Глава 19

Ночью в деревне случился пожар. Полину разбудил Тимоха. Он прилип к окну, на котором зловеще плясали отсветы огня. Казалось, что горит где-то рядом, через дом. На улице слышались голоса, вой собак, беспокойное хлопанье калиток. Полыхало в конце улицы. Петр Михайлович уже был на ногах, забежал сообщить:

— У Никитиных горит.

У Полины неприятно екнуло сердце. У Никитиных…

— Тимоха, куда? — только и успела крикнуть Полина, но — поздно. Парень уже хлопнул дверью, в отдалении скрипнула калитка — только его и видели.

— Датам «пожарка» уже стоит, — успокоил отец. — Они пацанов близко не подпустят. Отвечай потом за них…

— Давно горит?

— Да нет, пожарные быстро приехали. Одним ходом. Пойдешь, что ли?

— Пойду.

Полина накинула кофту, на всякий случай захватила аптечку и — бегом.

Горели надворные постройки. Мужики баграми ломали догорающий сарай.

Мальчишки толпились вокруг пожарных, которые пытались залить прожорливый огонь водой. Не тут-то было. Вода шипела, как на раскаленной сковороде, брызги грозили обжечь любопытных.

— Щас на пену перейдут, — комментировал дед Лепешкин. — Водой — бесполезно. Разгорелось.

И действительно, водитель «пожарки» полез наверх, где находился раструб для запуска пены.

— Отойдите! — просили пожарные, но куда там! Народ жаждал поучаствовать в тушении пожара. Пожарные стали разматывать второй рукав, готовить пену.

В свете огня Полина разглядела лица односельчан. Люди стояли кучками, жались друг к другу. Смотрели, как в хаосе пены и огня гибнет Володькина маслобойка. Здесь были Капустины, дед Лепешкин, Катя Плешивка. Полина увидела и своих: Крошку, Ваню Модного. Парни стояли с баграми, лопатами. Лица в саже. Все, что можно было сделать против огня, они сделали. Теперь оставалось стоять и смотреть.

— Все живы? — спросила Полина в толпе.

Рядом оказалась Катя Плешивка, которая охотно пояснила:

— Марь Ивановна у соседей. Причитала, конечно, плакала. Соседка ее к себе увела. А сам-то вон бегает. Каково ему? Прошлое лето строили на пару с сыном, а этим — вона чего.

— Хорошо хоть последние в улице стоят, — вставил кто-то. — А то бы щас на соседские сараи перекинулось, все — хана.

— Да ладно сараи. Дом-то цел остался. И то хорошо…

С пеной дело стало продвигаться. Пожарные в длинных брезентовых плащах, неповоротливые, работали без суеты. Местные мальчишки, юркие как ртуть, мешались у них под ногами, их то и дело отгоняли прочь.

Полина поискала глазами сына, но не нашла. Зато увидела Павла Гуськова. Он стоял среди мужиков, трепался, покуривал. Заметив, что она смотрит в его сторону, кивнул и неторопливо двинулся к ней.

— Вон ведь как бывает, бабоньки, — кивнул он в сторону огня. — Строишь, наживаешь, а случай все сожрет.

— Да… — вздохнули женщины в толпе. Только Полина в упор смотрела на Павла. А тот, словно и не понимал значения ее взгляда, играл ему одному ведомую роль с каким-то упрямым азартом.

— А может, не случай, — ни к кому не обращаясь, проговорила Полина. — Бывает, что и подожгут… из зависти.

— Да кому он нужен — из зависти?! — встрял возникший откуда-то Игорь Гуськов. — Что у него было-то? Голь перекатная!

— А машина-то не сгорела? — словно не слыша слов брата, поинтересовался Павел.

— Машины не было, — встряла Катя Плешивка. — На ней Володька вчера куда-то укатил, говорят.

— Докатался, — усмехнулся Игорь.

От Полины не укрылось, как братья переглянулись между собой. Она пошла искать Тимоху, услышала, как дед Лепешкин вздохнул:

— Сейчас вода кончится.

И действительно, вода в машине быстро кончилась. Полина увидела сына. Он показывал пожарным, где находится пруд. Уехали за водой.

Огонь, погребенный под пеной, казалось, навсегда исчез, но это было ложное впечатление. Вдруг вспыхнули доски у самого гаража, и несколько человек разом вскрикнули:

— На гараж перекинется!

