За решеткой
В ноябре темнота, холодрыга и осознание того, что до весны еще почти полгода, превращали его в самый мерзкий месяц в Швеции после февраля. А февраль был хуже только потому, что ты уже устал от ужасной погоды и темноты еще с ноября, но все равно приходится ждать.
Но не этот ноябрь. Сара получила разрешение посещать его. Она твердо решила уйти с работы в Халле. Но тогда он об этом даже не думал. Он постоянно вспоминал то утро в камере. Их губы встретились на мгновение, дверь его камеры была не заперта снаружи, но вкус ее губ остался на недели. Он даже восхищался ее решением. Хороший охранник должен быть объективным, не заводить любимчиков и никого не выделять. Тем не менее он чуть не расплакался, когда Хассе, старейший сторож в тюрьме, через два дня официально сообщил, что Сара спешно уволилась.
Это произошло в той же комнате, где он столько раз виделся с Линдой, Дарко, отцом и иногда Деяном. Даже кое-кто из старых корешей сюда заглядывал. Большинство из них, вообще-то, не имели разрешения сюда приходить, их криминальная жизнь приравнивалась к членству в «Аль-Каиде» для желающих слетать в США.
А теперь Сара стояла и ждала его здесь. Ее обыскали на входе, просветили ее обувь, она отдала свой телефон, ремень и часы.
Охранник, открывавший дверь, Борис, подмигнул ему:
– Странно, что она вот так возвращается, но ты же рад, да?
Тедди не мог удержаться от улыбки.
Об этой встрече он думал каждый день с момента ее увольнения. Будут ли они обниматься и целоваться. Бросятся в экстазе на клееночный диван, типа как все в коридоре травили в своих секс-байках. Скажут они что-то друг другу или встретятся молча. Но все мысли улетучились, когда он вошел в комнату. Сара подошла к нему, и он обнял ее за талию…
Она пила кофе, а он – чай. В первые годы он пил по семь-восемь кружек черного кофе в день, наверное, от скуки. Лишь бы развеять эту монотонную серость на нарах. Ему нравилось и пройтись двенадать шагов от камеры до кофе-автомата. Все это стало приятной привычкой. Но у него начались проблемы с желудком. И он засунул ручку в отверстие автомата и обломал ее. Автомат не работал десять дней, а остальные в отделении лезли на стенку. Тедди был доволен. Он избавился от кофезависимости.
Они болтали без умолку. О ее учебе и новой подработке в колонии Крунуберг в Стокгольме. О последних коридорных новостях в Халле. Большую часть их они уже обсудили: до встречи они говорили по телефону. Они говорили о том, когда он сможет получить увольнительную; что остальные охранники думают о том, что они вместе; что ее друзья сказали, когда она рассказала, что встречается с зеком.
Она словно вернулась.
Наконец они очутились на диване. Они еще не были вместе, и эта комната, этот диван казались по-настоящему убогими. Они не дошли до конца, может из-за комнаты, может из-за ограниченного времени посещения. Это первый визит, потом Саре позволят приходить на час.
Это насмешка.
К тому же в дверь постучали ровно через полчаса, и Борис, прищурившись, стоял на пороге.
– Время вышло.
Глаза Сары сияли.
– Борис, да ладно, дай нам еще пятнадцать минут. Я знаю, что ты всегда позволяешь другим.
– Четырнадцать с половиной, – пробурчал ее бывший коллега.
Шли недели. Осень сменилась зимой, самой холодной с начала века, и отопительная система в тюрьме не справилась с нагрузкой. В камерах температура не поднималась выше семнадцати градусов, и пол был таким холодным, что Хассе раздал всем двойные колючие носки из дешевого супермаркета. И поговаривали, что он их купил за свои кровные, зная его характер.
Шип распинался о продуманной политике холода, которую вело министерство юстиции, чтобы их парализовать, и объявил голодовку. Охранники в ответ бросили его в изолятор на четыре недели. Когда он оттуда вышел, то выглядел хуже, чем Саддам Хусейн в катакомбах.
Тедди и Сара созванивались через день, только так часто и позволяли правила. Она приходила к нему на час два раза в месяц, это тоже был максимум. У них появились свои привычки: разливали друг другу кофе и чай, держались за руки, говорили о книгах, которые они читали, фильмах, которые они смотрели, и тюремных сплетнях. Укладывались на диван, как и все остальные.
Но потом кое-что произошло.
Во время одного их ее визитов в марте он заметил, что она как будто отсутствовала.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
Сначала она ответила, что ни о чем, но когда он снова спросил спустя десять минут, она ответила:
– Ты знаешь, что Матс Эмануэльссон покончил с собой?
У Тедди все похолодело внутри, все вокруг остановилось. Мир замер.
Они раньше не обсуждали, за что его посадили. Похищение Матса Эмануэльссона. Или «похищение и причинение вреда здоровью», как было написано в приговоре.
– Откуда ты узнала? – спросил он.
