Глава 8
Зима 455 г. Среднее течение Днепра
Караван

По ночному небу кругами ходили звезды. Они то припадали к серебристому месяцу, то отпрыгивали от него, разлетаясь мириадами сверкающих осколков, почему-то именно так казалось сейчас Гостою. Отрок проснулся от холода – сильно замерз правый бок, что и не удивительно – костер-то давно погас, лишь несколько угольков еще тлело, шаяло, сверкая красными, словно у какого-нибудь злобного оборотня, глазами. Левым боком парнишка прижимался к старшему братцу и с той стороны не чуял никакого холода. Брат, Борич, обычно спал чутко, но в этот раз сопел без задних ног, вчера, по мокрому снегу, сильно умаялся. Гостой, кстати, тоже, и уснул так же быстро, как братец, и, если бы не замерзший бок, так и провалялся бы до самого рассвета.

Откинув кошму, отрок поднялся и, справив малую нужду, принялся раздувать пламя. Наклонился, набрал в легкие побольше воздуха и изо всех сил дунул. Тут же и чихнул, наглотавшись пепла.

– Ты что не спишь? – сразу проснулся Борич. – Замерз?

– Замерз, – не оборачиваясь, младший братец кивнул и снова дунул.

– Погоди-ка, этак ты до утра не раздуешь.

Борич поднялся на ноги, схватил подстеленный на кошму плащ, им уже и принялся размахивать, раздувать пламя… вот один огненный язычок все-таки вырвался, заплясал желтеньким тощим цветочком, за ним потянулся второй, третий.

– Хворост, хворост давай! Да не так много.

Разгорелся костерок, ожил, распространяя вокруг животворящее тепло. Зяблые со сна ребята дружно протянули к огню руки, погрелись, заулыбались – вроде и сон пропал, непонятно куда, делся.

– Бориче, а давай похлебку погреем да поедим? Осталась ведь вчера еще.

– Давай. Только помни – нынче твоя очередь котелок мыть.

– Да как же моя-то?

– Твоя, твоя, не спорь.

Быстро оттаяв (на самом-то деле нынешней зимой не так-то и холодно было), задымилось, забулькало на огне вкусное варево на косточках съеденного еще позавчера зайца, заправленное мучицей да травами, прихваченными с собой в путь хозяйственным Боричем. Вкусно, конечно, но жидковато, не очень-то сытно. Впрочем, зяблым-то и такое варево сейчас в самый раз пришлось.

Прежде чем есть, братья побрызгали ложками на три стороны – Сварогу, Сварожичам… и Очене, конечно же, которую оба давно считали своей покровительницей и никогда не забывали приносить разноглазой девушке жертвы. Сами иногда не доедали, но уж пресветлую деву Очену без пищи не оставляли – то куропаточку поднесут, то заячью лапку, а то и крылышко жирного тетерева или глухаря. Как к северу – по Данпару-Днепру – повернули, по берегам леса-перелески пошли, дичи там много водилось. Иное дело, что запромыслить ее удавалось далеко не всегда. И вовсе не потому, что братцы неумелыми охотниками были, нет. Просто времени не хватало, надо ведь было постараться от Радомирова обоза не отстать. Не отстать, но и не нагнать уж слишком, вприглядку-то не идти. Конечно, понимали парни, что, скорее всего, давно уже заметили их: и костерок одинокий в ночи яркой звездочкой, и две темные – на ослепительно белой реке – фигуры.

Заметили, но не нападали, засады не устраивали, видимо, считая не такой уж и большой опасностью. Вот так и шли – гунны с Сарганой, Радомир-князь с супругой своей да дружиной, а уж позади всех – братья.

– Не слишком ярок костер-то? – облизав ложку, спросил сам себя Борич. И сам себе же ответил, вскинув голову и подозрительно посмотрев вдаль: – Не слишком. То не от костра свет, то зарево. Глянь-ка, брате, да хватит уже хворост зря жечь.

На том берегу реки, за низеньким лесом, мерцала широкая оранжевая полоса.

– Рассвет уже, – улыбнулся Гостой. – Скоро солнышко встанет.

– С той стороны, брат, солнышко-то не восходит – заходит.

– И правда… Так что же там такое? Пожар?! Борич хмуро кивнул:

– Похоже на то.

– Тогда бежать надо! – тут же вскинулся младшенький. – Скорей!

– Не спеши. Видно же, горит-то не лес – город. Хорошо, что мы с тобой туда не пошли.

– Чего ж хорошего? Спали бы сейчас в тепле, в какой-нибудь корчемке.

– Может, и так, – не сводя тревожного взгляда с пылающего буйными сполохами зарева, тихо промолвил юноша. – Но, думаю, нас бы с тобой давно уже кто-нибудь захватил да челядинами-холопами сделал. Мы ж чужаки, без роду, без племени – некому за нас заступиться, окромя себя самих. С чужим городом мы не сладим… потому тут и сидим.

Гостой воинственно сверкнул глазами и повысил голос:

– И что тут высидим? Так и дальше, таясь, за чужим караваном пойдем скитаться? Знать бы еще – куда? Куда Радомир-князь с той гуннкой идут-то? Ты вот знаешь? Может, нам там и делать нечего? Может, давно пора от них отстать, да своим умом жить?

– Чего разорался-то? – охолонул братца Борич. – Может, и пора бы нам пристанище новое отыскать. Да только где? Ты селения в степи видел?

– Нет.

– И я – не видал. А вот здесь, по берегам да лесам – селений много. Наверное, пора и нам к какому-нибудь выйти, попроситься в род.

– Примут ли?

– Вот и я про то ж мыслю. А вдруг – просто в полон возьмут, в рабство или принесут в жертву. Ладно еще – своим богам, а то ведь – чужим, страшным, – юноша поежился, не поймешь, то ли от холода, то ли от ужаса от только что нарисованной самим же картины. – Мы, брат, здесь чужие, а с чужаками, сам знаешь, что хочешь можно сделать. И лучше всего – убить.

– Что ж нам теперь – вечно скитаться?

– Думаю, место хорошее надо искать. Не такое большое и опасное, как Данпарстад, град готский… но и не малое, чтоб не один род там жил, а много. Там и мы пристанище себе найдем, не последними людьми будем.

Гостой с сомнением качнул головой:

– Что-то никак не пойму тебя, брате. Чего мыслишь-то? То пристанем к кому-нибудь, то погодим, опасно. В лесу-то тоже не больно весело – не замерзнем, так волки сожрут или тати лесные нападут, убьют, ограбят.

– Да что с нас брать-то? Убить – да, могут, но вот грабить – никакого для татей толку.

– Вот, благодарствую, брат, утешил!

Братья так и не уснули уже до утра, все смотрели на зарево, а как рассвело, затушили костер да пошли ближе к реке. Где-то чуть в отдалении, на излучине, вдруг услыхали чьи-то громкие крики.

– Кажись, тонет кто-то? Верно, угодил в полынью.

Переглянувшись, парни схватили лыжи и бросились вниз, к реке, над которой клубились разносимые ветром клочья черного, противно пахнущего гарью, дыма. Горел, горел Данпарстад, гордая столица готов! Может, именно оттуда угодившие в полынью люди и спасались. Ишь, барахтались: сани, лошадиная голова, какой-то черноголовый мужик… нет, вроде – двое. И вокруг – никого! Только черная вода да зловеще сверкающие на солнце осколки льда.

– Держись, человече!

Пока братья бежали, один из утопающих уже ушел на дно, остался лишь черноголовый… Суетливо размахивая руками, он пытался выползти на лед, да тот обламывался, резал ладони до крови острыми своими краями.

– Перун, Перун, помоги, боже! – поднимая морозные брызги, громко орал попавший в нешуточный переплет мужик.

Не того бога молил, куда лучше б Велеса. Тот, может, и помог бы – все ж таки водяной, а так… Перунгромовержец нынче, по зиме, далеко, молниями не бьет, не грохочет. Поди, докричись его. А Велес – он, может, вот тут, под водой, рядом.

– Держи-и-и-ись! – с разбегу упав на лед ничком, чтоб не провалиться, братья один за другим подползли к полынье, бросили утопающему лыжи…

Тот, завидев нежданную подмогу, принялся барахтаться с удвоенной силой и вот, наконец, уцепился-таки за протянутую Боричем палку. Подтянулся, выполз брюхом на лыжу… лед снова затрещал, выгнулся.

– Тише ты, тише, – закричал Борич. – Так вот, на лыжине, и ползи. Да не спеши же!

На миг затихнув, утопавший осторожно продвинулся на вершок… еще на один… на локоть… на два…

Братья старательно тянули его за палку.

– Немного уж осталось, терпи, – приговаривал сквозь зубы Гостой. – Руками не вороши, и встать не пытайся… Оп! Теперь – можно.

Ощутив наконец под собой надежную твердь, спасенный поднялся на ноги и перевел дух:

– Ну, парни! Век за вас всех богов молить буду.

– Ла-адно. Давай-ка лучше костер разведем… Или лучше пойдем к нашему, здесь недалече. Тебя как человече, звать-то?

– Арним, – «человече» неожиданно приосанился. – Арним из Данпарстада!

