Глава 7
Зима 454–455 гг
Среднее течение Днепра
Город смерти
Дружины Радомира и Сарганы добрались наконец до Днепра, называемого проживавшими здесь готами Данапром. Великий Филимер-конунг привел готов на эти земли. Здесь же, на Днепре, возникли готские поселения, из которых самые величайшие – Архемайр и Данпарстад – числились среди купцов городами. Архемайр еще лет сто назад был сожжен гуннами, а вот Данпарстад сохранился, и многие окрестные жители считали его своей столицей.
Многие готские витязи частью ушли с гуннами, осев в Дакии и Иллирии, часть – вестготы – проникла еще дальше, в Испанию, здешние же готы подчинялись Аттиле, до тех пор, пока тот был в добром здравии и силе. Ныне же держава мертвого повелителя стремительно разваливалась, исторгая из себя ощерившиеся мечами и копьями дружины герулов, гепидов, готов, словен… и тех же гуннов. Каждый стремился урвать себе кусок жирнее, не стало единого властелина, от Паннонии до далеких Уральских гор и дальше воцарился хаос, еще более усугубленный волнами черной смерти – легочной и бубонной чумы.
– Скоро Данпарстад, – вытянув шею, Саргана посмотрела вперед, где, уходя за излучину, терялась в тени утесов сверкающая на солнце белоснежная лента замерзшей реки. – По-готски – «Город на Большой Реке». Был там когда-нибудь, князь?
– Нет, – покачал головой Радомир. – Мы как-то всегда проскакивали южнее.
– А-а-а! По нашему, гуннскому пути, – степная воительница отрывисто хохотнула. – Увы, после гибели повелителя этот путь очень небезопасен. Я бы даже сказала – чересчур.
– Потому я и выбрал другой, – князь оглянулся на Хильду.
Раскрасневшаяся от бодрящего небольшого морозца, та ехала чуть позади… вот нагнала.
– О чем болтаете?
– О Данпарстаде, – улыбнувшись супруге, пояснил Рад. – Завтра к полудню мы уже будем в этом славном городе.
Хильда потерла ладони:
– Радостно слышать.
– Зря вы оба радуетесь, – скептически ухмыляясь, охладила супругов Саргана. – Данпарстад вовсе не такой город, какие ты, князь, видал в Галлии или в той же Паннонии. В нем нет красивых храмов с блистающими на солнце куполами и мраморными белоснежными портиками, нет широких и прямых улиц, мощенных брусчаткой, нет площадей с великолепными базиликами и статуями, ничего этого в Данпарстаде нет! Даже стены – и те деревянные. Правда, высокие, врать не буду.
Хильда забавно наморщила лоб:
– Жаль. И, тем не менее – это все-таки город. Много новых лиц, люди, встречи… Где мы там остановимся?
– Я знаю один постоялый двор, – отрывисто бросила предводительница гуннов. – Его хозяин, Афтай, человек Варимберта.
– Ничуточки тому не удивлен, – пожал плечами князь. – Верный человек херцога отыщется даже в самой гнусной дыре!
Саргана не удержалась, хмыкнула:
– Полностью с тобой согласна. Ах, херцог, херцог, где-то тебя носит по белу свету? В Константинополе, Риме или, может быть, где-нибудь в Галлии?
– Кто знает? – Радомир погладил коня по гриве. – Однако полагаю, мы сможем спокойно отдохнуть несколько дней в Данпарстаде, не так?
– Так, – опустив глаза, кивнула воительница. – Афтай – человек верный.
Верный человек Афтай оказался веселеньким коротышкой, всеми своими повадками напоминавшим жуликоватого директора овощебазы. Все время что-то переспрашивал, то и дело подзывал слуг, отправлял их куда-то, решал какие-то вопросы… В общем, развивал самую бурную деятельность. Жаль только, телефона у него не было – уж пригодился бы точно. Узкие степные глаза, белесые брови, реденькие рыжеватые волосенки – какого он был племени, этот Афтай? Гунн, гот или из словен? Никто не знал, да и он сам, верно, не помнил, хотя и ничтоже сумняшеся причислял себя к готскому роду, а какому же еще, ведь жил-то в городе готов.
Город… Пожалуй, это уж слишком громко сказано. Сей, разросшейся до немыслимых размеров, деревне куда больше подходило иное слово – городище. По размерам и населению – тысяч десять тут точно было, а то и все двадцать – Данпарстад вроде бы считался городом, однако какого-либо толкового управления – по типу римского – в нем никогда не было. Каждая улица, каждый район принадлежал какому-то одному роду, вожаки которого (либо народное собрание – тинг, либо совет старейшин – везде по-разному) правили своим районом точно так же, как если бы жили в отдельно стоящей деревне. Да так ведь и жили! Никаких главных общегородских улиц не имелось и в помине, за рыночную – центральную – площадь периодически происходили драки, переходящие в натуральные военные действия, заканчивавшиеся переходом рынка в те или иные руки. Каждую улицу, каждый вонючий переулок – канализации, естественно, тоже не было – держал в руках какой-нибудь род. И вовсе не обязательно готский, хватало и словен, и даже гуннов – народа, по голословному утверждению историков, вовсе не склонного к городской жизни. Впрочем, здешнюю жизнь можно было назвать городской лишь с большой натяжкой. Одно было хорошо – хотя промеж собой «горожане» частенько схватывались не на жизнь, а на смерть, – приезжих купцов не трогали, несмотря на всю свою дикость, прекрасно понимая, что незачем резать курочку, несущую золотые яйца. Евреи и греки уже селились здесь целыми кварталами, иудеи даже успели выстроить синагогу, еще никем не разрушенную, греки же, не отставая от своих конкурентов, спешно строили деревянную церковь. Стройка эта, кстати, располагалась как раз напротив постоялого двора Афтая, Афтая Гуннские Очи, или Афтая Жулика, как называли его иные.
