Разбудил его металлический стук — дверь открыли, потом закрыли снова. О’Рурк приподнялся на локте и увидел, что у порога стоит на полу поднос с обедом. Поднявшись с койки, Калли взял его и занялся едой.

Покончив с этим занятием, он прошелся по комнате, исподволь отыскивая опытным взглядом бывалого арестанта слабые места своей очередной камеры. Возможно, ему удастся бежать.

Однако комната представляла собой просто металлический ящик. На экране тянулись к облакам башни Нью-Йоркского мегалополиса. Очевидно, комната находилась на одном из верхних этажей здания Совета — в случае, если на экране было настоящее изображение, а не запись, разумеется. В течение следующих двух часов он, как ни старался, ничего интересного и полезного не обнаружил. Лежа на койке, Калли смотрел в гладкий потолок, на молочно-белую осветительную панель. Оставалась, конечно, очень слабая надежда вывести из строя охранника — или охранников? — когда ему снова принесут еду. Однако, когда это произошло, надежда развеялась, как дым. Двое полицейских держали Калли под прицелом лазерных пистолетов, а третий внес в комнату поднос и поставил его на столик. Потом, захватив пустой поднос, охрана удалилась. Попытка завязать разговор наткнулась на холодное молчание. Четыре часа спустя — в девять по часам Калли — панель в потолке потускнела, и комната до семи утра погрузилась в полумрак.

Завтрак был подан в восемь. Калли съел его, но больше из чувства долга перед собственным организмом. Потом, охваченный апатией, прилег на койку и принялся заново рассчитывать все этапы и временные составляющие положения, в котором он оказался.

Амос сказал, что Рун, после переговоров с командирами боевого флота молдогов, должен вернуться на Землю через восемь дней. Один можно уже вычеркнуть. Вычеркнем еще один — на всякий случай. Следовательно, остается шесть. Самое большее через шесть дней Калли должен оказаться на свободе и начать действовать.

Теоретически Листром вполне может выручить его до истечения этого срока. Калли хорошо знал своих людей и достаточно точно мог спрогнозировать ход событий в Приграничье после того, как они с Листромом расстались в точке связи.

Когда это было? Двенадцать суток они пробирались к Коронному Миру, два дня ушло на похищение принцев, десять — на возвращение, плюс время, проведенное здесь, — всего получается двадцать три. Итак, что могло произойти на Калестине за эти двадцать три дня?

Один день — на возвращение и посадку в верхней фермерской зоне. Потом не более чем полдня, чтобы отыскать и вытащить на свет Божий Эмили Хазека. Затем довольно сложный период. Эмили потребуется дней пять, не меньше, чтобы собрать вооруженное ополчение и двинуться на штурм Калестин-сити, находящегося в руках головорезов Ройса, то есть, шесть дней из двадцати трех.

За сутки отряд Эмили должен достичь столицы. Еще день нужен, чтобы взять ее под контроль. Головорезы Ройса хороши в уличных драках, но для настоящего боя им не хватает умения и желания. Два плюс шесть — восемь из двадцати трех.

Затем снова наступает медленный период. Эмили вышлет корабли на Даннену, на Казимир-3 и на остальные миры Приграничья. Тем, в свою очередь, придется потратить некоторое время на сбор отрядов. В лучшем случае Листром получит флот лишь недели две спустя. Четырнадцать дней и восемь — двадцать два. Следовательно, Листром мог выступить в поход только вчера.

Столь многочисленному соединению кораблей потребуется не меньше четырех суток на переход от Калестина к Солнечной системе — даже принимая во внимание преимущества астрогации на хорошо изученной трассе. Значит, Листром достигнет окраин Солнечной системы не раньше, чем послезавтра. Нужно дать ему еще два дня — на контакт с лунной Базой, на переговоры с Нью-Йорком. Лишь после этого он, быть может, станет спасителем Калли.

Таким образом, О’Рурк должен провести в заключении еще шесть дней. Четыре из них пройдут без всякой надежды на помощь со стороны Листрома. А раз так, Каллихэну придется самостоятельно выбираться из этой металлической коробки.

Пока же ему оставалось одно — сидеть тихо и не терять надежды. Надежды, что он верно оценил нынешний характер Амоса Брейта, правильно понял состояние общественного мнения на Старых Мирах, сформированного тем же Брейтом. Тот, прежний Амос, которого Калли знал на Калестине, не допустил бы подобной ошибки — не поместил бы О’Рурка под замок, стремясь изолировать опасный вирус. Тот Брейт понял бы, что тем самым — при почти стопроцентной вероятности утечки информации за пределы здания Совета — он помещает вирус в инкубатор, где тот успеет вызреть.