Братья скептически переглянулись:

– Это не твой город горит?

– Бывали в нем пожары и похлеще.

Спасенный оказался тощим и сутулым парнем, выглядевшим чуть старше Борича, с длинными спутанными волосами цвета воронова крыла, с черными же усиками и небольшой бородкой. В левом ухе парня поблескивала крупная золотая серьга, на обеих руках серебрились браслеты. Одежда тоже была под стать – длинная темно-зеленого цвета туника из тонкой дорогой шерсти, теплый овчинный кожушок мехом наружу, на ногах – мягкие кожаные сапожки.

Еще раз поблагодарив спасителей, Арним внимательно посмотрел вдаль.

– Идем, идем, – Борич хлопнул его по плечу. – Погреемся у костерка, а то совсем тут замерзнем. Мы ведь тоже водицы схватили.

– Костерок – это хорошо, – Арним говорил, как все жители Данпарстада, мешая словенскую речь с готской. – Только, похоже, он мне может и не понадобиться.

– Странные речи ведешь, – покачав головой, Борич присмотрелся и закусил губу, увидев несущихся по льду реки всадников. – А ну-ка, брате, пойдем отсюда.

– Не бойтесь, – дрожа от холода, успокоил спасенный. – Это мои добрый друзья. Они щедро отблагодарят вас. Чего вы хотите? Золота? Серебра? Или, может быть, доброе оружие, богатая одежда?

– Одежда бы теплая не помешала, – радостно закивал Гостой. – А ты, я вижу, не из простых, парень.

Всадники меж тем приблизились – десяток дюжих молодцов на сытых выносливых конях, все оружны – мечи на перевязях, секиры, копья. Подбитые куньим мехом плащи, беличьи шапки, а на том, что скакал впереди – целый малахай. Судя по виду – готы… или словене, но не гунны, уж точно.

– Ты что-то задержался, Арним, – осадив коня, язвительно бросил тот, что в малахае, с вытянутым каким-то лошадиным лицом и светлой, заплетенной в две куцые косички, бородкою, торчавшей, словно спиленные у бодливой коровы рога. – Благородный Вальдинг ждать не будет.

– Я спешил! – спасенный принялся суетливо кланяться, залебезил, похоже, уже не обращая никакого внимания на невысохшую свою одежду, уже начавшую покрываться хрупкой ледяной корочкой льда. – Я спешил, клянусь Воданом и посохом святого Лаврентия. – Если б не эта проклятая полынья…

– Что? Видали, парни, он еще и оправдывается! Или… ты хочешь сказать, что тот, кого ты нам вез, утонул? Арним совсем ссутулился и снова задрожал, как видно, не от холода – от страха.

Остальные всадники уже обступили спасенного и его спасителей и гарцевали вокруг, нехорошо посматривая на всю троицу.

– Никакие они ему не друзья, – взяв брата за руку, с тревогою прошептал Гостой.

Борич запоздало дернулся… нет, не убежишь! Не успели.

– Может, ты специально подстроил все это дело. Полынью и все прочее. Просто не хочешь отдавать долг!

– Клянусь тебе, благороднейший Вульфар, всеми богами…

– Помолчи… – потеребив «рогатую» бороденку, Вульфар со смехом оглянулся на своих воинов. – Помните, как наш друг Арним проиграл в кости своего самого лучшего раба, медника?

– Да-да, я ведь и вез вам медника, но он, увы, утонул, а я вот – выбрался с помощью богов и вот этих славный парней…

Вульфар прищурился и нетерпеливо махнул плетью:

– Думаю, вместо медника мы привезем торговцу тебя!

– Торговцу? – Арним непонимающе хлопнул глазами.

– Ну да, – кивнул «благороднейший Вульфар». – Славный Вальдинг, наш господин, намеревался отдать этого медника мне, а я – выгодно продать его известному тебе купцу Хаиму бен Заргазе, который стоит сейчас с караваном у Киева перевоза. Твой медник – это мой раб! И, раз ты говоришь, что он утонул… сам же его и заменишь! То-то удивится купец, верно, парни?

Воины гулко захохотали.

– Так что собирайся, друже Арним, в рабство. Не все тебе в торговых прихлебателях быть! Тем более и Данпарстад горит… покуда еще снова отстроится.

Взмолясь, спасенный бухнулся на колени:

– Возьмите все! Вот эти браслеты, кольца…

– Возьмем, не сомневайся.

– И… и еще… вот этих парней! – Арним неожиданно указал на своих недавних спасителей. – Да-да, берите их вместо утонувшего медника! Думаю, бен Заргаза не откажется получить вместо одного невольника двух.

Что такое они говорят? Борич схватился за нож… Но всадники уже взяли их с братом в копья.

– Вяжите их, – вяло махнул рукой Вульфар. – Но помни, дружище Арним – за хорошего, обещанного тобою, медника мы бы выручили гораздо больше, чем за этих двух бродяг, которых, вообще-то, могли взять и сами.

– Так ведь это я… я их вам отдаю!

– А мы отдаем тебе солнце! Владей… не за так, конечно.

Прямо с коней всадники навалились на отроков, выбили ножи, проворно скрутили руки – умелы, ох, умелы, ловки – видать, частенько приходилось вот так вот ловить, захватывать в неволю ни в чем не повинных людей.

А это Арним… Ну и гадина! И дернуло же его спасти.

– Вы не думайте, эти двое – тоже мои невольники, – ухватившись за стремя Вульфара, принялся врать Арним. – У меня и закладная на них есть, четырьмя свидетелями, по нашим готским законам, подписанная.

– Знаем мы твоих свидетелей, – обернулся в седле рогатобородый хевдинг. – Не забывай – ты все равно мне должен! А ну, ребята, вперед! Подгоняйте коней, да не потеряйте в пути этих – уже к вечеру нам надо добраться до Киева перевоза. Морозит – купец бен Заргаза не будет ждать долго.

Князь придержал коня, поджидая задержавшуюся на спуске супругу. Искристое солнышко било в глаза, отбрасывая на снег длинные тени, вовсе не черные, а разноцветные, в зависимости от того, что или кто эту тень отбрасывал и что в ней отражалось. Вон, под обрывом, на льду – тени глубоко-синие, от неба, на санном следу – голубые, щедро разбавленные ясным морозным деньком, солнцем, под копытами коня – малиновые, от алых да красных плащей с голубым снегом смешанные, а вот вдали, у самого горизонта – изумрудно-зеленые – то тени от елок да сосен падали.

– Ты что так смотришь, милый? – с любопытством спросила княгинюшка.

– Тенями любуюсь, – с улыбкой отозвался Радомир.

Сегодня, в этот солнечный погожий денек, и настроение у всех было соответствующее – не так, как в недоброй памяти Данпарстаде, наверное, уже сгоревшем, если и не полностью, так большей своей частью. Туда ему и дорога, поганому городищу, прямо-таки разившему смертью. Теперь уж очистительный огонь, несомненный посланец богов, сделает свое дело, спасет оставшихся в живых от чумы, кто сможет, тот выживет – кому Бог даст, ну а кто – нет, знать, у того судьба такая. Постоит выгоревший город-пепелище зиму, весну, а летом, глядь, и опять люди на старое место потянутся. Те, конечно, кому Господь судил выжить. Господь… Или – боги, как принялась рассуждать подъехавшая поболтать Саргана.

– Ничего не меняется в мире испокон веков, – пустив коня рядом с Радом и Хильдою, глубокомысленно заявила воительница. – Все когда-то уже было, все есть, и все еще будет. Все повторится! Умершие возродятся в телах своих внуков и правнуков и будут жить точно так же, как жили их предки.

– Ты так считаешь, потому что ты язычница, – лениво заспорил князь. – Но ведь все не так – все течет, все меняется. Недаром сказано – в одну реку нельзя войти дважды.

– Это Гераклит сказал! – Саргана неожиданно засмеялась. – А Гераклит был язычник, в те времена об Иисусе Христе никто ничего и не слышал.

Рад не знал, что и ответить. Сделала его эта степная краса, уела! Ишь ты – Гераклит… Вряд ли хоть кто-нибудь из прежних Радькиных друзей – с той далекой эпохи – что-нибудь слышал про Гераклита. А если и слышал, то так – краем уха, учительница в школе долдонила, уныло пересказывая учебник.

А вот эта степная воительница – знала! И рассуждала. И говорила – метко, не в бровь, а в глаз, без всяких там убого подростковых «как бы», «типа», «короче».

Да-а-а… с Варимбертом-херцогом Саргана, вне всяких сомнений, общалась долго и весьма продуктивно, только что латинскими пословицами по поводу и без повода не сыпала – водился за херцогом такой грешок.