Первое, что сделал сей «верный человек», это выдал гостям – точнее говоря, продал, обменяв на беличьи шкурки – плоские бронзовые фибулы с выпуклой руной, похожей на латинскую букву «V».
А может, это была никакая не руна, а и впрямь – буквица, первая, от имени Вальдинга, про прозвищу Кровавый Орел, так звали местного захребетника, крышующего квартал, где и находился постоялый двор Афтая Гуннские Очи. Кстати, и тут лучше было сказать – «дворище». Большой и крайне бестолково построенный постоялый двор Афтая занимал почти четверть квартала – какие-то запутанные переходы, заборы, амбарчики, даже скобяная лавка и кузница. Хозяйство «верный человек» херцога Варимберта вел многоотраслевое, даже – сам хвастался – и скот разводил, держал его прямо здесь, в стойлах, там же, рядом, во дворе, резвились в желтых навозных кучах свиньи. Радомир даже вспомнил прочитанную в детстве книжку про Остапа Бендера, больно уж походил на него Афтай всеми своими повадками, а его заведение вызывало сильные ассоциации с посещенной великим комбинатором дворницкой, причем в тот момент, когда там находились и новые и старые валенки дворника Тихона, пахнувшие навозом и воздуха вовсе не озонировавшие.
Даже вот здесь, в небольшой, с низенькой крышей харчевне – постоянном местопребывании Афтая, его, так сказать, офисе – пахло так, что мама, держись! Впрочем, никто, кроме Рада, не обращал на запах никакого внимания. Ну, пахнет себе дерьмом – и что? Что в этом такого-то?
– А что это за буквица? – заплатив жулику притащенными с одной из волокуш белками, поинтересовалась Хильда. – И на руну похожа, и на латынь.
– Никакая это не буквица, – важно пояснил кабатчик. – А знак! Знак нашего покровителя и заступника, славного господина Вальдинга по прозвищу Кровавый Орел.
– Ага, Кровавый Орел – понятно, – подкинув на руке фибулу, глухо хмыкнул князь. – Он, этот Вальдинг, что же – местный конунг?
– Конунг, хм… – Афтай задумался, запустил пятерню в рыжую курчавую бороду, чем-то напоминавшую бороду Кузьмы Минина, какими его любили изображать на парсунах неизвестные русские художники второй половины семнадцатого века. – Не, пожалуй, все же не конунг, не князь.
– А тогда кто? – полюбопытствовала Хильда. – Хевдинг?
– И не хевдинг… Гм, гм… да как вам сказать… Радомир вдруг хмыкнул и, подмигнув супруге, промолвил, как раз к месту вспомнив станицу: – Зато я знаю! Главарь местной администрации – вот как эта должность называется.
Ну, главарь – не главарь, а фибулы Рад с Хильдой и Сарганой взяли. Всем же остальным наказано было сидеть на постоялом дворе, носа наружу не выказывая. Даже верным близнятам, Линю с Горшенею, князь точно так же строго-настрого наказал, да еще не забыл напомнить, чтоб за хозяином – комбинатором – присматривали.
Радомир, конечно, и Хильду бы из этой вот харчевни никуда не выпустил, да та та-ак посмотрела, словно бы он ее решил живой в могиле захоронить. Правда, с другой стороны, никак нельзя было сейчас сказать наверняка, где безопаснее – внутри постоялого двора или снаружи? Что-то не производил ушлый кабатчик впечатления такого уж верного человека, каким прикидывался. Может, и вообще зря с ним связались? А тогда – где и жить-то?
А жить нужно было, стараясь поскорее разведать, выяснить о каком-нибудь подходящем купце, еще лучше – о группе купцов. Валашский путь даже в эти неспокойные времена пустовал редко: привезти ромейского вина да масла оливкового, да тканей киосских прозрачных в тот же Данпарстад, а оттуда, скажем, в Паннонию, Дакию, Норик – мед, воск для свечек, рабов, лошадок выносливых гуннских, клинки готские… Так, пару раз взад-вперед съездил да обернулся удачно – живи лет десять кум королю! Ну, пусть не десять, но года три-четыре – точно. Вот и ездили купцы, не боясь ни дьявола, ни чужих жестоких богов, ни самой черной смерти.
– Связи у меня тут есть, конечно… – Хозяин предложил (естественно, втридорога) постояльцам недурное на вкус пиво. – Много, кого знаю. Правда, пойдет ли кто в Дакию – не знаю. От Дакии до Паннонии – рукой подать, сами знаете.
– Знаем, – коротко кивнул Радомир. – Нам бы хотя бы в Дакию для начала добраться. А что, так и никто туда сейчас не ездит?
Хозяин постоялого двора махнул рукой:
– Ездят, конечно. Только нынче-то зима мягкая. Оттепели часты, распутица. Да и… купцы болезни, мора боятся. Он ведь оттуда, из римских провинций, идет. Больше скажу… – Афтай оглянулся и понизил голос. – Кое где и здесь уже болезные объявились. Сам Вальдинг грозился – узнает где кто – сожжет!
– Сожжет? – Хильда удивленно приподняла брови. – Так весь город сгорит! Он же деревянный.
– Сгорит, да, – задумчиво покивал кабатчик. – Однако второй год уже Вальдинг кого-то поджечь грозится. А все ничего – живем.
Иудейские или греческие купцы… Князь начал с греков – те возводили деревянную церковь невдалеке от постоялого двора Афтая. Молодой человек заглянул на стройку с видом любопытствующего зеваки, подивился красотой будущего храма, поцокал языком:
– Неужто такой высокий будет?
