Глава 22
Хоронили бабку с дедом всей деревней. Старухи обрядили соседей как полагается — в колхозной мастерской смастерили два гроба, а венков наплели Марина с Викой из хвойных веток и полевых цветов. Цветов вообще принесли море. — Несколько букетов положили на оставшееся от дома пепелище, остальное держали в руках. Валька, приехавшая из города с мужем и маленькими детьми, стояла хмурая, сурово сведя белесые брови к переносице. Словно была в обиде на кого-то за случившееся. Временами она шикала на мелкоту, не понимавшую скорби момента и оттого толкающуюся и суетящуюся. День выдался солнечный.
К двенадцати привезли бабку с дедом в двух нарядных гробах. Поставили в огороде на табуреты. Люди встали вокруг неплотным кольцом. Вика смотрела на стариков, и мысли лезли в голову разные. Лицо у деда было сосредоточенным, даже суровым. А бабка выглядела довольной, словно нравилось ей все вокруг — и сама она в новой кофте, а не в олимпийке с чужого плеча, и белый платочек на голове, и ребятня ее, умытая и чисто одетая, как в праздник… И Валька.., приехала-таки! И народ, пришедший проводить их с дедом в последний путь — с цветами. Вике казалось, что баба Лена должна быть горда тем, что померла не как все — от старости, а погибла на пожаре, и от этого ее жалеют по-особому, дескать, могла бы пожить еще. Но самое главное — рядом был ее дед, как нарочно пришедший на побывку, а оказалось — помереть вместе. Должно быть, если б бабка померла одна, душа ее беспокоилась бы за деда и лик ее посмертный не выглядел бы столь удовлетворенным. Вика не плакала, и мало кто плакал, разве что старухи соседки шмыгали носами ради приличия. Отчаянно цвела посаженная бабой Леной картошка. Белым цвела и лиловым. Вдруг Вика почувствовала на своем лице прохладную каплю. Еще и еще. В ясный солнечный день полил дождь! Люди засуетились, кто-то принес прозрачную пленку, соорудили импровизированную крышу над гробами. Ни одной тучки на небе не было, а дождь падал из ясной синевы, стучал по целлофану, слезами ложился на лица людей. Кончился дождь так же резко, как и начался. Целлофан свернули, молодым раздачи венки, выстроились в процессию. В последний раз баба Лена шествовала привычной дорогой по деревенской улице. На околице, там, где начинались подсолнухи, процессия остановилась отдохнуть. А когда снова приготовились идти — подняли головы. И увидели радугу. Как-то разом ахнули. Радуга была огромной. Она брала начало внизу, ниже речки, за краем поля, высилась гигантской дугой-коромыслом над деревней, подсолнухами, птицами, кружащимися в поднебесье, и уходила другим концом за сосновый лес. Радуга была столь яркой, что весь спектр ее цветов виделся отчетливо и ни один цвет не казался доминирующим. Радуга сияла, как праздник, как улыбка неба, как приглашение Бога…
— Двойная! — крикнул кто-то, и все тотчас увидели, как в отдалении, в стороне соснового леса мерцает чуть размытый двойник основной радуги. Все смотрели вверх, забыв о похоронах. Дети прыгали и кричали. Лицо бабы Лены выражало удовлетворение. Вика обнаружила, что плачет. Слезы появились и у Марины. И вдруг среди этого умиротворения раздались причитания. Бабкиленина Валька как очнулась. Она припала к гробу матери и громко запричитала, как плачут в деревнях плакальщицы:
— А на кого ты меня, сиротинушку, покида-а-ешь… — выводила она, раскачиваясь. — И погляди-полюбуйся на внучаток своих, собрались тут все-е-е… И куда же я теперь, горемычная, и без папеньки и без маменьки-и-и…
Соседки деловито подняли ее под руки и с готовностью принялись утешать. Все кругом зашмыгали носами и полезли за платками.
— И поглядите, горемычные мои, какая красота провожает вас! И земля-то расцвела-то и небушко-о-о… Одна я, сиротинушка, остаюсь тут горе мыкать…
Гробы подняли, процессия собралась. Стариков внесли в радугу, как в ворота. Схоронили на деревенском кладбище, на холме. Пока возвращались, радуга растаяла в ровной небесной голубизне.
