Глава шестая
Шла осень 1944 года. Советские войска полностью освободили Белоруссию. Чтобы сдержать наступление Красной Армии, командование вермахта создало мощную оборонительную систему между Вислой и Одером. Для выявления системы этой обороны в тыл немецко-фашистских войск был направлен ряд разведывательных групп. В район Познани, в «Вартеланд», как именовалась в третьем рейхе территория, отторгнутая по декрету Гитлера у Польши, штабом 1-го Белорусского фронта в ночь с 27 на 28 октября была десантирована группа в составе девяти человек под командованием младшего лейтенанта Константина Островского, значившегося теперь Домбровским и «Куликом».
Константин Александрович Островский — широкоплечий, среднего роста, смуглолицый, с копной темно-русых волос и добрыми глазами — до войны окончил три курса Московского Государственного педагогического института. В Красную Армию пришел в августе 1941 года. Около шести месяцев служил в воздушно-десантных войсках. Потом его зачислили в разведку. Предстояла работа в тылу немецко-фашистских войск, на временно оккупированной территории Белоруссии. С волнением ждал Константин Островский встречи с вражеским тылом. Из-за плохой погоды дата вылета откладывалась несколько раз. И вот долгожданный день пришел. Вторник, 30 июня 1942 года. Было приказано к 15 часам быть готовым к выезду на аэродром. Разведчикам группы, в состав которой входил Константин Островский, не требовалось никаких лишних напоминаний о проверке оружия, подгонке снаряжения. В 15 часов разведчики погрузили свой груз на автомашину и под добрые напутствия провожавших товарищей отправились на аэродром.
Разведгруппа приземлилась в районе города Калинковичи. А потом начались схватки с карателями, разведка объектов противника, минирование дорог… На Большую землю Островский вернулся в конце 1943 года. А весной снова десантировался во вражеский тыл. 13 мая он, возглавляя группу разведчиков, был заброшен в Польшу, в район города Острув. Из вражеского тыла вышел 14 августа. За успешное выполнение заданий награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу». И вот теперь в третий раз Константин Александрович Островский находится в тылу фашистских войск…
На этот раз группа приземлилась в пуще Нотецкой, в четырнадцати километрах северо-восточнее поселка Вронки. До Берлина не более двухсот километров. А в сорока пяти километрах на юго-восток находится крупный промышленный центр и крепость Познань.
Аккуратно убранный, редкий лесной массив со множеством открытых лугов не обрадовал разведчиков. Им негде было здесь укрыться.
28 октября 1944 года Островский доложил в штаб 1-го Белорусского фронта:
«К месту назначения прибыли благополучно. Приступаем к выполнению задания. Кулик».
А через несколько дней штаб получил тревожное донесение:
«Ведем бои с карателями».
Вскоре Домбровский радировал: «После боя 1.11 с. г. в четырех километрах севернее деревни Стобница на место сбора не прибыли два бойца отряда…»
4 ноября Центр радировал Островскому:
«Проявляйте максимальную бдительность… Срочно перейдите в другой район… Сообщите, где сможете принять груз с боеприпасами…»
Константин Островский приказал готовиться к переходу в район деревни Тучно.
Разведчики вытянулись в небольшую цепочку и по лесной тропинке пошли в глубь леса. В середине группы шли старший радист Киселев и его помощница. У всех воспаленные от постоянного недосыпания глаза, серые лица.
Когда разведгруппа оторвалась от карателей, «Кулик» доложил в штаб фронта, что обосновался в лесу, в районе деревни Тучно, в двадцати километрах северо-восточнее Познани.
Штаб фронта вновь предостерег разведчиков:
«В лесах в районе Познани будьте осторожны. Примите меры к тщательной маскировке своей базы…»
Бойцы в одиночку и парами уходили для сбора сведений о войсках противника.
Трое разведчиков во главе с Константином Молодцовым, контролировавшие железнодорожные перевозки по магистрали Познань — Конин, в течение нескольких дней подряд замечали эшелоны, в середине которых было по нескольку платформ с сеном. Эшелоны шли на восток.
«Зачем туда гитлеровцы везут столько сена? — ломал голову Молодцов. — Неужели у фашистов много лошадей во фронтовой полосе?»
Как-то после обсуждения с Островским результатов наблюдения за «железкой» Молодцов предложил:
— А давай-ка, командир, мы посмотрим, какое сенцо фашисты везут на фронт.
— Давай! — согласился Константин Александрович. — Сколотим боевую группу и…
— Взрывчатка есть?
— Пока еще есть немножко. Тебе хватит.
— Вот это дело. Люблю, когда вражеские эшелоны валяются под откосом. Значит, сегодня ночью?
— Не возражаю. Подбирай ребят в группу.
В полночь разведчики пустили под откос железнодорожный эшелон противника. В его составе было десять платформ с сеном. Выяснилось, что сеном гитлеровцы маскировали танки.
В штаб фронта летели радиограммы. Островский докладывал о движении воинских эшелонов, об объектах и гарнизонах немецко-фашистских войск, о переправах через Варту, о мобилизации польских крестьян на рытье окопов в районе Познани.
6 декабря в первой половине дня разведчики обнаружили, что по лесной дороге в район их базы движется отряд карателей. Островский приказал готовиться к отходу. Проскочить Тучно незамеченными не сумели. У окраины деревни разгорелся бой.
— Рассредоточиться и отходить в лес! Сбор у оврага! — приказал Островский.
К нему подбежал старшина Молодцов.
— Я прикрою! — крикнул он.
