Кэти

– В общем, я была полной дурой.

Дженни топталась по кухне; у нее на плече прикорнул Билли. Она поглаживала его по спинке, потом остановилась возле меня и сочувственно похлопала по руке.

– Хватит уже убиваться…

– Я-то думала, его большая тайна связана с политикой, а его тайной оказалась Хейя!

– Уснул. Пойду уложу и сделаю нам чаю.

Прошедшую ночь я провела практически без сна и все боялась, что Дженни услышит, как я хожу взад-вперед. Полы у нее деревянные и скрипят под ногами. Слышала она или нет, мне ничего не сказала. Я заставила себя лечь, только когда за шторами стало светлеть. Билли проснулся, и Дженни забрала его к себе, чтобы я могла поспать. Когда я проснулась, мне было уже не так тяжело. Маркус пока не объявлялся.

Дженни вернулась, поставила чайник и села рядом.

– Я вот все думала… То, что она работает у тебя в журнале – не простое совпадение. Когда она появилась?

– Я была тогда беременна, месяцев, наверное, пять или шесть. Она еще все поглядывала на мой живот во время собеседования.

– Боже ты мой…

– И я ее приняла! Собственно, мне больше понравился другой кандидат, мужчина с опытом работы. А Филип захотел взять ее. Мы с ним даже поспорили, а потом я уступила.

Дженни встала, заварила чай.

– А когда ты в первый раз сказала о ней Маркусу?

– Пытаюсь вспомнить… Он тогда еще не жил у меня. Как раз перед тем, как он переехал. Он как-то пришел к ужину, и я рассказала, что мы приняли на работу журналистку из Финляндии, и имя назвала – Хейя Ванхейнен.

– А он?

– Он – ничего. И уж точно не упоминал об их знакомстве! Меня тогда занимала моя беременность, все у нас шло хорошо. Много времени спустя я спросила, знает ли он, что она была известной телеведущей, и Маркус сказал – да, ею все восхищались. И замял разговор. Я решила, он не желает вообще вспоминать о Финляндии, а что все дело в Хейе, мне и в голову не пришло.

– Я про ее появление у вас в редакции. Вряд ли Маркус тут виноват. Для него это, наверное, было как гром среди ясного неба.

– Так почему он сразу мне не рассказал? Ведь это же настоящее предательство!

Дженни налила нам чаю, поставила на стол лимонное печенье. Чай у нее всегда крепкий.

– Он уехал из Финляндии семь лет назад. А она в Лондоне недавно, поэтому… непонятно. Зачем она приехала?

Мы принялись за чай.

Дженни сказала:

– Похоже, она хочет разрушить вашу семью. Узнала, где ты работаешь, и пришла к тебе.

– Думаешь, она меня преследует?

– Именно.

– Черт возьми! То-то мне от нее в последнее время не по себе… к тому же она крутится вокруг Филипа.

– Полагаю, она бешено ревнует. Некоторые женщины не способны отступить. Маркус, наверное, переживал, что она работает у тебя. Ну теперь, когда все открылось, вы хоть сможете поговорить.

Чай был ароматный, печенье нежное и вкусное; мне стало чуть легче.

– Они на том снимке такие влюбленные…

– Они были очень молоды.

– А у нас с ним такого никогда не было.

– Зато у вас есть другое.

– У нас ребенок, которого мы обожаем. Когда мы познакомились, я с ума по Маркусу сходила и так радовалась… А когда родился Билли, все стало иначе. Нам теперь уже не так хорошо вместе. А им – на том снимке – замечательно, они словно друг друга дополняют.

– Нельзя сдаваться. Не позволь ей разрушить твою семью. За Маркуса стоит побороться. – Дженни ласково похлопала меня по руке.

Она, конечно же, помнила, сколько я намучилась с Эдди. Ей хотелось, чтобы теперь все было хорошо.

– Я и не хочу с ним расставаться. Правда, не хочу. Но нельзя же скрывать такие обстоятельства! По дороге сюда он вдруг заявил, что лучше нам уехать из Лондона и поселиться в Корнуолле. Ни с того ни с сего! Оказывается, в Лондоне он как в клетке!

– Это из-за нее он как в клетке.

После завтрака я пошла с Билли на детскую площадку. Погода поминутно менялась – то жарко, то прохладно.

