Анна Зимова
Диагноз: «Хорошая девочка»
© Анна Зимова, 2014
В палате № 4 инфекционного отделения больницы N пополнение. Поступила с утра девица двадцати трех лет, грешно-смазливая, с трогательными оленьими глазами и выбеленными прядями коротких волос. Девица вела себя так, как делают это, не сговариваясь, все, кто только что примчался на скорой, – тихо прошмыгнула к кровати, на которую показала ей пальцем сопровождающая сестра, и, ни с кем не поздоровавшись, легла лицом к стенке, предоставив остальному населению палаты любоваться своим обесцвеченным, модно подстриженным затылком. Никто не хочет, оказавшись в больнице, оглядываться по сторонам и заводить знакомства, все спешат уйти в себя, столкнувшись с новой, пропахшей карболкой средой.
В палате воцарилось молчание из тех, когда мысли присутствующих, хоть и неозвученные, совпадают. «Кого принесла нам нелегкая?» – хором размышляли остальные девицы, вытянувшись на койках и сверля глазами новый, чужеродный в палате затылок. Кровать блондинки стояла в ногах у остальных больных, так что рассматривать ее было удобно. Сразу же пришел лечащий, Александр Владимирович, с дежурным веселым вопросом: «Кто тут у нас новенький?» Как будто не видит, где в палате появилось новое тело. Присел к девице, которая повернулась к публике и кротко моргала на доктора своими пушистыми ресничками. «Что с вами случилось?» – поинтересовался он. Александр Владимирович был еще весьма молод и не обзавелся пока всеми теми уловками, с помощью которых мало-мальски опытный врач может любого капризного больного скрутить в бараний рог. Был он строен, розовощек, а когда смущался, то и вовсе рдел и, зная это, старался добавить себе солидности: хмурился и поджимал губы, разговаривая с пациентами. Но никого эти жалкие хитрости ввести в заблуждение не могли, все знали – Александр Владимирович добр и трепетен. Вот и сейчас, несмотря на сведенные брови, взгляд его был приветлив и человеколюбив.
Дамы навострили уши, старательно делая вид, что им не очень интересно. «У меня очень болит горло и ночью тошнило», – застенчиво призналась девица. «Давно болит?» – «Уже неделю. А тошнота появилась только сегодня» – «Понятно. Температура высокая?» – «Тридцать девять и пять». Александр Владимирович уважительно хмыкнул и стал задавать девице дежурные вопросы о здоровье – чем болела раньше, отхаркивается ли у нее что-нибудь из горла, какие препараты принимала. К концу осмотра старожилки, поднаторевшие уже за несколько дней лежания в медицинских нюансах, хором решили: Александр Владимирович скорее всего скажет, что у блондинки острый тонзиллит. Видели уже таких.
«Ясненько, – заключил лечащий, – скорее всего, у вас тонзиллит. Но сдайте еще утром кровь и мочу, чтобы мы исключили… всякие бяки». Доктор распорядился, чтобы блондиночке еще поставили укол успокоительного и капельницу с антибиотиком. Пообещав больной, что непременно навестит ее после указанных процедур, доктор ушел, а население палаты еще какое-то время изучало новенькую, которая уже спала после укола, а потом вернулась к своим книжкам и фруктам.
Блондинке не грозило вписаться в компанию палаты номер 4. Здесь подобрались больные как на подбор: у каждой случай непростой, непонятный. Не то, что тонзиллит какой-то. Александр Владимирович успокаивающе кивал пациенткам во время утренних обходов, назначал все новые исследования, а сам понимал, что палата сложная, сложная… Пачки анализов пухли день ото дня, как гербарий рьяного юнната, а девицы все не шли на поправку. Истории болезни копили все новые изыскания, назначенные Александром Владимировичем от безысходности: УЗИ брюшной полости, колоноскопия, мазки из самых разных частей тела. Больным назначались новые, все более хитрые антибиотики, а те упорно продолжали недужить. Заведующая отделением – уютно-тучная, с веселыми круглыми глазами и кудрявая как барашек Зоя Викторовна, вняв жалобам доктора на сложных пациенток, повторно запросила себе анализы, чтобы разобраться в хворях четвертой палаты, и села штудировать четыре папки.