В руках Кости Молодцова бешеной дрожью затрясся автомат ППШ. Когда друзья-разведчики были уже в безопасности, Молодцов вскочил с земли и зигзагами помчался к лесу. Вокруг него тотчас осиным роем завизжали вражеские пули. Пришлось залечь. Потом Константин вновь устремился к лесу. Но не успел старшина сделать и десятка прыжков, как, словно споткнувшись, свалился на сырую холодную землю. Вражеские пули настигли его. Он полз к своим товарищам, обливаясь кровью. Константин Молодцов израсходовал все диски автомата. Умолк и его пистолет.
Каратели ринулись к разведчику. Они стреляли очередями над головой истекающего кровью Молодцова. Пули сбили с него шапку. На ветру развевались темно-русые кудри. Эсэсовцы шли деловито, нагловато. Они хотели взять разведчика живым.
— Рано торжествуете, гады! — крикнул Константин. Собрав последние силы, он достал из карманов брюк две «лимонки». Каратели, увидев в руках разведчика гранаты, в замешательстве остановились в двух-трех шагах от него. Кто-то из них уже подался назад. Но было поздно. Почти одновременно раздались два взрыва…
Жители крайних домов деревни Тучно стали свидетелями геройской гибели советского воина. Так погиб воспитанник Ленинского комсомола старшина Константин Алексеевич Молодцов, бывший помощник мастера Ногинской фабрики «Красный шелковщик».
Разведчики долго не могли даже поверить, что перестало биться сердце красавца Кости Молодцова. В двадцать лет он стал красноармейцем. С первых дней войны защищал Родину с оружием в руках. В 1941 году принимал участие в боях за Москву в составе подразделения воздушно-десантных войск. Позднее участвовал в организации крушений двенадцати вражеских железнодорожных эшелонов, вел разведку войск противника в районе Калинковичи — Овруч. В августе 1944 года награжден орденом Отечественной войны I степени. И вот его не стало…
В группе переживали гибель Молодцова. Никому не верилось, что смелый, находчивый старшина больше никогда не пройдется неторопливой походкой по лагерю, не развеселит шуткой товарищей.
Вскоре штаб фронта приказал: «Примите меры к изучению обороны немецко-фашистских войск по реке Варта и выявлению оборонительных сооружений в районе Познани… Продолжайте следить за перебросками войск противника…»
Разведчики незамедлительно приступили к выполнению задания. Группа сразу же активизировала свою деятельность. Но вскоре радист Киселев доложил, что батареи садятся, и поэтому разведчики могут оказаться без связи с Большой землей. А тут, как назло, ввиду тяжелой обстановки группа была вынуждена опять передислоцироваться. Через две недели Константин Александрович доложил командованию, что преследование карателями не прекращается…
За два месяца разведгруппа Островского обошла Познань с востока. На этом длинном пути пришлось вести бои с противником в районе населенных пунктов Борушин, Студзинец, Скоки, Домбровка, Сважедз, Кернико, Жеркув…
Наконец-то, маневрируя, им удалось оторваться от карателей и обосноваться в лесном массиве восточнее Познани. Успеху в передислокации, вероятно, способствовало и преднамеренное распространение разведчиками среди населения слуха о том, что якобы все партизаны из района Познани уходят на север.
Нелегким был этот путь. С новой базы командир доложил в штаб фронта:
«Радиопитание кончается. Практически могу работать только на прием. Вас слышу пока хорошо… Срочно направьте нам несколько комплектов батарей для рации…»
А на следующий день Константин Александрович был вынужден дать отбой, не зная, сумеет ли штаб принять слабые сигналы. Но радисты Центра поймали тревожную радиограмму «Кулика»:
«Обстановка резко изменилась. Вновь ведем бои с карателями. Груз принять не могу. Двигаемся в юго-восточном направлении…»
Командование беспокоилось за судьбу разведчиков. Полетел запрос:
«Передайте свои координаты. В ближайшие дни направим вам четырех разведчиков для усиления группы. С ними пришлем батареи для рации. Срочно радируйте, где можете принять десантников и груз…»
Но ответить «Кулик» уже был не в состоянии.
В начале декабря штаб фронта сообщил «Кулику» координаты другой разведгруппы, действовавшей под Познанью. Принять это сообщение радист смог, но подтвердить полученные радиограммы было невозможно: батареи разрядились.
Обычно жизнерадостный радист стал неразговорчив, угрюм. Связь «Кулика» с Центром прекратилась. С тревогой радисты штаба фронта прощупывали эфир. Они упорно искали хотя бы еле слышные позывные «Кулика», но их усилия оказались бесполезными. Словно назло, усилились помехи в эфире, погода стояла отвратительная. Начальник радиоузла штаба фронта, стоя у окна, провел ладонью по запотевшему стеклу и, посмотрев на улицу, тяжело вздохнул. Озабоченные радисты хлопотали у аппаратуры, проклиная бесконечный треск в наушниках. Им стало ясно, что группа «Кулика» умолкла окончательно. Что с разведчиками?
И вдруг от командира другой разведгруппы поступило донесение: «„Кулик“ прибыл к нему и будет ждать груз, в том числе и жизненно необходимые батареи для рации, в тринадцати километрах юго-восточнее Познани».
Штаб фронта срочно принял меры для оказания помощи группе Островского.
Со дня выброски группы Островского в тыл врага Горчаков жил в польском городе Мендзыжец и ждал приказа, чтобы присоединиться к ней. К концу декабря его рана на ноге полностью зажила… Но доктора долго колебались, можно ли ему разрешить прыгать с парашютом.