Саргана… Чем дальше они ехали вместе, тем большую симпатию испытывал Рад к этой степной вдовице – женщине красивой, волевой, умной и, как ему почему-то казалось, несчастной. Хотя именно такого типа дамочки – волевые, красивые, умные – и выводились в женских романах как так называемые стервы, то есть женщины, цинично использующие мужчин – и не только мужчин – в своих корыстных целях. Была ли стервой Саргана? Чисто по внешности и повадкам – да. Однако в душе – вряд ли. Их ведь на самом деле и не бывает, стерв-то, читательницы ищут в называемых этим словом образах лишь то, чего так не хватает им самим. Боятся начальства – а вот вам, стерва сама начальница (или глава «своей фирмы»), и все перед нею – на цырлах. Нет любви, и муж – горький пьяница? Так вот вам, пожалуйста, «высшего сорта» мужчины – под ноги истинной стерве так и валятся! Выписаны обычно халтурно, плакатно, без особой фантазии – все, как на подбор красавцы-блондины (или брюнеты жгучие, впрочем, брюнеты – это сейчас не актуально), в дорогих костюмах, на автомобильчиках недешевых, все невообразимо галантны – даже пакостники-злодеи, все, как специально, имеют какую-нибудь романтическую профессию либо денег – выше крыши. И все-все – до единого – в стерву влюблены, а она на них взирает холодно-холодно, как на букашек. А уж если полюбит, так только Его, Одного, Единственного, и вот тогда уж… Тогда настоящая жизнь начнется. Мужики, впрочем, от неудовлетворенных жизнью женщин отличаются мало – только тем не любовь-морковь, им мордобой подавай, приключения разные, игрушки-стрелялки-бродилки, чтоб сердечко – бум! бум! – чтоб приятно в левом боку свербило… ну, или где-нибудь там еще. Чего кому в жизни не хватает, того тому и подай! Да и – нате! Рад знал таких много – сидят, скулят в офисах, мол, скучно, а сами, в лучшем случае, в какую-нибудь дурацкую «все включено» Турцию подадутся брюхо на песке греть, а то на диване-то не належались! Или купят столь же глупый галопом по Европам «тур», с мельтешением стран-городов-отелей, с нудным экскурсоводным бормотанием – в одно ухо влетело, в другое вылетело, потом сидят, коллегам-соседям хвастают, в зубах ковыряясь с ленцою – вот, прокатился вчера в Париж. Мне не понравилось – скука-с! Ага, не понравилось… А чем может понравиться тот же Париж, ежели человек Клода Моне от Ван Гога не отличает, Третью республику со Второй империей путает, Наполеона Третьего – с Бонапартом, а Великую Французскую революцию с Парижской Коммуной за одно и то же держит. А Модильяни вообще считает элитным итальянским авто. Ну, что-то там типа «Феррари». Вы хотя бы путеводитель почитали, прежде чем ехать куда-нибудь – так ведь лень! Экскурсовод ведь «оплочен», вот пущай и трендит – посмотрите налево, посмотрите направо… ай, проехали. Так и вся жизнь мимо проскочит. Нет, определенно, Саргана была не из таких – мимо нее проскочить невозможно было, в то же время и стервой она не была, хотя и держала себя соответствующе. Вообще-то, стерв как вполне определенного (правда, не очень-то конкретного) женского типа в жизни вообще нет. Радомиру они как-то не повстречались, как и любому мужчине, в общем-то. Нет их, не водятся! Другое дело, что иные женщины себя, как стервы, ведут, опять же – по каким-то своим надобностям.

Вот, как Саргана со своими гуннами – боялись они ее страшно, это было видно с первого взгляда. Впрочем, у недостаточно развитых народов, как у маленьких, начальной школы, детей – уважение и страх часто означают одно и то же. И все-таки… гуннская воительница ведь заботилась о своих воинах, как… как тот же старшина Дормидонт Кондратьевич – о новобранцах. Хороший был старшина – строгий, но справедливый. И всегда своего добивался. Как вот и Радомир – на усадьбе Рангволда. Собственно, незачем было на усадьбу врываться, как присоветовали даны – нечего было этих мальчишек и слушать! Да уж ладно, на радостях от встречи так вышло. А Рангволд, скорее всего, о путях купца бен Заргазы и сам бы рассказал – что, великая тайна, что ли? Так что зря ломились.

Хотя, это с точки цивилизованного и гуманно-толерантного человека – зря, а по здешним меркам, уж никак нельзя было поступить по-другому. Если есть два пути решения проблемы – мирный и боевой, всегда нужно предпочесть последний. Иначе и уважать не будут, мало того – обвинят в трусости, а это уж совсем гиблое дело. Доброе-то имя потерять легко, а вот восстанавливать его потом – долго. Так что, не так уж и не правы оказались даны, когда склонили князя к силовым методам. Правы! Со всех сторон правы!

Купец Хаим бен Заргаза оказался высоким весьма представительным мужчиной лет сорока пяти. С седой, аккуратно подстриженной бородкой и длинными локонами, в длинной шерстяной тунике и зеленом галльском плаще – сагуме, подбитом волчьим мехом и застегнутом на груди золотой фибулой в виде какого-то сказочного зверя, бен Заргаза больше напоминал военного вождя, нежели торговца, тем более, что на широком поясе его висел изрядных размеров кинжал, похожий на римский гладиус. Темные глаза купца смотрели на всех недоверчиво и строго. Как и всякий богатый человек, сколотивший состояние благодаря собственному уму и энергии, бен Заргаза не слишком-то доверял людям, тем более – чужакам, которых и видел-то в первый раз… или… Все же не в первый?

Да, Саргана поздоровалась с торговцем точно так же, как и Радомир, как и Хильда – вежливо, как и принято с совершенно незнакомым человеком… Но все же, все же в глазах купца промелькнуло что-то этакое… то ли изумление, то ли что-то еще… узнавание, что ли.

– Много слышала о тебе, славный бен Заргаза, – склонив голову, как-то поспешно произнесла воительница, словно бы опасалась, что торговец сейчас вдруг и сам заговорит с нею, как со старой знакомой. – И вот, наконец вижу воочию.

– Некто по имени Рангволд рассказал нам о тебе, – пояснил князь, видя промелькнувшую в глазах купца некую задумчивость, которую вполне можно было бы истолковать как нежелание брать попутчиков – подозрительных чужаков, о которых никто ничего не знает. В этом плане вполне годилась и ссылка на Рангволда – хоть кто-то знакомый! – пусть даже тот по своему весу в обществе и близко не стоял рядом с Хаимом бен Заргаза. Что поделать, лучше никого не имелось, ну, не на откровенного бандита Вальдинга же ссылаться… хотя, в принципе, можно и на него.

– Вряд ли я смогу взять вас с собой, уважаемые, – бросив взгляд на сопровождавших князя воинов, почмокал губами купец. – Видите ли, сие не в моих правилах. Я вас не знаю, и нет никого, кто мог бы за вас поручиться. Рангволд слишком уж для того мелковат.

– Твой старый клиент Варимберт-херцог охотно поручился бы за нас, – Саргана снова вмешалась, причем таким тоном, словно была на сто процентов уверена в том, что торговец им не откажет.

– Варимберт-херцог? – переспросил торговец. – Вы что же, его знаете? Рад улыбнулся:

– Это наш добрый знакомый, даже можно сказать – старый друг.

– Вот даже так? – все еще не верил купец (или специально показывал, что не верит). – Вы не ошибаетесь?

– Да нет. Хотя… – Радомир поправил на голове шапку и, глядя прямо в глаза торговца, произнес: – Er-rare humanum est! – несомненно, именно так выразился бы в данном случае мой друг херцог.

Бен Заргаза скривил губы… похоже, сия гримаса у него означала улыбку:

– Человеку свойственно ошибаться. Да, Варимберт-херцог всегда щеголял латынью, вставляя римские пословицы… большей частью даже не к месту. Ну, тем не менее – ученый человек, несмотря на то, что варвар. Вы хотите пройти с моим караваном до Константинополя?

Князь покачал головой:

– О, нет. Вообще-то нам нужно в Паннонию.

– В Дакии я поверну. В Мезию, и дальше – во Фракию, а уж через нее – в Константинополь.

– Вот мы и добрались бы с вами до Дакии, – охотно поддакнула воительница. – Больше нам от вас ничего не надо.

– Пошли бы и сами, – честно признался Рад. – Да людей у нас маловато. Зачем зря рисковать, коли и вы в ту же сторону двигаетесь? Твои воины, уважаемый бен Заргаза, плюс наши – да нам не страшен и сам дьявол!

Торговец взглянул на него с изумлением:

– Ты что же, любезнейший, христианин?

– Ну да! А как же! Верую в Иисуса Христа, сына Божия, и в Христородицу, и в Святого Отца, и в Святого Духа. А почему б мне не быть христианином?

– Но… ты же представился как вождь склавинов!

– А что, среди склавинов-словен не может быть добрых христиан?

– Да может, – купец явно смутился. – Просто как-то все это не очень привычно. Ладно… – он снова бросил быстрый взгляд на Саргану (ну, точно – узнал! Спросить степнячку? Если только чуть позже…). – Пусть твои воины, князь, во время пути несут службу вместе с моими – мне кажется, так будет справедливо.

– Ну, конечно же!

– Тогда извольте – укажу вам место в обозе. Вы – конны?

– Отчасти – да, – Радомир оглянулся и посмотрел на своих воинов. – У нас также имеются и волокуши, и шатры, и всякий дорожный припас.

Саргана тряхнула головой:

– Мои – все всадники.

