О деньгах Виктор Орлов говорил много и охотно. По сути, ни о чем другом он не разговаривал: хвастал, что его костюмы стоят по десять тысяч долларов каждый, что сорочки ручной работы — самые качественные, что золотые с бриллиантами наручные часы — одни из самых дорогих. Якобы сейчас он носит вторые, а первые разбил, ударившись о сосну в швейцарских горах. «Глупо, конечно, — признавался он репортеру британского таблоида после столкновения, стоившего ему нескольких миллионов долларов, — но я просто забыл оставить эти чертовы часы в шале и пошел кататься на лыжах».

Свое любимое вино — «Шато Петрюс» — он пил, будто минералку, однако час был ранний даже для Орлова, поэтому он решил обойтись чаем. И чай-то он пил на русский манер: прихлебывал горячий напиток, зажав в передних зубах кубик рафинада. Сидя напротив Габриеля, беглый олигарх положил одну руку на спинку дивана с жаккардовой обивкой. Рассказывая о России, он, как обычно, поигрывал недешевыми очками.

Говорил он не о той России, в которой родился и вырос, и не о той, в которой работал физиком-ядерщиком, а о той, на которую свалилась нежданная свобода после краха Советского Союза. О России беззаконной — пьяной, растерянной и пропащей. Ее многострадальному народу обещали стабильность от колыбели и до могилы, и вот людям приходилось самим заботиться о себе. Социальный дарвинизм в самой его жестокой форме: сильные жрали слабых, слабые голодали, и надо всеми возвышались олигархи, новые цари России, новые комиссары. Они разъезжали по Москве в бронированных кортежах, под охраной вооруженных до зубов телохранителей, что по ночам бились друг против друга на улицах.

— Мы оказались на Диком Западе, — задумчиво произнес Орлов. — Это было безумие.

— Но вам оно нравилось, — заметил Габриель.

— И правильно! Мы уподобились богам.

На заре своей капиталистической карьеры Орлов правил растущей империей один, железной рукой, однако, приобретя «Русойл», понял: нужен помощник. И такового нашел в Геннадии Лазареве, блестящем математике-теоретике, некогда работавшем над советской ядерной программой. Лазарев понятия не имел о капитализме, но — как и Орлов — прекрасно умел считать. Бизнесу учился с нуля, и Орлов поставил его управлять рутинными делами «Русойла»… совершив самую большую деловую ошибку.

— Почему? — спросил Габриель.

— Да потому, что Генка Лазарев работал на КГБ, — ответил Орлов. — Работал на гэбню, еще будучи ядерщиком, и после — когда управлял «Русойлом».

— Вы ничего не заподозрили?

Орлов покачал головой.

— Он был хорош… предан щиту и мечу, как любят говорить о себе головорезы КГБ. Само собой, Лазарев предал меня. Вручил комитетчикам горы наших документов, на основании которых прокуратура сфабриковала против меня дело. А стоило мне бежать из страны, и Лазарев прихватизировал компанию.

— Исключил вас из правления?

— Полностью.

— Что было, когда вы согласились отдать «Русойл», чтобы вытащить нас из России?

— Лазарев тогда ушел со сцены. Заправлял одной государственной нефтяной компанией. Президент, видимо, сам выбрал название для нее: «Волгатек-Нефтегаз». В Кремле еще шутили, будто он хотел назвать предприятие «КГБ-Нефтегаз», но на Западе этого не оценили бы.

«Волгатек», резюмировал Орлов, даже не собирался заниматься российской нефтедобычей, которая к тому времени достигла постоянного уровня. Через компанию намеревались вывести Россию на международный уровень, дабы расширить влияние Кремля. Спонсируемый правительством, «Волгатек» разгулялся в Европе: скупил цепь нефтеперерабатывающих предприятий в Польше, Литве и Венгрии. Затем, начхав на возражения американцев, подписал выгодный контракт на бурение с Исламской Республикой Иран, а также на подготовительные работы — с Кубой, Венесуэлой и Сирией.

— Видите закономерность? — спросил Орлов.

— Все это страны бывшей советской империи или просто враги США.

— Верно.

Впрочем, «Волгатек» не собирался останавливаться на достигнутом и расширил сферу деятельности на Западную Европу — подписав контракты на поставки и переработку нефти с Грецией, Данией и Нидерландами. Потом положил глаз на Северное море — на два новых месторождения недалеко от Гебридских островов. По расчетам геологов «Волгатека», ежедневная добыча должна будет в конечном итоге достичь сотни тысяч баррелей. Причем львиная доля прибыли потечет непосредственно в кремлевскую казну. За разрешением «Волгатек» обратился в британское Министерство энергетики и изменения климата. А там уж министр энергетики попросил Виктора Орлова заскочить к нему в офис — поболтать.

— Как думаете, что я им сказал?

— Что «Волгатеком» единолично владеет Кремль, и управляет им бывший агент КГБ.

— А что, по-вашему, министр сделал с обращением «Волгатека»?

— Спустил в шредер.

— У меня на глазах, — улыбнулся Орлов. — Ах, как упоительно жужжал измельчитель.

— В Кремле знали, что это вы саботировали сделку?

— Насколько мне известно, нет, но я уверен: Лазарев и президент догадались о моем вмешательстве. Оно им всюду мерещится.

— Что было дальше?

— «Волгатек» выждал год, затем подал второе прошение, и на сей раз все пошло иначе. На Даунинг-стрит у них завелся свой человек, которого они обрабатывали весь прошедший год.

— Кто?

— Я бы не хотел говорить.

— Ладно, я сам скажу. «Волгатек» завербовал Джереми Фэллона, самого влиятельного главу секретариата за всю историю Англии.

