснила Катя и уселась на коврик у двери в моечную. — У вас там курица, кажется, подгорела. Я выключила.
— Утка, — поправил пленник. — Так выпустишь меня? Мне сейчас станет плохо. Вид собственной крови вызывает у меня головокружение. А тут еще и жара такая.
До Кати донеслось неясное подобие стона. Она испугалась. А если она действительно подстрелила его и он тут за ночь окочурится? Мужчина снова застонал, и Катя услышала шлепок. Сильный такой шлепок, как от осевшего на пол тела.
Она прикусила губу. Вскочила на ноги. На глаза попался валяющийся поверх пижамы мобильник. Она схватила его и дрожащим пальцем набрала номер сестры.
— Дарья! — горячо зашептала она в трубку, услышав сквозь музыку новогоднего концерта веселые голоса детей. — Я попала в неприятную историю, и мне срочно нужна твоя помощь!
— Ты на турбазе? — уточнила Даша. Ее заглушал шум голосов, крик Витальки и музыка.
— Да! Да! Я… я, кажется, мужика подстрелила.
— Знаешь, Кать, мужчины меня теперь не интересуют. У меня пост до Рождества.
Сестра несла несусветицу. Катя готова была расплакаться. Если Дашка уже хорошо выпила, помощи от нее не будет. Что же делать? Тут до нее донесся голос брата.
— Даша, Вадик у тебя?
— Конечно! Мы все в сборе, включая твоего американца! Поздравляем тебя и того, кого ты там подстрелила!
— Дарья! Ты трезвая или?..
— Абсолютно! — невозмутимо отвечала Даша. — А ты, похоже…
— Даша, слушай сюда. Бери аптечку, лекарства какие-нибудь обезболивающие, становись на лыжи и дуй на турбазу.
— Надеюсь, ты шутишь?
— Дашка, мне не до шуток! Я подстрелила человека, он истекает кровью! «Скорую» вызвать не могу — меня посадят! Дошло?
— Но я не врач! — запротестовала сестра, но Катя не дала ей развить эту мысль и затараторила в трубку:
— Ты себя недооцениваешь! У тебя высшее медицинское образование. Помни — от тебя зависит жизнь моя и еще одного человека!
Катя не стала развивать свою мысль и выключила телефон.
Из-за двери снова донесся стон. Она уже намеревалась спросить о самочувствии своего заложника, как услышала странные звуки со стороны холла. Прислушалась. Лестница поскрипывала под легкими шагами. Катя, не меняя позы, дотянулась до ружья. В этот же момент скрипнула дверь, и появилось третье лицо в этой новогодней феерии.
В проеме дверей стояла девочка лет девяти-десяти в длинной розовой ночной сорочке. Прямые русые волосы свободно спадали по плечам и спине. Глаза сонно и удивленно взирали на Катю. Та, в свою очередь, тоже слегка ошалело уставилась на пришелицу.
— А вы кто? — вежливо спросила девочка.
— Я сторож, — не долго думая ответила Катя.
— А-а… — Девочка старательно стряхивала сон с ресниц и заодно с интересом разглядывала Катины босые ноги.
Маленькая фея, похоже, сомневалась: спит она еще или же все это происходит наяву?
— А ты кто? — в свою очередь, поинтересовалась сторожиха.
— Я Инга. А где папа?
Катя отметила, что стоны за стеной поутихли. Там даже произошло легкое шевеление — кажется, таз отодвинули от двери или что-то в этом роде. Она просто «увидела», как этот новый русский напряженно прислушивается к происходящему.
Катя улыбнулась девочке.
— Папа все еще в бане, — пояснила она. — А я его охраняла. А тебе, может быть, стало страшно?
Ты там… одна?
— Одна. Но мне не страшно, — возразила девочка. — Просто папа обещал, что разбудит меня, когда Новый год подойдет. И мы будем стрелять из ракетницы. Мне показалось…
— Не переживай. Еще рано. Ложись досыпай, он разбудит.
— Спасибо, — вежливо ответила девочка и послушно пошла к лестнице.
Катя сдвинула вещи пленника на край скамьи и сама села рядом.
