Глава 17
— Мой мальчик… — приговаривал горестно дрожащим голосом Смргол. — Мальчик мой…
Долгое время сознание Джима различало лишь двигающиеся тени, перемежающиеся периоды расплывчатого света и полной тьмы; неясные чужие звуки и скрежеты то приближались, то растворялись вдали… Чуть позже появились голоса — знакомые и незнакомые. Но бескрайнее море боли то засасывало в темные глубины забытья, то выталкивало на поверхность опаленной реальности, всецело подчиняя сознание собственной прихоти. Джим существовал в мире боли. Боль вгрызалась в тело, в мозг, в нервные волокна, в кости…
Чудовищное страдание стало основой бытия. Оно длилось… длилось… вечность… бесконечность…
Но, вычленив из внешнего мира голос Смргола, волны океана боли стихали, мало-помалу переходя в рябь. Отступление вселенского дискомфорта вызвало блаженство. Остаточная боль являлась старым закадычным приятелем, и ее исчезновение было сопоставимо с утратой друга детства. Джим попытался сосредоточиться на громадном пятне, находившемся совсем рядом.
— Смргол?.. — вопросил Джим-Горбаш.
Продравшийся сквозь сухость горла хрип напоминал лишь призрак, бестелесный дух того зычного, громоподобного голоса, которым в момент первого пробуждения в драконьем теле наделил Джима этот странный мир.
— Он заговорил! — Это был Смргол. — Хвала всемогущему Пламени! Он будет жить! Волк, зови остальных! Передай, он будет жить! Пусть приходят все!
— Иду, — раздался ворчливый голос Арагха. — Я разве сомневался, что он выживет? Ты забыл мои слова?
— О, нет, нет… — сдавленно произнес Смргол. — Я старый дракон и видел много своих соплеменников, павших от рогов джорджей… Горбаш, как ты себя чувствуешь? Говорить можешь?
— Самую малость… — прошептал Джим. — Что произошло?
— Идиоты вечно попадают в передряги! — Суровый тон явно не давался ворчливому Смрголу. — Что надоумило твою беспутную башку броситься на панцирного джорджа? Джорджа с рогом и верхом на лошади?!
— Что со мной произошло? — прохрипел Джим.
— Рог, или копье, как они его обзывают, проткнул тебя! Вот что произошло! Любой, кроме дракона, умер бы на месте, едва коснувшись земли. Любой дракон, кроме драконов нашей ветви, умер бы в течение часа. Ты восемь дней качался над пропастью. Но раз уж ты заговорил, то теперь будешь жить. Дракон, не убитый на месте, выживает. Такова уж наша природа, малыш!
— Выживает… — повторил Джим. Как странно и непривычно звучало для него это слово!
— Безусловно! Такими уж мы созданы. Три дня — и ты подымешься на ноги. А еще через два — будешь как новенький.
— Нет, — заспорил Джим. — Уже нет.
— О чем ты говоришь! Ерунда! Как я сказал, так оно и будет. И перестань пререкаться!
Старый дракон продолжал говорить, но темные мутные воды вновь затопили сознание Джима. Он не станет вести бессмысленный спор со Смрголом и не позволит себе поддаться доводам старика. Изменение состоялось, и он никогда не станет таким, как прежде.
Ощущение перемены не покинуло Джима и в последующие дни. Как и предрекал Смргол, Джим быстро поправлялся, разговаривая в часы бодрствования с теми, кто его навещал. Со слов гостей он постепенно восстановил картину того, что произошло с ним у стен замка после схватки с сэром Хьюго.
Теперь Джим понял, почему драконы, несмотря на физическую силу и мощь, опасались рыцаря в доспехах, сидящего на коне и вооруженного копьем. Всадник и конь, закованные в металл, имели массу никак не меньше тонны. Эдакая машина, несущаяся со скоростью десяти миль в час и сосредоточившая весь вес на острие шестнадцатифутового копья, имела практически стопроцентные шансы проткнуть плоть дракона насквозь.
Копье не задело сердца и легких Джима — иначе Горбаша не спасла бы даже его драконья конституция. Острие вошло в грудь, где мышечная масса левого крыла была тонка, и, пронзив тело, на восемь дюймов вышло из левого плеча. Что хуже всего, копье переломилось, оставив короткий обломок торчать из груди.