Бросились к гаражу с ведрами. Но пена — кипяток, не подпускала. Бестолково колготились возле, опасаясь подойти ближе. Вернулась «пожарка», Тимоха сидел в машине рядом с водителем. Гараж залили пеной.

— Сын-то у тебя — герой, — раздалось у нее над ухом. Опять Павел! Она только открыла рот, чтобы осадить его, но Гуськов не дал ей сказать.

— Ты получше за ним смотри, Петровна. Подростки, они народ ушлый… Все геройствуют…

— Ты к чему это? — строго спросила она Павла.

— Забочусь о тебе, — с недоброй ухмылкой ответил тот. — Одной-то за взрослым сыном разве углядишь?

— Есть кому о нас позаботиться! — отрезала она и отодвинулась от него.

— Да, Спонсор у вас хороший, — согласился Павел с каким-то даже наслаждением. — Только ведь и с бизнесменом крутым всякое случается… То авария… А то, бывает, машина взорвется ни с того ни с сего…

— Да пошел ты! — оборвала его Полина.

Она разыскала отца и велела глаз не спускать с Тимохи. Ей нужно было увидеть Володькиных родителей.

Она хоть и показывала Павлу всем своим видом, что не боится его, все же ей стало жутковато от его внимания и угроз. Он вознамерился лишить ее покоя и был очень последователен.

Разговор с Володькиной матерью еще больше взбаламутил ее. Марья Ивановна сидела сникшая. Не ругалась, не плакала, не злилась. Сидела какая-то покорная, вялая.

— Вот так вот полночи и просидела, — пояснила соседка. — Незнай — пожар ее убил, незнай — внезапный отъезд Володьки. Сам-то хоть делает что-то, копошится с мужиками. А она как неживая…

Полина посидела с Никитиной, попыталась найти слова утешения.

— Домой пойду, — вдруг встрепенулась Марья Ивановна. — Что мне тут?

Полина вызвалась проводить. Они прошли через залитый водой двор.

Светало. Пожарные делали «проливку». Вода теперь из шланга лилась мелким дождиком, как из лейки. Проливали все вокруг, чтобы исключить возможность возгорания. Взрослые начали расходиться, только мальчишки все липли к пожарной машине, рассматривали амуницию пожарных.

Марья Ивановна глянула на пепелище, махнула рукой и — мимо.

— Ты думаешь, я не знаю, кто поджег? — спросила она Полину, едва переступили порог. — Знаю, Гуськовы это.

— Видели что-нибудь?

— Да и видеть мне не нужно! Они это. А кто же еще? Мужики мои отродясь возле сараев не курили. Только не докажешь теперь.

— Проводка, бывает, искрит… — не слишком уверенно предположила Полина.

— Говорила Володьке, — не слушая Полину, продолжала Марья Ивановна, — чтоб не пялился на замужнюю. Говорила, что хорошим не кончится. Не послушал…

— Любит он ее, — осторожно вставила Полина.

— Любит! А как теперь? Он ведь с ней сюда больше не приедет, дорожка заказана! Ни внучат не увижу, ни сына.

Марья Ивановна зашмыгала, полезла за платком. Мысль о несуществующих внучатах сильнее встревожила ее, чем потеря маслобойки.

— Бог с ней, с маслобойкой, — словно отвечая на Полинины мысли, запричитала она. — Жили мы без нее. А вот сына не увижу, это знаешь как?

— Ну уж сразу — не увидите. Увидите. Сами поедете к нему. Все у него будет хорошо. Что ж теперь? Бывает… Он ведь давно ее любит?

— Со школы, — кивнула Марья Ивановна и просеменила в комнату сына. Притащила коробку с фотографиями. Вместе посмотрели. Пришел Володькин отец, поговорила с ним.

Домой Полина вернулась, когда совсем рассвело. Выгнала Милку в стадо, легла отдохнуть. А в обед ее разбудили.

— Мам, там к тебе, — растерянно смотрел на нее Тимоха. Она выглянула в окно. У палисадника стоял видавший виды милицейский «уазик». Она и подумать ничего не успела, не проснулась до конца — па кухне появился молоденький милиционер.

— Полина Петровна Мороз?