Ольга
Двадцать один год. Поступила с температурой. После анализа мочи подозрение сразу же пало на почки. Ольге прописали уколы, и вроде бы воспаление пошло на убыль. Но стоило их прекратить, как у больной начался цистит, да такой, что она принялась бегать в туалет каждые несколько минут, раздражая соседок по палате. Ей увеличили дозу лекарства, но она так и продолжает носиться в туалет днем и ночью. Жалуется на озноб, который, как известно, даже без температуры – вещь нехорошая. И главное, с помощью ультразвукового исследования такую дрянь, как воспаление, поймать весьма сложно. Чтобы это не перекинулось на капризную и чувствительную сферу гинекологии, больной стали проводить поддерживающую терапию. Наконец, слава богу, появились улучшения, о чем красноречиво свидетельствовали анализы, в которых все стало относительно спокойно. Когда дело пошло к выписке, Олю попросили сдать «контрольную мочу» – и что же прислала лаборатория – полный крах всех чаяний! Амилаза повышена, обнаружен белок и еще черт знает что. К тому же у Оли заболел живот под ложечкой – острые приступы боли. Пришлось снова затевать антибактериальную терапию, возобновлять очищающие капельницы. А ведь казалось уже – поправляется. Хорошая девочка. Симпатичная, яркая, ногастая. То, что у нее застужены почки, неудивительно – в больницу поступила в короткой юбке. Остается только догадываться, в чем она ходит, когда не вызывает скорую. И сейчас вот бегает до ветру в теннисной юбчонке, майке без рукавов, громыхая украшениями, в которых каждая бусина размером с грецкий орех. Но никто ее за это не осуждает. Если человек привык быть нарядным, то он будет наряжаться и в больнице. Все лучше, чем некоторые, – лежат в кровати целыми днями в одном и том же, чуть ли уже не воняют, в то время как у них простой бронхит. Так что пускай себе подводит глаза и обвешивается елочными игрушками, сколько ей угодно.
Наталья
Двадцать лет. Кашляет уже несколько недель. Нехорошо кашляет, без мокроты. Температуру, с которой поступила больная, удалось сбить, но коханье и кхеханье продолжается. И все было бы не так страшно, если бы Наташа не вспомнила во время одного из обходов, что перенесла ранее верхнедолевую пневмонию. Больным с таким анамнезом требуется повышенное внимание. Учитывая схожие симптомы, следует опасаться, что та мерзость, которой сейчас болеет Наташа, может оказаться рецидивом опасной болезни. И загвоздка тут есть, и кроется она вот в чем: воспаление, затрагивающее лишь верхушку легкого, очень трудно диагностировать. Флюорография покажет его редко, даже если оно попадет «в кадр». Прослушать удается тоже не всегда, хрипы настолько тихие, что не всякий доктор в состоянии их уловить. Вот и озадачился Александр Владимирович, и запросил, чтобы больной сделали рентген. А там видно будет. Бог даст, это не пневмония, хотя… Редко бывает так, чтобы симптомы совпадали, а болезни нет, это Зоя Викторовна хорошо усвоила за двадцать лет работы в больнице. Присматривать необходимо за девочкой, девочка болезненная, тонкая, хрупкая. Румянец у нее на щеках, который Александр Владимирович замечает во время обходов, тоже ему не нравится, так как может свидетельствовать не о здоровье, а очень даже о пневмонии. Хорошая девочка, нежная, ласковая. Отличница. Такой бы родиться в девятнадцатом веке. Целыми днями вокруг нее крутятся бабушки. Навещают подружки, приносят конспекты из института. Навещает мама, приносит новую вязаную кофточку и бульон в термосе. С родителями она не по годам почтительна, только и слышно от нее «да, мамочка», «как скажешь, мамочка». Дарит Александру Владимировичу баночки с малиновым вареньем, которые поставляет ей бабушка в огромном количестве. Вторая бабушка вяжет ей шарфы и носки – чуть не каждый день новую пару.