– Я видела в газете.
– И почему ты думаешь, что это самоубийство?
– Так было написано, то есть это была статья, не некролог.
– И как ты узнала, что я имею к нему отношение?
– Я это давно знаю, я читала твой приговор, еще когда здесь работала.
– Читала? Ты никогда об этом не говорила.
– Зачем мне было говорить? Это ничего между нами не изменит.
– Правда?
Сара покачала головой, но в то же время у нее на лбу появилась морщина.
На заднем плане шумела вентиляционная труба. Тедди опустил глаза. Он сфокусировал взгляд на ногах Сары, на ее ботинках. Они были из черной кожи, без шнурков, только с пряжкой у щиколотки.
В дверь постучали, и Борис возник на пороге.
– Попались! – крикнул он и ухмыльнулся. Но они не лежали на диване.
Когда Тедди вели обратно в камеру, его подташнивало.
Дни потянулись обычной чередой.
В семь утра они просыпались от того, что охранники ходили по коридору, стуча в двери камер. Большинство из них были неплохими и старались желать доброго утра как можно более мягким голосом. Потом всегда были вареные яйца.
После завтрака Тедди обычно работал в мастерской; теперь, когда Сары не было, он нормально себя чувствовал почти что только там. Сейчас он делал парковые скамейки. Самым сложным было обтачивать длинные балки так, чтобы они приобретали нужную форму.
После обеда многие шли в свои группы, как это называлось. Официально это назвалось «Программа реабилитации пеницитарной системы». Были группы для наркоманов, драчунов, рукоприкладчиков и бандитов. Для насильников тоже существовали группы, но в их отделении таких зеков было мало, Шип за этим следил.
За все годы здесь он прошел три курса. ЗАП: Замещение агрессивного поведения. ПДП: Поведение. Диалог. Перемены. И наконец НСМ: Навыки совершенствования мышления. С самими программами все было в порядке – просто они ни одному хмырю здесь не помогли бы. Сейчас он не посещал ни одну из групп. Но ему все равно не разрешали сидеть в камере. Во время занятий групп охранники занимались инспекцией камер и общих территорий.
Обычно он играл в пинг-понг с другими ветеранами, для которых уже не осталось курсов.
Потом он отправлялся на прогулку: у них было право проводить один час на улице. Иногда он успевал на еще одну смену в мастерской, иногда готовил еду вместе с Шипом и Локи.
После ужина приходили посетители. Тедди считал дни до следующей встречи с Сарой, но в последнее время она вела себя странно. Хотя когда он говорил с ней по телефону на следующий день, все снова было отлично.
– Я посмотрела еще кое-что о нем, – сказала она однажды вечером через две недели, когда они говорили по телефону.
– О ком?
– О Матсе Эмануэльссоне, которого ты похитил. Надеюсь, ты ничего не имеешь против.
Впервые в отношениях с Сарой он почувствовал что-то вроде раздражения. Он не понимал, что происходит. Его эта ситуация ранила. Если она читала приговор, то должна знать, в чем его признали виновным и как дико все это выглядело. Она знала о его отношении к обвинению. Что он признал себя виновным в похищении, но не в пытках. Если уж она ненавидела его за то, что он сделал, тогда ей вообще не стоило с ним встречаться. Если он ей нравился только потому, что он «опасный тип», как любят многие девахи, приходившие к зекам, то она просто ненормальная, и тогда им не по пути.
– Мне все это показалось очень странным, – сказала Сара. – С тех пор, как мы встречаемся, я не могу избавиться от мыслей об этом деле.
– Почему?
– Кое-что не сходится. С Матсом Эмануэльссоном не сходится. Я была на семинаре о похищениях, они так часто проводятся в Швеции, и я задержалась, чтобы поговорить с лектором. Он порекомендовал немного литературы, и я ее прочла. Самое обычное похищение – ради денег, часто еще бывает конфликт об опеке, когда отец забирает ребенка с собой за границу. Потом еще есть так называемый трафикинг, когда женщин отправляют в другие страны. И еще разборки между преступными группами. Но куда отнести Эмануэльссона?
– Что ты хочешь сказать? Нам надо об этом говорить сейчас? Мне страшно стыдно за то, что произошло. Ни дня не проходило, чтобы я не раскаивался, не только потому, что для меня это закончилось так дерьмово, но прежде всего из-за семьи Эмануэльссона. И я знаю, что ты мне не веришь, но я не участвовал в пытках, хоть меня и признали виновным.
– Но зачем нужен был Матс? Я это хочу знать. Что ты скажешь? Это ведь ты его похитил.
– Сара, неужели мы должны?..
– Мы не должны. Но я думаю, что это нужно тебе. Тедди, пожалуйста, я действительно так считаю. Я это делаю ради тебя.
– Ладно, ладно.
– В общем, я хочу знать вот что. Матс Эмануэльссон не был связан с криминалом, ведь так? У тебя не было с ним старых счетов? И твой приятель, которого ты не назвал в суде, тоже ничего не имел против Матса?