– Выше всех домов в Данпарстаде! – пригладив окладистую черную бороду, довольно подтвердил мастер. – Даже выше воротной башни. Эй, эй! – он тут же заорал на рабочих. – Ну, куда вы это бревно тащите? Не пойдет оно на венец!
– А Феодор-мастер сказал, что пойдет.
– Морду бы набить Феодору-мастеру за такие дела! Ладно, набью еще… Кстати, где этот пьяница ходит?
– В корчму пошел, водицы испити.
– Ага, водицы… Так я и знал. Как явится, пусть мне доложит.
Терпеливо дождавшись конца перепалки, Радомир снова обратился к мастеру:
– Уважаемый, а что – иконы, оклады, утварь святая – это все здесь сделают или откуда-нибудь привезут.
– Частью здесь, – строитель, зачерпнув снег, растер его меж ладонями – вымыл испачканные глиной руки. – А частью и привезут. В Святой Константинов град и посейчас караваны ходят, не по морю, вестимо – по суше. По Валашскому пути в Дакию, а там дальше – на юг.
Князь сделал удивленное лицо:
– Неужто в этакую даль тащатся? А разбойники как же?
– Охрана хорошая есть, да еще к ней Вальдинга, князька местного, людишек нанять можно.
– И что – часто караваны ходят?
– Последний на той седмице ушел.
А вот это была не очень-то хорошая новость! Рад даже вздрогнул, переспросил:
– Как последний?!
– А вот так, – пожал плечами мастер. – Как морознее стало, так и пошли, а чего тут сидеть-то? Зима нынче плохая, теплая. Данастр, говорят, еще и замерзто не весь, не во всяком месте переедешь.
– И что, гостюшки-купцы теперь тут до лета красного ждать будут?
– Кто и до лета… – Строитель задумчиво сдвинул на затылок богатую, отороченную собольим мехом, шапку. – Да никого из наших и нет уже… Разве только евреи. Чую, ты, мил человек, не зря выспрашиваешь? – чернобородый (по виду смуглый, черноглазый – чистый ромей-грек) легко перешел с готского на словенский. – Небось, в Константинов град собрался? Паломник? Или по торговым делам?
– И то, и другое, – уклончиво отозвался князь. – Как ты узнал, что я из словен?
– Вид у тебя больно гордый! Сразу ясно – человек не простой.
Радомир повел плечом, явно недовольный излишней проницательностью грека.
– Но коли тебе, милый человек, так уж надо, – понизив голос, продолжал собеседник, – так стоит евреев спросить. Они у нас тут целым кварталом живут, на особицу, ну, ты, верно, знаешь.
– Как туда пройти-то? – тут же поинтересовался князь.
Грек покачал головой:
– А никак! У них там своя стража, пускают только своих, да и Вальдингу-князьку мзду платят.
– Что ж ты мне тогда их советуешь?!
– К себе-то они не пустят, – хитровато прищурился бородач. – А вот рядом есть площадь одна – там корчмы, харчевни, да барахлишком торгуют разным… Там купцы, гости иудейские, со иноплеменниками встречаются, деловые беседы ведут. Посиди где-нибудь там, послушай, может, кто и отыщется.
– А иудеи, они часто ездят?
– Да уж, пожалуй, чаще наших. Рад вежливо наклонил голову:
– Что ж, благодарствую.
– Не стоит, – отмахнувшись, грек повернулся к рабочим, снова на них закричал, но потом, словно бы что-то вспомнив, догнал уходящего князя. – Слушай, мил человек. Ты там, на площади-то, осторожнее будь, один и не суйся – место нехорошее, шалят там… шалят!
– Разберемся с шалунами, не переживай!
Усмехнувшись, Радомир поправил висевший на перевязи меч и, плотней запахнувшись в плащ, направился на постоялый двор Афтая, где, по совету грека, прихватил с собой четырых воинов, выбрав самых дюжих парней – Отнега, Хотонега, Мирослава, Домаша. Близнецы, Линь с Горшенею, тоже просились, да вот выглядели не столь представительно и задание у них было другое – за Афтаем следить, мало ли кабатчик злое удумает?
– Возьми и меня, милый, – завидев супруга, выскочила во двор Хильда.
Однако на этот раз князь был непреклонен и жену в опасное место не взял. Просто бросил угрюмо:
– Посиди-ка ты нынче дома.
Таким тоном сказал, что Хильда, уж на что дева знатная, а язык прикусила и больше не упрашивала, лишь, немного обидевшись, скупо пожелала удачи.
Саргана со своими гуннами тоже на постоялом дворе не сидела, с утра еще отправилась на окраину, что у южных ворот – там разбили свои кибитки ее соплеменники, переживали зиму.
День выдался по-весеннему теплый, ветреный, с рваным жемчужно-бирюзовым небом и чирикающими под ногами воробьями, радующимися неожиданному теплу. За соломенными, обмазанными глиной, крышами, воровато, словно лесной тать, пряталось солнце. Иногда высовывалось, било лучом в глаз, словно кистенем, и снова скрывалось, протягивая к прохожим длинные лапы-тени.
Райончик, как и предупреждал мастеровой грек, оказался тот еще. Средних размеров площадь окружали нищие хижины и приземистые, с длинными, до самых сугробов, стрехами, харчевни самого подозрительного вида. Публика здесь ошивалась тоже такая же подозрительно убогая: торгующие разным хламом старьевщики, нищие попрошайки, мальчишки в вывернутых мехом наружу кожухах-куртках. Одного такого князь поймал за руку – тот как раз тянулся к привешенному на поясе кошелю.
– Ага! Попался!
– Пусти! – нагло ухмыльнулся воренок. Стрельнул глазами безо всякого испуга. – Отпусти, говорю, да побыстрее.
Рад скривил губы:
– Ах, быстрее? Мирослав, Отнег, разложите-ка его хотя бы вон за тем деревом да всыпьте горячих ножнами.