Инга
Двадцать пять лет. Разведенка с ребенком. Лежит уже две недели, в то время как за малышом ухаживает бабушка. Жалобы пренеприятные. Поступила опять же с температурой, но стоило ту купировать, как пошло-поехало. Новые симптомы: чувство шаткости при ходьбе, головокружения даже в горизонтальном положении. Часто отказывается есть, говорит, подташнивает. Плебейский диагноз «ОРВИ» поставили под знак вопроса. Выяснилось, что живет разведенка за городом, со своим (точнее – бабушкиным) огородиком да с лесом, где собирает всякие дары природы – ягоды и прочие глупости. Как бы один из даров леса не оказался клещом, которого та поймала, прогуливаясь по опушкам. Теперь требуется исключить у больной энцефалит, боррелиоз и инфекционный менингит. Нейроинфекция – крайне коварная вещь, которая долгое время может протекать практически бессимптомно, а потом выпячиваться, как у Инги, ознобом и головокружениями. Вчера еще до кучи выяснилось, что у больной сильно ослабли позывы сходить в туалет, умом она понимает, что мочевой пузырь полон, а писать не хочет. Александр Владимирович подумывает сделать ей люмбальную пункцию, хоть это и пренеприятная процедура. Но нужно же выяснить, что с ней такое. Тьфу-тьфу, конечно, чтобы не клещ. Хорошая девочка. Хозяйственная, мягкая. Рукастая. Шпингалет в палате починила сама и окно заклеила. С таким аппетитом рассказывает про свои грядки, что думаешь: на следующий год, ей-богу, посажу тоже на подоконнике морковь. И редиску. А то, что разведена, так с кем не бывает. Девочка она, что говорится, битая, ученая, такая даже легче себе найдет пару, чем какая-нибудь вертихвостка без дитя. Готовить умеет все на свете и свою несупружескую жизнь старается проживать весело, а не крест тащит. Говорит, что успевает и кухарничать, и на дискотеки бегать.
Ярослава
Двадцать лет. Поступила с пятнышками на руках и ногах. Исключили псевдотуберкулез. Прокололи уколы, стало полегче. Но и в этом случае доктора ждало крушение надежд. Ни с того ни с сего у Ярославы обнаружилась аллергия на лекарства. Бляшки снова повылезали, как мухоморные пятнышки. Перевели ее уже на самую щадящую терапию, а все равно чешется. Жалуется, что не может спать. Слава богу, хоть гортань не распухает. Чем теперь прикажете ее лечить? Пригласили ей на понедельник аллерголога из соседнего отделения, а то уже никаких сил с ней нет. Ей требуется теперь проверять кровь чуть ли не каждый день. Хорошая девочка. Деловая, активная. Смешливая. Все время сидит в интернете. Работает журналистом в молодежной газете, даже в больнице продолжает звонить на работу. Хорошо разбирается для такой молодой девочки в политике. Отчитывает коллег по телефону. Пишет, лежа на кровати и поставив ноутбук на живот, статьи и заметки. Грозится взять интервью у Александра Владимировича на целую полосу и уже договорилась с журналистом, чтобы тот пришел сфотографировать доктора. Только фотографов в больнице не хватало.
* * *
– Как вы себя сегодня чувствуете, Агата Николаевна? – спрашивал доктор на следующий день у новенькой, меряя ей пульс.
– Я чувствую себя хорошо, честное слово, – тихо сказала она. – Горло болит гораздо меньше. И температура спала. Может, мне домой?
– Подождите хотя бы анализа крови. Зачем же так спешить? – Заведующая, которая сегодня удостоила палату своим посещением во внеурочное время, светила ей в горло фонариком, придирчиво рассматривала розовый, услужливо распахнутый зев.
– Но мне и правда лучше.
– Вот и славно. Если анализы хорошие, послезавтра и выпишем, – заведующая обратила участливый взор на Олю: – А вы как себя чувствуете, милочка?
– Плохо. В туалет часто бегаю. Писать больно, – шепотом призналась Оля и подобрала ноги с пола, который нянечка натирала чавкающей шваброй на тряпке. Уборка и обход больных сегодня совпали по времени.