В скверике было полно мам с малышами. Сцена такая идиллическая, что я почувствовала себя лишней.

Я все думала о том, сколько лет они пробыли вместе. Когда расстались? Когда он приехал в Лондон?

Я остановила коляску, разула Билли и посадила его в песочницу. Он с удовольствием елозил ножками и загребал горстями песок. Я показала ему, как набирать песок в ведерко. Потом опрокинула его – получился «куличик». Билли восторженно взвизгнул и мигом его раздавил.

Сидевший рядом мальчик постарше схватил пригоршню песка и бросил в Билли.

– Нельзя, Джонни. Не шали! – отругала его мама.

Мальчик опять швырнул. На этот раз песок насыпался Билли в волосы. Я его отряхнула, проверила – не попал ли в глаза.

– Я же сказала – нельзя, Джонни! – Мать довольно сильно шлепнула его по руке, и малыш заплакал. Мне стало неприятно.

– Он не нарочно, – попыталась я ее задобрить.

Кинув на меня негодующий взгляд, мамаша грубо подхватила сына и демонстративно направилась к качелям.

Неподалеку стояла Тина, разговаривая с молодым человеком, по-видимому, отцом Рори. У него были такие же темные курчавые волосы и такое же пухлое ангельское личико, как у сына. Он о чем-то спорил с Тиной, что-то ей втолковывал, а она сердито качала головой. Рори, сидя в коляске, пытался засунуть в рот погремушку и таращил на ссорящихся родителей огромные глаза. Наконец парень повернулся и зашагал прочь. Тина сникла. Нагнувшись, она забрала у Рори игрушку, аккуратно вытерла ему ротик. Потом заметила меня, и я ей помахала. Она покатила коляску к нам.

– Привет, – улыбнулась я.

– Привет.

Она достала Рори из коляски, сняла с него сандалики. Мальчик и сегодня был одет очень нарядно.

– Любит играть в песочнице, – вяло сказала Тина.

Она села на бортик рядом со мной. Я сделала еще один «куличик», теперь для двоих.

– Ты не против, если я закурю? – спросила она. – Хочу на днях бросить. Обычно при нем не курю, но сейчас мне нужно.

– Без вопросов. А можно тогда и мне одну?

– Конечно…

Она достала сигареты, протянула мне, поднесла зажигалку, потом сама закурила, глубоко затягиваясь.

– Я бросила, когда забеременела. А потом снова начала. Дома-то я не курю, из-за ребенка, – оправдывалась она.

Я не бралась за сигарету с тех пор, как рассталась с Эдди, но сейчас закурила с большим удовольствием. Глядя на малышей, мы обе постепенно успокоились.

– Это был Шон, отец Рори.

– Очень похожи.

– Знаю…

Она опять глубоко затянулась.

– Он любит сына. Просто еще не готов быть отцом.

– Вы живете вместе?

– Сейчас – да. У моей мамы. Только он еще до конца лета свалит. Помешан на путешествиях.

– Нелегко тебе.

– Зовет нас с собой, в Таиланд. Там можно найти работу. Он не понимает. Нельзя же Рори таскать туда-сюда. Ребенку нужен режим.

– Тоже верно.

– Я отчасти и сама хочу уехать.

– Я видела, ты читала «Пляж».

– Да. Всем хочется куда-нибудь сбежать. Но жизнь – не книга, верно?

– Особенно если у тебя ребенок.

Я дала Тине свой электронный адрес, просила не забывать меня.

…Эта девочка скоро останется одна с годовалым ребенком и, наверное, почти без денег. И притом она, несомненно, очень хорошая мать. Я поняла, что у меня все не так плохо.

У дома Дженни стоял «Сааб» Маркуса. Сердце упало. Машина была грязная, на заднем сиденье валялась одна из игрушек Билли.

Маркус стоял в гостиной, смотрел в окно. Увидев меня, вышел навстречу, опустился на колени перед коляской, крепко обнял Билли.

– Пора домой, Кэти, – жестко сказал он. – Собирайся, поедем.

– Не так быстро. Нужно поговорить.

– Не здесь. Здесь твоя тетя. Можно вернуться в гостиницу.

– Нет. Мне нужны ответы, причем немедленно.

Я отнесла сына в дом, попросила Дженни побыть с ним.

Маркус мерил шагами дорожку перед домом. Я предложила пойти на берег.

