Весна 1994 года
Штаб-квартира ЦРУ
Лэнгли, Вирджиния, США
Мы все под подозрением. Более того – виновны, пока не доказано обратное. Слоняемся по коридорам, как тени. Тени теней теней. Немногие осмеливаются обмениваться многозначительными взглядами поверх стопок с бумагами и жужжащих компьютеров. Разговоры у кулера ведутся шепотом. Никто никому не доверяет. Все тщательно подбирают слова. Фигуранты расследования ходят, потупив взгляд, словно на груди у них нашита желтая звезда или на шее – оковы. В столовой они едят в одиночестве, не поднимая глаз от подноса. Думают о пенсии, о невыплаченном кредите за обучение, о допросах, подозрениях. Но никто не отваживается заговорить об этом вслух. Но страх читается на лицах.
Всего пару недель назад они арестовали Олдрича Эймса. Вертефеуилл и ее отдел теток и пенсионеров на третьем этаже догадались, что в Лэнгли завелся «крот». Свой собственный Филби. Предатель. Ради чего проще предать Родину – ради денег или идеологии? У кулера шепчутся о деньгах.
Здание наводнено агентами ФБР. Полицейские в темных деловых костюмах. С таким же успехом они могли надеть форму, потому что здесь все носят рубашки и чиносы. Им ничего не известно о нас, о нашей работе. Это просто смешно. Детекторы лжи не работают с теми, кто не может отличить ложь от правды и для кого это различие уже давно утратило всякое значение.
Я не удивился тому, что они пришли и ко мне тоже. Когда они вошли, не постучавшись, я не поднял глаз. Их древние как мир методы работы мне хорошо знакомы.
Усталый мужчина моих лет, явно нуждающийся в том, чтобы подстричься и сбросить десять килограммов, которые легко доведут его до инфаркта. И инфаркт, судя по одышке, не за горами.
А с ним новичок в новом костюме. Острые скулы. Его так и распирает от тестостерона.
– Если ты все нам расскажешь, всем будет проще, – говорит новичок, буравя меня взглядом. Интересно, когда он выпустился из академии? – Мы всё знаем, осталось только заполнить некоторые пробелы.
Мужчина постарше садится на протертый стул со стальными ножками и поднимает глаза к потолку, обитому звукоизоляцией. Старый трюк. Бросить в лицо обвинения. Вывести объект из равновесия. Посмотреть на реакцию. Хорошо работает и в наркопритоне в Бронксе, и в офисе на Уолл-стрит, где у несчастного брокера, торгующего инсайдерской информацией, уже бы сердце ушло в пятки.
Но не здесь. Не в Лэнгли. Не с теми, кто придумал этот метод. Не с теми, кто лжет красноречивее, чем говорит правду. Не с теми, кому в кои-то веки нечего скрывать.
Четырнадцатью часами позже я сижу с электродами, прицепленными к телу, перед пожилым специалистом по детекторам, по лицу которого видно, что он заранее сомневается в успехе этого предприятия. Но мы должны играть наши роли в этом бессмысленном спектакле. С формальностями и контрольными вопросами покончено. Адрес, командировки, развод, алкоголь.
– Вы впервые стали объектом расследования? – спрашивает специалист, не отрывая глаз от экрана.
– Нет, – отвечаю я. – Я уже проходил по расследованию в 1980–1981 годах. Меня отстранили на пару месяцев, потом вернули, но держали в офисе до 1985.
– Вы знаете почему?
– Да, личные обстоятельства привели к тому, что я скомпрометировал себя и операцию, в которой участвовал, работая под прикрытием.
– Что за обстоятельства?
Он поднимает на меня свои серые собачьи глаза.
– Не знаю, имеете ли вы доступ к этой информации, – отвечаю я.
– Считайте, что имеем, – отвечает он.
– Прошу прощения за неудобства, но я не имею права ничего считать. Руководство засекретило эту информацию, и если вы не располагаете к ней доступом, я не вправе вам ничего говорить.
Я стараюсь быть любезным.
Он просто пешка. Динамик, передающий вопросы, которые кто-то написал для него.
– Какой был результат расследования?
– Я вернулся к работе. Полагаю, что в моем досье есть соответствующая формулировка. Сам я ее не видел.
Удовлетворившись ответом, он снова задает вопросы. Спрашивает имена, даты. Друзья. Коллеги. Я отвечаю по мере возможности.
– 15 января 1985 года, Стокгольм, – говорит он наконец.
– Окей, – отвечаю я.
– Вы остановились в отеле «Лорд Нельсон». Ваш самолет обратно через Лондон должен был вылететь после обеда.
Он смотрит в бумаги.
– 16:15. Вы взяли напрокат «Вольво» под фальшивым именем в 8:30 и вернули машину в аэропорту в 14:30. Помните?
– Помню. Там было холодно, – отвечаю я.
– Шесть часов в машине. Куда вы поехали?
Я смотрю на часы.
– Это было десять лет назад. У меня было свободное время. Я взял напрокат машину и поехал кататься. Куда? Кажется, на север вдоль побережья. Мне хотелось побыть одному.
– Вы сбросили слежку, – говорит мужчина.
– Старая привычка. Я избавляюсь от хвоста, даже когда еду в Макдоналдс.
Улыбка мелькает у него на лице. Еще десяток рутинных вопросов, и все закончено. Мы пожимаем друг другу руки, зная, что это расследование закончено.
Я возвращаюсь в кабинет. Весеннее солнце между голых ветвей, шум дороги.
Я закрываю глаза, вспоминаю Стокгольм. Сначала паром от парка аттракционов. Потом обещания жизни и смерти.
Помню пустоту. Помню слова усталой сотрудницы посольства. Помню «Вольво». Помню, как сбросил хвост. Помню, что арендовал машину через третьи руки. Помню, как поехал на юг, а не на север. Помню, что было темно. Помню некрепкий кофе и сухую булку на автозаправке. Помню, как шел снег. Помню, как бесшумно двигалась машина. Словно во сне. Помню, как я приехал в деревню на побережье под названием Аркесунд.
Помню, как вышел из машины, прошел мимо продуктовой лавки с заколоченными окнами, мимо желтых деревянных коттеджей. Помню тишину, нарушаемую только хрустом снега под подошвами. Помню, как стоял на причале, и, прикрыв глаза рукой, смотрел на море, затянутое льдом. Помню, как падал снег, как слепила глаза белизна. Помню, как я произнес имя дочери. Помню слезы, застывшие на щеке. Я был так близко, как только можно было. И я прошептал льду, морю, ветру: я вернусь.
Помню, что не собирался исполнять обещание.
Помню, что, когда я шел обратно к «Вольво», снегом замело следы. Помню ощущение пустоты внутри, отсутствие контекста, мотива. Все мое существование было лишено смысла. Я едва волочил ноги по снегу.
Вечером по дороге домой я заехал в бассейн, но обнаружил, что забыл плавки. Я все равно вошел. Там было пусто. Только двое пожилых мужчин кролем рассекали зеленую хлорированную воду. Я присел на холодный кафельный пол и облокотился на стену. За окном видно было, как хлопья снега медленно опускаются на влажную землю. Я закрываю глаза и переношусь на озеро. Я иду по льду, покрытому глубоким снегом. Белизна слепит глаза. Ветер кусает щеки. От моих шагов остаются глубокие следы, и как я ни стараюсь, мне не удается их замести.