Тедди подумал о Деяне. Нет, конечно, Деян ничего не имел против Матса Эмануэльссона. Ни Тедди, ни Деян даже не встречались с ним до похищения. И что касается Ивана, Тедди и правда думал, что и он никак не был связан с Эмануэльссоном. А Кум? Тедди понятия не имел, но ему показалось, что это была заказная работа.
Тедди вспомнил телефонный разговор с женой Матса. Как он смотрел на нее, паникующую, там, у Ратуши, и не сводящую с него глаз. «Попробуй только пойти в полицию или еще кому рассказать – и мы его убьем», – сказал он. Иногда ему казалось, что это было только вчера.
– И торговлю людьми, и дележку наследства можно вычеркнуть сразу. Остается только классическое похищение, из-за денег. Но ведь это не так, – сказала Сара.
– Почему не так? Нам бы хорошо заплатили. Он был богатым, у него были бабки.
– Нет, он не был богатым.
– Был. Я знаю, что прокурор в суде заявил, что я вру, но это галиматья. Он был богатым, нам с корешем светило получить три миллиона за эту работку. Ну вот ты и знаешь, мне нечем здесь гордиться. Я похитил другого человека ради трех миллионов крон. Я бы никогда этого не повторил. Я жалею, что вляпался в это дерьмище, каждый день, но тогда для меня имели значение только деньги. Я пытался связаться с Матсом Эмануэльссоном и его женой, чтобы попросить прощения и сказать, что я был идиотом. Но я это сделал. Ради денег.
– В таком случае тебя обманули, потому что Матс Эмануэльссон имел средний доход, у него не было состояния. Я проверила его налоговые бумаги.
– Ты?
– Да.
– Но тогда у него были деньги в каком-то другом виде, может черный нал.
– Вряд ли. Я посмотрела документы о разделе имущества, теперь, когда он мертв. То есть то, что он оставил жене и детям. Практически ничего. Я была там, где он жил, и видела машину и дом, в который они въехали, ничего шикарного. К тому же восемьдесят процентов дома под кредитом. У Матса Эмануэльссона не было ни чистых денег, ни грязных.
Тедди видел собственное отражение в стекле телефонной будки.
Он стоял, открыв рот.
Сара сошла с ума?
Или его совершенно нереально провели?
* * *
Снова новая комната.
Он лежал на клеенке, под ней, кажется, ковер.
Все тело страшно болело.
Прошло уже много времени. Джокер протащил его в эту комнату вверх по лестнице.
Он больше не мог следить за временем. Только концентрировался на том, чтобы справиться с болью в ноге, плече и спине.
Он был изломан.
Он слышал, как Джокер обратился к тому, другому:
– Почему так долго? У тебя все?
Они чем-то зашуршали. Они тихо переговаривались.
Он снова услышал голос Джокера:
– Я доволен. Делай что хочешь.
Филип больше не дергался, он знал, что им как-то заплатили.
Но потом он услышал, как Джокер сказал:
– Ладно, делай что хочешь. Но ты знаешь, что я думаю.
Филипу удалось рассмотреть через щель в повязке. Человек в балаклаве держал в руке молоток.
Филип вертелся, как только мог, чтобы только ему не разбили череп.
Он чувствовал, как молоток летел мимо, в ушах отдавался его грохот о пол рядом.
Нога болела так, что он почти терял сознание, желая, чтобы следующий удар молотка со всем покончил. Следующий удар не пришелся по лицу или черепу, но попал в ухо. Боль тут же вонзилась в голову. Казалось, что она взорвется. Он сразу взвыл. Без слов, только долгий крик. Он не мог видеть молоток, только догадывался, как человек с молотком стоит над ним, широко расставив ноги, и пытается размозжить ему голову. Он продолжал извиваться всем телом. В одном ухе шумело, как будто туда встроили сирену.
Следующий удар пришелся по верхней части руки. Наверное, что-то там сломалось.
Он почувствовал удар по другому уху. Теперь боль полностью завладела им.
Пошла кровь. Она капала на мятую клеенку.
Он лежал не шевелясь. В обоих ушах звенело. Он не знал, слышит ли он настоящие звуки.
Ударов не было.
Пол не скрипел.
Казалось, что голова треснула с обеих сторон. Как будто на месте ушей теперь были зияющие провалы.
Он услышал голос. Он звучал приглушенно и издалека.
– Эта часть твоей жизни кончилась.
Он не мог расслышать, был голос близко или далеко. Вой в ушах не прекращался. Нет смысла пытаться понять, где был говорящий.
– Речь идет не только о деньгах. Речь идет о жизни.
Кто-то стянул с него повязку.
Филип поднял глаза на человека, державшего молоток. Перед глазами все плыло, как будто кто-то прижал к роговице мятую целлофановую пленку.