Все, кто видел падение Джима, посчитали его стопроцентно мертвым. Даже Хьюго де Буа не удосужился удостовериться, а посему взобрался на коня — после столкновения он вылетел из седла — и спешно ретировался, не дожидаясь, пока Брайен бросится в погоню.
Все обступили неподвижное тело Джима. Первым заметил слабое дыхание Арагх. Соратники побоялись переносить Джима, который находился на зыбкой грани смерти, поэтому построили над ним хижину из стволов и ветвей, укрыли теплыми одеялами, развели в сложенном из камней очаге огонь и послали волка за С. Каролинусом.
Каролинус явился не один, а в сопровождении Смргола, которого каким-то образом разыскал. Под надзором и руководством волшебника старый дракон поднатужился и осторожно вытащил обломок копья из тела Джима.
Рану очистили и промыли, и она снова закровоточила. Но когда кровь все же перестала идти, Каролинус заявил, что если Джим дожил до сих пор, то помощи ему уже не потребуется, и начал поспешно собираться в дорогу.
— Но что нам делать дальше? — не унималась Даниель.
— Ждать и надеяться, — отрезал Каролинус.
Потом он быстро собрался и ушел.
Они укрепили и достроили хижину. Смргол и Арагх по очереди сидели с Джимом; изредка к ним присоединялась Даниель, Брайен или кто-нибудь еще из людей. Все ждали. И вот настал день, когда Джим ответил Смрголу.
К Джиму приходили поговорить и выразить радость, что он сумел выжить. Но каждый делал это по-своему. Смргол выговаривал; Арагх недовольно ворчал; Даниель настаивала, что Джим поступил глупо, но в то же время благородно, отчаянно ринувшись почти на верную смерть. Ее кратковременные вспышки недовольства сменились нежностью. Она заботливо меняла повязки, запретив остальным даже прикасаться к ним. Жиля заинтересовала техника боя сэра Джеймса, и он неоднократно намекал, что Джиму был известен некий секретный финт, хранимый им в тайне; иначе верхом безрассудства казалось идти в лобовую атаку на сэра Хьюго. Приходил и Дэффид. Валлиец сидел и молчал, выстругивая оперения стрел.
Геронда де Шане (девушка в белом; та, что стояла в башне с копьем) поклялась отомстить за Джима. Ее правую щеку скрывала повязка.
Она рассказала о том, как попала в плен. Сэр Хьюго с тремя всадниками приблизились к воротам замка и передали с часовым, что привезли весть о смерти отца Геронды. Их впустили внутрь. Они разоружили часовых, открыли ворота, и остальной отряд въехал в замок. Захватив Малверн, Хьюго сознался, что ему ничего неизвестно о судьбе отца Геронды. Возвращать замок хозяйке Хьюго не собирался и потому предложил Геронде немедленно выйти за него замуж, а после ее отказа прибег к угрозам. Хьюго пообещал обезобразить девушку до неузнаваемости. Сперва правую щеку, через три дня — левую, еще через три дня он обещал отрезать ей нос, потом поочередно выколоть глаза — и так до тех пор, пока она не согласится стать его женой. Шрам на щеке останется напоминанием на всю жизнь, но гордость победила подлость. Геронда оказалась хрупким, почти эфемерным созданием с красивыми пепельными волосами. Однако она подробнейшим образом описала пытки, уготованные сэру Хьюго, когда тот окажется у нее в плену.
Брайен принес вина, угостил Джима и принялся рассказывать похабные шутки и бесконечные истории, некоторые из которых были правдивыми, как подтверждали Арагх и Смргол, но все без исключения казались невероятными.
Хозяин Дик прислал больному остатки ветчинных окороков.
Впервые Джим мог пожаловаться на полное отсутствие аппетита. Вино ласкало нёбо, но даже и оно не соблазняло драконьей натуры. Он попивал его в малых — по драконовым меркам — дозах.