– Ну, с гуннами-то понятно… – приняв решение, бен Заргаза даже вроде как подобрел. – Если возникнут вопросы – прошу, не стесняйтесь.

– Вопросы? – князь на секунду задумался и спросил:. – Почему ты, любезнейший, не заглянул на этот раз в Данпарстад?

Спросил просто так – проверить собственные предположения, мысли.

– Мор, – коротко отозвался купец. – Черная смерть. Полагаю, весь город за зиму вымрет. А, кроме того, еще и орды гепидов, герулов, да тех же гуннов, лишившихся своего повелителя.

– Abyssus abyssum invocat, – не преминул заметить молодой человек.

Бен Заргаза усмехнулся:

– Все верно, беда не приходит одна – бездна призывает бездну. Кстати, нынче вам повезло, вовремя явились – некий господин Кий, хозяин местного перевоза, любезно разрешил воспользоваться его баней. Это, конечно, не римские термы, но, если есть такое желание – можете воспользоваться.

– А когда мы двинемся в путь?

– Завтра с утра, – купец неожиданно зевнул, прикрывая рот тонкой, с длинными, щедро унизанными драгоценными перстнями пальцами, рукою. – Так что у вас есть еще время. Как будет готова баня, я при шлю гонца… Да, а твоя красавица жена, князь Радомир, да и ты, госпожа Саргана, обе вы можете взглянуть на мой товар – речной жемчуг, собольи шапки, чудесная женская обувь из тонкой кожи. Если желаете – я подошлю человечка.

Купец он и есть купец – поблагодарив, усмехнулся Рад. Кто о чем, а вшивый – о бане. В смысле, торговец – о продажах и прибыли.

Отъехав, князь велел разбивать шатры в указанном купцом месте – на вытянутом в длину островке, поросшем орешником и редколесьем. Там же размещали и лошадей, туда же явился присланный торговцем воин, судя по длинному, с украшенной золоченой резьбой рукояткой, мечу – по крайней мере, десятник. Или вообще – сам начальник караванной стражи. Осанистый, дородный, под стать купцу, только на десяток лет моложе, и борода – окладистая, черная, без всяких серебристо-седых проблесков. Был он, похоже, гот или из гепидов, герулов – этих тут тоже хватало. Уладив с главным стражем дела, Радомир сговорил жену на прогулку – местность, мол, больно красивая.

Выглянув из шатра, Хильда пожала плечами:

– Местность, как местность – обычная. Река, правда, шире, чем у нас, да и бережок напротив – круче. Ишь, утесы-то…

Князь приобнял супругу за талию:

– Ну, пошли, пошли, прогуляемся. Купец товарец обещал показать.

– Он человека пришлет…

– Ну и баня скоро. Во-он, не она топится?

Радомир показал на группу домишек близ самой реки на том берег Данапра, что на древнем языке значило – Глубокая река.

– В соседнем селении тоже дымы идут, – приложив руку ко лбу, Хильда всмотрелась вдаль. – Зима. Хоть и не очень-то морозно, а топить-то все равно надо. Без печи-очага – смерть, еще куда хуже, чем черная!

Кстати о смерти. О чуме. Данное Сарганой зелье свое дело все ж таки сделало – Хильда перестала харкать кровью и, вообще, чувствовала себя очень даже неплохо, вот только иногда еще покашливала – так это и от простуды может. Ну, простуда – не чума – ее и в бане выгнать-выпарить можно.

Один поселок – домов пять-семь – виднелся прямо напротив островка, второй – ниже по реке, километрах в трех, и третий – тот угадывался по дымам – примерно столько же вверх, за лесом. Три поселка составляли гнездо, вервь, общину, расстояние меж ними (сородичами, а в нынешние неспокойные времена все чаще и просто – соседями) редко превышало пять-шесть километров: вроде и не совсем рядом, луга, затоны, выпасы делить не надо, а в случае чего – можно и послать быстроногого паренька, позвать соседей на помощь. А между такими вот «гнездами» селений можно было пройти и километров сто, а то и больше – и никого по пути не встретить! Зато потом глянь – опять «гнездо», дымки из волоковых оконцев вьются.

Радомира, как человека наполовину интеллигентного – все ж таки когда-то поступать на факультет социальных наук собирался, очень сильно интриговал пресловутый перевозчик Кий, тот самый, в честь которого перевоз и назван. Ну, как же, «Повесть временных лет» ведь штудировал. Жили, мол, три брата – Кий, Щек и Хорив, и была у них сестра Лыбедь. Пока вот, один Кий что-то вырисовывался, да и то – заочно, об остальных же никто пока и словом не обмолвился, ни плохим, ни хорошим. Насколько помнил Радик, Кий – он и «начатии в Киеве первым княжити», да и город, похоже, в честь перевоза назван… точнее сказать – старый топоним приспособили, ничего не меняли, как вот – Санкт-Петербург и Ленинградская область. Кий… из перевозчиков в князи? Что-то слабо верится. Хотя, а он-то сам, Радомир – из простых шоферов! И нате вам – тоже князь, конунг! Вертикальная мобильность называется. А что? Все правильно, «верным путем идете, товарищи!» – как сказал старшина Дормидонт Кондратьевич, кивая на колонну новобранцев, направляющихся на разгрузку вагонов. Вообще-то, это первым Ленин сказал, Владимир Ильич – пресловутый, приснопамятный, а для кого-то и вообще – гнусно прославленный. Заодно с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Рада всегда умиляли названия центральных улиц в маленьких провинциальных городках, уж обязательно – не Ленина, так Карла Маркса или Фридриха Энгельса. Ни тот, ни другой, ни третий к упомянутым городкам – ни ухом, ни рылом, ни спиной, ни боком. Однако Ленину обычно даже и памятники стояли. С чего? А ни с чего – просто так. Захотела местная советская власть – поставила «дедушке Ленину» памятник, воздвигла. Захотела – какую-нибудь Верхнезапьянцовскую улицу гордо проспектом Карла Маркса назвала. А что? Чем наш Верхнеглупов ихнего Нижнекукуевска хуже? Вот и сейчас так, наверное, можно, раз уж есть такая традиция, можно сказать – даже историческая – улицы в честь кого ни попадя называть и черт-те кому памятники ставить. Взять да переименовать улицу Энгельса в бульвар Капуцинок, а проспект Карла Маркса – в авеню Джима Моррисона. А рядом с памятником Ленину другой – Леннону – воздвигнуть. И Леннона тоже можно – в кепке, ну и еще – в очках.

Рад обо всем этом подумал, поскольку другая мысль к нему чуть раньше пришла: а может, этот самый пресловутый (гнусно прославленный?) Кий к перевозу точно такое же отношение имеет, как Ленин или Леннон – к Верхнеглупову и даже – к Нижнекукуевску. Абсолютно никакого! Может, он вообще не перевозчик, а здешний старейшина, вождь? Главарь местной администрации. Хотя, может, и перевозчик, водителя Радика, можно сказать, коллега… почти. И тот возит, и этот. Только этот по реке… а по снегу – он что, тоже возит? Так по снегу-то, по льду, вполне можно и без перевозчика обойтись. Ежу ясно! Вот он – итог глубоких рассуждений и необычайного разлива мысли.

– Ты что ржешь-то, как гуннская лошадь?

– Над собой смеюсь, милая! – честно отозвался Рад и, прищурившись, подмигнул. – А давай во-он с той кручи – на рогожке да вниз! Слабо?

– Чего?

– Боишься, говорю? Страшно?

– Мне?!

Искрящийся снег в глаза! Ветер в лицо. Солнце! В-вух-х!!! Кувырк… И – голубое небо, высокое-высокое.

И снова снег! Хильда, на ноги поднявшись, снежком бросилась, между прочим – больно, но самое главное – исподтишка! Так настоящие товарищи не поступают, а уж, тем более – любимые жены.

– Чего смеешься-то?

– Я вот тебя сейчас… в сугроб выкину!

– Ты сначала поймай! Ага! Попробуй-ка.

В перелеске слышался стук топоров – под присмотром раскосых стражников гуннов невольники господина бен Заргазы, вовсе не брезговавшего и живым товаром, рубили сухие деревья – на дрова, на баню, у хозяина которой, старосты местной деревушки Кия из рода славного Автлемара по прозвищу Ромейский Плащ, конечно же, имелись и собственные дрова, но купец Хаим бен Заргаза, при всех его недостатках, слыл человеком широкой души и вовсе не собирался позорить свою давно сложившуюся репутацию гнусной и никчемной мелочностью. В баню-то лучше со своими дровами прийти, мало того – еще и оставить их хозяину-старосте. Не в первый раз уже шел торговец через Киев перевоз, в обход Данпарстада, и причины тому были разные, обычно интриги завистников и врагов, а ныне вот – черная смерть. Имелись, имелись у хитрого купца свои человечки в городе, они и докладывали обо всем, предупреждали. Зачем держать руки в гнезде гадюк, когда его можно просто объехать? Тем более, что Данпарстад стоял как-то не очень удобно – река с течением лет немного изменила русло, а у самого города так и вообще обмелела, сводя на нет все преимущества удобной речной гавани. Перенести бы город сюда, к Киеву перевозу – тут и удобнее, и безопаснее.