– Сделаем, княже.
Живо заломив наглецу руки за спину, парни с хохотом потащили его к дереву. Воренок упирался было, орал, но, тут же получив кулаком в брюхо, заскулил, заканючил:
– Пустите-е-е, дяденькии-и-и.
– Эй! Отпустили бы парня.
В принципе, Радомир чего-то такого и ждал – ну да, конечно, с чего б воренышу так вот наглеть? Конечно, имелась у него здесь заступа, «крыша», по-простому говоря. Вот и подошли – человек десять молодых обломов с палками окружили, ножички вытащили…
Князь даже и разговаривать не стал, лишь кивнул своим…
Молниями взлетели мечи. Княжий клинок, выбив дернувшийся было нож, прочертил кровавые полосы на наглых мордах двух неосторожно приблизившихся обломов.
– Ну, ладно, ладно, хватит, – один из парней, с круглым и плоским, как сковородка, лицом – как видно, старший – примирительно опустив дубину, кивнул на пойманного огольца: – До конца только его не убейте, может, пригодится еще.
Сказал и исчез. И людишки его – недоросли-недопески-гопники – исчезли, растворились, словно и не было. И не сказать, чтоб особо большая толпа вокруг собралась.
– В щель они проскользнули, – указал мечом востроглазый Домаш. – Во-он, меж заборами. Думаю, еще вернутся.
Радомир хмуро кивнул:
– Я тоже так думаю.
А за деревом, за старой кривой березой, уже разорялся растянутый прямо на снегу воренок, которого Отнег с Мирославом – парни тоже нехилые – от души охаживали ножнами по голому заду:
– А вот не воруй, гаденыш, не воруй!
– Пусти-и-и-ите!
– Ну, хватит, пожалуй, – подойдя ближе, распорядился князь. Посмотрел на огольца, усмехнулся:
– А ты – одевай штаны да катись, пока цел. И впредь думай, что делаешь.
– Я и думаю, – всхлипнув, подвергнутый справедливой экзекуции гопник проворно подпоясался, поднял слетевшую в снег шапку, стряхнул снег… Потом вдруг нагнал, забежав вперед, поклонился уже шагавшему к ближайшей корчме князю.
– Слыхал, ты, господине, иудейских гостей разыскиваешь?
О, как наказание-то действует! Куда только наглость безмерная делась? А то ведь говорят – толерантность, права человека… чтоб права такие иметь, надо человеком и быть, человеком, а не зациклившимся на «бабле» и равлекухе быдлом, как этот вот деятель.
Рад положил руку на эфес меча и, язвительно улыбнувшись, спросил:
– А откель ты это знаешь, отроче?
– Говорю ж, господине, услышал, – опасливо попятился воришка. – Вы ж всех торговцев расспрашивали, да и промеж собой говорили.
– Хороший у тебя слух, – прищурился князь. – И что? Ты что-то нам сказать хочешь? Отрок решительно сдвинул набок шапку:
– Хаим бен Заргаза – вот кто тебе, господин, нужен! В эту пору всегда идет он из низовых земель через Данпарстад – в Дакию и дальше, в Миклагард.
«Миклагард, – про себя повторил Рад, – так готы именовали Константинополь».
– Та-ак, – князь пригладил волосы – ну, не любил головные уборы, с детства еще не любил, и уж в теплые времена не надевал никогда, а сейчас как раз тепло и было – оттепель. И солнышко такое… весеннее, лукавое. – И с чего б тебе нам помогать, парень?
– Вестимо за мзду! – радостно улыбнулся гопник.
Улыбка его оказалась щербатой – не хватало одного переднего зуба, видать, где-то выбили. Свистеть, наверное, очень удобно, а еще – плеваться.
Словно подтверждая мелькнувшую у князя мысль, парень сплюнул на снег желтой тягучей слюной и, выжидательно прищурив глаза, спросил:
– Ну, так как, господине, дашь? Радомир пожал плечами:
– А ты, часом, не врешь, парень? Веры-то тебе, сам понимаешь, никакой.
– Понимаю, – согласился юнец. – Только… ты про бен Заргазу хоть у кого спросить можешь. Но только я знаю, где его отыскать – в свой квартал, к соплеменникам, не пойдет, у них там какие-то распри.
– А ты что же, торговец, чтоб знать? – недоверчиво спросил князь. Воренок снова сплюнул:
– Дружок у меня там, в слугах. Мы всегда с ним здесь вот встречаемся. Он мне кой-что продаст, я – ему.
– Понятно, – кивнул Радомир. – Скупка-продажа краденого. Полагаю – исключительно по мелочи, так?
– Та-ак, – ослабился щербатым ртом гопник. – А почему по мелочи, господине?
– Потому что, за крупную кражу тебе и дружку твоему люди купца давно б головенки оторвали!
– Ну, это если поймали бы.
– А вы что же, еще не попадались?
– Не-а! – парнишка снова растянул губы. – Так что, дать вам знать, когда караванщик объявится?
– И долго того ждать?
– Может, завтра уже. Или даже сегодня. Я вот что, думаете, зря тут кручусь? За две белки договоримся.
– А если за серебряху?
– За нашу? – юнец презрительно сплюнул. – Ну, уж нет. Кому она нужна-то?
Князь дернул плечом:
– Не за вашу. За полновесный ромейский денарий… даже за два.
– Согласен!
– А вот задатка тебе не будет, учти. Оплата – только после встречи. Да! Точно купчина этот пойдет в Дакию?
– Вот те крест! – кинув шапку в снег, истово побожился мальчишка. – Каждый год ходит. Если что, где тебя найти, господине?
– Постоялый двор Афтая Гунские Очи знаешь?
– Х-ха!