Это не Джокер стоял, нагнувшись над ним, в этом он уверен. Джокер мелькал в паре метров позади. Это был тот, другой, в балаклаве.
– Сначала я хотел тебя отпустить, раз теперь у нас есть деньги. Но хер знает, что может случиться. Они тебя ищут, знаешь? Целая маленькая армия энтузиастов. И рано или поздно они тебя отыщут. И что же ты им расскажешь? Мы не можем надеяться на твое молчание, это не твоя сильная сторона.
Филип не был уверен, что он услышал все, что этот человек сказал. Голос звучал так глухо, и вой в ушах все еще оглушал его. Это мужчина говорил или женщина? И в то же время ему казалось, что в этом психе было что-то знакомое.
– Ты много для меня значил, Филип. Очень много. Всю жизнь. Но так будет справедливее. То, что ты сделал, нельзя просто искупить. Денег не хватит.
Человек снова поднял молоток.
– Ты сломал мою жизнь. И теперь я сломаю твою.
* * *
Это был ясный день. Эмили глубоко вдохнула. Тихо и спокойно. Набрала как можно больше воздуха, стараясь дышать животом, а не грудью.
Тедди обернулся и посмотрел на нее.
Она еще три раза повторила упражнение.
Глубокое дыхание. Дважды в год в фирму приходила консультант по эргономичности, которая, помимо брожения вокруг и наблюдения за правильностью офисных кресел, предлагала краткие курсы гимнастики для рук, привыкших к мышке, и медитации осознанности. Осознанность – ключ к переменам – расслабление через технику глубокого дыхания. Сейчас Эмили впервые попыталась сделать это так, как показывала инструктор.
За свою пока что короткую профессиональную жизнь она уже прошла через невероятное количество стрессов. Но никогда она еще не беспокоилась так, как сейчас.
Слева она увидела большую оранжевую силосную башню с табличкой «Мельница Салто». По другую сторону дороги раскинулось поле. Снег здесь лежал тонким слоем, но был чистым и блестящим. Они оказались за городом. Через пару минут они должны добраться до усадьбы Левтуна, Энбакен, 1. Место, куда Филипа, скорее всего, увезли из квартиры.
Именно в этой машине.
Они свернули с шоссе и проехали два километра по узкой асфальтированной дороге, прежде чем снова повернуть. На этот раз на грунтовую. Они проехали охотничью вышку, одиноко стоявшую и что-то сторожившую.
Голые деревья на аллее были красиво рассажены. Скорее всего, им больше ста лет, стволы толстые, а кроны тщательно подрезаны. Кажется, это дубы, но это сложно сказать зимой.
Владела всем этим, согласно документам, английская фирма «Meadow Management Ltd». Эмили это выяснила. Но больше ничего ей узнать не удалось.
Она сбавила ход и въехала в аллею.
– Тедди, нам подождать Яна или кого-то из его ребят?
– Думаешь, еще есть время?
– Они держат его уже несколько дней, уж полчаса мы можем выждать.
– Но деньги они получили только сейчас, и, может, они хотят больше, а может, думают, что хватит.
Ему не пришлось объяснять, Эмили поняла, что он имеет в виду.
Маршрут, проложенный навигатором, закончился. Они проехали мимо вручную выструганной вывески: «Усадьба Левтуна. Добро пожаловать».
Впереди они увидели каменный дом. Перед домом была большая площадка, посыпанная гравием, с какой-то статуей посередине. Уже за двести метров она увидела, что там припарковалось два автомобиля.
Она остановилась у обочины и выбралась из машины.
Изо рта у нее шел пар. Тедди широко шагал впереди.
Эмили следила за мобильной сетью.
Они прошлись вниз по дороге, рядом с толстыми стволами дубов. Казалось, что входная дверь была широко распахнута.
В конце аллеи Тедди свернул направо и побрел по полю. Эмили пошла за ним. Невысокая высохшая и покрытая инеем трава шуршала. Они прошли в стороне от зарослей какого-то кустарника. Может, сирени, лещины или чего-то другого, ей не знакомого.
Тедди остановился за одним из голых кустов. Он присел на корточки, и она присела рядом. Сплетение веток здесь было плотным. Здесь их, вероятнее всего, не видно из дома.
– Ты знаешь какую-нибудь из этих машин? – спросил он.
Она покачала головой.
Раздался звук, как будто кто-то крикнул вдали. Крик слышался с другой стороны дома, дальней.
– Что это было?
– Это мы скоро узнаем, – ответил Тедди.
Они все так же двигались широкими кругами. Эмили поняла, что он хотел подобраться поближе и остаться незамеченным. У правой короткой стороны дома она увидела множество низких фруктовых деревьев. Вдалеке лежал лес с высокими елями и соснами. За фруктовыми деревьями она увидела дверь. Возможно, это был погреб или что-то подобное.