— Послушайте, — услышала она приглушенный голос. — Я выполню все ваши условия. Только не надо пугать ребенка!
— Разумно! — похвалила Катя.
— Дайте мне одеться. И принесите наконец йод и вату! Выпишу я вам валютный вексель. В гостиной, в моем кейсе все бумаги.
— Подождите. — Катя вскочила и собрала все веши пленника в кучу. Она вынесла их в столовую и аккуратно сложила в один из кухонных шкафов. Нашла йод, бинт и черный махровый халат. Положила все это на скамейку в предбаннике. Нашла кейс с бумагами, открыла его. Найти среди бумаг валютный вексель не представляло особого труда. Она подсунула его вместе с авторучкой под дверь, и у нее благополучно это приняли. Тем же путем вексель вернулся назад. Катя просмотрела заполненную бумагу и сунула ее во внутренний карман куртки. Она имела весьма смутное представление о том, как заполняются такие документы. Оставалось положиться на провидение. Возможно, крутой действительно испугался за дочь и готов на все, лишь бы вымогательница исчезла? Как бы то ни было, выбора у нее нет.
Она проверила массивный крючок на двери и только тогда отодвинула стол. Потом дулом ружья сняла крючок и отпрыгнула в холл.
Когда мужчина, изрядно повозившись в предбаннике, вышел в холл, террористка все еще стояла там с ружьем наперевес.
— Что вы здесь делаете? — взревел он. — Вы, кажется, получили свое, убирайтесь!
Он поморщился от боли и, не глядя на Катю, проковылял в гостиную.
— Можете взять валенки в прихожей! Не стесняйтесь! Он хотел хоть как-то уколоть Катю.
— Сейчас приедет врач, — объяснила Катя. — Я дождусь, пока вам окажут помощь, и уйду.
— Какая сердобольность! — съехидничал он. — Из вас просто брызжет гуманность. Я же хочу одного: чтобы вы оказались как можно дальше отсюда! Я мечтаю никогда не видеть вас больше!
— Я вас понимаю, — кивнула Катя. Появление сонной девочки заметно сбавило ее воинственность. — Но ничего не поделаешь. Приедет врач, я должна ее дождаться. А еще… от вас требуется расписка.
— Что?! — Мужчина вырос на пороге комнаты.
— Расписка в том, что вы добровольно жертвуете деньги на благотворительные нужды.
Мужчина распахнул рот и некоторое время так и стоял с открытым ртом.
— Ничего больше писать не буду! — наконец заявил он и вернулся в кресло.
— Тогда я устрою салют. — Катя показала глазами на ружье. — Проснется ваша дочь, решит, что вы без нес встречаете Новый год…
— А вы не такая шляпа, какой кажетесь, — с ненавистью произнес мужчина и достал из кейса блокнот. — Диктуйте!
— Я, — начала Катя, — Шатров Марат Борисович… — Она запомнила его имя, изучая вексель. — Далее ваша должность и паспортные данные.
— Да вы присаживайтесь, — предложил он с ядом в голосе, — у вас, наверное, руки от гранатомета затекли?
Ничего, спасибо, я постою. Пишите дальше: добровольно жертвую обозначенную сумму гражданке такой-то (здесь оставьте место) на лечение ее сына.
Мужчина оторвался от блокнота и посмотрел на Катю. Несколько недоверчиво посмотрел.
— Это правда? — спросил он.
Катя кивнула.
Он закончил писать и вырвал листок из блокнота.
— Возьмите.
— Подойдите и положите бумагу сюда, — предложила Катя.
— Щас! — рявкнул мужчина. — Уходите же, в самом деле! Я не желаю встретить Новый год в компании вымогательницы!
Он несколькими движениями пальцев свернул из своей расписки самолетик и запустил его в холл. Самолетик плавно приземлился у Катиных босых ног.
— Спасибо, — буркнула Катя.
— Спа-сибо! — передразнил мужчина, потирая раненую ногу. — Я одного не могу понять: что, других методов нет? Боевиков насмотрелась? Нельзя по-человечески прийти в офис, объяснить ситуацию? Нет, вечно это дурдом…
— Я ходила, — отозвалась Катя. — Ходила и просила. Но кто же захочет такую сумму от своих детей оторвать? Вот вы, например, оторвали бы от собственной дочери добровольно?