* * *
Под поминки Никита предоставил свою гостиную, где поставили столы и лавки для всей деревни. В этот же день Валька уехала со всеми детьми, сказав, что в ближайшее время вернется, чтобы отстроить родительский дом заново, поселиться здесь совсем. Макс обещал помочь.
Когда дневная суматоха закончилась, столы и лавки вынесли, Вика вымыла полы и села на подсыхающие доски крыльца. Было как-то по-особому тихо. Мокрая трава вздрагивала, роняя собранные днем капли дождя. От теплой земли шел пар. Никита вышел и сел рядом. Вика плечом ощущала его привычное тепло. Некоторое время они молча смотрели на траву и деревья, потом Никита сказал:
— Знаешь, я скоро уеду.
Вика попыталась расшифровать оттенки интонации. Шутит? Всерьез?
— Куда?
— В Европу. С выставкой.
— С выставкой… А почему ты мне ничего не говорил?
— Вот. Говорю. От нашей области едет целая делегация от фонда культуры. Это будет турне с визитной карточкой о России. Музыканты, артисты и моя фотовыставка.
Вика не шевелилась. Она теперь уже другими глазами смотрела на траву. На цветы, на мокрый сад.
— И.., как долго ты собираешься ездить?
— Долго. Германия, Франция, Бельгия, потом Голландия… В каждой стране примерно неделю.
— А-а…
Вика не в силах была ничего сказать. Конечно она должна радоваться. Она обязана радоваться его успеху. Удаче. Но радоваться Вика не могла. Она не представляла себе, что что-то может их сейчас разлучить. Это невозможно. И почему он говорит об этом так спокойно? Даже нет, не спокойно. Кажется, он едва сдерживает клокочущее внутри ликование. Конечно, его можно понять. Еще бы — из всех фотохудожников выбрали именно его! Признали. А она? Ей, вероятно, пора домой. Загостилась.
— Ну что ж, мне пора собирать чемоданы?
— Вот именно, — подтвердил Кит. — Потому что ты едешь со мной.
Вика рассеянно кивнула:
— Поеду. Упакованная в оберточную бумагу и перетянутая канатиками. Или же ты меня в рулон свернешь?
Кит повернулся к ней, и она увидела близко его глаза цвета перезрелой вишни. Не было в них горечи разлуки или хотя бы легкого сожаления. Ну хоть плачь! А может, он всегда так легко расстается с женщинами? «Вот она была и нету…»
— Нет, золотая моя. Ты поедешь со мной в твердом теле. То есть в мягком своем теле. Поедешь на поезде. И мы будем пить чай из стаканов в подстаканниках и смотреть пейзажи за окном…
Вика вообще частенько не могла понять, когда Кит говорит серьезно, а когда — шутит. На поминках он выпил, конечно, за упокой душ бабы Лены и ее мужа. Но пьяным не казался. Ну, по крайней мере не настолько, чтобы нести всякую чушь.
— Ну-ка, давай конкретно!
Вика рассердилась. Она уже была готова надуться, встать и уйти. Кит это почувствовал. Он встряхнулся.
— Значит, так, я там заявил руководству, что программа выставки у меня особенная. Что созерцать ее надобно под музыку для усиления эффекта. И что озвучивает выставку один музыкант, с которым я вместе работаю. Мой музыкальный оформитель.
У Вики глаза на лоб полезли.
— Ты.., так сказал?
— Ты сомневаешься?
— И тебе поверили?!
— А что здесь особенного? — невозмутимо возразил Кит и сорвал травинку. Прикусил ее зубами. — Мало ли сейчас таких вывихов у художников… А потом — почему бы и нет? Я заявил, что мои работы совершенно особенно воспринимаются под живую музыку. Никто и возражать не стал. Я и в контракте указал, что в залах, где будет демонстрироваться выставка, должен быть рояль. На худой конец — фортепиано.
— А они?
— Что они? Приняли за чистую монету., — Ну ты даешь! — выдохнула Вика. — Но почему я-то узнаю в последнюю очередь? Со мной-то ты мог поделиться своими замыслами? Мне ведь играть там предстоит что-то.., или как?
— Играть, разумеется. Только на открытии выставки. А там кассету будем ставить. И потом — получилось все спонтанно. Меня пригласили в мэрию, вывалили на меня, тепленького, всю информацию, и я должен был сразу дать ответ. Я лихорадочно соображал, как сделать, чтобы вместе поехать. Ну, ничего лучше не придумал, как…
— Да ты же замечательно придумал, Кит!