Уже через несколько шагов меня прорвало.

– Почему ты ничего не рассказал?!

– Выслушай, пожалуйста, – перебил он. – Когда я вышел из воды, а вас не было, я решил, что вы упали с утеса! Там такая высота, что в живых остаться невозможно. Я спустился вниз, черт-те сколько лазил по камням. Потом опять поднялся, искал вас и искал. Дошел до Боталлака, думал, вы там ждете в машине. Вас и след простыл. Ты права не имела вот так его забирать, ни слова не сказав! Я переволновался.

– Ты еще смеешь меня в чем-то обвинять! Я узнаю, что вы с Хейей были любовниками…

– Именно «были»!

– Ты мне лгал!

– Я просто не рассказал.

– А какого черта?

– У нас все кончилось много лет назад. Кончилось плохо. Я сам поразился, когда узнал, что она пришла к вам работать.

– Вот и признался бы сразу!

– Я не мог решиться.

– Почему же?

– Я не понимал, зачем она к тебе пришла. Волновался из-за этого. Хейя очень деспотична. А ты была беременна, нуждалась в покое. Я решил, что лучше не говорить.

– Я никогда не понимала, почему ты не рассказываешь о своем прошлом. Как мы можем нормально жить, если ты скрываешь подобное?

Я почти кричала, а Маркус, наоборот, говорил все холоднее и рассудительнее.

– Не согласен. У тебя, Кэти, тоже есть от меня секреты. Если мы и женаты, мы вовсе не обязаны делиться всеми мыслями и переживаниями. Это настоящая тирания.

– Не извращай мои слова! Речь о важных вещах, ведь у вас были долгие отношения… и она вдруг устраивается ко мне на работу! Тебе не кажется, что промолчать – не слишком порядочно по отношению ко мне?

– У нас все давно кончилось, прошло семь лет. Если бы я тебе рассказал, было бы только хуже… Так и знал, что это когда-нибудь выйдет наружу.

Мы дошли до берега. Мне хотелось спросить о главном, о том, о чем я думала всю ночь, а теперь боялась услышать ответ.

– Ты с ней виделся? Здесь, в Лондоне?

Маркус стоял и смотрел на море. Ко мне даже не повернулся.

– Виделся?

– Три раза. Вчера ездил в Лондон и сказал ей, что мы больше не встретимся.

– Три раза – с тех пор, как мы вместе?

– Да.

– Негодяй!

У меня потекли слезы, бурные слезы ревности, которые не принесли облегчения. Я забыла о том, как повела себя с Гектором. Мне хотелось выжать из Маркуса все подробности их встреч.

– Когда?

– Она позвонила мне, пока ты была в Лиссабоне.

– Отлично подгадала. И в твой график вписалась. Ты с ней спал?

– Не сходи с ума, Кэти.

– Почему ты не отвечаешь?

– Потому что не позволю ни тебе, ни кому-либо другому себя притеснять. Мы не скованы цепями. Мы вместе, потому что сами так захотели. И будем вместе, только пока оба этого хотим.

Мне вдруг вспомнилась Тина, как она стояла в парке, горестно опустив худенькие плечи. Она все понимала и не строила иллюзий относительно своего будущего. Это я, наивная, почему-то ждала, что все будет лучше, чем в конечном итоге оказалось.

Маркус поднялся рано; его место на кровати уже остыло. Ночью я смотрела ему в спину и удивлялась – как спина может выражать такую враждебность? Нас словно разделяло большое расстояние, я не могла протянуть руку, погладить его по голове. Наверное, если бы я себя пересилила, ласково прикоснулась бы к мужу, он повернулся бы ко мне, обнял, и мы занялись бы любовью. Сначала яростно и страстно, потом нежно. Но рука у меня не поднималась: мешала сильная обида. А когда лежишь вот так рядом с кем-то, недвижно, как камень, ночь кажется очень долгой и тоскливой.

Я встала, надела джинсы и рубашку. Маркус был у себя в кабинете, с головой ушел в работу. Я одела Билли, покормила, сказала Маркусу, что мы идем гулять в парк. Он молча кивнул. Билли веселился, лепетал, крутил подвешенные на шнурке погремушки. Отойдя на квартал от дома, я позвонила Хейе и, услышав ее безупречное «Алло?», невольно поморщилась.

– Это Кэти. Думаю, нам нужно встретиться и поговорить. Не в редакции.