О том вот подумывал бен Заргаза, искоса поглядывая на рабов, трудившихся в поте лица. Не то чтоб купец не доверял своим людям – те и без него за всем проследили бы, нет, не в этом дело – просто хотелось прогуляться, немного побыть одному, тем более и погодка-то стояла прекрасная, солнечная, с небольшим морозцем.

С берега, с кручи, доносились чьи-то веселые голоса, смех. Местные ребятишки катаются? Нет, не похоже – один голос явно мужской, да и одеты… Торговец прошел с десяток шагов к реке и внимательно присмотрелся. Нет, это не дети, незнакомцы какие-то… впрочем, нет – все же знакомые! Тот самый словенский князь. С супругой. Ишь ты, барахтаются в снегу… молодежь. Счастливые! Купец даже немного позавидовал: сбросить бы пару десятков лет и самому вот так с кручи да на рогожке! Пронестись со свистом да завалиться в мягкий сугроб, поднимая тучи снежной морозной пыли. Увы, Хаим бен Заргаза давно уже не мог позволить себе подобных шалостей, и вовсе не потому, что был таким уж чересчур серьезным, – просто не так поймут. Человек – есть то, как он себя показывает, как перед другими ставит.

И все же было завидно.

Ах, как они летели! Как смеялись, как, обнявшись, кубарем катились в сугроб!

– Ишь, веселятся, – вместе с остальными невольниками упираясь длинным шестом-слегою в высокий ствол сушины, негромко промолвил Борич. Надеялся, что братец услышит – тот и услышал, кивнул. Еще вчера по ночи братовья сговорились бежать. Уносить ноги как можно скорее, покуда не угнали в далекую чужую сторонушку, оттуда уже вряд ли вернешься – мор, глад, да и в пути запросто можно замерзнуть, сгинуть.

Бен Заргаза, конечно, свой товар берег – рабам позволял у костров греться, да там же и спать – как братья и делали, когда шли за обозом. Ничего в бытовом плане не изменилось, только раньше-то были они сами себе хозяева, а теперь вот появился хозяин другой. Господин торговец Хаим бен Заргаза. Против него и сговаривались, не так купец страшен был, как неизвестно какое будущее. Кому еще продадут? Да и вообще – дойдут ли?

Стерегли рабов, как уже успели убедиться братцы, не очень-то. Да и чего было стеречь – ну, убежит кто-нибудь, так потом-то куда ему, бедолаге, деться? Чужих никто и нигде не жаловал, в лучшем случае также вот возьмут в плен, в рабство, в худшем же – просто убьют от греха подальше или даже принесут в жертву богам – надменным, чужим и жестоким. Оно кому надо-то – бежать? Да, тем более, еще в мороз, зимою? Не человек, так дикий зверь приберет – оно запросто, волки, вон, вокруг каравана каждую ночь воют – облизываются, да подойти боятся.

И все же решились братья. Пошептались ночью, подумали – свобода, она всяко лучше рабства (так в ту пору очень немногие думали, а эти – вот, надо же!). По берегам Данапра-реки все те же народы жили – не словене, так готы – а дальше, потом, что? Валашский тракт – в Дакию, Мезию, Константинополь… Что там за люди, в этой Дакии? Может, и хорошие, а все равно – чужие. На ином языке говорят, другим богам молятся, живут по-иному. Здесь вот пока – не так. Не совсем так. Да и на Данапре-реке тоже чужаки – хоть словене, хоть готы – однако не такие уж непонятные чужаки, как, скажем, те же валахи, даки, ромеи – те-то уж совсем непонятно, какие. А здешние как раз понятны – и язык, и боги их, пуст даже Иисус, на кресте распятый, не говоря уже о Свароге и Сварожичах… пусть они тут тоже чужие, но все же, даже чужие Сварожичи – это Сварожичи, ясно, чего от них ждать, как просить заступы. Данапр-река – не совсем еще чужая. Вот, наверное, скорее всего, парни-то здесь бы и остались, ежели бы сами по себе, свободными, шли, за обозом Радомира-князя тащились. А что делать? Коли вымер весь род? Коли не осталось теперь у братьев в целом мире своих. Только чужие. Так, какая разница – на болоте с Луговыми Кулишами зимовать или вот где-нибудь здесь, к какому-нибудь роду прибиться. Если, правда, возьмут.

Никакого конкретного плана на этот счет у Борича, не говоря уж о его младшем братце, вообще не имелось. Так шли – на авось, на милость богов полагаясь, а больше – на отправленную к богам деву – Очену, которую всерьез считали своей заступницей. Ну, а как же? Кто же еще ей молился, кто приносил жертвы? Ее бывшие соплеменники? Ага, дождешься от них, как же! Забыли уже, поди, что и была у них такая Очена. А вот Борич и Гостой – помнили! Чтили! И справедливо надеялись на обратную благодарность. А что убил Борич, заколол на старом капище странным разноцветным кинжалом… так это ведь не со зла, просто, была уже дева Сварогу обещана – за брата, чтоб тот в лихоманке не сгорел. Выздоровел брат-то, руками Сарганы-гуннки Сварожичи действовали – зелье дали, вот и пришлось отдавать обещанное – Очену-деву! Сколько раз Борич у нее прощения просил – и не сосчитать даже. Простила дева, ежели б не простила – так давно бы уже сгинули братья. Простила и помогала – на нее они теперь и надеялись. С ней и советовались, ей молились. Больше даже, чем Сварогу и Сварожичам – те-то далеко остались. А Очена – всегда здесь, рядом – почему-то именно так казалось Боричу. Может быть, потому, что он постоянно об этой разноглазой деве думал? Так уж она ему понравилась, так… В следующей жизни обязательно нужно к ней сватов заслать! Обязательно!

– А ну, давай, давай, навались! И-и-и… взяли!

Подтолкнули сушину – не много и надо-то было. Пошло дерево, повалилось, сбивая соседские ветки. Упала, подняв снежное искристое облако, туда, куда ее и валили. И тут же завизжали лучковые пилы, ударили топоры… А стражники, готы и гунны – видно было – приглядывали, следили, как бы кто топором… Соблазн ведь, соблазн! Вот потому и следили, особенно – гунны: смотрели глазами раскосыми, стрелами тетивы теребили. А так! На всякий случай. Если кто из рабов что худое замыслит – вмиг, как ежик, окажется – стрелами утыканный. Гунны – они такие.

Вот одна пила лопнула, звонко так, словно маленький колоколец звякнул – бям-м! Осмотрели пилу, новое полотно приладили, старое тут же, в сугроб, выкинули. А чего? Коли новое есть?

Дров накололи быстро, погрузили поленья на волокуши, привязали веревками, свезли к бане. Бен Заргаза-купец разрешил невольникам пару сушин себе оставить – костер развести, греться. Даже расщедрился – вяленого мяса немножко выдал да мучицы – похлебку заправить. Опасался – не померли бы с голодухи рабы, как рачительный хозяин за товар свой живой тревожился. Убежать-то они, конечно, не убегут – некуда, а вот помереть могут запросто, случаи уже были.

Возвращаясь с колонной невольников обратно на остров, Борич вдруг обернулся на чей-то веселый смех, присмотрелся… да чуть не упал, споткнувшись. Незаметно толкнул локтем бредущего рядом братца:

– Глянь!

Тот глазами пильнул:

– Ого! Так это же…

– Тс-с! Молчи, брате. То Очена-заступница нам знак свой дает. Интересно, венец гуннский Радомир-князек с собою везет или дома, в селении, оставил? Саргана-гуннка его ведь вернула, слышал?

– Да слышал, давно уже. На болоте говаривали, – Гостой шмыгнул носом. – А зачем им венец с собой брать?

– А затем, что венец тот непростой – Аттилыкнязя! Может, Радомир-князек с Сарганою-гуннкой колдовство какое замыслили? Мыслю я, венец тот бо-ольшую силу имеет – шутка ли, сам Аттила-князь им владел когда-то. Золото на венце, жемчуг, каменья. Вот, если б мы с тобой, брате, в чей-нибудь род не сами по себе зявились, а с венцом – великую ценность чужим – будущим своим – передали. Тогда б нас в любой род приняли.

– А вдруг просто убили бы да венец забрали? – засомневался Гостой.

– А Очена-заступница? – яростно зашептал Борич. – Думаешь, зря она нас с Радомиром-князьком который раз уже на пути сводит? И венец тот – здесь. Наш, наш будет!

– Даже если он тут и есть, как же мы его достанем? – все еще сомневался младшенький братец, бывший в некоторых делах куда как рассудительнее старшего.

– Доста-анем, – уверенно отозвался Борич. – Есть он тут, есть, венец-то – я чувствую. А Очена-дева нам в этом поможет!