— Даже без парашюта можно! — уверял их Овидий.
Но врачи, казалось, с особой придирчивостью проверяли его здоровье.
— А это когда? — спросил хирург, обративший внимание на шрам на левом плече.
— Двадцать восьмого августа позапрошлого года.
— Так, так. А где обморозил ноги?
— В тылу. В тылу группы армий «Центр». В том же году. Была невероятная стужа…
Глубокой ночью 21 декабря на центральном командном пункте радиоконтрразведки при штабе 6-го воздушного флота немецко-фашистских войск тревожно зазвонили телефоны, заработали динамики дежурной службы.
— Докладывает пост номер сто шесть. Русский самолет вторгся в наше воздушное пространство!
— В западном направлении летит двухмоторный самолет, курс на Познань!
Дежурный по центральному командному пункту деловито распорядился:
— Внимание! Всем ротам подслушивания и пеленгации! Немедленно взять под контроль эфир! В воздухе транспортный самолет русских!
По телефону докладывали:
— Первая рота приказ приняла!
— Вторая рота приступила к выполнению приказа. На аппаратуре работают слухачи, знающие почерк русских радистов.
— Внимание! В случае обнаружения неизвестной радиостанции немедленно доложить мне! — продолжал отдавать распоряжения дежурный. — Пеленгаторы! Алло! Вы готовы к работе?
На командном пункте непрерывно звучали доклады:
— Господин майор! Прошу подготовить к немедленным действиям отряды тайной полевой полиции, охранных служб и полевой жандармерии.
— Русский самолет прошел южнее железнодорожной станции Конин.
— Почему молчат зенитки?!
— Где ночные истребители?!
— Внимание! Внимание! — прокричал репродуктор на центральном пункте управления службы радиоконтрразведки 6-го воздушного флота. — Следим за отметкой на экране локатора… Самолет идет на высоте не более трехсот метров! Скорость около двухсот пятидесяти километров…
Локаторы в районе Познани следили за курсом самолета. На картах дежурные прокладывали маршрут самолета.
— Внимание! Самолет противника пересек железную дорогу Познань — Вроцлав.
— Алло! Самолет резко изменил курс. Идет в северном направлении.
— Над какой точкой самолет изменил курс?
— Что? Над Гродзиск?
Дежурный по пункту управления сразу же связался по телефону с тайной полевой полицией и сообщил, что не исключена возможность выброски русских парашютистов в районе деревни Гродзиск. Вскоре туда были направлены две ягдкоманды: гитлеровцы считали, что в районе пункта, над которым самолет изменил курс, надо искать парашютистов.
Минут через двадцать на центральный пункт сообщили, что ранее обнаруженный русский самолет идет на восток…
— Внимание! Возможны парашютисты! Слухачи! Что у вас? Пока никаких новых раций не обнаружено? Продолжайте поиск. Обратите особое внимание на рации, которые будут работать в точках, лежащих на трассе самолета.
В ротах подслушивания и пеленгации операторы беспрерывно вращали ручки настройки приемной аппаратуры, вслушиваясь в таинственные шорохи, морзянку и многоязычную речь. Они упорно искали не известных им до сего времени корреспондентов.
В Познани непрерывно трещали телефоны дежурных СД, гестапо, полиции. К утру стало ясно, что самолету удалось уйти невредимым, никакой секретной рации гитлеровцы не обнаружили.
Когда крепостные башни Познани окрасились первыми лучами солнца, советский транспортный самолет уже приземлился на своем аэродроме. А через некоторое время дежурный по разведотделу штаба фронта читал докладную записку инструктора парашютно-десантной службы:
«Доношу, что экипаж самолета СИ-47 под командованием гвардии майора 3. и штурмана корабля гвардии капитана С. в сопровождении инструктора парашютно-десантной службы старшего лейтенанта Артемьева стартовал с аэродрома… для выброски в тыл противника группы.
В районе цели находились 22 декабря 1944 г. в 00 ч. 15 м. Скорость полета 230 км/ч; высота полета 300 м.
Выброска людей и груза произведена в район 12 км юго-восточнее г. Пыздры…»
Среди десантников, приземлившихся в ночь на пятницу 22 декабря 1944 года, был Овидий Горчаков — «Спартак», он же Евгений Кульчицкий, и разведчик Дмитрий Попов.
Горчаков назначался помощником командира группы Островского.
Поляк Ильяшевич со своей разведгруппой помог Островскому встретить пополнение, приземлившееся в двенадцати километрах юго-западнее Загурув, в районе местечка Буково.
«Кулик» и «Спартак» давно служили в одной части, вместе проходили подготовку в Бресте, добывали сведения для одного и того же штаба, но никогда еще не действовали вместе во вражеском тылу.
По дороге на базу «Спартак» рассказал «Кулику» о новостях. Их было немало.
— Да, самое главное, чуть не забыл, — спохватился «Спартак», когда разведчики подошли уже к базе, — маршала нашего перевели с Первого Белорусского фронта на Второй. Командующий у нас теперь Маршал Советского Союза Жуков…
— Ну что ж, — сказал Островский. — Начинали с Георгием Константиновичем под Москвой, а заканчиваем с ним в Берлине! — Он о чем-то задумался, а затем спросил: — Когда наступление начнет наш фронт?
— Вот этого не знаю. Мне никто ничего не говорил о планах начальства, — шутливо ответил «Спартак».