Радомир еще походил по площади, заглянул в харчевни, посидел, поболтал с завсегдатаями, довольно-таки малочисленными.
– Умирают люди, – угрюмо поведал один из кабатчиков. – Дошла и до нас черная смерть… да и не уходила. А купца Хаима бен Заргазу я знаю. Да, он как раз в это время в Миклагард ходит. Каждый год.
– И в этот раз пойдет?
– А чего ж нет-то? По зиме у ромеев наших товаров мало – выгодно можно продать. Вот бен Заргаза и ходит. Караван у него большой – до сотни саней-возов набирается, да и охрана хорошая, на воинах не экономит. Тем более, шайки, лиходеи лесные, они ведь в теплые времена промышляют, а на зиму в города подаются… вот к нам, например.
Саргану молодой человек в этот день так и не дождался, едва успел пообедать с Хильдой, как явился тот самый воришка. Шапку сняв, поклонился с порога заявил:
– Явился купец бен Заргаза! Готовь, господин, денарии.
– Сначала проводи.
– За тем и пришел, господине.
На встречу князь взял с собой дюжину воинов, причем полдюжины сопровождали его непосредственно, остальные же шли чуть позади, недалече, но и не близехонько, вроде как совершенно посторонние люди. Мало ли, кто тут бродил, прогуливался?
В городе явно царила тревога, над крышами стелился дым – где-то что-то горело, на грязных улочках и площадях собиравшиеся кучками прохожие вполголоса обсуждали, кто кого поджег, кто кому будет мстить и как это всем выйдет боком.
Князь краем уха прислушивался.
– Слыхали, Вальдинг велел своим парням поджечь греков?
– Правильно сделал! Давно пора – там полквартала в лихорадке трясется, а остальные вот-вот заболеют, помрут.
– Да у греков-то еще ничего, а что у южных ворот делается!
– Что?
– Да ничего. И нет там уже никого, окромя трупов гниющих.
– А вы дом Харнстага Старого видели? Ну, из него и смрад. Тоже, верно, вымерли все, всем родом… Похоронить бы, однако же – кому надо? Всякому своя жизнь дорога.
– Всякому… ох, что же со всеми нами будет?
– Огонь, огонь от смерти спасет! Древнее могучее пламя.
– Огонь, может, и спасет. Только вот от него самого – как спасешься?
Ветер разносил дым, сильно пахло чем-то невыносимо гнусным и сладким – горелым человеческим мясом, что ли? Рядом со строящимся храмом, у греков, горело не очень-то сильно, больше дымило, видать, там уже потушили пожар, однако над южной окраиной вздымались к самому небу грозные языки пламени – и это было опасно. Опасно для всего Данпарстада, несмотря на разделяющие жилые кварталы рвы.
В городе пахло смертью. Она стелилась над крышами едким дымом пожарищ, гнилыми инфицированными трупами выглядывала из распахнутых дверей «длинных» готских домов, смеялась веселым лаем бродячих псов, таскавших по грязным улицам окровавленные внутренности умерших. Некому было хоронить, обычно вымирал весь род, сразу. И не было власти, способной организовать сопротивление страшной болезни, как-то ее ограничить, локализовать. Не было светской власти, не было и духовной – ариане-готы не признавали какой-либо церковной организации, считалось, что священники должны лишь молиться, а не заниматься мирскими делами.
– Вот, теперь – сюда, – идущий впереди проводник обернулся, призывно махнув рукою.
Князь покачал головою – куда вел их сейчас этот ушлый парень? Хаим бен Заргаза, по всему, человек весьма богатый и уважаемый, несмотря на распри с соплеменниками. И такой человек зачем-то будет ошиваться в этих гнусных трущобах? Вот тот длинный дом с подтаявшим на крытой старой гнилой соломой снегом, желтый, словно смердящая навозная куча, – поистине, он ужасен… как и соседний, точно такой же. И вокруг какие-то заборы, развалины срубов, проулки, сквозь которые приходилось протискиваться чуть ли не боком.
– Эй, парень! Купец точно здесь?
– Не купец, нет. Мой дружок. А он уж вас к купцу выведет, клянусь Иисусом и всеми другими богами.
– Не богохульствуй! – строго прикрикнул князь.
Ох уж эти нерадивые христиане-готы. По сути – полу-язычники, в вопросах веры столь же непроходимо дремучие, как и подавляющее большинство современных россиян, озабоченных лишь деланием денег да выпендрежем перед себе подобными.
Гопник снова обернулся перед какой-то щелью да, ободряюще улыбнувшись, махнул рукой:
– Еще немного, чуть-чуть.
– Скорей бы уж, – скривившись, Радомир, пропустил перед собой пару воинов и нырнул вслед за ними в узкий проход меж двумя бревенчатыми амбарами, да зацепился плащом за гвоздь, остановился, выругался… И тут же услыхал свист! Гнусный, громкий, залихватский.
Свистели где-то впереди, рядом. Там уже и зазвенели мечи! А позади… позади – те же самые звуки.
– Мирослав, Домаш – за мною, вперед, – обнажив меч, распорядился князь. – Остальные – прикрывайте тыл.
Выскочив наконец из этой поганой щели, князь сразу же ворвался в схватку – ударил мечом одного, другого… Одного ранил, другой – отбил, отскочил, увернулся. О, эти проходимцы дрались неплохо! Человек десять – здесь, на неширокой, меж плетеными оградами, площади, и примерно столько же, наверное, сзади… Оттуда тоже доносились крики.
Ага! Вот еще трое выскочили из-за деревьев, средь них и тот самый, наглый, с плоской, как сковородка, рожей.
Князь улыбнулся: ну, гад, теперь-то я тебя достану!