— Да, это я.

— Здравствуйте. Старший лейтенант Петров. Вот вам повесточка.

Ничего не соображая, Полина заглянула в бумагу. Явиться к следователю для дачи показаний.

— К какому следователю? Зачем?

— Я на машине, могу вас подбросить, — дружелюбно предложил милиционер. — Следователь как раз на месте. А то в следующий раз приедете, ждать придется, то-сё…

Полина не стала возражать, собралась быстро. Пусть лучше на машине довезут, чем на перекладных потом добираться.

Приехали в районную милицию.

Милиционер привел ее к кабинету следователя и сказал: «Ждите». На двери табличка «Следователь Снежко А.Н.». Ждать пришлось долго. Полина сидела в коридоре и гадала: зачем ее сюда вызвали? Вариантов не было.

Через полчаса ее пригласили в кабинет. За столом сидела женщина немного моложе Полины. А может, и ровесница, только сильно ухоженная. Следователь Снежко, вероятно, ужасно гордилась своей должностью. Потому что сразу повела себя с посетительницей свысока.

Пока она спрашивала паспортные данные и заполняла бумажки, Полине ничего не оставалось, кроме как рассматривать ее. Моложавая, ухоженная. Ногти, прическа, костюмчик. Только вот эта некоторая надменность во взгляде, появляющаяся почти всегда у людей, облеченных властью, сразу насторожил Полину.

— По какому поводу меня пригласили? — наконец не выдержала она.

Следователь отвечать не торопилась, уткнулась в свои бумажки. Писала себе.

— Послушайте, у меня нет свободного времени тут сидеть без дела и смотреть, как вы пишете! — вскипела Полина после десятиминутного созерцания.

— Теперь у вас будет много времени, — неопределенно буркнула следователь, не поднимая головы.

Кончив писать, она наконец взглянула на Полину, как, вероятно, следователи в тридцатых годах смотрели на врагов народа.

— К нам поступило заявление, уважаемая Полина Петровна, от гражданина Гуськова Павла Федоровича, из которого нам стало ясно, что вы, не имея лицензии или какого-либо разрешения на частную врачебную практику, все же занимаетесь лечением граждан в своем селе.

Полина молчала. Ай да Павел! Два — ноль в его пользу. Сумел достать… А она клюнула!

— На днях вы, не дождавшись бригады «скорой помощи», сделали гражданке Гуськовой, семидесяти двух лет, укол, после которого она почувствовала себя плохо. Настолько плохо, что попала в реанимацию.

— В реанимацию? Когда? — поразилась Полина. — Я только что… несколько часов назад видела братьев Гуськовых. Они мне ни слова… — Полина осеклась. Она не была готова к такому. Это было совершенно неожиданно и обескураживало.

— Так вы не отрицаете, что занимаетесь врачебной практикой? — даже с некоторым участием спросила следователь. Она наклонилась к Полине, словно стремясь проявить понимание.

— Ничем я не занимаюсь! — возмутилась Полина, поняв, куда клонит следователь. — Помогаю, конечно, советом… А вы бы не помогли? В деревне нет даже захудалого медпункта! Кому давление смерить, кому горло посмотреть… Никто еще в реанимацию не попадал.

Следователь быстро писала за Полиной, а на последнюю фразу заметила:

— Сколько веревочке ни виться…

— Что?

— У вас какой диплом? — поинтересовалась Снежко.

— Мединститут.

— Но врачом не работали?

— Должности врачебной не было. Была ставка фельдшера, я согласилась. А когда ставку сократили, осталась без работы.

— «Осталась без работы, — повторила следователь, не переставая записывать, и, как бы подсказывая Полине, продол-Жила: — И стала практиковать на дому». Так? Жить-то чем-то надо…

— Ничего я не стала! — возмутилась Полина. — Устроилась в Дом культуры. А сельчанам помогаю, только если уж невмоготу.

— Да вы зря кипятитесь, — снова вкрадчиво сказала следователь. — Я ведь понимаю вас… как женщина женщину. Остались одна, с ребенком на руках… Почему и не подработать, если деньги сами в руки идут?

— Вы что? Какие деньги? — задохнулась Полина. — Вы что мне тут шьете? — Она даже вспотела от возмущения. — Вам это Гуськов наплел? Так он зуб на меня имеет, личные счеты у нас…

— Какой зуб? За что? — живо заинтересовалась следователь.