— Возможно, я нашел бы чем помочь…
— Возможно! Но мне надо наверняка. Моему сыну срочно нужна операция за границей. Он не может ждать, пока у кого-то появится возможность.
Катя услышала скрип снега за дверью. Она отошла к столовой и замерла там в темноте.
Первой появилась Даша. Она была румяной и растрепанной.
За ней в клубах морозного пара возник брат Вадик.
Выглядел он этаким молодым подвыпившим Санта-Клаусом. Они аккуратно прикрыли дверь и огляделись. Некоторое время они молча переводили взгляды с босой, непривычно вооруженной сестры на полуголого мужчину в гостиной.
— Ты не против, что я взяла с собой Вадика? — поинтересовалась Дарья. — Все же ночью через Волгу одной страшновато…
— Ничего, — лаконично ответила Катя.
— Он что, напал на тебя? Пытался изнасиловать? Брат Вадик решительно шагнул мимо Кати в гостиную. В руках он держал лыжную палку.
— Эй вы, ребята, полегче. Это вопрос — кто на кого напал! — забеспокоился бизнесмен. Кате даже жаль его стало немного.
— Подробности потом, — остановила она брата. — Я его ранила, кажется. В ногу. Посмотри, пожалуйста, Даш.
Катя передала брату свое оружие.
— Держи на всякий случай. У меня рука занемела. Он опасен. Не спускай с него глаз. Кстати, ты как у Дарьи оказался? Где Оксана?
— Мы поругались.
Бизнесмен в гостиной присвистнул.
— Да вас тут целая банда! Семейный подряд, что ли?
— Дядя, тебе слова не давали. С тобой еще разберемся! — Вадик уселся в кресло напротив хозяина.
— Показывайте ваше ранение, — сухо оборвала Даша. Она уже не сомневалась, что сестра подверглась насилию со стороны этого зажравшегося типа и была вынуждена обороняться. — Кать, воды принеси. Кипяченой. Не рана, царапина. Промоем гидроперитом. Жить будет.
Перевязали Шатрова. От обезболивающего он категорически отказался. Пока суетились — диктор объявил поздравление президента. Приближался Новый год.
— Ну что ж, господа! Насколько я понимаю, мне придется отмечать праздник в «приятной» компании, — изрек хозяин.
Катя с Дашей переглянулись.
— Я, честно говоря, слегка подустала с дороги. Трудновато, знаете, через Волгу-матушку без тренировки… — призналась Даша.
— Ну разумеется! — неприязненно согласился мужчина. — Вот Катя совсем освоилась. И вы будьте как дома. Можете принести утку из духовки. Уж если решили испортить человеку праздник, то идите до конца! Организуйте стол. Поскольку я этим заняться не могу по причине ранения и морального потрясения.
Он издевался над ними! Но Дашу не смутил его тон. Она захлопотала, быстро нашла посуду, хлеб, нарезала то, что нашлось в холодильнике. Через пять минут рядом с диваном и креслами стоял журнальный столик, уставленный закусками. Крутой извлек из своего портфеля бутылку французского шампанского и армянский коньяк.
— Послушайте, — обратился он к Кате почти ласково. — Верните мне одежду. Неужели я обречен встречать Новый год в банном халате?
— Да вы не стесняйтесь! — встряла Даша.
— Боюсь, придется в халате, — вздохнула Катя и уселась на мягкий пуфик. — Вы сможете одеться, как только я покину этот дом.
— Мне очень интересно, когда же вы наконец собираетесь меня покинуть?
— На рассвете, — ответила Катя.
— Ну что ж, тогда знакомьте меня с вашими друзьями. — Бизнесмен занялся шампанским.
— Даша. Вадим.
— Марат Борисович. Ваш покорный слуга. Кстати, я обещал разбудить дочь, а я всегда выполняю свои обещания.
Он резко поднялся, но вместе с ним вскочила Катя. Вадик вскинул ружье.
— Не беспокойтесь, Марат Борисович, я сама поднимусь за ней.
— Вы напугаете ее! — запротестовал Шатров, но Катя уже выходила из гостиной.