Плосколицый и сам стремился в битву, размахивая над головой увесистой секирой на длинном древке. Дурачок. Таким оружием хорошо тюкать врагов по головам, внезапно выныривая из глубины строя. Или в чистом поле рубиться – раззудись плечо! А здесь… здесь – деревья, заборы, амбары…
А ну-ка!
Вывести из строя вожака – половина успеха, а может, и весь, особенно, если действуешь против такого вот сброда.
Рванувшись вперед, Рад отбил удар вражеского меча… плохого, это было хорошо слышно по звуку, так что, наверное, можно… Нужно! Здоровенный наглый детина снова махнул мечом… И на этот-то раз князь нанес встречный удар, быстрый и сильный, от которого вражий клинок просто переломился пополам да улетел в сугроб, желтый от мочи и красный – от уже пролитой крови.
Следующий удар – в грудь, под сердце, а жалеть тут некого, сами первые напали, теперь уж не обессудьте!
Оттолкнув ногой убитого, Радомир бросился вперед, к главарю, яростно размахивающему секирой.
А-а-а!!! Тот тоже увидел князя – впрочем, наверное, давно уже заметил – осклабился радостно, даже, кажется, зарычал. Самонадеянный молодой человек, однако.
В-вух-х!!!
Вот это удар, вот это замах… Ага! А их же двое! И действуют – в паре, причем довольно ловко. Главарь бьет с плеча секирой, напарник в это время прикрывает его копьем. Неплохо прикрывает – Рад попытался было достать вожака разбойников в грудину – его клинок был тут же отбит, мало того, копье ударило едва ль не в сердце, а сверху, целясь в голову, уже летела секира. Уходя из-под удара, князь быстро рванулся влево, краем глаза оценивая складывающуюся обстановку: его парни-дружинники бились, в общем, умело, всего один лежал, скорчившись, у сугроба – то ли убит, то ли ранен.
Зато вражин уже валялось – трое!
Повернуться. Использовать рельеф, солнце… то же дерево или вот, сугроб. Как можно более затруднить врагам работу в паре. Слишком уж слаженно действуют… Вот снова сверкнула перед глазами секира. Дернулось в грудь копье. Нет, на этот раз Рад не стал уклоняться, с силой отбив острие мечом, быстро сделал пару шагов… пару четко рассчитанных шагов. Раз… два…
Опять копье! Ладно… А вот секира… секира зацепилась-таки за толстую ветку… на какой-то миг. И этого мига князю вполне хватило для того, чтобы поразить чуть замешкавшего копейщика. Достаточно было дотянуться клинком до сжимавших древко копья пальцев. Вот уже и нет бойца, хоть он и жив…
А что главарь?! Главарь уже освободил свою секиру и, проворно отскочив от дерева, занес ее над головой, готовясь к удару… к последнему удару. Якобы поскользнувшись в луже дымящейся крови, Радомир предусмотрительно упал в сугроб… Ах, какой жуткой радостью вспыхнули глаза врага! Можно подумать, это вовсе и не случайная стычка, а вылазка непримиримых борцов за демократию и свободу. Нет, за свободу и демократию, так лучше сказать…
Меч! Расчет… Едва уловимое движение… оп! Рывок вперед! Вражина-то позабыл, что теперь его никто уже не защищает… вот и получил удар в брюхо. Сам же, по сути, и напоролся.
Острый клинок князя, распоров полушубок и тунику, с противным хлюпаньем вошел в тело. Сразу запахло дерьмом, кровью, вылетели наружу сизые, в бело-красной слизи, кишки – не поскользнуться бы по-настоящему!
Побледнев, главарь шайки сделал еще пару шагов, незнамо куда, и, теряя на бегу внутренности, шмякнулся мордой в желтый, испоганенный мочой, сугроб.
Радомир скривил губы: так тебе, собака, и надо! Будешь знать, как на мирных людей нападать.
Оглянувшись вокруг, улыбнулся – дружинники активно теснили гопников, половина которых уже в страхе разбежалась. Как, кстати, и тот юный уродец, проводничок, мать его…
Услыхав чьи-то голоса, князь обернулся: из щели меж заборами показались свои, дружинники. Довольные, видно, и там дело сладилось.
– Разогнали всех, княже, – вытерев окровавленный меч о снег, довольно промолвил Отнег. – Разбежались, как…
В этот момент какой-то совершенно жуткий, прямо-таки нечеловеческий вой потряс всю округу!
Откуда ни возьмись на Радомира и его воинов, крича и улюлюкая, бросилась новая банда отморозков, на этот раз куда более многочисленная – человек двадцать, а то и больше. Впереди всех, пригнувшись и размахивая секирами, бежали двое лохматых парней лет, может, шестнадцати, с широко распахнутыми от возбуждения глазами, в которых стояла столь явная жажда разрушений, крови и смерти, что князя на миг взяла оторопь… Эти двое казались вырвавшимися из самых глубин ада демонами, жутким дьявольским отродьем в кожаных, с металлическими бляшками, панцирях, надетых прямо на голове тело. Зима этим юным отморозкам, похоже, была нипочем!
– Клянусь Тором, мы сейчас порвем их в клочья! – на бегу оглянувшись, подбодрил своих сотоварищей один из парней, чуть выше другого, с веснушками, – их-то Рад успел разглядеть, пока не…
Пока не закричал что есть силы:
– Готбольд! Ракса!
– Конунг?! – занесенная юным даном Готбольдом секира по инерции опустилась, стукнувшись о клинок князя. И тут же самая радостная улыбка озарила веснушчатую физиономию парня. – Радомир-конунг, ты ли это?
– Ну, наверное, я.
Бросив оружие в снег, рыжеватый смешливый Ракса с хохотом бросился обниматься:
– Конунг! Конунг! Ты все же вернулся! Вновь идешь войной на изнеженных ромейских выскочек? Горе им, горе!
– Гм… не совсем так…
– Мы с тобой! Верно, брат?