Разведгруппа обосновалась в лесу в семи километрах южнее деревни Бялоблоты.
Окруженная культивированным хвойным лесом тихая деревушка не привлекала внимания гитлеровских колонистов имперской провинции «Вартеланд». Земля в этом районе была плохая, и фашисты не стали выселять поляков из Бялоблоты.
На первых порах вновь прибывшие разведчики разместились в землянках группы, возглавляемой Сергиушем Ильяшевичем. В тот же день Островский по рации польского товарища доложил в штаб фронта:
«Четверо разведчиков благополучно прибыли в ночь на 22 декабря… Нахожусь на базе группы, возглавляемой польским офицером Ильяшевичем…»
Через несколько дней в гуще молодого сосняка разведчики вырыли что-то вроде землянки и приспособили под жилище. Замаскировали так, что, даже стоя рядом, ее трудно заметить.
В тот же день «Спартак» пережил радостное событие: он встретил старого знакомого — радиста Киселева. С этим невысоким, крепкого сложения веселым парнем они вместе готовились к заданию по переброске польской делегации с базы партизанского отряда под командованием Каплуна.
На Познаньщине держалась необычная стужа. Несколько дней принималась бушевать вьюга, занося мокрым снегом дороги, устилая поля округлыми снежными дюнами.
Ночью над лесом светил серп полумесяца. Но лес в эти декабрьские ночи был наполнен напряженной боевой жизнью. Укрывшиеся в нем партизаны днем и ночью вели с фашистами ожесточенную борьбу. За последние дни разведчикам почти не удавалось отдохнуть, и тем не менее, когда приходилось встречаться в землянке с новичками, истосковавшиеся по новостям с Родины парни с затаенным дыханием слушали рассказы о Большой земле, о товарищах.
Бесценными подарками всегда были доставленные гранаты, патроны, противопехотные и железнодорожные мины, радиолампы, батареи для рации.
Из рук в руки переходили свежие газеты. Их с жадностью читали от первой до последней строки, не пропуская ни единого слова. Ведь для всех разведчиков это были первые газеты за последние два месяца войны.
На рассвете Киселев, безмерно обрадовавшийся новым батареям для рации, не теряя времени, начал готовиться к передаче в штаб фронта накопившейся информации о противнике, отправка которой задержалась. Он подключил батареи и взялся за ручки настройки рации. В наушниках появились писки, шорохи, потрескивания. Среди них нашел нужные ему сигналы. Положив перед собой несколько листочков бумаги с текстом телеграмм, он начал свой разговор с Большой землей.
Днем проглянуло солнце, заметно потеплело. «Спартаку» показалось, что никогда не был таким чудесным запах сосновой смолы. Хорошо бы отдохнуть. Но…
— Боевые группы! Подготовиться к выполнению очередных задач! — раздается команда. — Выход через тридцать минут!
— Кульчицкий, сосредоточь внимание на обороне противника по берегам Варты, — сказал Домбровский, обращаясь к Овидию.
Однажды, возвращаясь с берегов Варты глухой ветреной ночью, придерживаясь тени деревьев и кустов, «Спартак» и Попов приблизились к уединенному хутору. Вокруг все спокойно.
— Похоже, что гитлеровцев на хуторе нет, — шепнул Попов на ухо «Спартаку».
— Давай, заглянем в крайнюю избу. Может быть, расскажут что-нибудь о немцах.
— Пойдем. Ветхая хата, там наверняка немцев нет.
Бесшумно подошли к маленькому оконцу и едва слышно постучали по стеклу, блеснувшему в лунном свете. Немного подождав, постучали погромче. В хате возник приглушенный говор. Разведчики притаились, прижались к бревенчатой стене.
— Кто там? — глухо спросили по-польски.
В это время, как назло, громко стукнула щеколда и со страшным скрипом, слышным, казалось, на всю Польшу, приоткрылась дощатая дверь. На пороге появился заспанный старичок. Испуганные глаза блеснули в свете луны.
— Поляцы соун? — спросил «Спартак» старика. — Поляки есть?
— Так, так! Прошу пана! Заходите! Мы поляки…
В хате с зашторенными окнами еле светился огонек подвешенной над столом керосиновой лампы. «Спартак» окинул быстрым взглядом жилище. Бревенчатые стены, деревянный стол, две скамьи около него. В углу икона. В середине хаты стояла сгорбившаяся седая женщина. Она со страхом покосилась на вошедших в дом людей. Ей, пережившей тяжелые годы оккупации, испытавшей нищету, был страшен каждый незнакомый человек. «Кто вы такие? Зачем пришли? Неужели вы не видите, что мы и так уже дочиста ограблены?» — говорил ее взгляд.
«Спартак» подошел к женщине, ласково посмотрел на нее и тихо спросил:
— Германы есть?
— О, нет, нет! — замотала головой женщина.
— А жандармы есть. На другом хуторе стоят сейчас, — включился в разговор хозяин дома и спросил: — Кто из вас будет пан?
— Мы — русские! — коротко сказал «Спартак».
— Вы? Русские? — поляк тут же убавил огонь керосиновой лампы. Огонек осветил его удивленное лицо.
— Да, мы русские партизаны.
— Русские! То есть правда?! Браты!! — хозяин заулыбался и протянул «Спартаку» руку. — День добрый, панове. А это моя жинка. Что угодно панам?
— Есть здесь поблизости польские партизаны или нет? — спросил Попов, все еще стоявший на всякий случай у двери.