Теперь, когда они подошли ближе, она поняла, насколько большим оказался дом. Он был двухэтажный, но каждый этаж, по меньшей мере, на двести пятьдесят метров. Треугольная крыша была покрыта потемневшей жестью, несколько труб, по стеклянной веранде на обоих этажах на южной стороне.
Наверное, этот дом можно назвать небольшой усадьбой.
Они петляли между кустами и деревьями. Кое-где им приходилось идти по пятьдесят метров в противоположном направлении, только чтобы подобраться к деревьям под нужным углом.
Наконец они оказались в двадцати метрах от двери в погреб, за аккуратно подстриженным кустом можжевельника, чья хвоя не поддалась зиме.
Если кто-то следил через одно из верхних окон на короткой стороне, их бы уже обнаружили. Невозможно подойти к дому незамеченным.
Эмили опустила глаза на свой мобильный, который она все время держала в руке. Она легко провела пальцем по дисплею и набрала 112. Это ее единственное оружие. Зеленая иконка звонка светилась в ее руке, как перевернутый предупреждающий сигнал. Она готова.
Тедди тихо произнес:
– Я пойду туда, а ты остаешься здесь.
Она попыталась возразить:
– Мы можем хотя бы быть на связи?
– Хорошо, но я ни черта не скажу, не хочу, чтобы меня услышали.
– Но как ты войдешь?
Тедди поднял отвертку:
– Вот это я одолжил у Лазаря Гульдмана.
Он не ожидал, что она ответит на его слова, а сразу присел и помчался по газону.
Шесть-семь широких шагов, прямо к лестнице, которая вела вниз к деревянной двери. Она не могла разглядеть, что он делал. Но через пятнадцать секунд Тедди открыл дверь и скрылся в доме.
Эмили ждала.
Она была так сосредоточена на физических ощущениях, как никогда раньше. Из мобильного раздавались только разрозненные звуки передвижения Тедди. Рядом с собой она слышала каждую ломавшуюся ветку. Она почти что могла разглядеть атомы в коре дерева, за которым она стояла. Частички воздуха в ветре, обдувавшем ее лицо, казались каменной крошкой.
Она снова взглянула на фасад дома. Она заметила, что одно из окон забито ветхими досками. Она вдруг вспомнила, как впервые самостоятельно встречалась с клиентом, без партнеров. Как она часами готовилась к встрече, просмотрела документы раза четыре, записала, что и как ей нужно будет говорить. Как вечером накануне репетировала с Юссан.
Клиентом был заместитель финансового директора одного среднего по размеру шведского предприятия, связанного со здравоохранением. Когда они наконец встретились и он стал задавать вопросы, то Эмили по большей части отвечала одно и то же:
– Прошу прощения, но этот вопрос мне нужно обсудить с партнерами… К сожалению, я не могу вам ответить, не переговорив с кем-то из партнеров.
Но сейчас она была сама по себе. Сейчас ответственность на ней.
На ней и ни на ком другом.
* * *
Вскрыть дверь в погреб оказалось нетрудно. Тедди вспомнил свой комментарий по поводу двери на Фатбурсгатан, когда Эмили подозрительно на него покосилась.
Навыки остались, да и за пятнадцать с тех пор прошедших лет замки не сильно изменились. Этот замок был к тому же старым, да и дверь оказалась хлипкой, иначе одной отвертки не хватило бы.
Он стоял в кладовой. Пол был каменный. По потолку тянулись провода сигнализации. Ее он отметил интуитивно, хотя она и была скрыта за вентиляционной решеткой – очевидно, старые ухватки прочно в нем застряли. Сигнализация, кажется, была выключена, так как один, а может и несколько человек находились в доме, но он все равно остановился и прислушивался, стараясь уловить малейший звук. Вдоль стен выстроились простые деревянные полки, а на них лежали сотни винных бутылок. Окна были высоко под потолком. Здесь было всего на пару градусов теплее, чем на улице.
Оглядевшись, он увидел ещ три велосипеда, кажется, сломанных. Он остановился и снова прислушался. Было тихо.
Он прошел через следующую дверь. Похожая комната, но вместо винных бутылок там стояли два больших холодильника у одной стены и длинный стол из нержавейки у другой. Пол был такой же, как в винном погребе. Он еще раз прислушался и осмотрелся. На потолочных балках висели крюки, цепи и что-то, похожее на вешалки.
Кажется, на одной из каменных плиток он увидел следы крови.
Среди комнаты стоял стул, его сиденье и спинка были обклеены скотчем.
Что это? Бледный свет из окна осветил поверхность стола. В ящике на полу он увидел что-то вроде кухонного комбайна. Кажется, это мясорубка. Тогда он понял: здесь свежевали и разделывали животных. Холодильник, где дичь можно было развесить. Было еще две двери. Он выбрал дверь направо.
В этой комнате оказалось теплее. Стены и пол покрыты белой плиткой. В одном углу джакузи, у стены – огромная душевая кабина с двумя душами. Он увидел стеклянную дверь и за ней заметил светлые скамьи сауны. Это было, похоже, то, что называется спа.