Как бы то ни было, Джим поправлялся. Вскоре он начал по хорошей погоде выходить на улицу — усаживался на траву и грелся под лучами солнца. Нельзя было сказать, что утренний холодок ранней осени тревожил массивное тело дракона; скорее его тревожило прикосновение смерти, воплощенное в копье сэра Хьюго. Обломок удалили, и боль мало-помалу утихла, но воспоминание застряло в подсознании навсегда, окрасив восприятие мира в блеклые холодные тона. Свербящая боль воспоминания о реальной близости смерти иссушила радостное многоцветие мира, обезличила неповторимость людей и уникальность бытия; даже мысль об Энджи потеряла былую значимость. В сознании доминировал единственный постулат: он никогда больше не ринется в лобовую атаку на рыцаря в доспехах. Отныне он будет атаковать самым простым и эффективным способом. Выживание — это главное, и неважно, каким способом оно будет достигнуто.
Вероятно, остальные отметили в нем перемены, заключил Джим и начал подумывать о том, как изменить сложившееся у Соратников впечатление. Но уже вскоре его втянули в дискуссию о дальнейших планах.
— …но решение, — твердо заключил Брайен, — остается за сэром Джеймсом. Геронда, он помог освободить тебя, и я перед сэром Джеймсом в долгу. Если он пожелает отправиться к Презренной Башне и, устроив осаду, попытается спасти даму своего сердца — то, клянусь Господом, не встретит возражений с моей стороны. Мой долг сопровождать сэра Джеймса к его благородной цели.
— Безусловно, — незамедлительно согласилась Геронда.
Все сидели за массивным дубовым столом в трапезной; с ними не было только Смргола. Он улетел по неотложным делам в пещеры драконов. Ужин подходил к концу, и Джим, здоровье и аппетит которого улучшились, активно утолял жажду вином из погребов замка. Геронда повернулась и посмотрела дракону в глаза.
— Как и сэр Брайен, я принимаю на себя точно такие же обязательства, — заверила она. — И я неукоснительно подчинюсь любому решению. Но, сэр Джеймс, прошу учесть целесообразность и преимущество безотлагательного похода против Хьюго де Буа.
— Это преимущество тебе на руку, — прорычал Арагх. Волк чувствовал себя неуютно в трапезной — как, впрочем, и в любом здании, и это усиливало его раздражительность. — Нечего мне делать в замке. Да и тебе, Горбаш!
— Но ты же хочешь покончить с сэром Хьюго, — обратилась к волку Геронда. — Ведь это твоя давнишняя мечта!
— Убью при встрече, но охотиться специально — не стану. Я охочусь за едой. А вы, люди — за чем попало, по поводу или без повода, лишь бы прихоть удовлетворить, — проворчал Арагх. — Горбаш похож скорее на меня, чем на людей.
— Горбаш — да, но не сэр Джеймс, — возразила Геронда. — И со дня на день сэр Джеймс перестанет быть драконом. А когда этот день наступит, ему потребуется замок. По закону я не могу приобрести замок и земли сэра Хьюго, пока существуют сомнения в смерти моего отца; а Малвернский замок после моего замужества переходит к сэру Брайену. Ну а после того, как с сэром Хьюго будет покончено, надежное соседство излишним не покажется. Буа де Маленконтри не такое уж плохое владение, — тут она бросила быстрый взгляд на Даниель, — для человека богатого и знатного…
— Замки и земли — пустые звуки, — проворчал Арагх. — Какой прок от холодного камня и сухой земли? Пошевели мозгами, Горбаш. Жаль, что Смргол улетел. Он бы вразумил тебя. Я присоединился к отряду, чтобы сражаться против Темных Сил, а не гоняться за человеческими игрушками. Наши пути разойдутся, Горбаш, если замки затмят твой разум!
Он поднялся на лапы, повернулся и вышел из зала. Прислуга расступилась, освобождая ему проход.
— В словах волка заключена истина, — заметил Дэффид, когда Арагх ушел. — Защищать свою жизнь и охотиться на человека — два разных понятия; и это не зависит от мотивов.
— Не слушай их, сэр Джеймс, — заспорила Даниель. — Ты сумеешь обойтись и без них. Если не ты захватишь замок, то его захватит кто-нибудь другой. Да, отец?
— Рассчитывай на нас, — намекнул Жиль леди Геронде. — Нас интересуют деньги. Только ради них мы согласны пойти на замок Маленконтри.
— Я обещаю половину богатств замка Маленконтри, — объявила Геронда. — И слово свое сдержу. Как известно, сэр Хьюго долгие годы обирал соседей и накопил огромное состояние.