Вика вскочила и закружилась по мокрой траве, задевая руками листья вишен. Капли дождя с них просыпались на нее. Она кружилась и смеялась. Кит сидел и смотрел на нее.
— Это еще не все.
Вика остановилась. Подол ее платья намок.
— Я тут подумал…
— И что же ты надумал?
— Я надумал сделать тебе предложение.
Вика застыла посреди травы. Прямо над ее головой качались мокрые вишни.
— Предложение? — Вика припрятала улыбку и распрямила мятый мокрый подол сарафана. — Ну.., делай.
Она не трогалась с места, наблюдая за Никитой. Что-то зажглось в его грачином взгляде. Никита вскочил. Он подлетел к Виктории, схватил ее за руку и потащил в другую часть сада, к Марининой клумбе. Здесь мохнатыми помпонами желтели крупные бархатцы. Они напоминали собой маленькие солнца. Их окружали цветы помельче, с оранжевыми каемками.
— Виктория! — провозгласил он.
Вика выпрямилась, стараясь соответствовать моменту.
— Я предлагаю тебе в пожизненное пользование свое пылкое сердце и… — Посмотрев на руки, он добавил:
— И свои длинные руки. Хотя руку предлагают одну, кажется?
— Беру обе! — Вика не удержалась и прыснула.
— Означает ли это, что ты согласна? — уточнил Кит.
— Означает.
— Тогда прими в знак моей любви этот букет. — Кит попытался обнять клумбу.
— Пусть пока тут постоит, — милостиво разрешила Виктория.
Аплодисменты с балкона нарушили идиллию.
— А теперь поцелуйтесь, дети мои… — изрек Макс.
— Клумбу не помните, — добавила Марина.
Кит, не дожидаясь повторного приглашения, подошел к Виктории и поцеловал ее в губы.
— О-о! — раздалось с балкона.
Никита, не прерывая поцелуя, показал брату кулак.
— Советую хорошенько выспаться, — донеслось язвительное с балкона. — Если вы не забыли, завтра встречаем девочек.
* * *
Когда Макс остановил машину возле дома, Марина внутренне ощутила дискомфорт. В душе поднялась сотня вопросов. Как она воспримет свою квартиру теперь? А что, если в ней снова разыграется прежнее неприятие? Сумеет ли она преодолеть это состояние?
Макс, не замечая замешательства жены, уже распахнул дверцу машины.
— Я думала, что мы сразу поедем на вокзал… — упавшим голосом пробормотала она.
— Зайдем, у нас еще есть время.
Марина уступила. Они поднялись на лифте на свой этаж. Макс возился с ключами, а Марина старалась держать себя в руках. Она уже призналась себе: «Я боюсь встречи с собственной тенью».
Но когда Макс распахнул дверь и она вошла в прихожую, то, что увидела, не вместилось в рамки ее ожидания. Марина задохнулась от увиденного. Она потеряла дар речи. Квартира была пуста. По ней, что называется, «Мамай прошелся». Отсутствие мебели — первая деталь. Везде — в прихожей, в обеих гостиных, в спальне, в кабинете — со стен были ободраны обои и даже плафоны отсутствовали. Марина метнулась в детскую. Там царил такой же разгром, как и везде. Ни слова не говоря, Марина рванула на кухню. Распахнула дверь. Вздох облегчения вырвался из груди — кухня осталась нетронутой. Марина опустилась на стул.
— Кухня тебе нравилась, насколько я помню, — небрежно бросил Макс.
— Что. Это. Такое. — Она уставилась в смеющиеся глаза Макса.
— Я решил сделать небольшой ремонт. И сменить мебель.
— Вот как?
— Именно так. И начать новую жизнь в новой обстановке. Макс сел на стул, что стоял у стола. Теперь они сидели друг напротив друга за столом, где десять лет подряд вместе завтракали по утрам.
— Ты уже решил, как все будет? — Марина сделала жест в сторону комнат.
Макс отрицательно покачал головой:
— Знаешь, я решил пригласить дизайнера и стилиста.
— Правда?
— Вот именно. Может, ты мне порекомендуешь?
— Знаю я одного начинающего… — Марина включилась в игру. — Но он — женщина…
— О! Этот факт придает эксперименту некоторую пикантность.
— Ну что ж…
— Значит, ты принимаешь мое предложение?