— Недавно в наших лесах был партизанский отряд Миколы Козубовского…
— Что? — почти выкрикнул «Спартак». — Козубовского, Николая?
— Так, пан. Микола Козубовский был в этих местах. А что, пан знает его? — поинтересовался поляк, заметивший удивление русского гостя.
— Да, так, — ответил «Спартак».
«Неужели это и в самом деле Козубовский, который был командиром отряда в бригаде Каплуна? — мелькнула у Овидия мысль. — Если он, то у меня, значит, уже есть здесь хорошие друзья. С другом и в „логове зверя“ приятно встретиться…»
Но «Спартак» пока еще не знал, что его знакомый Николай Козубовский с середины августа 1944 года действует на Познаньщине. В начале декабря он встретился со своим земляком Ильяшевичем, и с тех пор друзья воевали в тесном взаимодействии.
В это время проснулся хозяйский сын. Услышав русскую речь, он поднялся из-под перины со скрипучей деревянной кровати, стоявшей в углу комнаты, быстро оделся. Уловив дружелюбный тон беседы, юноша подошел к лампе и выкрутил сильнее фитиль. Комната заполнилась светом.
Высокий подтянутый парень лет шестнадцати с худощавым лицом внимательно оглядел разведчиков. Когда в нем окрепла вера в то, что перед ним действительно стоят русские ребята, он расплылся в улыбке. Ведь он впервые в жизни увидел советских людей, о которых слышал столько хорошего! Хозяйка, тоже поняв, что незваные гости не причинят никакого вреда, успокоилась. В глубине ее выцветших глаз появились даже искорки несмелой радости. «Спартаку» показалось, что женщина вот-вот заплачет от неожиданной встречи с советскими воинами — предвестниками освобождения измученной фашизмом оккупированной Польши. Овидий подошел к женщине и крепко пожал ее загрубевшие от работы руки.
— Мы естем радянские жолнежи! Мы советские солдаты!
— Да, да… — заулыбалась в ответ женщина.
«Спартак» спешил завести разговор, ради которого разведчики и пришли в деревню.
Хозяин неторопливо, словно взвешивая каждое произнесенное им слово, рассказал, где поблизости есть немецкие гарнизоны, каких хуторов следует опасаться, где находятся жандармы. Прощаясь с десантниками, он сказал!
— Если потребуется наша помощь, заходите… Только будьте осторожны, сынки.
— Спасибо! Мы будем называть вас «тестем».
«Спартак» и его товарищи после этой встречи частенько потом наведывались на хутор к «тестю».
Местные жители снабжали разведчиков едой и теплой одеждой. А позднее через поляков, мобилизованных гитлеровцами на рытье окопов, к разведчикам стала стекаться информация и об укреплениях на западном берегу Варты: траншеях, надолбах, огневых точках, переправах через реку…
— Кульчицкий, — обратился как-то Островский к «Спартаку», — по-моему, юный поляк, что помог добыть сведения об оборонительных сооружениях на Варте, действует излишне рискованно. Понимает ли он, чем рискует?
— Я его уже несколько раз предупреждал об этом, но паренек, может быть, впервые в жизни по-настоящему видел себя полезным для родины человеком и старается как можно больше сделать. Мне эти чувства понятны.
— Верю, что он руководствуется хорошими побуждениями, но нельзя же забывать о враге. Он силен и хитер. Помоги, пожалуйста, парню добрым советом. Подскажи, как ему надо работать.
— Ладно, Костя! Хлопец ни нас, ни свою семью не подведет…
Не только в окрестных хуторах, но и в других населенных пунктах у разведчиков были знакомые. Тоже хорошие, крепкие, надежные люди.
Разведчики нередко укрывались на чердаках, в сараях, на сеновалах, в хлевах у польских хуторян. Местные жители, эти простые люди, доведенные оккупантами до нищеты, отдавали им последний кусок хлеба, угощали немудреной похлебкой, делились остатками где-то добытого табака. А когда среди бойцов группы появлялись больные и раненые, польские друзья доставали для них медикаменты.
При активном содействии местных патриотов разведчики собирали сведения о численности войск познаньского гарнизона противника, контролировали перевозки гитлеровцев через крупный железнодорожный узел Познань, вскрывали оборону фашистов по западному берегу реки Варты…
Встретился «Спартак» и с Николаем Козубовским. Старые знакомые так обрадовались встрече, что долго не выпускали друг друга из объятий. Тогда «Спартак» узнал, что группе Козубовского, заброшенной в тыл в середине лета, пришлось еще труднее, чем группе Островского. В непрерывных стычках с гитлеровцами Николай потерял нескольких бойцов. Три разведчика, отбившиеся от группы Козубовского, примкнули к встретившейся в лесах Познаньщины другой разведгруппе, действовавшей по заданию штаба 1-го Белорусского фронта. Сам Козубовский позднее встретил группу «Кулика». Домбровский по своей рации сообщил в Центр о положении группы польских разведчиков. А через некоторое время Николай стал действовать совместно с группой, возглавляемой Сергиушем Ильяшевичем.
Козубовский как-то говорил «Спартаку», что Познаньщина — особо опасная для разведчиков зона. Предупредил, чтобы он остерегался фашистских агентов, которые хорошо обучены и могут появиться под любым предлогом, в любом обличии. Сейчас особенно: недавно в этих краях был подбит английский бомбардировщик, и гитлеровцы с ног сбились в поисках спасшихся на парашютах членов экипажа.
Козубовский, переодевшись в форму лесника и обзаведясь нужными документами, действовал смело.