— Я дал свое согласие, — заявил Жиль. — Теперь последнее слово за сэром Джеймсом.
Джим намеревался пожать плечами, позабыв, что тело дракона не может выполнить столь простого и красноречивого для человека движения. Каролинус уверял, что Энджи, находясь в плену и ожидая спасения, не подвергается никакой опасности. Несколько дней, подумал он с новых позиций отчуждения и отрешенности, или даже неделя-другая не имеют решающего значения. И если Каролинус не сумеет отослать их с Энджи в исходную точку, то владение замком и землями окажется нелишним. Потребность в пище и крове — в хорошей еде и удобном жилище — была такой же реальностью нового мира, как и сама боль. А игнорировать подобную реальность невозможно.
— Почему бы и нет, — сказал он. — Согласен. Мы выступаем против Хьюго де Буа де Маленконтри и захватим его владение.
Как только он произнес эти слова, атмосфера в зале изменилась невидимым приливом и отливом волны тепла. Душа исчезла, оставив внутри тела Горбаша пустоту. Джим заморгал, склоняясь к тому, что вино и свечной дым повлияли на его зрение и воображение. Ощущение быстро исчезло, и он не был уверен, возникало ли оно вообще.
Он оглядел остальных, но никто, похоже, ничего не заметил — кроме Дэффида, который пристально смотрел на Джима.
— Превосходно, — обрадовалась Геронда. — Все решено.
— Это неверное решение, — вмешался Дэффид. — В моей семье от отца к сыну и от матери к дочери на протяжении многих поколений передавался дар предчувствия и интерпретации предостережений. Только что пламя свечей нагнулось, хотя в зале было безветренно. Это дурное предзнаменование. Я против похода на сэра Хьюго.
— Арагх вселил в тебя страх, — заметила Даниель.
— Я не напуган. Но, как и волк, я не рыцарь, чтобы идти на приступ и захватывать замки.
— Я сделаю из тебя рыцаря, — пообещала Даниель, — А когда получишь шпоры, твои девичьи страхи и предрассудки как рукой снимет.
— Постыдись, Даниель! — перебил Жиль. Лицо его потемнело. — Не смей злословить о благородном рыцарском звании!
Дэффид резко поднялся на ноги:
— Ты насмехаешься надо мной! — воскликнул он. — Я люблю тебя и лишь потому присоединяюсь к отряду. Но сейчас я прогуляюсь по лесу. Мне необходимо побыть наедине с самим собой, — и он вышел из зала.
— Господа! — жизнерадостно обратился к оставшимся Брайен. — Изгоним прочь мысли о злом роке! Наполним кубки! Соглашение достигнуто. За пленение сэра Хьюго и захват его замка!
— И за долгие, мучительные пытки! — добавила Геронда.
Они дружно выпили.
Ранним утром следующего дня они выступили в путь. Арагх так и не появился, но отряд разбойников Жиля пополнился сорока воинами, набранными из Малвернского замка и других владений де Шане. Геронда страстно хотела присоединиться, но чувство долга перед владениями отца победило жажду мщения. Она осталась, чтобы управлять замком. Уходя, они видели стоявшую на стене замка Геронду, а потом деревья сокрыли ее силуэт.
Утро выдалось облачным, как в тот день, когда они шли на приступ замка Малверн. Но сегодня, однако, облака не рассеялись, а наоборот, сгустились, и вскоре заморосил мелкий дождь.
Начало пути пролегало через редкий подлесок, перемежавшийся полянами, но потом тропа пошла под уклон и вывела в район мелких озер и болотец. Набухшая влагой колея стала вязкой и скользкой. Отряд разбился на группы и растянулся на добрые пол мили.
Серая унылость дня повлияла не только на темп марша: опостылевшая пелена дождя вызывала раздражительность и злость. Те, кто шел пешком — разбойники и сорок воинов из Малверна — медленно передвигались по липкой грязи, укрывая лица от ветра и дождя; мечи были в ножнах, луки зачехлены. Грубые шутки, издевки, ругательства, которыми обычно перекидывались разбойники, прекратились. Редкие недовольные замечания адресовались погоде или дороге. Они прикидывали вероятную цену победы — числом убитых и раненых. Приводились старые, давно всем известные аргументы, а отношения откровенно накалялись.