Раньше, когда шли за обозом свободными, у юноши никаких мыслей о бургундском венце не возникало – ни к чему тогда было. А вот сейчас-то как раз – к чему! К свободе! К роду-племени новому. Не с пустыми руками явиться – этакое богатство с собой принести, подарить новым родичам. От того и почет, и уважение будет, и в род новый быстрее примут. Хотя. Конечно, могут и убить, отобрать… Но тут надежа на Оченудеву – уж, всяко, поможет, заступница. Конечно, хорошо бы ей жертву принести…

Разложив в перелеске костер, невольники принялись варить похлебку, кто-то даже повеселел, затянул какую-то песню. Стражник вокруг бродили так, для проформы больше – ни топоров, ни пил у рабов уже не было, забрали, убежать же невольники – не убегут, так и чего зря тут шататься? Не очень, не очень-то сторожили, вот только по ночам, правда, руки за спиной связывали. Всем, окромя тех, кто за кострищем присматривал.

Усевшись у костра, Борич толкнул локтем брата:

– Что-то неохота в снегу сидеть. Сходить бы, наломать лапника.

Сказав, обернулся к стражу:

– Ась? Тот махнул рукой:

– Идите. Только смотрите у меня – быстро.

Быстро и управились – а чего тянуть-то? Хитрое ли дело – лапника наломать? Вот Гостой и ломал, Борич же по снегу, по сугробам, шарил… пока на обломок пилы не наткнулся. Тот самый, выброшенный. Запрятал обломок в рукав, улыбнулся:

– Ну, все, брате, пошли. Гостой удивился:

– Зачем нам железяка эта? Руки друг другу развязать и так можно.

– А жертву Очене-заступнице принести? – оглянувшись на стражника, возмущенно зашептал старший братец. – Ты что же – про самое главное и позабыл? А еще бежать собрался. Куда мы без ее помощи убежим? На тот свет разве.

– Да, жертву бы надо… Так нет же у нас ничего!

– А кровушка в жилах? Вечерком улучим случай – полоснем по рукам, да в шатер Радомира-князя. Я уж приметил – где.

– И я приметил. Мыслишь, венец Радомир-князек у себя в шатре держит?

– Ну, а где ж еще-то? Ты сам-то кому-нибудь этакую ценность доверил бы? Так что, ежели венец есть – так он в шатре, и нигде больше.

– А мы явимся, когда шатер пуст будет, заберем, и бежим! Так? – прошептав, парнишка задорно сверкнул глазами.

– А вот и не так! – так же шепотом охолонул брата Борич. – Явлюсь вечером, я один проберусь, гляну – если венец там, ночью мы вдвоем от костра сбежим да к шатру Радомирову подадимся. Князя и супругу его убьем, венец в котомку, на лыжи – и в Данпарстад. Придется пока там отсидеться! В селеньях-то окрестных они сразу пропажу искать будут… Саргана – может, и ее убить? Наверное, только она еще про венец и знает. Нет! С гуннами нам не сладить, а с этими…

– А с этими сладим?

– Сладим, брате, сладим! – прищурившись, уверенно отозвался юноша. – Вишь, они как встали-то – на отшибе, с чего бы?

– С чего бы?

– Очена-заступница так им хитростью своей повелела – вот с чего! – Борич торжествующе посмотрел на братца. То нам на руку, брате! Подползем по снежку… и – обоим по горлу. Князьку и женке его, готке. Обоих – Очене-деве! Вот эта жертва так жертва, сам посуди – с княгинею князь. Очена от того в силу большую войдет, еще больше нам помогать станет.

– То верно, – поправив съехавшую с плеча кучу лапника, задумчиво кивнул Гостой. – Только княгинюшку жалко – красивая.

– Очена тоже красивая, – Борич сдвинул брови. – Была красивой…

– И все равно. Брате, а можно ты с княгиней разделаешься… А я уж – с князем.

– Как знаешь, брате, как знаешь.

– Эй, хватит болтать! – прикрикнул подошедший сзади стражник. – И поторапливайтесь, давайте. А то вот как тресну по башке древком!

– Идем, идем, господине… – Оба брата закланялись. – Вот то-то! – довольно ухмыльнулся воин. – Смотрите у меня, изгои!

Невольники прибавили шагу и уже почти подошли к костру, когда вырвавшийся вперед Гостой вдруг обернулся:

– Брате, а зачем ты будешь в шатер загодя лазить? Есть там венец, нет ли… Все равно ведь бежать надо, так?

– Ну, так.

– Тогда вместе и пойдем. Сразу дело и сладим.

Баню самолично топил Кий-староста, летом – перевозчик, зимой – охотник, добытчик, посредник – не один бен Заргаза-купец Данпарстад надменный не жаловал. Хорошо истопилось, дым пахучий на стенах осел, в щели волоковые сизыми ручейками вытек. Накалились каменья – водичкой плеснешь из корца иль кваском – пар едва ль не глаза выест. Хороший парок, духовитый, под это дело Радомир-князь супружницу свою, на полке разложив, всю веничком березовым исхлестал, остатки хвори выгоняя. Хлестал да приговаривал:

– Вот тебе, чумной микроб, вот! Бойся!

– Кем-кем, любый, ты меня называешь?

Зачерпнув из ушата, князь окатил раскаленные каменья, помахал вениками, разгоняя пахучий пар. Усмехнулся:

– Не тебя – хворь твою, зельем выгнанную. Хильда хмыкнула, вытянулась:

– Саргане-вдовице – благодарствие. Не ее бы зелье, да не молитва бы… А ну-ка, еще похлещи, милый. Во-он там, на пояснице, чуть выше копчика.

Молодой человек и рад стараться, снова набросился, замахал со всем тщанием:

– Еще поддать ли?

– Давай немножко. Да квасу, квасу добавь!

Добрый оказался у Кия-старосты квас, забористый – на ягодках сушеных, на сухариках. Пить – одно удовольствие, да и в бане – плеснуть в каменку. Хорошо! Раскраснелась княгинюшка, разомлела, вся лежала довольная, да и Радомир радовался – не гадал, не чаял такое вот удовольствие получить – в баньке черной попариться. Спасибо Кию из Автлемарова рода. Сам староста их и встречал, баньку показывал, обстоятельный такой мужик, чернявый. Судя по виду, да по глазам прищуренным, в нем не только словенской да готской крови – и гуннской было немало намешано. Смуглый, на лицо приятный, волосы как смоль, плечи широченные, сам приземистый, да и ногами малость подкачал – кривоваты, видать, в дальнюю гуннскую родню.

Рад его сразу про родичей спросил, полюбопытствовал. Староста плечами пожал да еще больше прищурился, пояснил – средний брат, Щек, в том селении, что вверх по реке – тоже старостой, младший – Хорив (или – Хорунгв правильнее) – в нижнем течении деревней хозяйничал, да, была и сестра, Лыбедь, со старшим братом жила, покуда еще не пристроенная. Батюшка-то Киев знатным был воином, из древнего народа спалов, много жен имел, вот и все братья-сестры от разных: Кий – от гуннки, от ромейки – Щек, ХоривХорунгв – от готки, и от словенки – Лыбедь. Такой вот интернационал получился.

– Уф-ф! – спустившись с полка, Хильда выскочила в предбанник – перевести дух.

Запарив новую пару веников – на этот раз дубовых – Рад вышел вслед за супругой, уселся рядом на лавку, прислонившись спиною к бревенчатой стене. Пазы меж бревнами голубели мхом, прямо перед лавкою, на небольшом столике стоял плетеный жбан с кваском.

– Забористый! – выпив, похвалила княгиня. – Отец Ингравд, бывало, такой же настаивал, после потчевал паству. – Ой… – Хильда вдруг осеклась. – Ты что так смотришь?

– Славная ты у меня, – облизнувшись, молодой человек погладил супругу по плечу, – Голенькая, распаренная…

– Что ж мне, в одежде мыться?

– Как такую не любить?

Тут же дело и сладилось, юная женщина снова застонала, на этот раз не от пара – от любовных ласк. Заскрипела лавка, темно-голубые глаза готской красавицы закатились, тонкие руки сцепились на спине супруга…

– Ах…

– Кхе! – отворилась и тут же торопливо захлопнулась дверь. Кто-то закашлял снаружи.

– Эй, – поцеловав жену, князь обернулся. – Кто там?

– Славный господин бен Заргаза послал сказати: товарец для жен в его кибитке приготовлен. Жемчуга, смарагды, ожерелья. Не угодно ль госпоже княгине взглянуть?

– Угодно, угодно, – придя в себя от ласк, радостно встрепенулась Хильда. – Помню, помню – обещал купец. Только что же это он – на ночь-то глядя?

– Золото да каменья, да жемчуг, госпожа моя, при свечах-то куда как лучше смотрятся – волшебством играют!

– А-а-а, ну, раз волшебством… – княгинюшка просительно посмотрела на мужа. – Пойдем, глянем?

– Ты иди, – улыбнулся Рад. – А еще веничком обмахнусь – и тоже явлюсь.

– Ну, добро, – женушка отозвалась точно таким же тоном, как любил говаривать приснопамятный старшина Дормидонт Кондратьевич.

Сказав, быстро натянула тунику и обернулась к двери:

– А что Саргана-воительница? Она там уже, смотрит?

– Сказала – вот-вот.

– Славно! – Хильда подпоясалась и, набросив на плечи плащ, чмокнула мужа в щеку. – Вместе с ней и посмотрим. И ты подходи, не задерживайся, нечего тут…

– Подойду, подойду, милая. Вот только стукнусь. Ты не беспокойся, я скоренько.