Насколько Радомир помнил, эти двое молодых данов, приставшие к его дружине в последнем походе, вовсе не являлись братьями… хотя были из одного рода. Значит, все правильно – братья. Неистовые язычники, поклонники Одина и свирепого Тора, для этих парней человеческая жизнь не стоила вообще ничего. Ничья – что их собственная, что – чужая.
А вот князя они уважали, даже помогли столкнуть с кручи «Победу»…
– Что с вами за люди? – не убирая меча, тихо поинтересовался Рад.
Готбольд с презрением отмахнулся:
– Так, всякий сброд. Но мы – лучшие волки города, верно, парни?!
Сбродники снова закричали, завыли в ответ, кто-то даже зарычал, похоже, что Ракса.
– Идем в нашу корчму, конунг, – цыкнув на своих, с поклоном пригласил Готбольд. – Посидим, выпьем доброй браги за нашу встречу.
Князь прищурил глаза:
– Свой сбро… своих воинов вы тоже возьмете с собой?
– Какие это воины? Так… Эй, парни! Пока пошли прочь, но будьте готовы снова собраться завтра.
– Как скажешь, вождь!
Промычав нестройным хором, собравшиеся налетчики тут же и испарились, исчезнув в узком хитросплетении улиц.
Князь тоже велел дружинникам возвращаться на постоялый двор, прихватил лишь троих для престижа, не хотел выказывать недоверие парням. А те, видать по всему, были рады.
– Эх, конунг, как мы тут… как! Если б ты только знал!
– А я, похоже, убил местного вожака Вальдинга…
– Вальдинга? Вряд ли, конунг. Его средь убитых нет. О, мы…
Обоих прямо-таки распирало от желания похвастаться. Правда, один другому не перечил, но перебивали – на полуслове:
– А вот мы…
– А вот у нас…
– И тут-то мы его и прищучили…
– Долбанули секирой по башке, башка и разлетелась, словно тыква!
Как сообразил на ходу Рад, это даны рассказывали, как, случайно оказавшись в Данпарстаде, расправились с прежним вожаком одной из местных шаек, которую и возглавили сами, мгновенно выделившись своей бесшабашной воинственностью, необычайной – на грани полного безумства – храбростью и презрением к смерти. Ну, и воинским умением, конечно. Меч и кинжал, копье и топор пускали в ход, не раздумывая и ни секунды не сомневаясь – а надо ли? Короче, те еще было отморозки, впрочем, ничего другого от них князь и не ждал. А чего еще ждать от таких закоренелых язычников, для которых погибнуть в битве – единственная достойная участь. Эти юные даны и жили-то ради смерти – чужой или своей, не важно. Правда, как признался под бражку более серьезный Готбольд, Данпарстада они в последнее время побаивались:
– Слышишь, конунг, мы не хотим умереть так.
– Как – так? – князь тут же напрягся.
Готбольд поставил на стол кружку и понизил голос до шепота:
– Как умирают здесь многие. Все чаще и чаще. Целыми семьями, родами. Я не хочу, чтоб под мышками и в паху сочился гной, я не хочу лежать словно колода, метаться в бреду, чувствуя, как черные лапы смерти тащат из тебя жилы, не хочу гнить заживо, харкать кровью. Лучше уж я брошусь на вражеский меч!
– Поистине верно сказано, Готбольд-хевдинг! – радостно поддержал сородича Ракса. Этот-то парень все время улыбался, такой уж неисправимый был оптимист.
Готбольд же, несмотря на юный возраст, смотрел на жизнь более трезво:
– А я вот подумал, мой конунг, мечей-то, даже вражеских, вскоре может и не остаться! Здесь везде – незаметно и тихо – ползет смерть. Та самая, жуткая, о которой я тебе рассказал. Да ты, верно, и сам все хорошо знаешь. О, боги! О мудрый Один, о Тор… Да разве ж пустят нас в Валгаллу трясущихся, с отгнившими ногами, руками, с кровоточащими язвами? Потому, конунг, мы давно решили уйти. Ждали только подходящего случая и пока еще не знали – куда.
– А теперь – знаете?
– Теперь мы – с тобой. Ты ведь примешь нас обратно в свою дружину?
Рассмеявшись, Радомир махнул рукой:
– Ну, а куда ж вас девать, парни?
Те еще, конечно, разгильдяи. Но, с другой стороны, эти двое в бою стоят взвода. Да и нельзя сказать, чтоб молодые даны были такими уж безмозглыми, какими с первого взгляда казались. Особенно Готбольд. Что и сам осознавал и даже всячески подчеркивал, как и сейчас, когда речь зашла о купце… нет, вначале о том юном пройдохе – воришке-проводничке.
– Гангред его звать, – походя, пояснил Готбольд, – Парень так себе, пустой человечишко.
– Чего ж за него вступились?
– А как же! Это ж наш человек, пусть и никчемный. Одного из наших забидят – мы не отомстим, спустим… другого – так вскоре можно будет вообще убираться, куда подальше, никто уважать-бояться не станет. А врагов-соперников у нас здесь хватает – тот же Вальдинг. Тот еще нидинг, в открытом бою посмотрели бы, кто кого, а так… Хитрый, гнус! И воинов себе поднабрал изрядно.
– Ты хотел что-то сказать об еврейских купцах, – соглашаясь в душе со всем сказанным, напомнил князь.
Ракса дернулся, едва не разлив по столу брагу:
– Это я! Я хотел про купцов сказать…
– У-у-у, гады-то! Особенно иудеи. Жадные, хитрые, за медяху – удавятся. Ради злата живут, как нелюди. Ничего, доберемся мы скоро и до них…
– Экий ты дурень, братец, – поддев, ухмыльнулся Готбольд.
Ракса хлопнул глазами:
– Это почему я дурень?