Он вышел и попал в коридорчик с еще пятью закрытыми дверьми. Он открыл одну из них и снова увидел холодильник для мяса. За второй дверью находилась котельная. Третья дверь вела в прачечную. Открыв четвертую, он попал прямо в до отказа забитую кладовую. На полках лежали лыжи и лыжные ботинки, несколько старых санок, столярные инструменты, старый телевизор и новая плазма, картонные коробки с различными надписями, бра и гора прочего хлама. На полу стояли диван, пара кресел и раскладной стол. Все это выглядело старым и потрепанным.
Он открыл последнюю в коридоре дверь.
За ней оказалась лестница, которая вела наверх.
Он очутился в большом холле. В середине его стоял деревянный стол с двумя высокими подсвечниками. На потолке висела латунная люстра. Вверх вела еще одна широкая лестница. Дверь наружу была на самом деле распахнута, как им и показалось, еще когда они продвигались к дому. Шторы были задернуты, и двойные двери в остальную часть дома закрыты.
Он осторожно открыл их и увидел просторную комнату, салон. Снова задернутые тяжелые шторы с золотыми кистями. В одном углу размещались камин с канделябрами на каминной полке и оленьей головой на стене над ней, два дивана с креслами и стеклянными столиками. На полу лежало два красных ковра, очевидно, дорогих. Большая часть одного из них была закрыта белой клеенкой.
На клеенке лежали два человека.
Они не шевелились.
* * *
Всю дорогу к дому Эмили держала телефон у уха.
Тедди прошептал ей, чтобы она зашла, и все. Он провел ее через винный погреб, через другие комнаты в подвальном этаже, вверх по лестнице, через холл в какую-то большую комнату, типа салона.
Она стала осматриваться и едва не уронила трубку на пол.
Тедди стоял, склонившись, над безжизненным телом. Чуть в стороне от него лежало еще одно.
– Это Филип, – громко прошептал он с другого конца комнаты. – А второй – Ян.
Эмили четко видела красные брызги на белой клеенке под Филипом. Это напомнило ей широко раскрытые глаза Анины. А это был тот человек, на которого Анина хотела заявить за изнасилование.
Нетвердым шагом она подошла ближе, склонилась над клеенкой и почувствовала, как у нее свело желудок. На несколько секунд ей показалось, что сейчас ее вырвет. К нёбу подступила кислая волна из желудка.
Она вытащила из сумки салфетку и промокнула губы. Так не пойдет, ей нужно заняться работой. И здесь полумертвый человек, которому нужна ее помощь.
Она подошла еще ближе и села на корточки около Филипа.
Он лежал, прижавшись щекой к полу. Его лицо было трудно узнать. Нос казался кровавым комком, а глаза так опухли, что превратились в щелки. Ухо было разорвано и все в крови, губы лопнули. Изо рта и ушей бежала кровь. В полуметре от него на полу – похожее на зубы.
– Он дышит и жив, я проверил.
Тедди повернулся к ней.
– И это я положил его на бок, лицом вниз. Но я не уверен, что он выживет. Я бы сказал, что он получил сильное сотрясение и голова вся разбита. Кто-то его серьезно обработал. Я позвонил в «Скорую», но больница здесь далеко, так что пройдет какое-то время, пока они приедут.
Эмили почувствовала, что ее дыхание участилось.
– Мы можем что-то еще сделать?
– Вряд ли. Крови не так много, но я не знаю, что сломано. Его, может быть, опасно поднимать. Самое важное – чтобы был доступ к воздуху, они так сказали в 112. Ян тоже жив, он не так сильно пострадал.
Эмили поняла, что сейчас ничем не сможет помочь Филипу. Она подошла к Яну.
Он лежал на боку, подтянув колени к подбородку. Волосы растрепаны. Над бровью была царапина, щеки красные. Видимо, на него тоже напали, но, насколько она могла видеть, крови не было.
Она нагнулась.
Его широко раскрытые глаза встретили ее взгляд.
– Как вы? – спросила она.
Он медленно сел и сплюнул кровью.
– Справлюсь. Но что с Филипом?
– Он выживет. Мне так кажется, – ответил Тедди.
Ян массировал запястья.
– Они и меня забрали.
– Кто? – спросила Эмили.
– Те, кто похитил Филипа.
– Где они сейчас?
– Я не знаю. Они сбежали.
Ее вопрос оборвался резким звуком. Он раздался снаружи. Похоже на выстрел.
Она подошла к окну и, приподняв штору, взглянула на заснеженный сад. Она никого не увидела.
Тогда снова раздался тот же звук, еще один выстрел.
– Я выйду посмотреть, что происходит. Ждите здесь, – сказал Тедди.
* * *
Эта квартира была тюрьмой. А мир вокруг – полем боя.
Невероятно мрачное место. Место, где сейчас все нужно исправить. Иначе Карл-Юхан не знал, чем все это закончится. Что ему делать с самим собой.