Хлопнула дверь, впустив промозглый вечерний холод. Князь поежился и, поднявшись с лавки, поспешно скрылся в парной. Венички как раз запарились, лежали в кадке, словно бы даже нетерпеливо подрагивали, будто бы говорили – ну, давай же, давай!

Эх!!! Молодой человек неторопливо поддал парку, посидел, дожидаясь прихода терпкого жара… Хорошо! Торопиться он никуда не собирался. Смотреть с женщинами драгоценности – вот еще, была нужда! Это все равно, что по магазинам ходить, всяким там дурацким бутикам. Ну уж нет, пущай сами смотрят, а он уж лучше тут, никуда не спеша, спокойненько… Когда еще такая вот оказия с баней случится? Очень и очень не скоро.

Разогнав жар, Радомир зачерпнул корцом горячей водицы, плеснул чуток кваса – для запаха, кинул на камни… Зашипело, запарило, обдало новой волной жара. Вот теперь можно и париться, вот теперь…

Князь парился от души, всласть, потом, уже дойдя до изнеможения, выскочил в сугроб… небо-то, между прочим, темнело, и в парной мало что было видать. Еще немного, и руки собственной не увидишь. Ладно…

Молодой человек обтерся снежком – ух-х!!! – да снова в баню, снова парку – и веничком, веничком. Вот она – сказка-то, вот она – радость!

Хлебнув кваску, вышел в предбанник, уселся на лавке – отдохнуть. Поморщился, отогнав дым. Чадя и потрескивая, в углу горел сальный светильник – глиняная плошка с плавающим в жиру фитилем. Такая же, как и в парильне, правда, та совсем уж тускло светила, едва не гасла, и свет больше поступал через волоковые щели – для дыма, частью заткнутые соломой, а частью – оставленные, чтоб совсем уж не угореть.

Блаженно вытянув ноги, молодой человек снова попил квасу, даже несколько захмелел, задумался – и мысли-то пришли невеселые, о прошлом… или, наверное, лучше сказать – о будущем. Неужели ничего никогда больше не будет?! Ни туристских слетов, ни старых друзей, ни вещей привычных, привычного комфорта, какого уже и не замечаешь… Неужели никогда он, Рад, не пройдется по тротуарам городских улиц, не заглянет в кафе, за руль не сядет? Неужели – никогда? Похоже, что так – место-то там – занято. Там есть Родион Миронов – заядлый турист и шофер. А кто такой Радомир – так, отражение? Древний князь?

Князь, да. Конунг! И это слово здесь очень многого стоит. Князь – значит, ответственный. Не только и не столько за себя и свою семью, но в первую очередь – за весь свой народ… или род, племя.

Спасти народ от чумы – вот сейчас наипервейшая его задача, а все остальное – блажь. И эти ностальгически сопливые «думы о будущем» надо бросить, оставить на потом. Некогда сейчас расслабляться, некогда.

Кстати о чуме…

Князь вновь зашел в парную, только уже много не поддавал – так, смывал пот да грязь теплой водицею.

Саргана… Она как-то умеет справляться с чумой. Снадобье! Зелье! Что там в нем, какая-нибудь плесень? Антибиотики – стрептомицин, тетрациклин, бисептол? А что бы ни было – зелье помогает реально! Вот, взять хотя бы Хильду. Не Саргана бы…

Надо выспросить у гуннской воительницы рецепт! Господи… как раньше-то об этом не догадался?! Вот она, реальная помощь, а не всякие там короны, могилы… хотя и без этого, верно, не обойтись, нет – слишком уж много в этом мире мистики. Ведь эта корона – бургундский венец – однажды уже спасла от гибели Хильду. А сейчас спасет мир от черной смерти? Очень может быть, и даже – скорее всего. Правда, и про антибиотики забывать не надо… ну, в смысле – про зелье.

Окатившись водою, молодой человек вышел в предбанник… и обомлел. На лавке перед ним сидела Саргана. В гуннских узких штанах, по пояс голая, если не считать небрежно накинутого на плечи плаща. Узкая талия, большая, налитая грудь, смуглая кожа…

– Решилась помыться? – придя в себя, с удивлением промолвил князь.

– Нет, – воительница сверкнула очами. – Мы, гунны, не моемся, ты же знаешь. Хотя… мне нравятся римские термы, но вот это…

– А это ничуть не хуже, – Радомир поспешно натянул штаны. – Даже лучше в чем-то.

– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачала головой Саргана.

Иссиня-черные волосы ее, обычно стянутые на макушке в пучок, нынче рассыпались по плечам, и это делало воительницу какой-то более домашней, милой. Зачем она сюда явилась? Хм… зачем…

– Не отвергай меня, князь, – поднявшись с лавки, женщина едва не ударилась головой о стропило. – Вижу по глазам – ты ведь хочешь меня выгнать.

А подобные мысли вообще-то у Рада мелькнули – никак не хотелось ему обманывать жену… а с другой стороны, именно этой воинственной степной красавице он и был обязан женою, не Саргана бы, не ее бы зелье… Кстати о зелье…

– Хочу тебя кое о чем спросить…

– Потом спросишь, – шепотом перебила Саргана. – Сними с меня все… Быстрее…

Смуглая грудь напряглась, качнулась… И князь впился в нее губами, он все же не был сделан из стали. И действовал дальше, будто во сне.

Расстегнул фибулу. Сбросил на лавку плащ, обнял, погладил плечи, опустившись на колени, поцеловал пупок… освободил от узких штанов бедра…

Гуннская красавица отдалась князю с такой страстью, с какой степные витязи, гортанно погоняя коней, врывались в мирные города и села. Темные глаза сверкали заревом сожженных полей, пахла горьким запахом трав смуглая кожа, трепетное дыхание вырывалось из приоткрытых губ, словно дул жаркий степной ветер…

Ах, гуннская краса… мускулистая, поджарая, сильная, словно молодая кобылица. И дикая страсть в очах, и столь же дикие стоны! Ах…

И даже рыдания… И жар переплетенных тел, и льющийся градом пот – горячий дождь страсти.

– Не беспокойся, я больше не буду тебя тревожить, – обмякнув, прошептала гуннка. – Если только изредка.

– Спасибо тебе… – облизав губы, тихо произнес князь. – Спасибо тебе за Хильду. Твое зелье… если б ты сказала, как его готовить…

На тонких губах степной красавицы мелькнула загадочная улыбка:

– Может быть, когда-нибудь и скажу. Даже покажу нужные травы.

– Травы? Но ведь сейчас зима.

– Когда мы приедем в Паннонию, там уже будет весна. Степь расцветет желтыми и голубыми цветами, алыми маками, ромашками, клевером… Ах, как будет красиво! Разве может быть что-то красивее цветущей весенней степи? Разве только степь летняя – серебристо-голубая. Или золотисто-палевая – осенняя.

Рад качнул головой – ну, надо же, а она поэт, оказывается!

– Саргана… Ты никогда не пробовала сочинять стихи?

– Стихи? – воительница удивленно моргнула, но сразу же рассмеялась. – А, ты имеешь в виду не наши степные песни, а то, что пишут ромеи – Овидий, Вергилий, Гораций…

Саргана внезапно перешла на латынь:

– Ого! – удивился Рад. – Это Варимберт-херцог тебя научил?

– Он, – воительница не стала отнекиваться. – Наверное, мы с херцогом составили бы хорошую пару, не будь он… Не знаю, какое и слово подобрать. Были когда-то философы – киники… Так херцог – как раз такой.

Молодой человек хмыкнул: ловко подмечено! Что касается Варимберта – не в бровь, а в глаз! Циник, да еще какой.

А Саргана говорила о нем с некой грустью и сожалением. Может быть, любила до сих пор?

Снаружи, на улице, вдруг послышались чьи-то возбужденные крики… кто-то бежал.

– Господин, господин! Снова посланный кем-то слуга!

– Что там такое? – князь приоткрыл дверь.

Молодой, с серебристым ошейником, раб, поклонился:

– Твоя светлейшая супруга, госпожа Хильда, велела передать – в вашем шатре только что поймали воров!

– Воров?! – ахнул Радомир.

– Двух сбежавших невольников.

Когда князь явился к шатру, чуть в стороне уже пылал костер, вокруг которого собрались наиболее уважаемые в караване люди во главе с самим купцом. В кольце вооруженных мечами и короткими копьями стражников, угрюмо опустив головы, стояли двое молодых парней, мальчишек, в одном из которых Рад с удивлением признал того самого парня с длинными серебристыми локонами, что когда-то был у болотников. Убийца Очены! Предполагаемый убийца… Второй, помладше, сущее еще дите, тоже казался смутно знакомым. Оттуда они здесь?!

Наверное, нынче выпал такой день, что князю все время приходилось чему-нибудь удивляться. То Саргана, то – вот…

Зачем они забрались в шатер? Что хотели украсть? Неужели…

– Их задержали наши воины, – подойдя, негромко пояснила Хильда. – Когда несли хворост, увидели этих двоих – они как раз залезли в шатер и, верно, думали, что укрылись.

– Может, просто так там решили затаиться? Или захотели что-то украсть, подумали, что у нас там сокровища.