– А потому что конунг тебя вовсе не про то спрашивает. Не про всех купцов кряду, а только про одного…
Князь подставил опустевшую кружку кабатчику:
– Да-да, про Хаима бен Заргазу, знаете ведь такого?
– Еще бы не знать, – даны быстро переглянулись, и за обоих снова ответил Готбольд: – Обломали как-то об него зубы. Чего уж, дружина у купчины сильная.
– Что, вот, с налету на бен Заргазу и напали? – с деланной ленцою прищурился Рад.
– Ну да, – парни разом вздохнули. – Опростоволосились, чего уж.
– А мальчик тот ваш, воренок, он про дружка своего у бен Заргазы врал?
Готбольд махнул рукой:
– Конечно, врал, ящерица бесхвостая. Нет у него при купце никаких дружков – рылом не вышел.
– И вы себе никакого человечка не присмотрели?
– Во! – сверкнув глазами, Готбольд яростно хлопнул в ладоши. – Помнишь, я говорил, брат, был бы, мол, сейчас с нами конунг. Уж он-то придумал бы что-нибудь этакое.
Князь скривил губы:
– Уж верно, придумал бы. Так, значит, нет человечка?
– Нет.
– Жаль… – Радомир в задумчивости опустил глаза и тотчас же вздрогнул от радостного крика бесшабашного Раксы:
– Да как же нет-то, брат?! А Рангволд?
– Рангволд? А какое ему до бен Заргазы дело?
– Бен Заргаза всегда привозит ему какой-то особый мед. Липовый или, там, гречишный. Ну, помнишь же сам, как Рангволд хвастался?
– Эй, эй, парни, – насторожившись, тут же перебил князь. – А ну-ка, давайте поподробнее – что за Рангволд такой? Чем занимается? Каким образом с бен Заргазой связан?
Рангволд из рода Эндрада Сивые Усы всю жизнь занимался тем, что, выражаясь современным языком, делал свой маленький бизнес: спекулировал всем, чем можно, пользуясь тем, что когда-то давно оказал некую услугу Хаиму бен Заргазе – тогда еще начинающему торговцу, случайно нарушившему какие-то иудейские запреты и вынужденному спешно скрываться. А случайно подвернувшийся Рангволд и помог будущему олигарху-купчине – перевез на тот берег, на мыс, не за так, конечно. Ну и потом тайно привозил к мысу припасы. Бен Заргаза охотник был тот еще, да и рыбак – никакой. А вот торговец – от Бога. Так вот и спелись. Уладив свои дела, ходил Хаим бен Заргаза со своими караванами в разные диковинные страны, а Рангволду – тоже парню весьма неглупому – привозил мед. Бортничеством многие жившие по лесам роды занимались, и словене, и готы, да ведь не всякий дикий мед вкусен, иной и горечью отдает, иной густится, засахаривается, а иной, наоборот, жидок – не всем нравится. Бен Заргаза Рангволду хороший мед привозил – высшей пробы! Настоявшийся уже, к зиме силу набравший. На такой мед в Данпарстаде немало охотников находилось. Так Рангволд и жил, можно сказать – припеваючи. Всем своим семейством, в обычном длинном доме у восточной стены.
Туда братцы даны и ворвались. Классически все обтяпали, благо хороший был режиссер – Радомир-конунг. Отморозков своих прихватив, перепрыгнули через забор – здрасьте, наше вам с кисточкой, мы Беня Крик и Котовский, оба-два в одном флаконе. Псов цепных на копье взяли, те, бедолаги, и не рыкнули. Стороже по башке обухом приложили. Еще хорошо, что обухом, может, и выживет… а может, и нет, то одни боги знают. Или – Иисус, коли сторож в него верит.
Дверь заранее притащенным бревном на раз вышибли, в дом факелы зашвырнули…
Рангволд, конечно, выслал своего человечка – что, мол, за беспредел? Чего хотите?
Чего-чего… Поговорить просто.
– Поговорить? Зачем тогда двери ломать? Хорошие были двери.
– Скажи спасибо, что усадьбу твою не сожгли.
– Спасибо.
Неглупый, неглупый попался мужик, ничуть вторжением не напуганный… видать, имелась у него хорошая «крыша»… да хоть тот же Вальдинг.
– Говорите, что надо-то?
– Слышали, медком приторговываешь? – усевшись на кинутое посреди двора бревно, вкрадчиво осведомился Рад. – Я б купил, может.
– Так завтра приходи… или лучше я сам тебе людей отправлю.
– Отправляй, – князь пожал плечами, поднялся и, так, к слову, спросил: – А что завтра-то?
– Так мед у меня завтра только будет.
– Купец бен Заргаза привезет?
– Вы и про него знаете? – Рангволд усмехнулся, покусал вислые свои усы, седые, даже скорей, синие. – Не приедет бен Заргаза в этот город. Далеко стороной, через Киев перевоз обойдет, оттуда и на Валашский шлях выйдет.
– Не приедет?
– Нет. И вы сами прекрасно знаете – почему! Посмотрите, что делается-то! – привстав, Рангволд обвел рукой округу. – Это уже не Данпарстад, это совсем другой город – город смерти! Даст бог, я и сам из него уйду…
Город смерти. Пожалуй, это было сейчас самое подходящее название для некогда многолюдной столицы остготов. Смеркалось уже, и тянувшийся по всей округе дым смешивался с непроглядной темнотой ночи. Тут и там сверкали огненными цветками пожарища, ктото жег чумных, кого-то поджигали в отместку, а кого и просто так, ну, подвернулась усадьба под горячую руку. Почти все уже горело, все… А еще и чума! И вымершие дома, целые кварталы гниющих трупов. Черная смерть и огонь. Нет, у этого города не оставалось никаких шансов.