Даже предводители похода поддались резкой смене обстановки. Жиль нахмурился, Даниель язвила направо и налево, а Дэффид замкнулся в себе. Создавалось впечатление, что весь отряд отреагировал на некое зловещее предчувствие.
Джим переместился в авангард. Он оказался одним из немногих, кого не поразила повальная хандра. Брайен, восседавший верхом на Бланшаре, тоже оставался жизнерадостным, по-спартански невозмутимым и стойким. Казалось, в его мире все вопросы и дилеммы были решены давным-давно. Испепеляющее солнце или ураганный снегопад, реки вина или крови. — поверхностные атрибуты, которые он неизменно будет игнорировать. Брайен производил впечатление человека, который будет шутить даже со своим инквизитором, находясь на дыбе.
Джим рассказал ему о настроении отряда, сделав акцент на поведении предводителей.
— Нечего беспокоиться, — ответил Брайен.
— Но крайне важно сохранить единство отряда. Представь, что Жиль неожиданно решит уехать и уведет за собой разбойников. Мы останемся с сорока воинами Малверна. И, подозреваю, добрая их половина ничего не смыслит в искусстве боя.
— Жиль так не поступит, — не согласился рыцарь. — Он знает, какое богатство достанется ему и его парням в цитадели сэра Хьюго. И он дал слово! А джентльмен всегда держит слово!
— Даже если мы можем рассчитывать на Жиля, — добавил Джим, — то возможны трения между Даниель и Дэффидом, в которые, слава Богу, еще не вовлечен отец. Дэффид с каждой милей говорит все меньше, а Даниель острит над ним все злее. Не следовало брать ее с собой, хотя ни у кого не хватило бы мужества открыто отказать Даниель.
— Без нее валлиец бы не пошел.
— Да, — признался Джим. — Но, согласись, воин из девушки никудышный.
— Откуда подобная уверенность? — спросил Брайен. — Ты видел, как она стреляет?
— В тот день, когда ее стрелы едва не убили нас. И еще в разграбленной деревне. Согласен, с луком она умеет обращаться.
— Позволь уточнить, — не сдавался рыцарь. — Даниель стреляет из стофунтового лука не хуже доброй половины лучников из отряда Жиля.
Джим заморгал от изумления. Много лет назад, еще в колледже, им ненадолго овладело увлечение стрельбой из лука. Он начинал с сорокафунтового, а остановился на шестидесятифунтовом, ощутив свой предел, хотя и не считал себя слабаком.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался он.
— Видел, как она стреляла, — после того, как тебя пронзили копьем, а бой за Малвернский замок еще продолжался.
— Она сражалась в замке? — настороженно спросил Джим. — Я считал, что она оставалась в лесу. Но как ты сумел на глаз оценить ее мастерство?
Рыцарь с любопытством оглянулся на Джима.
— Что и говорить, сэр Джеймс, диковинны заморские края, откуда ты родом, — заключил он. — Разумеется, я наблюдал за стрелой.
Наблюдал за стрелой?
— Следил за моментом выстрела, — разъяснил Брайен. — Когда я оглянулся на Даниель, она прицеливалась ярдов с пятидесяти. Я стреляю из восьмидесятифунтового лука. Разумеется, я не лучник. Но все же Даниель никак не назовешь слабой.
Джим молча ковылял рядом с Бланшаром. Слова рыцаря заставили его глубоко задуматься.
— Если Даниель стреляет из стофунтового лука, то каким же луком пользуется Дэффид?
— Одному Богу ведомо. В сто пятьдесят? Двести? Или больше? Валлиец — человек из другого теста. Он не только великий стрелок, но и мастер — золотые руки. Ты же видел, как долго он возится с каждой стрелой! И он достиг совершенства в обоих ремеслах. Бьюсь об заклад, что любой лучник из отряда Жиля, которому под силу натянуть тетиву Дэффида, отдал бы десятилетний заработок за оружие, изготовленное им собственноручно. Секрет валлийского лука кроется в креплении тетивы к излучинам. Даже обладая громадной силой вроде твоей недостаточно смастерить лук потяжелее, чтобы стрелять далеко и метко. Искусство стрельбы, как и тайна изготовления, кроющаяся в луке Дэффида, неподвластна обычному лучнику. Ты слышал, что сказал Жиль, когда валлиец вызвался от опушки леса снять со стен замка часовых. Справедливо это и для его стрел. Любой разбойник отдаст половину зубов за колчан стрел работы Дэффида.
