ГЛАВА 38

Следующие три дня Майк с головой ушел в работу. В понедельник они закончили пристройку и ремонт кухни Маргарет Ван Бурен и переехали к очередному клиенту, на этот раз в Ньютон — к леди с урной. Дотти Конаста вышла на пенсию и была дамой весьма преклонных лет («Нет, правда, когда вы нянчили Моисея, как он себя вел?» — вечно подшучивал над ней Билл). Она страдала старческим слабоумием (без конца рассказывала одни и те же истории о своем покойном муже Стэне) и явно терзалась от одиночества (старушка без устали бродила за ними из одной комнаты в другую). Обычно подобная назойливость клиента, когда тот дышал в затылок и буквально шагу не давал ступить, выводила Майка из себя. Но болтовня Дотти стала для него приятным отвлекающим фактором, позволяющим хотя бы иногда не думать о матери, Лу и Джесс, а теперь и новом персонаже, этом Жан-Поле, мысли о которых не давали ему покоя.

После работы он ехал к Биллу и погружался в веселый, безумный хаос его семейной жизни. Ему обязательно нужно было чем-то занять себя, и он помогал Патти убирать со стола, мыть посуду и купать близнецов — что было совсем нелегко, поскольку те норовили устроить в ванне настоящее сражение. Он помогал Поле делать домашнее задание и приглашал ее на прогулки с собакой. Они говорили обо всем понемножку — о том, почему стало совершенно невозможно смотреть шоу по телевизору, почему мальчишки такие идиоты и почему теннис — отпадная игра. По вечерам он спускался в кабинет, который Билл устроил в подвале, и составлял сметы или смотрел ESPN, MTV и все прочее, что интересовало Билла. Словом, Майк заставлял себя как можно дольше оставаться на ногах, прежде чем подняться наверх и обессиленно рухнуть в постель. Билл знал, в чем дело, и не задавал глупых вопросов.

А потом позвонила Нэнси Чайлдз.

— У меня появилась кое-какая ниточка, но мой французский изрядно заржавел, — сообщила она, а потом, словно прочтя его мысли, добавила: — Да, мы, девчонки из Ревира, иногда в качестве второго иностранного языка учили не только испанский.

— Что вы узнали?

— Дайте мне сначала возможность увязать все воедино, потом я расскажу вам. А звоню я потому, что хотела бы привлечь к этому делу Сэм, — для нее язык лягушатников как родной. Вы не станете возражать?

Он не стал. Сэм и так уже обо всем знала.

По ночам, лежа без сна, он спрашивал себя, что могла раскопать Нэнси. Кроме того, ему не давала покоя история с Джесс. Когда мысли о ней становились невыносимыми, он садился на постели, набирал номер и давал отбой еще до того, как успевал прозвучать первый гудок. Хотел ли он знать правду? Или же просто хотел наказать себя еще сильнее? Ответа у него не было.

Наступила пятница, и Майк пообещал себе, что сполна получит удовольствие от вечера в обществе Сэм. Они не будут говорить о Лу, Джесс и прочем.

Костюм у него был всего один — черный, прекрасно подходивший для свадеб и похорон. Закончив наряжаться, он спустился в кухню Билла и застал близнецов за столом. Девочки были в шортах и рубашках и увлеченно облизывали фруктовое мороженое на палочке, которое таяло, текло у них по рукам и капало на тарелки.

Билл присвистнул.

— Отлично выглядишь, парень.

— И чувствую себя неплохо.

Зазвонил телефон.

— Не хватает только белого платочка в нагрудном кармане, — съязвил Билл и вышел, чтобы снять трубку в гостиной.

Грейс вытащила эскимо изо рта. Язык и губы у нее были фиолетовыми.

— Вы женитесь?

— Нет, — ответил Майк. — Я всего лишь иду на ужин.

— В костюме?

— Это очень приличный ресторан.

— А папа никогда не надевает костюм, когда идет в ресторан.

— Это правда.

— Мамочка говорит, что папа плохо ведет себя за столом.

— И это тоже правда.

— А папа идет с вами?

— Нет, я иду со своей знакомой.

— С девушкой?

Майк кивнул, пытаясь отыскать свои ключи среди газет и альбомов для раскрашивания, сваленных в кучу на кухонном столе.

Грейс заявила:

— У вас некрасивый галстук.

— Ты думаешь?

— У папы есть намного лучше. Со Снупи. Девушкам нравится Снупи. — Грейс повернулась к Эмме. — Он лежит в папином шкафу. Пойди и принеси его.

Эмма молча повиновалась и умчалась за галстуком.

— Вы должны подарить ей цветы, — сказала Грейс. — Девушкам нравятся цветы. Мамочка очень любит цветы, но папа редко ей их дарит, а когда приносит, то не те.

Майк наконец нашел ключи.

— Эй, малышка!

— Да, дядя Майк?

— Оставайся такой всегда.

И он с улыбкой поцеловал Грейс в лобик.

Девочка улыбнулась в ответ.