Орлов улыбнулся.

— Думаю, нам все же стоит распить бутылочку «Петрюс».

Они ступили на тонкий лед. Габриель знал это, как знал и Орлов — левый глаз олигарха бешено дергался. В детстве из-за тика его постоянно дразнили и задирали. Жгучая ненависть к врагам помогла добиться успеха. Виктор Орлов хотел побить всех.

Орлов смотрел в едва початый кубок с темно-красным вином. Он так и не ответил на прямой вопрос Габриеля: почему Джереми Фэллон?

— А почему нет? — произнес наконец русский. — Фэллон — мозг Ланкастера. Фэллон — кукловод. Фэллон дергает за ниточку, и Ланкастер машет рукой. Что еще лучше, к Фэллону оказалось легко найти подход.

— То есть?

— Ему, бедному как церковная мышь, даже помочиться не во что было.

— Кто выбрал его в качестве цели?

— Говорят, распоряжение исходило из лондонской резидентуры СВР.

Словом «rezidentura» российские шпионы называли местные отделения на территории посольств. Резидентом считался шеф отделения. Это, как и многое другое в СВР, был пережиток времен КГБ.

— С чего все началось?

— Лазарев стал пасти Фэллона везде: на вечеринках, в ресторанах, на конференциях, праздниках… Ходят слухи, будто Фэллон провел довольно длительный отпуск в особняке Лазарева в Гштадте, потом отправился в круиз по греческим островам на его яхте. Говорят, они чудесно поладили, что неудивительно: Генка, сволочь такая, при желании любого охмурит.

— Я так понимаю, Фэллон поддался не только на чары?

— О, понадобилось куда больше.

— Намного больше?

— Пять миллионов евро на счет в швейцарском банке — из барского кармана Кремля. Все чисто, никаких следов. СВР умеет тайно перевести деньги.

— А это кто вам сказал?

— Тот, о ком я вам не скажу.

— Да бросьте, Виктор.

— Мистер Аллон, у вас свои источники, у меня — свои.

— Хотя бы намекните, откуда информация.

— С Востока, — ответил Орлов, подразумевая один из многих источников в Москве.

— Продолжайте.

Орлов пригубил вино и лишь затем рассказал, как «Волгатек» подал второе прошение в Министерство энергетики и изменения климата, на сей раз при поддержке самого влиятельного человека в правительстве. Премьер-министр по-прежнему занимал нейтральную позицию, тогда как министр энергетики отрицательного отношения к проекту не изменил. Фэллон с трудом убедил его не рубить сплеча, и угроза повторного отказа едва-едва миновала.

— Потом, — Орлов воздел руку к потолку, — министр энергетики внезапно дает добро, Джонатан Ланкастер летит в Москву — раздавить бутылку шампанского с кремлевскими вождями, а человек с пятью миллионами евро на счету готовится стать следующим министром финансов Великобритании.

— Даю пять миллионов, и вы называете свой источник.

— Мы уже говорили об этом, — сдержанно ответил Орлов.

Габриель решил сменить тему.

— Каковы отношения между «Волгатеком» и вашим бизнесом в Лондоне?

— Война, что вполне логично. Холодная война, необъявленная, но жестокая.

— Как это понимать?

— Лазарев несколько раз перебивал мою цену на рынке. Для него это семечки, — возмущенно добавил Орлов. — Он ведь не своими деньгами сорит. Еще он ловит кайф, переманивая самых лучших моих специалистов. Осыпает их деньгами — из кремлевской казны, разумеется, — и они перебегают на пастбища позеленее.

— Вы поддерживаете с ним общение?

— Не так чтобы очень, — ответил Орлов. — Встречаясь на публике, вежливо киваем друг другу и обмениваемся ледяными улыбками. Войну ведем в тени, и, нельзя не признать, Генка меня в последнее время побеждает. Теперь он собирается бурить скважины в территориальных водах страны, которую я полюбил. Прямо тошно становится.

— Может, пора уже что-то сделать?

— Например?

— Помогите мне сорвать сделку.

Орлов перестал играть очками и молча уставился на Габриеля.

— А вам что за выгода? — наконец спросил он.

— Это сугубо личное.

— Какое дело человеку вроде вас до того, получит ли российская нефтяная компания доступ к североморской нефти?

— Все очень непросто.

— От вас я иного не ожидал.

Габриель невольно улыбнулся и тихо произнес:

— По-моему, Кремль шантажом и угрозами вынудил Джонатана Ланкастера дать «Волгатеку» добро на бурение.

— Как именно угрожали премьеру?

Габриель не ответил.

— Я ради вас и вашей супруги отдал компанию стоимостью шестнадцать миллиардов долларов, — напомнил Орлов. — Думаю, это дает мне право знать. Ну, как его шантажировали?

— Похитили его любовницу, когда та отдыхала на Корсике.

Орлов даже глазом не моргнул.

— Ну наконец-то, хоть кто-то все понял.

Они разговаривали, пока за окнами шикарного кабинета Виктора Орлова не стемнело, а потом поговорили еще немного. К концу беседы Габриель понял, что за игра ведется на склоне холма; не понял он, как распределились роли. Впрочем, в одном он был точно уверен: пришла пора переговорить с глазу на глаз с Грэмом Сеймуром. Старому другу Габриель позвонил с таксофона на Слоун-сквер и признался, что вновь проник в страну, не расписавшись предварительно в гостевой книге. Затем попросил о встрече. Сеймур, назвав время и место, сразу же повесил трубку.

Когда Габриель покинул будку, за ним — как и прежде, высматривая, нет ли «хвоста», — следовал Кристофер Келлер.