— От него жена сбежала. А он думает, что это я ей побег организовала.

— От него жена сбежала? — У следовательницы в глазах мелькнул живой интерес. — Надо же! Да это просто приключенческий фильм какой-то… И что? С любовником?

Полина вдруг увидела эту бабу с новой стороны. Злобная бабенка, без личной жизни, поэтому чужая вызывает такой нездоровый интерес. Чем-то ее собственная не устраивает, и она теперь кипит, злобствует. От сделанного открытия Полине стало как-то тоскливо.

— Это к делу не относится! — отрезала Полина.

— Ну почему же? — с плохо скрываемым тайным злорадством заговорила Снежко. — К вашему делу теперь многое может отнестись. Если вы на самом деле так активны, как об этом говорят, то много у себя в селе могли… натворить. Есть сведения, что в ваше дежурство на дискотеке в клубе кто-то чуть не умер…

— Ну, это уже перебор, знаете! — возмутилась Полина. — Думаете, я не знаю, как это дело затеяно? Только вчера Гуськовой плохо стало, а сегодня за мной приехали. Это противозаконно, любому понятно.

— А что же — ждать, когда вы еще полдеревни уморите? Знахарка…

— А вы не оскорбляйте меня! — возмутилась Полина. — Гуськовы вам заплатили? Ну и отрабатывайте свое! А оскорблять меня не надо!

Полина понимала, что так говорить не следует, но внутри у нее отключились тормоза. Она терпеть не могла таких вот, как эта Снежко. Она устала с ней общаться.

— Да как вы смеете? — Дама за столом покраснела до корней волос, тяжело задышала. — Во взяточничестве меня обвиняете? Да это… Да за такое… Да из-за таких, как вы, люди и умирают! Тоже мне — врач! Ее от работы отстранили, а она лезет! Ну ничего! Мы тебе пыл-то охладим!

Полина молча наблюдала за следовательницей. Как та распалилась, вспыхнула на ровном месте. Значит, в точку она, Полина, попала. Наступила на больную мозоль.

— Не называйте меня на ты, будьте любезны, — отчеканила Полина. — Уже хотя бы потому, что я старше вас.

— Хамка! — взвизгнула Снежко и повисла над столом. — Петров!

Вошел молоденький милиционер. Поскольку Полина сидела абсолютно невозмутимая, он удивленно вытаращился на следователя.

— Уведи эту хамку в изолятор! Пусть посидит немного, поостынет! Много о себе воображает!

— Но… — замялся Петров.

— Ты слышал, что я сказала? Повторить?

На Снежко А.Н. было жалко смотреть. Всю ее как-то перекособочило, бедную. Полина молча поднялась и пошла за милиционером.

«Ну вот, — думала она, — ив КПЗ доведется посидеть…» Больше никаких мыслей у нее не возникло, пока она шла за лейтенантом Петровым по длинному коридору, пока он открывал и закрывал решетки. Был конец рабочего дня, народу в отделе почти не было, и все происходило как-то буднично, совсем прозаично. Открылась дверь камеры, Полина вошла, дверь закрылась. Она услышала поворот ключа. Вот и все. Теперь у нее появилось время о многом подумать основательно.

В жизни Любавы Кольчугиной ничего особо не изменилось с того времени, как ее в последний раз посетил Семен. И все же, уходя, она стала оставлять ключ на прежнем месте. Будто из суеверия. В сарае за дверью, на гвоздике.

Возвратившись однажды вечером с работы, она увидела синий грузовик, который спокойно стоял посреди двора, как и раньше. Дверь дома была открыта. Войдя, она увидела рабочие ботинки Семена. Прошла на кухню. Потрогала чайник — горячий. Села, посидела. Дома было тихо. Любава подумала, что Семен, наверное, в дочкиной комнате, за компьютером. Играет. У самой у нее никогда даже мысли такой не возникало — поиграть в эти стрелялки-догонялки. Но за свою жизнь она сделала вывод: мужчины как дети. Во всем как дети, с этим надо считаться. Она возилась внизу, не поднимаясь в дочкину комнату. Решила вопросов Семену не задавать. Вести себя как ни в чем не бывало.