«Спартак» был искренне благодарен польскому другу, щедро делившемуся с ним бесценным опытом, накопленным годами работы во вражеской среде.
«Такие люди, как Козубовский, — думал „Спартак“, — очень будут нужны послевоенной Польше. Их надо беречь. Такие бойцы знают цену миру, они поняли значение дружбы с советским народом».
Среди прочих достоинств «Спартака» Домбровский узнал и о том, что молодой разведчик свободно говорит по-английски.
— Послушай, «Спартак», слышал я, ты хорошо знаешь английский? — спросил он как-то Овидия.
— А тебе-то зачем это знать? — Но решил все же рассказать, что в детстве жил с родителями в Америке. Тогда его отец, Александр Васильевич, был направлен на работу в Нью-Йорк.
— Вспоминаю, — стал рассказывать «Спартак», — мы всей семьей накануне отъезда в Америку ходили на Красную площадь. Отец говорил нам, что коммунисты, получившие назначение на зарубежную работу, считали своим долгом перед убытием к месту службы побывать у Мавзолея, попрощаться с Ильичем. Это была у них своего рода клятва в верности идеям Ленина. Так что молчаливую клятву вождю дали мы тогда всей семьей.
Закурив сигарету, «Спартак» продолжал:
— Отцовскую традицию я чту. Он у меня партизан гражданской войны, комиссар… Но я отвлекся, извини.
В Америку мы приехали в тридцать первом году. В то время в Нью-Йорке советских школ не было, поэтому я пошел учиться в американскую.
— Учился вместе с американцами? — поинтересовался Константин Александрович.
— Да, с американскими детьми вместе. Белыми и черными. Сначала в Бруклине, потом в Манхеттэне. Вот, собственно, где истоки моих знаний английского.
— Корни хорошие.
— И позднее были неплохие возможности. Дело в том, — объяснял «Спартак», — что после нескольких лет жизни в Америке мой отец был переведен на работу в Англию. И там я тоже учился в лондонской школе. Словом, знания английского языка удалось закрепить. А когда мы вернулись в Москву, продолжал учиться в специальной английской школе. Дома самостоятельно занимался английским по программе института иностранных языков. Вынашивал мысль заочно окончить институт. К сожалению, сумасшедший Адольф помешал… Но зачем все же тебе мой английский? Ты ведь не случайно о нем заговорил?..
Метельной зимней ночью лесными тропами пробирался Дмитрий Попов к деревне Тучно. Убедившись, что никакой охраны в деревне нет, он быстро разыскал нужную хату. Подошел к двери, тихо постучал. Через несколько минут за дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил мужской голос.
— Пустите беженца погреться, — тихо произнес Дмитрий. Не услышав незамедлительного ответа на условную фразу, он повторил уже громче: — Пустите беженца погреться!..
Загремел засов, дверь открылась.
— Прошу пана! Входите! Матка боска наша велела заботиться о беженцах. В доме не очень тепло, но согреться можно… Почему пан так поздно ходит? У вас есть пропуск? Кто вы?
Уловив тревогу в голосе хозяина, Попов поспешил его успокоить.
— Я от пана Константа Домбровского, здравствуйте.
— Теперь понятно, — заулыбался хозяин. — А я начал думать, что вы… А почему нет пана Константа? С ним что-нибудь случилось? — Поляк внимательно посмотрел в глаза Дмитрия.
— Товарищ Констант сегодня не смог прийти к вам. Но с ним все в порядке, не беспокойтесь.
— Да, да! Пан Констант это предвидел. Он говорил, что может прийти его товарищ. Я очень рад встретить вас. Прошу, Панове, садитесь. — Хозяин жестом руки указал на старенький венский стул около покрытого пестроклетчатой скатертью стола. Затем подошел к окну, приподнял штору и посмотрел на улицу. Беспокойство не покидало его. Он понимал, что если немцы обнаружат советского человека, то дом будет сожжен, а его семью расстреляют.
— Товарищ Конский, — начал Дима Попов, — вы говорили Константу, что у вас есть много знакомых в Познани.
— Верно, пан. Я имею там знакомых…
— А есть ли среди них надежные люди?
— Есть и такие.
— В Познани работает ваш знакомый, Франтишек. Не так ли?
— Да, я говорил о нем Константу…
— А где он работает?
— Немцы его вчера угнали рыть окопы на окраине Познани.
— Вы можете повидаться с ним и выяснить, где точно роются окопы и какие еще строятся оборонительные сооружения там?
— Если пану это очень важно, я сделаю. Завтра к вечеру я вернусь. Но вам завтра появляться здесь опасно. Прошу пана завтра около четырех часов вечера получить мою записку, — и он рассказал, где он ее положит.
— Товарищ Конский, а вам не опасно появляться в лесу в вечернее время? — спросил Попов, вглядываясь в осунувшееся лицо хозяина, выглядевшего значительно старше своих тридцати лет.
— О нет, пан. Я работаю на лесозаготовках и могу появляться там почти в любое время, кроме поздней ночи.
— Спасибо, товарищ Конский, за помощь. Мне пора идти. — Попов встал.
В декабре сорок четвертого и в январе сорок пятого годов разведчики несколько раз были у Яна Конского и всегда узнавали от него ценные сведения о противнике.
— У Конского есть очень нужный нам человек. Его фамилия Врублевский, — доложил Попов командиру после очередной встречи с Яном. — Интересные сведения сообщил.
— Что именно?