– Да, ночная сестра говорила мне, что вы несколько раз за ночь мимо нее пробежали. Укольчики новые попробуем?
– А что за уколы? – заволновалась Оля.
– Хорошие уколы. Вашим почкам понравятся. Но сильно болючие.
– А есть не болючие?
– Ягодка, мы не на рынке. Если доктор сказал, что надо болючие, значит, так тому и быть. Так больно?
– Нет.
– А здесь?
– Кажется, больно.
– Кажется или больно?
– Больно.
– А какая боль? Колющая, режущая, ноющая?
– Скорее ноющая.
– Ага, ага, – удовлетворенно покивала головой заведующая и записала что-то в журнале.
– А может, не надо уколы? – спросила Оля, но заведующая уже повернулась к Наташе, которую прослушивал Александр Владимирович:
– В институте-то вас, поди, заждались уже?
– Да я и здесь занимаюсь потихоньку.
– Что кашель?
– Кашель есть. Измучил.
– А он когда сильнее – днем или ночью?
– Кажется, днем.
– Хорошо, хорошо, так и запишем. Александр Владимирович, что у нее с хрипами?
– Я не слышу. Может, и правда рентген? Если верхнедолевая, то мы ничего и не поймаем. Кашляет… Ничего по-прежнему не отхаркивает.
– Открой-ка рот, – заведующая снова включила фонарик. – Горлышко у тебя чистое.
– При пневмонии так и бывает.
– Ты моя умница, все-то ты знаешь. Кофточка новая? Тебе идет.
– А когда будем делать рентген? – спросила Наташа, одергивая похваленную кофточку.
– Не торопись, ягодка. Всему свой срок. Анализы надо сначала.
– Александр Владимирович, может, еще раз послушаете? – Наташа снова попыталась было заголиться, но он лишь покачал головой – ничего нового я здесь не услышу.
Пришел черед Инги задирать кофту, и все в который раз могли убедиться, что сиськи у нее не чета Наташиным. У отличницы Наташки грудки как кулачки у гномика, хоть и в кружевном лифчике, у Инги же – полновесные кубанские дыньки.
– У меня голова еще сильнее кружиться стала, – жаловалась она. – Шатает при ходьбе.
– А есть чувство, что пол проваливается или кровать?
– Есть! Лежу и думаю, – уплываю куда-то.
– Подождите-подождите. «Уплываю» и «проваливаюсь» – это совершенно разные вещи. Так что же все-таки?
– Ну… – задумалась Инга, – скорее, проваливаюсь.
– Согни ногу, – приказала заведующая. – Нет, не так. Теперь проведи по другой. Да погоди ты, не спеши.
– Пригласить еще раз невролога? – тихо спросил доктор.
– Да, пожалуй, пригласите. Посмотрим, что это за напасть такая с нашей девочкой. Кровь-то хорошая. Рефлексы, правда, немножко повышены, но чем черт не шутит.
– Александр Владимирович, вы думаете, это что-то серьезное? – спросила Инга.
– Да скорее всего нет, – он бросил взгляд на заведующую, ища поддержки, и она доброжелательно закивала головой, показывая, что все будет хорошо.
– Александр Владимирович, – Наташа и Оля догнали врача в коридоре. – Скажите, а наша Ярослава – она не заразная?
– Сколько раз можно повторять, – насупился Александр Владимирович. – У вашей соседки аллергия на лекарственные препараты. Как это может передаться вам?
– Но у нее такие противные пятна на руках и на ногах, – прошептала Оля. – Фу.
– Я видел эти пятна. Для вас они не опасны. Перестаньте выдумывать себе неприятности. Идите и болейте спокойно. А вы что хотели? – спросил он у Наташи.
– Возьмите конфеты, – робко попросила та и протянула коробку с цветочками.
– Вы меня избалуете, – улыбнулся врач и сразу же снова насупился: – Поправляйтесь скорей.
– Я стараюсь, но что я могу поделать. Этот кашель…
– Александр Владимирович! – позвала его Зоя Викторовна, и доктор поспешил прочь, скупо улыбнувшись пациенткам напоследок.