— Девушкам нравится, когда им покупают мороженое.

Движение на шоссе № 1 «Южное» было ужасным. Майк совсем забыл, что наступил вечер пятницы — час пик — и что люди стремятся как побыстрее выбраться из города, так и вернуться в него. Он сидел в своем грузовичке, а вокруг бампер к бамперу теснились другие автомобили, медленно продвигаясь к кабинкам оплаты за право проезда по Тобин-бридж.

Над головой прогудел самолет, и, глядя, как он карабкается в небо над силуэтами небоскребов деловой части Бостона, Майк вновь подумал о Джесс, о том, как она, подобно его матери, сложила свою прежнюю жизнь в чемодан и улетела, чтобы избавиться от старых проблем. Вот только этого не удавалось еще никому. От своих проблем нельзя избавиться: вы лишь перевозите их за собой в другое место. Облетев полмира, вы все равно остаетесь тем, кем были до этого. Тем не менее он не переставал удивляться тому, сколько людей срывались с насиженного места, оставляя позади все, что знали, и пытались пустить корни в каком-нибудь новом окружении, надеясь, что станут другими, не такими, как раньше. Совсем как Джесс с ее новой одеждой. Может, все дело в новых платьях. И еще в расстоянии между вами. И во времени. Да. Время и расстояние могут заставить вас забыть все что угодно, даже сына или дочь.

«Достаточно спросить об этом мою мать, — подумал Майк. — Или мою бывшую жену».

Ужин превратился в трехчасовое представление и завершился счетом, превышавшим сумму ежемесячного взноса за грузовичок. Когда они вышли из ресторана, на улице уже стемнело. Воздух был свеж, прохладен и буквально искрился ощущением радости жизни, которая переполняет тех, кто сумел пережить очередную ужасную зиму в Новой Англии.

— Нет, ты все-таки должен был позволить мне заплатить за себя, — заявила Сэм, кутаясь в обрывок материи, нечто среднее между шарфом и капором. Она была в туфлях на высоких каблуках и черном платье с разрезом до бедра.

— Я же обещал пригласить тебя в любое место по твоему выбору. Таков был уговор.

— Знаю, но ты так прифрантился… Да еще и шикарный ресторан. Майкл Салливан, вы меня удивляете.

— С приближением к среднему возрасту я пытаюсь найти новое применение своим талантам.

— Значит, ты готов и потанцевать?

Майк задумчиво почесал уголок рта.

— У тебя бесподобное выражение лица, — сказала Сэм. — Я пошутила. Танцевать на таких каблуках невозможно. Они меня убивают.

— Давай возьмем такси.

— И испортим такой вечер? Ни за что.

Она повела его вниз по Ньюбери-стрит, бостонскому эквиваленту Родео-драйв. Было начало десятого, по мостовой полз сплошной поток автомобилей, а на тротуарах было не протолкнуться от очень серьезных молодых людей, которые вели себя так, словно спешили на важную встречу. Вид этих парочек вдруг напомнил ему Жан-Поля и мать — новую, незнакомую и улучшенную версию матери на фотографиях.

— Помнишь, как мы ходили в «Краба Мэри»? — поинтересовалась Сэм.

Майк улыбнулся. До этой развалюхи где-то в окрестностях Оганквита в Мэне было никак не меньше двух часов езды. Но вплоть до сегодняшнего дня он нигде еще не пробовал столь изысканных блюд из морепродуктов.

— Да, славное было время, — протянула Сэм.

— Не стану спорить.

— Так почему оно закончилось?

Майк сунул руки в карманы и зазвенел мелочью и ключами от машины, оглядывая улицу.

— Мне просто интересно, — сказала Сэм. — Обещаю, не стану больше доставать тебя.

— Обещаешь?

— Честное скаутское.

Он перевел взгляд с огней ночного Бостона на бесконечную вереницу автомобилей, объезжающих Паблик-гарден в Арлингтоне.

— Правда, — сказал он, — заключается в том, что я испугался. Ты поступала в колледж, тебя ждали великие дела, а я возвращался к тому, что было знакомым и привычным. Что я могу сказать? Я был молод и глуп.

Они пересекли улицу, вошли в Паблик-гарден и миновали статую Поля Ревира на бронзовом коне.

Сэм поинтересовалась:

— Как ты справляешься со всем, что случилось на этой неделе? За ужином ты был не очень-то разговорчив.

— Я дошел до той точки, когда меня уже начинает тошнить от звуков собственного голоса.

— Разговор облегчает душу.

— Только не тогда, когда ты перекладываешь свои проблемы на других. Было бы неплохо послушать кого-нибудь еще для разнообразия.

— Ты ничего на меня не перекладываешь, и, кстати, хочешь, признаюсь тебе кое в чем? Когда ты тогда пришел ко мне, я была очень рада.

Они перешли мост, за которым мерцал пруд. Внизу виднелся причал, у которого покачивались лодки в форме лебедей, а маленькая девочка показывала на настоящих лебедей и что-то говорила отцу Майк вдруг почувствовал, как в животе у него образовался ледяной комок, а сердце сбилось с ритма.