– У нас там одно сокровище, муж мой! За ним они и пришли. Это же наши люди, я их помню. Болотники!

Рад покачал головой: – Интересно, как они здесь оказались? Выглядят – как оборванцы, рабы. Хаим бен Заргаза вальяжно встал рядом и кивнул на воров:

– Это мой товар, мои рабы. Не знаю, что они там хотели украсть, но отвечаю за них я… И отдаю вам их головой. Точнее – двумя головами. Велите их пытать – у меня найдется опытный в подобных делах мастер, а потом казните. Только прошу, не медлите, решите все поскорее, а утром – в путь.

Купец поступил сейчас, как истинный благородный человек, выдав преступников в соответствии с любыми законами – римскими или готскими.

– Пытать? – рассеянно переспросил Радомир. – Ах, ну да, ну да, конечно. Поговорить с ними надо. Вот что! – обернувшись, он подозвал воинов. – Линь, Горшеня. Отнег! Ведите обоих в шатер, да зажгите там светильники и жаровню.

– Все уже сделано, княже, – подбежав, поклонился Отнег. – И светильники заправлены жиром, и угли в жаровне горячи. Осталось лишь привести татей.

– Ведите же, сказал.

– Мы свяжем их покрепче, князь!

Немного поговорив с купцом, князь вошел в шатер и развалился на толстой кошме, близ жаровни. Рядом, сбросив плащ, уселась Хильда, а чуть левее – заглянувшая в гости Саргана, уже собравшая свои волосы в привычный пучок.

Зеленоватое пламя светильников прыгало на застывших лицах задержанных воинами парней. Один – постарше, с длинными локонами, сглотнул вставший в горле ком, второй – лохматый, младший, выглядел гораздо спокойнее. Просто тупо уставился, не поймешь куда, большими широко распахнутыми глазами.

Со старшего князь и начал. Чуть приподнялся на локте, прищурился и негромко спросил:

– За что ты убил Очену? Парень угрюмо молчал.

– Зачем вы забрались в шатер? – с нетерпением включилась в допрос Хильда. – Вам нужен был венец?

 В ответ – все то же молчание. Зато заговорила Саргана:

– Я знаю обоих. Один – вон тот, – она кивнула на старшего, – и выкрал для меня венец. Ну, ты, князь, помнишь. Выкрал ради младшего – я дала им зелье.

– А-а-а! – Рад присмотрелся к лохматому. – То-то я и смотрю – тоже старый знакомец. Ты куда дел финку, чудо? Что молчишь? Братцу, небось, отдал, а тот ею – Очену. Эй, гнус! Не жалко было девку-то резать? Красивая ведь была, разноглазая, славная… Саргана, – князь повернул голову. – Говоришь, раньше они уже крали венец? Значит, без всяких сомнений, явились за ним еще раз. Зачем он им – догадаться несложно. На болоте эти парни не ужились – верно, тоже украли чего-нибудь – вот и решили податься в какой-нибудь большой и богатый город. А где такие города? Правильно – на закат солнца, в ромейских землях, ну, или в бывших ромейских. Константинополь, Карнутум, Медиолан. Беженцев там сейчас везде много – свободно можно просочиться, закрепиться да жить: только с венцом, без него-то – никак! Продать, забогатеть, домишком разжиться и, так сказать – «просто жить» – гнусно, убого и подло. Ради лишь своего живота, вернее – своей задницы. Что смотрите, тварюшки мелкие? Так ведь дело задумали?

– Не так! – неожиданно отозвался старший. – Не для того нам венец нужен, не хотим мы ни в какой город – здесь где-нибудь поселились бы, а венец – отдали б вождю или старосте, лишь бы только в род свой взял. Не меня, так, хотя бы брата. На болоте жить – от лихоманки-смерти сгибнуть, – убежденно закончил юноша. – А Очену-деву я Сварожичам обещал – за брата, коли не помрет, выздоровеет. Выздоровел – и я свое обещание исполнил. Очена-дева – теперь наша заступница пред Сварожичами-богами!

– Вот как? – Рад покривил губы. – У вас полотнище рваное нашли от пилы. Нас хотели зарезать?

– И вас… – пленник с вызовом сверкнул очами. – Но сначала – кровь свою отдать Очене. Чтоб благоволила, чтоб помогла пресветлая Очена-дева.

– Ишь ты, покровительницу нашли… – нехорошо прищурился князь. – Сначала убили, потом заступы просят, сволочи.

– Что в этом такого? – задержанный повысил голос, в котором уже слышались явные оттенки гнева. – Я ее, как следует, к богам отправил, с почтением и благостью. И никто нас не может судить! Только сама Очена-дева – самая красивая, самая славная, самая…

В серых глазах парня неожиданно появились слезы. Прочертив на щеках мокрые борозды, они упали на грудь, сверкнув в зеленоватом огне светильников тусклыми маленькими изумрудами.

– Помоги нам, пресветлая Очена-дева, брату моему, Гостоюшке, помоги, упаси от лютой злой смерти… Я ж за него все приму, любые муки… И с тобой скоро буду, лада моя милая, вот ведь счастье-то… скоро уже, совсем скоро.

– Что он там шепчет? – прислушался Рад. – Заступницу свою молит? Ну, уважаемые женщины, что с ними делать будем? Купец ведь свое имущество головами выдал.

– Казнить, – Саргана дернула головой без всяких раздумий. – Предать смерти. Особо не мучить – в проруби утопить, и дело с концом.

– Согласна, – тотчас же кивнул Хильда.

М-да-а, девушки… человеческая жизнь в эти времена стоила куда меньше медной ромейской монетки размером с ноготь.

– Утопить, говорите?

Молодой человек задумался. Да, он давно уже научился обходиться без лишнего гуманизма – иначе здесь просто не выжил бы, и, не задумываясь, проливал кровь. Этих юных сволочей, конечно, стоило бы казнить, не обязательно – в прорубь, можно и помягче, скажем, кинжалом в сердце… Можно.

Но, с другой стороны, это будет чистой воды месть… что, в общем-то, вполне в русле традиций этого времени. Так Радомир бы и сделал. Но ведь он был непросто Радомир, грозный князь и воин, в душе его еще оставалось очень много от Родиона Миронова, простого российского парня. Много? Да почти все! Лишь иногда пробивалось что-то от древнего словенского богатыря-тезки, а так Рад-Родион по-прежнему оставался собой.

И старался сделать этот мир… если и не лучше, так менее жестоким, что ли.

– То, что вы предложили – для них слишком легко! – поднявшись на ноги, решительно заявил князь.

Женщины переглянулись, а братья вздрогнули – что еще за лютую казнь придумал Радомир-конунг? Может, хочет казнить-раздавить корнованием? Или пригнуть вершины выскоких сосен, да разорвать пополам обоих татей, так, чтоб кровавые ошметки разлетелись по всей округе, на радость зверью да хищным птицам? Или же – велит сорвать с живых кожу да оставить так умирать? Что еще можно? Вспороть животы, отрубить руки и ноги, посадить на кол?

– Умереть – и все? – молодой человек искоса посмотрел на женщин. – Ну, нет, любая смерть была бы для них избавлением. У нас еще есть время до утра… – Рад откинул полог шатра, выглянув в наступившую ночь, мигающую желтыми холодными звездами. – Эй, кто там есть? Мирослав, Хотонег, Горшеня? Зажгите факелы, ведите коней – едем на тот берег.

– Что? – Хильда с Сарганой переглянулись.

– Что ты задумал, князь?

– Едем к здешнему старосте, Кию. Добрая у него банька, хочу отблагодарить. Этих берем с собой, а как же!

Юных злодеев гнали по снегу кнутами. Потом, когда те уже не смогли столь быстро бежать, привязали к седлам коней, потащили, не обращая внимания на крики. Умеете творить зло – умейте за него и ответить!

На обширном дворе Кия вскинулись, заходясь лаем, псы.

– Что? – выглянул через частокол страж. – Что такое?

– Передай хозяину – Радомир-князь подарки привез, благодарит за баню.

– Что так поздно-то? Хозяин спит уж давно.

– Некогда нам, отъезжаем завтра с рассветом.

Старосту, к чести его, ждали недолго. Распахнулись ворота, вызверились цепные псы… на них тут же цыкнули.

– Ну? – поеживаясь, Кий поправил накинутый на могучие плечи красный ромейский плащ. – Говоришь, князь, понравилась тебе моя банька?

– Очень понравилась, – вполне искренне отозвался Радомир. – Хочу отблагодарить тебя… вот, возьми двух рабов. Не смотри, что такие дохлые – работать они могут. Особенно, если заставишь.

Староста при этих словах усмехнулся:

– За тем дело не станет. У меня в усадьбе и мертвые – заработают. Что ж… за рабов – благодарствую. Людей у меня мало – сгодятся.

– Только держи их в строгости, и желательно – на цепи, – вскочив в седло, посоветовал князь. – А то ведь и деру дать могут.

– От меня еще никто не убегал, – прищурился Кий, проводив со двора нежданных гостей. – А на цепь… На цепь – это можно, посадим. Эй, дворовые! А ну, Тужму-коваля разбудите мне живо!