Макс вскочил и поднял Марину на ноги. Потащил ее в гостиную, где на полу валялись ободранные обои.
— Если сойдемся в цене… — уклончиво ответила Марина.
Макс поставил свою ношу на пол.
— Но куда ты мебель дел?
— Продал.
— Ты — продал? Сам? — Изумлению Марины не было предела. — Похоже, я тебя совсем не знаю, муженек!
— Я и сам-то себя плохо знаю, — согласился Макс. Они стояли, обнявшись, посреди гостиной и созерцали развал, царящий в квартире. Вопреки удручающим декорациям в душе у обоих плавали покой и умиротворение. Они чуть не опоздали на вокзал.
…Впечатлений было столько, что они выплескивались через край. И хотя в машине, пока ехали от вокзала до Живых ключей, обе успели вывалить на родителей особо яркие факты, теперь, когда они увидели Никиту и Викторию, фонтан эмоций заработал с новой силой.
Рената. Я там познакомилась с мальчиком, и он попросил мой телефон. Я танцевала с ним все медленные танцы.
Карина. А я была отрядным талисманом, и у меня на майке солнышко нарисовали из-за этого.
Рената. Тебя талисманом выбрали, потому, что ты самая маленькая в нашем отряде.
Карина. А вот и нет: А вот и нет!
Рената. У нас был конкурс красоты, и меня выбрали Мисс Лето!
Кари н а. А я зато была Мисс Фантик! Вот!
Вдруг, оборвав поток впечатлений, черноглазая Карина воскликнула:
— На «кружилку»! Чур, я первая!
— На «кружилку»! — подхватила Рената и, подскочив, помчалась вслед за сестрой.
— Куда? — хором спросили Макс и Марина. Только интонации у них получились не одинаковые.
— Идемте, — предложил Кит.
Девчонки скакали под деревом в предчувствии игры.
Кит обезьяной вскарабкался на дерево и сбросил оттуда конец веревки. Карина разогналась, и понеслось головокружительное:
— Речка, стога, большая птица, трактор, дерево…
Катались все, даже Викторию уговорили.
Вечером накрыли стол на веранде, решив отметить сразу два события — возвращение девочек и помолвку Никиты и Виктории. Хотя Вика точно знала: событий больше. И исподволь наблюдала за Мариной и Максом, убеждаясь вновь и вновь, что праздновать надо не только их с Никитой день, но и… Впрочем, дети ни о чем не догадывались. Когда Макс поднял бокал и сказал официальный тост, поздравив брата и пожелав ему счастья с Викторией, Карина подняла стаканчик с соком и объявила:
— Я тоже хочу сказать тост. Можно?
Рената даже вилку уронила от неожиданности. Пряча улыбку, Макс кивнул. Все притихли. Карина сделала значительное лицо.
— Дорогая тетя Виктория! — торжественно начала она и быстро поправилась:
— И дядя Кит. Я очень рада. Думаю, что и Рената тоже. — Девочка покосилась на сестру. — Мы обе рады, что у нас такие веселые дядя и тетя. Что теперь тетя Виктория нам совсем родная. И мы хотим, чтобы вы были счастливы и у вас родилось много детей.
Ренатка стрельнула глазами в сестру. Карина вопросительно взглянула на Ренату и скороговоркой добавила:
— И мы вас очень любим, и не потому, что мама велела, а просто так. От себя.
— Это правда, — подытожила сестра.
Вика поймала зеленый взгляд Марины. Она не знала, что сказать.
— Вот и здорово! — крикнул Кит и первым осушил свой бокал.
Ужин затянулся. Расходиться не хотелось. Вечер размазал по синему полотну неба все имеющиеся у него в наличии оттенки красного. Здесь присутствовали оранжевый, розовый, малиново-сиреневый и багровый. А ближе к горизонту, за рекой, сгустки солнца переходили в краповый и ярко-алый. Картина вечернего неба была прекрасна. Ведь ее написал непревзойденный художник. Все, что радовало глаз в пределах видимости — все от травинки до птицы в поднебесье, — являлось шедевром творца, и душа замирала от сопричастности. Глядя на вечернюю закатную картину, невольно хотелось стать лучше, чтобы гармонично вписаться в этот естественный мир. И верилось в возможность счастья. Ведь где-то за рекой живет себе поживает чудесная двойная радуга, всегда готовая обнять всю землю вместе с людьми, часто забывающими просто посмотреть в небо…