Двадцать минут назад позвонил Магнус и рассказал, что Эмили, похоже, нашла дом, где держат Филипа. Он дал Карлу-Юхану адрес и сказал только:
– Поддержите друг друга. Я позвоню, когда больше узнаю.
Титти сидела рядом с Карлом-Юханом, когда он положил трубку. Ее лицо было белее снега, лежавшего на карнизе. Она-то определенно не хотела его поддерживать, не хотела говорить. Его это полностью устраивало.
Он все равно не мог подобрать слов.
А то, что Каролина рассказала ему о своей причастности ко всему этому?
Сейчас ему, честно говоря, не до этого.
Дело в том, что Карл-Юхан знал этот адрес. Там была усадьба, которая вот уже минимум полгода как выставлена на продажу. Он, к сожалению, не знал имени владельца, но его хороший друг, Том Крона, недавно упоминал о продаже.
Где-то в миле оттуда было жилище Тома и Кристины. Они уже десять лет жили в поместье Лагербю. Карл-Юхан вспомнил, как осенью был там в засидке на охоте.
Карл-Юхан обожал ждать в засидке. При обычной травле, которая проходит позже, зверя гнали по лесу, охотники сидели себе спокойно на пятых точках и ждали – это было как-то менее спортивно. Но в засидке – здесь ты сам выслеживаешь косулю, а не она несется прямо на тебя.
Крона владели чуть более чем тысячью гектарами угодий, записанными как сельскохозяйственные земли. Так они платили меньше налогов и могли получать определенные субсидии от ЕС.
Где-то три четверти этих угодий составляли леса, остальное – поля и пастбища. Конюшни и выгоны они сдавали каким-то заводчикам, а гравийный карьер – горнодобытчику «СВЕ Шахт», но валкой лесов Том Крона занимался сам. Кроме того, охотничьи угодья здесь были фантастические.
Карл-Юхан знал, что Титти всегда мечтала жить в такой усадьбе. Может, им стоит приобрести то место, о котором говорил Том, размышлял он.
Карл-Юхан вспомнил, как он стоял рядом с Томом. Лес был густой, на маленьком возвышении лежал олень, которого уложил Том. Выстрел эхом прокатился по владениям.
Том положил зверя на правый бок. Он уже перерезал ему горло и собирался подготовить тушу.
– Вот это настоящий старый дьявол, – сказал он. – Неплохой экземпляр. Как раз таких и нужно валить на охоте.
Карл-Юхан кивнул.
– Никак не могу смириться, что я уже готов был выстрелить, когда ты меня опередил.
– Такова жизнь.
Том наклонился и отрезал животному половые органы. Потом он вспорол тушу вдоль живота.
– Но это в последний раз, – сказал он.
– Почему?
– Мы продаем Лагербю.
– Что? Я не знал.
Перчатка Тома покраснела от крови, бежавшей из тела зверя.
– Это так неприятно, Карл-Юхан, я бы предпочел, чтобы ты никому не рассказывал, даже Титти. Но у нас нет больше средств. На нас здесь довольно большие кредиты, и с лесом и добычей гравия все пошло не совсем так, как я предполагал. Жаль. Даже Ян еще не в курсе. Я даже не знаю, как ему сказать.
Карл-Юхан никогда не был религиозен. Разумеется, он был членом Шведской церкви, и оба ребенка крещены и конфирмованы. В настоящей конфирмационной общине, с правильным священником и в нужной церкви. Они с Титти ходили в церковь Святого Оскара каждое второе Рождество, но только потому, что ей так хотелось.
Но сейчас он подумывал о том, чтобы помолиться.
Помолиться, чтобы они нашли его сына. Невредимым.
И о Каролине.
Он хотел бы помолиться о том, чтобы она не сделала чего-то такого, что ей не нужно было делать.
* * *
Тедди вышел через уже открытый главный вход. Едва попав наружу, он услышал крики. Несколько мужских голосов.
На тонком снегу на крыльце он увидел следы.
Снова раздался вой. Он слышался из леса справа от дома, в стороне, противоположной той, с которой они с Эмили начали нарезать круги к дому.
Он побежал туда.
Снег сверкал на солнце, и здесь он тоже видел следы.
Метрах в семидесяти перед ним высились ели и сосны.
Там заканчивался сад, и он перепрыгнул через покосившуюся деревянную изгородь.
Там, в деревьях, двигались несколько человек.
Вокруг него выросли стволы деревьев, и свет пропал, когда небо вдруг потемнело.
Три человека шли к четвертому, стоявшему на коленях в глубине деревьев.
Те трое закрыли лица балаклавами и были одеты в черное. Он надеялся, что это не те, про кого он думал. Он молился тому богу, в которого не верил, что Линда отыскала Николу и держала его дома.
У четвертого человека, кажется, тоже что-то было на лице. Во мраке среди деревьев Тедди не мог ясно его разглядеть, но он подозрительно клонился вниз. Как будто был ранен.