— Пока я стоял в пробке, мне позвонила Нэнси, — сказал он. — Адрес на конверте принадлежит одному кафе в Париже, вот только моя мать никогда там не работала — во всяком случае, под именем Мэри Салливан. Нэнси сказала, что это ты звонила и разговаривала с владельцем.

Сэм кивнула. Выходит, она знала о том, что кафе вот уже два поколения принадлежит одному и тому же семейству. Предприятие расширилось, и они открыли в окрестностях еще два успешных ресторана, ни в одном из которых Мэри Салливан не работала — по крайней мере, под своей фамилией. Впрочем, по прибытии в Париж она вполне могла взять себе другое имя или, что тоже не исключено, сменила его вполне легально, боясь, что Лу найдет ее и там.

Майк уже дважды уличил мать во лжи: в том, что она платила за его обучение в школе Святого Стефана, и в том, что работала в кафе.

Он поинтересовался:

— Что еще тебе известно?

— Только то, что связано с рестораном.

Майк помолчал, мысленно приводя в порядок сведения, полученные от Нэнси.

— Жан-Поль Латьер жив. Он по-прежнему владеет и управляет целлюлозно-бумажной компанией своего отца, «Бумага Латьера». Ему исполнилось пятьдесят восемь лет, столько же, сколько моей матери, и он по-прежнему живет на острове… Забыл, как он называется.

— Сен-Луи.

— Точно. Жан-Поль был женат лишь однажды, на женщине по имени Марго Паради. Он сочетался браком за два года до того, как мать вышла замуж за Лу. Но в ноябре семьдесят седьмого года, то есть примерно через год после того, как мать перебралась в Париж, Жан-Поль развелся. Второй раз он так и не женился. И детей у него тоже нет.

Сэм промолчала. Из комментариев Лу она уже знала, что Жан-Поль никогда не хотел иметь детей.

— Этот парень, похоже, не сидит на месте, — продолжал Майк. — У него куча телефонных номеров. Нэнси наконец-то удалось заполучить его к аппарату, представившись вице-президентом одной из крупных компании по производству бумаги здесь, в Штатах. Не возражаешь, если я закурю?

— Не стану, если угостишь и меня.

— Ты куришь?

— Бросила четыре года назад, но время от времени балуюсь сигаретой.

Майк достал пачку, прикурил сначала ей, а потом и себе.

— Итак, возвращаясь к Нэнси… — заговорил он снова. — Она не расспрашивала его о Мэри Салливан. Она решила, что, быть может, я сам захочу поговорить с Жан-Полем. Он свободно владеет английским.

Они прошли мимо бронзовых уток, которые, как считала когда-то Сара, оживают по ночам, и остановились на перекрестке улиц Бикон и Чарльз. Сэм взяла Майка под руку, когда они перебегали улицу, но отпустила, как только они достигли тротуара.

— Ты собираешься ему звонить? — спросила она.

— Жан-Полю?

Она кивнула.

— Сначала я должен кое-что сделать.

— Джесс, — догадалась она.

— А я-то думал, что смогу забыть об этом.

— Об этом трудно забыть. — Сэм немного помолчала. — Когда ты уезжаешь?

— Завтра утром. Я уже позвонил Джесс и договорился о встрече.

— Что она сказала, когда узнала, что ты летишь в Нью-Йорк?

— Я сказал ей, что прилечу на пару дней со своим другом Бам-Бамом и хочу увидеться с ней, чтобы поговорить. Мы встречаемся за ленчем.

Сэм кивнула и замолчала, обдумывая что-то.

— Если тебе понадобится что-нибудь, звони.

— Хорошо.

Майк увидел указатель Маунт-Вернон, повернул направо и зашагал вверх по улице. Не успел он сделать и нескольких шагов, как Сэм окликнула его.

— Куда это ты собрался?

Она остановилась на углу, в тени у ликеро-водочного магазина.

— Я думал, что провожаю тебя домой.

— Дедушка, сейчас только половина десятого. Ты устал — или в детском садике уже наступил тихий час?

— Теперь нам разрешают задерживаться до одиннадцати. И нет, я не устал.

Майк подошел к Сэм вплотную и на мгновение встретился с ней взглядом. Прежние чувства, которые он когда-то испытывал к ней, оказывается, никуда не делись — потрепанные, покрытые синяками и ссадинами, может быть, немножко другие по прошествии стольких лет, они, тем не менее, никуда не исчезли. И Сэм знала об этом. Он понял это по выражению ее глаз.

Она спросила:

— Хочешь пойти домой?

— В общем-то, нет. А ты?

— В общем-то, тоже.

— Есть идеи? Только, пожалуйста, без танцев.

— Я вдруг подумала о канноли.

— Давненько я не едал канноли.

— Можешь считать, что тебе повезло. Я знаю одно чудесное местечко в Норт-Энде. Идем?

— Идем.

Сэм взяла его под руку, и они пошли по Чарльз-стрит.