Но от прежнего Амоса, кажется, мало что осталось. И если сведения об опросах общественного мнения верны и восемьдесят процентов поддерживают Брейта, то и большинство населения Старых Миров изменилось не в меньшей степени — и не в лучшую сторону. Болезнь зашла далеко. Охранники, приносящие еду, станут для Калли лакмусовой бумажкой. Их реакция покажет, какие именно перемены происходят снаружи — если таковые будут происходить, конечно. Каллихэн О’Рурк Уэн, явившийся защищать Старые Миры от надвигающегося боевого флота молдогов, арестован, посажен под замок по приказу Амоса Брейта. И слух об этом неминуемо должен просочиться наружу если уже не просочился.

— Кто посеет ветер, пожнет бурю — старая пословица права, — невесело подумал Калли. Отравленный собственным психическим ядом, Амос уже несколько лет манипулировал Старыми Мирами, используя два кнута, два страха — перед молдогами и перед Приграничьем, иноразумными монстрами и безумными выродками. И если люди Трехпланетья окажутся между Сциллой и Харибдой, между угрозой вторжения инопланетян и путчем, приводящим к власти Приграничье — что выберут зараженные космофобией обитатели Старых Миров?

В этой схеме имелся слабый элемент, напомнил себе Калли. Люди должны сделать выбор вовремя, чтобы у них оставалось время спастись. Время сейчас было на вес золота, даже дороже — для всех, кроме О’Рурка, которому предстояло как-то убить шесть дней вынужденного безделья. Калли спокойно растянулся на койке, заставив себя не думать о нынешних проблемах, направив мысли в прошлое, к дням его юности, когда он только что покинул особняк губернатора Брейта и отправился в калестинский буш, чтобы стать траппером.

Воспоминания потекли, как река. Его первая охотничья вылазка, первые несколько дней в дикой, нетронутой цивилизацией стране… Сознание его еще не успело перестроиться, и грубая трапперская куртка все еще пахла городской гарью.

Ощущение времени, как потока частиц — бесценных минут, часов, дней, которые нельзя растрачивать понапрасну — заставляло Калли ускорять шаги, гнало дальше и дальше, в чащу буша. Чувство ограниченности и пределов возможностей заставляло его помнить о бремени рюкзака и винтовки. А груз неосуществленных притязаний заставлял точно рассчитывать, чего будут стоить добытые им шкурки. Поэтому первые несколько дней он чувствовал себя пришельцем на чужой территории, он был непрошенным гостем среди скал, деревьев, узких тропинок, перевалов и белоснежных горных пиков.

Но подобно постепенно выветривающемуся запаху городской гари, через несколько дней мало-помалу начали рушиться психологические барьеры. С каждым новым утром, когда он просыпался под открытым небом, с каждым ночным костром Калли внутренне изменялся. К концу четвертого дня он уже слился с первозданной природой. Вернее, был ею поглощен. Он больше не воспринимал время состоящим из минут и часов — Калли плыл сквозь него, спокойно, естественно, подобно планете, совершающей годичный круг своей орбиты.

Расстояние, которое он проходил от одного горного кряжа до другого, темно-синего и туманного на фоне голубого неба, казалось ему одним великанским шагом, и Калли совершал их лениво, мерно, сквозь череду восходов и закатов. Ноги его научились шагать автоматически, самостоятельно.

Потом, наконец, начали замедляться мысли. Калли уже не шел, а словно плыл, перестав ощущать вес рюкзака и винтовки, и мысли его становились длинными и ленивыми, как переход от одной гряды к другой…

Погрузившись в воспоминания, О’Рурк почти не заметил, как прошли пять следующих дней. Он едва ли заметил, что дверь комнаты открывалась и закрывалась теперь с почтительной осторожностью, а еда стала вкуснее и разнообразнее. Но пришло утро, когда внутренние часы Калли подали тревожный сигнал, и он вернулся к действительности — наступил шестой день. Время истекло — а Листром не появился.

Он сел и принялся за только что принесенный завтрак. О’Рурк чувствовал, что засиделся, и теперь перспектива активных действий казалась ему очень привлекательной. Позавтракав и приведя себя в порядок, он присел на койку и мысленно пробежался по всем этапам и поворотам своего плана, словно боец, который перед атакой проверяет, заряжен ли автомат.

Наконец, удовлетворенный — кажется, он ничего не упустил — Калихэн подошел к двери и забарабанил в нее кулаком.