Тедди остановился в двадцати метрах от них. Он громко заговорил:
– Что бы вы ни делали – прекратите.
Люди остановились. Они обернулись.
Он спросил громче:
– Вы в него стреляли?
Он услышал, как один из мужчин сказал что-то на чужом языке, похожем на арабский, персидский или арамейский.
Он увидел, что у одного из них что-то было в руке, темный силуэт, похожий на пистолет.
Человек, стоявший на коленях, упал на землю. Непонятно, насколько серьезно он ранен.
Двое мужчин медленно пошли к Тедди.
Третий остался на месте и наблюдал за упавшим.
– Хер знает, кто ты такой, но давай вали отсюда! – крикнул один из них.
Тедди не шевельнулся.
Мужчины подошли ближе, теперь он лучше видел их одежду. Спортивные штаны, темные ветровки. Он все еще надеялся.
– Парни, я не знаю, на Исака вы работаете или нет. Но хочу знать, что вы сделали вон с ним и что вы вообще здесь делаете, – сказал Тедди.
Теперь они были в четырех метрах от него. В лесу было темно и пусто. Он взглянул в глаза, смотревшие из прорезей на балаклавах.
В двух метрах от него они остановились. Один из них сжимал в руке черный «Глок 17».
– Мать твою, это ты опять? – выдохнул человек с пистолетом.
Тедди поднял руку.
– Стойте там.
– Это ты был в хате на Седере с адвокатшей? – спросил второй парень.
– Да.
Парень, кажется, расслабился.
– Медведь? Тедди?
– Это я.
Но мужчина с пистолетом отреагировал иначе. Он поднял ствол и направил его на Тедди.
– Ублюдок! Ты меня почти удушил там. И опять ты. Все твоя вина.
Тедди смотрел прямо в дуло ствола. Человек в маске и с пистолетом точно был ненормальным.
Он почувствовал, как мысли путались. Почему-то ему пришел на память букет, который он положил к маминому гробу на похоронах. Он был таким большим, что Тедди едва мог его нести. Потом он подумал о серой цементной стене в колонии, где он в первый раз сидел, когда ему было семнадцать. Он чувствовал себе насекомым, ползущим по самой кромке этого мира.
Парень рядом сказал:
– Хамон, остынь. Это ж дядька твоего друга. И старый кореш Исака.
Краем уха Тедди услышал, как третий парень подошел к ним. Он остановился и стащил с себя маску. Волосы у него стояли дыбом, и глаза были вытаращены.
– Никола, – сказал Тедди, ни на миллиметр не двинув головой, – я хотел, чтобы этого не случилось.
– Тедди, чё за херня. Я же тебе сказал, – тихо произнес Никола.
Дуло все еще было в десятке сантиметров от глаз Тедди. Он не отрываяь смотрел в эту черную дыру.
Похоже, парень с пистолетом был Хамоном Ханна.
– Хамон, приди в себя. Он на нашей стороне.
Тедди перевел взгляд от дула пистолета на Николу. Глаз у племянника дергался.
– Как мне знать-то? – прошипел Хамон. – Он меня угробить хотел там, на квартире. И когда он и эта деваха влезли, случилось это с Аниной.
Тедди попытался говорить спокойно:
– Я знаю, кто ты, Хамон. Ты друг моего племянника. Ты человек Исака. Понятно, ты злишься из-за того, что случилось. Но я твой друг.
На заднем плане Никола что-то говорил по-арамейски. Судя по тону, он пытался уговорить Хамона. Но Тедди не мог на этом сосредоточиться.
Он смотрел в лицо смерти.
Глаза Хамона виднелись через дыры в балаклаве.
Они были темнее, чем черный глаз пистолета.
* * *
Эмили не отрываясь смотрела на Яна. Снаружи больше не слышно ни криков, ни выстрелов. Но Тедди не возвращался.
Филип все так же лежал на полу, не подавая признаков жизни. Но он еще дышал. Она наклонилась, чтобы прислушаться и взглянуть на его грудную клетку. Она медленно поднималась и опускалась.
Ян сидел в кресле. Он уже пришел в себя, краснота в лице начала сходить.
Эмили повернулась к нему.
– Как вы сюда попали?
Ян заерзал в кресле и вздохнул:
– Они меня взяли, те же люди, что мне угрожали и похитили Филипа, я думаю. Я был дома, они позвонили в дверь, потом – сплошная темнота, пока меня не привезли сюда. Они нас били. Не знаю, хотели ли они убить меня, но Филипу досталось больше. Какой ужас. Повезло, что он жив.
– Филип был в сознании, когда вас привезли сюда?
– Я не знаю, он лежал там же, где сейчас. Все время.
– И они убежали?
– Да, выбежали, все вместе. Тедди нужно быть осторожнее.
Эмили посмотрела в одно из окон.
Вдалеке темной стеной стояли деревья.