— Понятно, — согласился Джим.
Информация осела, оставив неприятный осадок. До встречи с сэром Хьюго Джим воспринял бы все это как любопытный факт. Теперь же он ощутил некоторое раздражение мастерством Дэффида и снисходительностью тона Брайена, терпеливо и подробно разъясняющего — словно ребенку — жизненные нюансы на столь элементарном уровне.
Джим замолчал, а Брайен, после нескольких реплик, направленных на поддержание разговора, оставил Джима в покое, развернул Бланшара и поскакал в конец колонны проверить отряд. Оставшись один, Джим, не замечая перед собой дороги, шел вперед. Он пребывал в скверном расположении духа и не стремился к компании средневековых персонажей, будь то люди или животные.
Но, оглянувшись, он не увидел ни людей, ни лошадей, ни колеи, которая, очевидно, сделала один из необъяснимых поворотов, как петляющая лесная тропа, проложенная по маршруту удобного и наилегчайшего следования. Дорогу не строили целенаправленно, и потому она часто сворачивала, огибая кустарник. Очевидно, дорога сделала поворот, тогда как погруженный в размышления Джим продолжал двигаться по прямой. Он был уверен, что через некоторое время вновь повстречает отряд.
Джим наслаждался одиночеством. Ему изрядно поднадоел этот странный мир с говорящими существами, кровью, битвами, суперменами и сверхъестественными силами — и все это в контексте примитивной технологии и элементарного общественного устройства.
Внимательно разобравшись в себе, Джим сделал вывод, что существует предел жизни бок о бок с животными. Смргол и Арагх, как, впрочем, и остальные драконы, оставались-таки животными — даже невзирая на умение говорить. Но и люди, с которыми он встречался, казались ему сейчас ничем не лучше. Люди-животные, живущие обычаями, инстинктами, эмоциями, но никогда — разумом. Прекрасная Даниель была не более, чем одетой в шкуры женщиной каменного века. Дэффид, несмотря на искусство владения луком, оставался кроманьонским охотником, а Жиль — обычным, пусть даже умным и ловким разбойником. Брайен — машина смерти, безразличная к боли и со сгустком мышц под черепной коробкой. Ну а Геронда? Чистый дикарь в счастливом предвкушении пыток, которые учинит заклятому врагу, когда тот будет пойман.
С позиций комфорта и чистоты двадцатого века, к которому Джим принадлежал, вряд ли когда-нибудь ему покажется привлекательным, а тем более — приятным жить рядом с такими людьми. Шансы на улучшение их моральных качеств замерли на нулевой отметке. А любые обязательства или расположения, возникающие по отношению к ним, являлись глупым продуктом лже-романтизма.
Он отвлекся от раздумий и отметил, что, пройдя значительное расстояние, так и не вышел на дорогу. Вероятно, она повернула в другую сторону или вовсе закончилась. Возможно, отряд решил двинуться в другом направлении или остановиться на привал — дождь все усиливался. Самое главное — они позаботятся о себе, а завтра Джим к ним присоединится. Он не ощущал потребности в их компании; а благоприобретенная драконья невосприимчивость к температуре и погоде делала безразличными холод и сырость.
Положа лапу на сердце, его настроение даже гармонировало с преждевременными мглистыми сумерками, дождем, хлеставшим по деревьям и скользкой, влажной земле.
Но тем не менее он осмотрелся вокруг, приметил заросли деревьев и направился к ним. Джим выдернул несколько молодых деревьев и сплел макушки, соорудив шалаш. Переплетенные ветки и густая листва превосходно защищали от дождя.
Джим удовлетворенно свернулся калачиком внутри шалаша. Сумерки сгущались. Он не имел представления, где расположился отряд, и он не смог бы разыскать их, даже если б очень захотел. Но до рассвета никто не отыщет и его самого…
Он собрался засунуть голову под крыло, но отметил, что звук, услышанный некоторое время назад, усилился. Сознание несколько секунд отказывалось идентифицировать его. Но затем пришло воспоминание — отчетливое и безошибочное.
Это был посвист приближающихся сандмирков.