— О железнодорожных перевозках гитлеровцев за последние дни. Сведения у него по дням и по часам. Знает он количество эшелонов, прошедших на восток, знает количество вагонов в каждом эшелоне и характер перевозимых немцами грузов.
— Нам такие сведения крайне необходимы. Где работает Врублевский?
— На железнодорожной станции Гловно. К сожалению, не в самой Познани. Кажется, у него есть связи и во Вроцлаве и в Лодзи.
— Посоветуй, пожалуйста, Яну активнее использовать готовность Врублевского к сбору сведений о железнодорожных перевозках гитлеровцев.
Со временем разведчики познакомились и с поляком Зентеном. Жил он в пригороде Познани, в Зегже, а работал на железнодорожной станции Познань-Главная. Этот убежденный антифашист оказывал разведчикам помощь в контроле за перевозками немцев через Познань. Связь с Зентеном разведгруппа поддерживала через польского патриота Вацлава Мачиевского, жителя деревни Оборы. Вацлав на последней встрече с Поповым сказал, что в Познани на стенах некоторых домов белой краской намалевано: «Не отдадим Познань коммунистам!», «Не отдадим коммунистам ключи от Берлина!».
— Ну и дураки, — улыбнулся Попов. — Неужели они не понимают, что ключи от Берлина ими уже утеряны давно. Еще в битве под Москвой и Сталинградом.
Через несколько дней Попов вновь отправился в деревню Оборы повидаться с Вацлавом. В дом поляка он пришел глухой ночью.
— Еще раз вынуждены просить вас съездить в Зегже к Зентену и передать ему одну нашу просьбу, — обратился Попов к польскому патриоту.
От неожиданности Мачиевский растерялся. «Как же так?.. — думал Вацлав. — Ведь я калека. Но выходит, и я могу что-то сделать для освобождения Польши от проклятых швабов. Значит, не такой я уж и несчастный…»
Он закрыл лицо руками и, чуть не плача от радости, стал благодарить разведчика за оказанное доверие.
— Спасибо, друг, спасибо. Вы даже не представляете, что для меня значит ваша просьба. Ведь вы вернули меня к настоящей жизни. Я готов помочь вам.
Помогали разведчикам и пожилые поляки. Одним из них был лесник Заурошного поля, житель деревни Студенка шестидесятилетний седовласый Степанский, которого десантники звали отцом. Этот скромный мужчина с открытым славянским лицом сообщал очень полезные сведения о вражеских войсках в районах Конина и Загурува. Иногда он заезжал и в другие города для того, чтобы «засечь» опознавательные знаки на вражеских автомашинах, сновавших по улицам. «Отец» понимал, что Польше по пути только с Советским Союзом, поэтому каждый раз, когда он приходил на встречу с разведчиками, его выцветшие от времени голубые глаза, запрятанные под густыми бровями, словно молодели. Разведчики знали, если «отец» хитро щурит глаза, значит, он имеет интересные сведения.
— Винтовку бы мне, — говорил не раз старый легионер Попову. — А то, что же получается, я, старый жолнеж Войска Польского, не воюю за Польшу. Вы, русские, вон какие дела творите.
— Ничего, не переживайте, — успокаивал Дима. — Вы делаете много, ваша помощь нам ценнее убитого фашиста.
— Может, оно и так, но… Небось думаете, что я слишком стар?
— Все-таки за шестьдесят перевалило. А война — дело не легкое.
— Тяжела война. Это верно. Но теперь уже можно смело сказать, что германы будут разбиты.
— Так-то оно так, только Гитлер еще силен и бешено огрызается.
— Это перед смертью… Если русские пришли сюда от самой Волги, значит, вопрос ясен, — неторопливо, обстоятельно доказывал старик. — Капут германам!
С помощью польских патриотов разведчики составили довольно точное представление о силах противника, стянутых на познаньском направлении, и об обстановке в этом районе. В штаб 1-го Белорусского фронта систематически шла информация от группы «Кулика». Радисты работали в полную нагрузку. Островский доносил:
«Северо-западнее озера Райдо роются противотанковые рвы…»
«Докладываем о гарнизонах противника в населенных пунктах Пыздры, Загурув, Шаматулы, Гродзец, Хоч, Тромбчин…»
«Немецко-фашистским командованием введен следующий порядок охраны важнейших военных объектов в городах…»
«Юго-западнее Н. расположен пороховой завод. Его характеристики следующие…»
«По обеим сторонам железных дорог Познань — Мурована Гослина, Познань — Косьцин, Мурована Гослина — Скоки противником отрыты окопы в полпрофиля…»
«На южной окраине Победзиска (у дороги на Громна) обнаружен склад боеприпасов… В двух километрах западнее М. на авиазаводе производится сборка самолетов „фокке-вульф“»…
Под потолком землянки едва горел фонарь «летучая мышь». Разведчики анализировали добытые ими сведения о противнике, обсуждали планы выполнения только что полученных новых указаний штаба фронта. Около полуночи радисты настроили приемник на Москву…
Новый, 1945 год встречали они в землянке, по-братски разделив ложкой раскрошившиеся в мешках сухари, горьковатые от толовой пыли.
— Новый год, и без музыки, без песен, без танцев, — вздохнул «Спартак». — Да к тому же под землей.
— Кончится война, тогда напоешься и натанцуешься! — улыбнулась радистка Валя.
— Обязательно, Валюша! Запиши, за мной первый послевоенный вальс!
— Хорошо бы после войны собраться всем вместе, — вступил в разговор Островский.
— А что? Почему бы не собраться? — поддержал «Спартак».