– Девочки, а где здесь можно помыться? – робко спросила у них новенькая Агата, когда они вернулись в палату.
– В ванной, конечно, – язвительно ответствовала Оля и, бухнувшись на кровать, отвернулась лицом к стене.
Вечером палату ждал сюрприз. Новенькая-то оказалась с подковыркой! Целый день она, поступившая без вещей, проходила по больнице в белых носках, подошвы которых уже скоро закоптились, и ела из больничной выцветшей миски, а вечером ее пришли навестить. Явилась уродливая женщина, лет на двадцать старше Агаты, со складками вокруг рта и обветренным мужеподобным ртом, принесла Агате цветочки и книжку Набокова, и весь вечер они выясняли отношения. Девочки даже на ужин не пошли, чтобы ничего не пропустить. Из их ругани вскоре стало понятно, что женщины снимали вместе квартиру, и подруга Агаты, несмотря на то, что той не было дома всего один день, спустила деньги, отложенные на аренду, в ночном клубе. «Я тебе совершенно безразлична», – плакала Агата в розовые ладони, а подруга гладила ее по плечу, в то время как глаза у нее были смурные и недовольные – точь-в-точь мужик извиняется. «Ну бес попутал» – вяло повторяла она. «Я лежу в больнице, а ты не можешь перестать трепать мне нервы и здесь. В то время как я нуждаюсь в поддержке, ты меня предаешь». – «Малыш, ну прости, честное слово, в последний раз».
– Тьфу ты господи, кого только в больницу не пускают, – сказала Ярослава, когда Агата поплелась провожать свою подругу, с которой худо-бедно помирилась. – Ей же лет сто.
– Я не поняла – кто это был? – спросила Наташа.
– Любовница ее. Кто…
– Как – любовница? – всполошилась отличница Наташа.
– А ты думала – мама? Сразу видно – с библиотечного факультета. Очки протри… библиотекарша.
– А я бы вот попробовала с женщиной. Я имею в виду – не сейчас, когда-нибудь, – задумчиво сказала Оля.
– Слава богу, что не сейчас, а то я заволновалась уже, – хмыкнула Ярослава.
– Да я бы тебе и не предложила. Видела себя?
– Ой-ой.
Пришла зареванная Агата, села на кровать.
– Хочешь пирожное? А то тебе только цветы принесли, ими не наешься, – пожалела ее Ярослава.
– Хочу, – та стала есть, вздрагивая время от времени плечами из-за того, что недавно плакала.
– Ванную-то нашла?
– Да, спасибо.
– Возьми бутерброд, – заволновалась Наташа. – Мне мама много принесла. С бужениной, с сыром.
– Бери уже тогда и мандарин, – Инга приподнялась на кровати.
– А вы, девочки, чем болеете? – спросила обласканная и повеселевшая Агата.
В палате воцарился мир.
Но в душе Александра Владимировича мира не было, потому что пациентки из четвертой палаты на поправку не шли. Наташа кашляла, к тому же у нее усилились боли в животе. Оля ходила в туалет все так же часто, а в моче у нее упорно всплывал белок. И это притом, что антибиотик ей заменили на более сильный. Инга – та вообще упала в обморок в туалете, сказала – присела над унитазом, и закружилась голова. Слава богу, обошлось. Сказали ей целый день не вставать, назначили еще на понедельник снимок мозга. Пятна Ярославы стали еще гуще и цветистее. Одна только Агата радовала Александра Семеновича, потому что с блеском выдержала все пробы и мазки и оказалась вполне здорова. Ангина ее подходила к концу, и вскоре ей предстояла выписка. А вот остальные девочки… Черт знает что такое.
– Что делать-то, Зоя Викторовна? Дольше двух недель мы их держать не можем. Выписывать на поликлинику? Их там залечат, – расстроенно спрашивал доктор, спеша за заведующей по коридору.