Но все же не удержалась. Ужин погрела, он не спускается. Сериал посмотрела, как обычно. Наверху — молчок. Поднялась наверх — точно, сидит перед экраном, в самолетики играет.

— Ты насовсем или в гости? Поиграть? — спросила Любава.

Семен дернул плечом:

— Як себе домой пришел.

— Вижу. Поэтому и интересуюсь: надолго? Или временно?

— Как получится, — буркнул Семен и сразу же перешел в наступление. — Или мое место уже занято?

Любава пожала плечами неопределенно, села на дочкину кровать.

— Не думал же ты, Сема, что я одна тут останусь век вековать? Я себе цену знаю. И желающие найдутся.

— Еще бы! — не без яда подхватил Семен. — Желающие… Фиг ли не найтись на все готовое! Домина-то вон какой, гараж, постройки… Все новое…

— Так тебе постройки, что ли, стало жалко, — усмехнулась она, — что ты вернулся?

— Что ты начинаешь? — сощурился Семен. — К слову прицепилась! Постройки! Сама-то как грузовик отвоевывала, забыла? Постройки… Сам строил, можно понять.

— Ничего не прицепилась, — спокойно промолвила Любава. — Если есть за что цепляться, почему же не цепляться-то? Я это очень даже понимаю. Нажитое жалко бросать, я знаю. И не к тому этот разговор завела, чтобы упрекнуть тебя. А к тому, Сема, что сразу хочу все по местам расставить: вернулся жить — живи. А если думаешь все же бегать к ней потихоньку, то сразу уходи. Я лучше твою долю от квартиры выплачу, чем терпеть это. Мне такого счастья не надо, я обдумала это.

Семен слушал ее молча, опустив голову в пол. Не покорность выражала эта поза, а какую-то свою упрямую думку, Любава знала. Когда замолчала, выдержав небольшую паузу, заговорил Семен:

— Условия, значит, мне выставляешь… Ну что ж, понимаю. Справедливо. Но тогда и я тебе, Любовь Петровна, свои условия выдвину, встречные.

Говорил Семен складно. Видимо, речь эту выстрадал, это Любаве понравилось. Она заинтересовалась:

— Какие же?

— Не знаю, конечно, как ты тут жила без меня, дело твое. Может, был у тебя кто… Я не осуждаю.

— Не осуждает он! — не удержалась Любава, хлопнула себя по коленкам.

— Я же сказал: не осуждаю! — строго оборвал Семен. — Но впредь… При мне чтобы… эти спонсоры… Короче: появится — морду набью. Чтобы не появлялся, короче.

Теперь Любава смотрела в пол, чтобы спрятать улыбку.

— Чё лыбишься? — не понял Семен. — Или ты думала, что я стану жить на втором этаже, а на первом у тебя — твои эксперты? Чтобы ноги не было.

— Вот этого я тебе, Сема, пообещать не смогу.

— Как так?

Семен даже покраснел от эмоций. Любава не успела ответить. Внизу пронзительно длинной трелью зазвонил телефон. Звонил Тимоха:

— Мама не у вас?

— Нет. Молчание.

— Мамку в милицию вчера увезли и с концами! — сказал он, и у Любавы внутри похолодело.

— В какую милицию? Зачем?

— Не знаю. Машина старая, наверное, в районную. — Голос Тимохи звенел от напряжения. — Теть Люб, позвоните Борис Сергеичу. У нас сети нет…

— А? — Любава ничего не успела ответить, трубку взял отец.

— Люба! Люба! Беда у нас! — закричал он. — Пропала Полина. Говорят, из-за Гуськовой…

Любава опустилась на табуретку. Ноги подкосились. Накаркала…

— Что? Пап, плохо слышно. При чем здесь Гуськовы? Объясни толком!

— Макаровне давеча заплохело! — орал он. — Ну и вот! Приехали они за Полиной. Лидия ихняя и Игорек этот беспутный…

Отец рассказывал обстоятельно, с ненужными подробностями, сто раз отступая в сторону. Но Любава не перебивала, она лихорадочно соображала, что нужно делать. Тимоха правильно сказал — первым делом разыскать Доброва. Против Гуськовых больше никто не потянет. Потом уже все остальное. В районный ОВД, в больницу…

— Семен! Выгоняй машину, у Полины беда стряслась.