– Зачем? Ты собираешься меня уволить?

– Речь не о работе.

– Тогда я не обязана с тобой встречаться.

– Я не говорила, что ты обязана. Я сказала, что нам нужно поговорить. До того, как я выйду на работу.

Повисла пауза. Потом она произнесла:

– Хорошо. Предлагаю встретиться в Институте архитектуры. Там есть кофейня.

– Знаю. Встречаемся там в час.

– Да. – И она повесила трубку.

Потом я позвонила Фрэн.

– А я думала, вы уехали до воскресенья.

– Пришлось вернуться раньше.

– Какая жалость. Не получилось у вас отдохнуть.

– Возникли кое-какие сложности. Ты можешь посидеть пару часов с Билли?

– Меня тут затопило, и я жду водопроводчика. Не могу уйти, пока он не пришел. Привезешь Билли ко мне? Я тут с ним посижу, если ты не против.

– Спасибо огромное. Сейчас привезу.

В Институте архитектуры я всегда бывала с удовольствием. До рождения Билли ходила сюда на выставки, пила кофе, покупала книги и открытки. Сегодня по дороге я увидела старика, мывшего каменные ступени Института физики. Над стоявшим рядом ведром вился пар, и пахло хлоркой. Потом я прошла мимо молодой китаянки, одиноко сидевшей на расстеленной на тротуаре циновке. На ней была желтая рубаха с черной надписью: «Истина – Доброта – Терпение». Видимо, девушка выступала в поддержку движения Фалуньгун. Разведя ладони, она направляла поток энергии на китайское посольство через дорогу. Я присмотрелась: здание ничем особенным не отличалось от прочих, расположенных в этом престижном районе, разве что на крыше торчала очень большая антенна. Китаянка не отводила от посольства решительного взгляда. У нее был плакат с описанием пыток и казней участников движения. Она смотрела на посольство, а оттуда – смотрели ли на нее?

С трудом отворив тяжелую стеклянную дверь, я прошла по мраморному полу, повторяя в уме, словно заклинание: «Истина – Доброта – Терпение». Хейя уже сидела в дальнем углу кофейни. Выглядела она, как всегда, безупречно, но была очень бледна. На меня едва взглянула. А я посмотрела на нее иным, чем обычно, взглядом, мысленно сравнивая сияющую красотой девушку с фотографии и эту повзрослевшую опытную женщину. Сияние ушло.

Со мной она не поздоровалась. Я села и заставила себя говорить спокойно. Ведь я же редактор, а она – моя подчиненная.

– Привет. Спасибо, что согласилась прийти. Ситуация для нас обеих непростая.

Хейя смотрела мне через плечо – на официантку. Я заказала капучино, она – цветочный чай.

– Не вижу, как давние события моей личной жизни могут повлиять на наши профессиональные отношения. – Сказано холодно и вполне в ее духе.

– Ты должна понять, что это неудобно, – пояснила я. – У тебя были отношения с Маркусом; мы с ним женаты, а с тобой – коллеги.

– Да. Мы с Маркусом были вместе девять лет.

Хейя смотрела на меня с обычным непроницаемым выражением. У нее под глазами лежали темные, почти синие круги.

– Это было в Хельсинки? – Я старалась говорить ровно. Девять лет – большой срок. Я с Маркусом чуть больше двух лет.

Официантка принесла наш заказ: поставила перед Хейей маленький белый чайник, передо мной – большую чашку капучино. Хейя дождалась, пока она уйдет, и только тогда заговорила:

– «Первая любовь» – так это называется. Первые для нас обоих настоящие отношения. Мы, можно сказать, вместе взрослели.

Намекает, что у нее на Маркуса какие-то права. А ведь это не она его бросила. Маркус сам от нее ушел. Больше всего меня интересовало, почему она захотела работать в журнале, почему такая резкая смена карьеры? Видимо, чтобы быть поближе к Маркусу и ко мне.

– Маркус рассказывал, ты работала ведущей в новостях. Совсем другое дело – писать статьи о зданиях, верно?

Хейя пожала плечами.

– Я серьезно увлекаюсь архитектурой.

Я подождала. Ответ дурацкий, но продолжать она не стала. Я попробовала еще раз:

– Хейя, я вот что хотела сказать: надеюсь, мы сможем работать нормально, без недоразумений.