– Бог даст, все образуется, – непрофессионально и весьма туманно ответила Зоя Викторовна. – Бог даст…
И все образовалось. В понедельник пришел анализ Олиной мочи, из которой волшебным образом исчез так волновавший Александра Владимировича белок. В туалет она не сходила за ночь ни разу. Наташа перестала кашлять. У Инги больше не кружилась голова – ну почти не кружилась. Даже Ярослава стала чесаться меньше, и ее бляшки уменьшились в диаметре. Неся Зое Викторовне истории болезни для того, чтобы та подтвердила выписку, Александр Владимирович едва не напевал.
– Да, и так бывает. Женский организм штука хрупкая, – посетовала та, ставя свою подпись-закорючку на всех четырех папках. – Сегодня хворает, завтра как рукой сняло. Все-таки женщины – не мужчины. Здесь комплексно смотреть надо. Одно, другое…
Не понял, ушел – порозовевший, гордый, понес выписки в палату. Зоя Викторовна распечатала шоколадку. Хоть и нельзя ей было, но хотелось, ох, хотелось. Заслуженная, в конце концов, шоколадка. Четыре выписки за один день. Анализы в норме. Жалобы прекратились. Александр Владимирович, конечно, хороший врач и достойный молодой человек, но невнимательный, кроме цифр в своих анализах ничего не видит. А к женщине, к ней же нужно с подходом, ты не только мочу ее изучи. Загляни в душу, посмотри, не в ней ли кроется недуг. Сам виноват в болезни своих пациенток, зачем такие ресницы отрастил, зачем его сердце так усердно гонит кровь к щекам? Стройность эта, изящность. Допрыгался. Но эта небрежность в постановке диагноза у него из-за молодости, не стоит ему пенять.
Допустим, про то, что Наташа кашляет нарочно, она догадывалась уже давно. Не флюорография, так рентген показали бы хоть какое-нибудь пятнышко на легких, ну хоть что-нибудь, так ведь нет. А боли в животе симулировать проще простого. Пока разберутся доктора что к чему, время и пройдет.
Подозревала и о том, что Оля плюет в свою мочу, перед тем как сдать ее в лабораторию. Не может у человека так резко изменяться анализ, да еще чтобы при этом УЗИ оставалось неизменным. Прочитала где-то в интернете, паршивка, что слюна в анализе непременно даст повышенное содержание амилазы, да только к почкам это никакого отношения не имеет, этого она не учла. Водила за нос Александра Владимировича несколько дней, тот даже подозревал у нее панкреатит.
Про Ингу не сразу смекнула, пока не догадалась сама ее расспросить про подробности падения. Сразу ее рассказ насторожил. Коли ты в обморок падаешь, так не должен помнить, как это произошло. «Ретроградная амнезия» это называется, и без нее в обморок никто не падает. А Ингочка перестаралась, рассказала и как «в туалет шла», и как «кровь к голове» прилила, и как «по стенке сползала». В принципе, неплохо придумала. На рентгене ничего не будет видно, не докажешь. И ведь даже на болезненную пункцию девочка была готова пойти, не моргнув. Думала – испугает ее такая перспектива, ан нет.
С Ярославиными пятнами все само собой открылось. Заметила в приоткрытой тумбочке лекарство, на которое у нее аллергия. Врачи исключили его от греха подальше, а та купила и продолжила принимать – вот вам и пятна. Слава богу, худого не вышло из-за такого количества лекарств. Четыре симулянтки в одной палате, это же еще сообразить надо. Впредь постановим: хорошеньких и неустроенных распихивать по разным палатам. А на разгадку навела лесбияночка. Как же девочки к ней подобрели, когда выяснили, что она им не конкурент! Между собой цапались, а эту не трогали.
Решение она приняла такое – девочкам поможет шоковая терапия. Зашла в пятницу в палату и между делом, прослушивая и простукивая каждую, обмолвилась, что «Александр Владимирович-то женится скоро, вот радость, окрутили парня». Дала им два дня на размышления – и что же? В понедельник все прошло как по маслу. И «голова кружится меньше», и моча в норме, и кашель поутих. Больница – не плацдарм для любовных маневров. Поигрались и хватит, пора и честь знать. Но Александр Владимирович, конечно, дурачок. Такие хорошие девочки из кожи вон лезли, чтобы ему понравиться, а он…