— Я никогда ничего не сделаю вашей дочери, — бросила она на пороге.
Наверху в маленькой спальне горел ночник. Девочка спала, отвернувшись к стене. По подушке рассыпались ее мягкие светлые волосы. На тумбочке возле кровати сидела кукла в старинном сложном платье. У куклы было очень милое, почти живое личико. Рядом на тумбочке лежал небольшой фотоальбом. Прежде чем ответить себе, зачем она это делает, Катя взяла в руки альбом и стала смотреть. Яркие цветные снимки. Девочка в классе за партой. Девочка на коньках с отцом. Снова с отцом. На канатной дороге, в горах. Опять вдвоем. Дома, среди игрушек. Десятка три разномастных мягких игрушек. Хорошая одежда, дорогие игрушки, дорогие развлечения. Любовь и забота отца.
Где же мать? Вероятно, матери нет. Ни на одной фотографии нет женщины, которая подходила бы на роль жены этого Марата. Жена, вероятно, должна выглядеть холеной, ухоженной, довольной.
Катя поймала себя на мысли, что нарочно выкапывает в своей душе неприязнь к этому типу, к его благополучию, к его избалованной дочке. Неприязнь, как оправдание тому, что она сделала.
Но по мере того как она прикасалась к чужой благополучной жизни, собственная решимость становилась зыбкой, как старый мосток через речку, а неприязнь не приживалась.
Уверенность в собственной правоте приходилось разогревать как остывший обед: ты не имела другого выхода, твой сын ничего этого не видел. Он находится на грани между жизнью и смертью. Ему необходима помощь. А этот Шатров — сильный здоровый мужик, заработает еще. И нечего тут задумываться о нем и его жизни. Надо уносить ноги, пока еще не сделан шаг назад. Катя положила на место альбом и вышла из комнаты.
— Она так крепко спит, что я не решилась ее разбудить, — извинилась она.
Вадик раздал бокалы, хрусталь тонко зазвенел, когда присутствующие соприкоснулись в традиционном приветствии. Новый год наступил. Сделав знак Даше, Катя вышла в холл.
— Дашок, я должна уйти. Только не спрашивай ни о чем. Так надо.
— А мы с Вадиком что, караулить его должны?!
— Только до утра. Его телефон я заберу с собой. Смотри, ни о чем не говори с ним — это лишнее.
— Да что здесь случилось-то? Может, лучше милицию?
— И не заикайся об этом, сестричка. Если здесь появится милиция — посадят меня. Меня, поняла?
Дашино лицо вытянулось. На некоторое время она лишилась дара речи.
— Продержите его до утра, дом заприте на ключ и уходите. Ружье пусть Вадик заберет с собой.
— Ничего не понимаю, но сделаю все так, как ты просишь, — преданно залепетала пьяненькая Даша. Прижала к себе Катю и полезла с поцелуями.
Катя мягко отстранила от себя сестру и повторила:
— Продержите до утра и уходите.
Хотела что-то добавить, но передумала — только махнула рукой. Нашла за дверью предложенные Шатровым валенки и выбежала на мороз. Добежав до сторожки отца, она перерезала телефонный провод. Единственный телефон здесь был в этом доме.
Потом вернулась к теремку и, секунду поколебавшись, проколола шилом оба передних колеса. Подумав, проделала то же с задними. Ну, вот и все. Раньше чем через пару дней он отсюда не выберется. Банки начинают работать… второго или третьего? Она должна успеть.
Через полчаса Катя уже шагала на лыжах через молчаливую заснеженную Волгу. Новый год наступил, но все вокруг оставалось прежним — холодные голубые колючки звезд в недосягаемой выси, ровная гладь реки, мерцающие вдали огни города Октана и его длинные трубы с ненасытными языками пламени, которые жадно лизали небо, и луна, с презрением и брезгливостью взирающая на черный дым из заводских труб, словно он грозил испачкать ее безупречно желтое платье… Все осталось прежним!
Только она, Катя Щебетина, была уже другая. Остро чувствовала она эту перемену в себе, этот внезапный поворот с ног на голову. Но анализировать сей факт не хотела.