– Если ты не забыла, я еще в апреле предлагала взять на себя часть твоих обязанностей.

– Да. И, как выяснилось, в том не было нужды, – твердо сказала я.

Она посмотрела на меня чуть насмешливо.

Я положила в кофе сахар и стала размешивать. Интересно, знает ли она, как я опозорилась на заседании правления? Мог Филип ей разболтать?

– Странное совпадение, правда? Мы работаем в одном журнале.

– Не понимаю, о чем ты.

– Просто не хочу, чтобы твоя давняя связь с моим мужем помешала нашей работе.

– Мне – не мешает. Все это несущественно, – спокойно ответила она. – О встрече попросила ты.

Да, попросила я и теперь видела, что в нашем поединке перевес на ее стороне. И ни секунды ей не верила: как же, «несущественно», не зря ведь она пришла работать туда, где работаю я.

– Вряд ли это так уж несущественно.

– Нет ничего удивительного в том, что я хочу поддерживать контакт с человеком, с которым была связана много лет. Ты делаешь то же самое.

Хейя смотрела мне прямо в лицо; у меня засосало под ложечкой. Конечно, она намекает на Эдди. Она видела нас в тот день, когда он пьяный явился в редакцию. Видела, как мы обнимались. Сказала ли она Маркусу? Так вот что означает его фраза про мои секреты. Я глубоко вздохнула и пошла с козырной карты.

– У нас маленький сын, и мы пытаемся создать семью.

Она холодно улыбнулась. Напрасно я сказала «пытаемся».

– Да, у Маркуса очень развито чувство ответственности. – Хейя смотрела на меня с откровенным презрением. Она хотела меня ранить, намекая, что Маркус со мной только из-за сына. Она была совершенно невозмутима и одновременно полна злобы.

Мне хотелось выплеснуть кофе в это надменное лицо, чтобы горячая жидкость обожгла ей кожу и стекала коричневыми струйками на светло-голубой джемпер.

– Он прекрасный отец, – сказала я.

– Да, наверняка. Беременность, я полагаю, была незапланированная?

Она снова взглянула мне прямо в лицо, и я опустила глаза. У меня вспыхнули щеки. Откуда она узнала? Значит, Маркус проговорился. Незапланированная – в ее устах это звучало, как нечто грязное, непристойное. Она ничего не сообщила о себе, а меня почти лишила уверенности в нашем с Маркусом будущем.

– Иногда незапланированные события бывают очень приятными, – произнесла я и решила уйти, пока еще владею собой. – Увидимся в понедельник.

Резко встав, я задела столик. Недопитый кофе разлился, и Хейе тоже пришлось вскочить. Несколько капель попало на нее; она только губы сжала.

– Я случайно, – сердито, словно она меня в чем-то обвиняла, бросила я. – Химчистку я оплачу.

И выскочила на улицу.

Взбежав по лестнице, я отперла дверь и влетела в кабинет. Маркус по-прежнему спокойно сидел за чертежным столом. Его невозмутимость взбесила меня еще больше.

– Я сейчас говорила с Хейей, и она заявляет, что ты со мной только из-за сына! Это ты ей так сказал?

Он поднялся.

– Ты встречалась с Хейей?

– Да. Ты же ничего не говоришь про…

– Где Билли?

– Ты сказал ей, что моя беременность была незапланированная?

– Где Билли? – Он схватил меня за руку.

– Отпусти!

– Где Билли?!

– Он с Фрэн! – взвизгнула я от боли. – Что ты ей про нас сказал?

– Посмотри на себя. Ты словно с ума сошла. Возьми себя в руки.

– Это невыносимо! Твое проклятое спокойствие просто невыносимо!

Я стала хватать с полок книги и изо всех сил швырять на пол.

– Оставь мои книги!

Маркус схватил меня; я пыталась вырваться, но он заставил меня опуститься на пол и прижал руки к бокам.

Потом ожесточенно сказал, глядя мне в глаза:

– Зачем тебе понадобилось с ней встречаться? Ты любишь все доводить до трагедии. Тебе так нравится драматизировать? Ты еще больше все портишь. Я поехал за Билли. Приведи себя в порядок.

Он вышел и хлопнул дверью. Я свернулась калачиком и каталась по полу, плача от ярости, и страха, и отчаяния.

Эти двое сведут меня с ума…