— Давайте все соберемся у меня! — предложил Дима Попов, попыхивая в темноте трофейной сигаретой.
Откуда ему было знать, что он встречает последний новый год в своей жизни. Дмитрий Попов героически погибнет в боях на берегах Одера, не дожив до победы какую-то пару недель.
Новый, 1945 год разведчики начали активными действиями. В штабе 1-го Белорусского фронта почти каждый день читали донесения группы:
«На западном берегу реки Варта в районе населенного пункта Радица в срочном порядке создаются следующие оборонительные сооружения… Вчера в Радицу прибыло около 1600 мобилизованных поляков для выполнения этих работ…»
«Из Лодзи в Познань противник начал переброски войск…»
«В районе Тромбчин, Загурув роются окопы… Туда идут эшелоны с лесом…»
Каждый день разведчики парами и в одиночку отправлялись на выполнение очередных заданий. А «Спартаку» и Попову Островский поручил добыть «языка».
Разведчики стали охотиться за гитлеровцами с помощью парашютного стропа. Один конец его они привязали к стоявшей у дороги ели, а второй конец перебросили через дорогу и обмотали вокруг толстой березы за кюветом. Сами укрылись рядом в кустах. Строп лежал на дороге незаметно. Промчавшиеся колонны грузовиков вдавили его в лежавший на дороге снег.
Перед рассветом разведчики услышали треск мчавшегося мотоцикла.
— Ну, этот будет наш, — потирая руки, проговорил «Спартак». — Только бы покрупнее чин, а то попадется какой-нибудь плюгавенький вояка…
— Будем брать любого, — прервал его Попов и подошел к березе, вокруг которой был обвит конец стропа.
Через несколько минут «Спартак» скомандовал:
— Давай!
Перед мотоциклистом, мчавшимся на полном газу, мгновенно поднялся с дороги преградивший ему путь строп, и фашиста словно вихрем сдуло с машины. Разведчики тут же бросились к гитлеровцу. Когда тот опомнился, его руки были уже связаны.
На допросе фашист молчал недолго. Решив, видимо, что попал в руки к польским партизанам, он сказал:
— Против партизан я не воевал!
— И этот такой же, как и другие, — с усмешкой произнес Островский, обращаясь к сидевшим рядом разведчикам. — Боятся партизан, словно черт ладана.
В этот же день сведения, полученные от пленного, были переданы в штаб фронта.
Район действия группы был до предела заполнен солдатами вермахта в касках и куцых серо-зеленых шинелях. На улицах сел и деревень слышалась только гортанная немецкая речь. На стенах местных управ наклеены приказы с эмблемой рейха, устрашая местное население.
— Есть еще силенка у фашистов, — сказал как-то Попов Островскому. — Все прут и прут их войска. Столько нагнали, что и разведчикам негде ступить, не задев гитлеровца. Чует мое сердце, что здесь скоро будет жарко. Но мы этого не увидим… Нам снова прикажут отойти на запад. Разведке надо двигаться вперед фронта.
— Не будем загадывать. Всякое может случиться. Я уже пережил одну подобную операцию. Тогда во время наступления наших войск приказали сидеть на месте и продолжать контролировать действия гитлеровцев. Скажу тебе откровенно, никогда не думал, что наши «катюши» и штурмовики Ильюшина могут наводить такой ужас. Когда фронт перекатывался через нас, думал, пришел нам конец. Но уцелели. Может такое случится и здесь, кто знает…
Вскоре Центр сообщил «Кулику»:
«Наши войска перешли в наступление. Немецкая оборона прорвана на широком фронте. Вам необходимо активизировать разведку противника в районе действия группы. Особое внимание уделите переброскам вражеских войск по железным и шоссейным дорогам…»
С 16 января обе радиостанции разведгруппы работали с полной нагрузкой. «Вова» и Валя по очереди передавали в Центр сведения о противнике. А во второй половине января «Кулик» докладывал:
«Взрослое население деревень и поселков в районе нашего действия мобилизовано и отправляется гитлеровцами на строительство оборонительных сооружений на подступах к городу Познань…»
«На западном берегу реки Варта поспешно сооружаются…»
«За последние два дня полностью разбиты следующие части вермахта…»
Гитлеровцы, упорно сопротивляясь и неся громадные потери, откатывались на запад. Красная Армия освобождала лежавшую в руинах Варшаву, а через несколько дней в район действия разведгруппы «Кулика» ворвались передовые части советских войск. Освобожденные населенные пункты, недавно походившие на вымершие поселения, ожили. Появились местные жители, восторженно приветствовавшие своих освободителей.
Разведчики не могли видеть истинных масштабов стремительно развивавшихся событий, но из показаний захваченных ими пленных они понимали, что познаньской группировке противника, предмету их особых забот, грозит окружение и полный разгром.
23 января 1945 года «Кулик» направил очередную радиограмму в штаб 1-го Белорусского фронта:
«Соединились с наступающими частями Красной Армии. Готовы к выполнению очередного задания командования…»
После быстрого завтрака разведчики положили свое нехитрое имущество в вещевые мешки и отправились в путь.
Навсегда погас фонарь «летучая мышь» в землянке разведчиков. Все члены группы отправились в штаб 1-го Белорусского фронта. Узнают ли люди о том, что в 1944 году здесь жили советские разведчики, которые вместе с польскими антифашистами-интернационалиста-ми тайно боролись с фашизмом, проявив при этом огромное мужество. Братство советских и польских людей закалялось в священной битве с ненавистными захватчиками.
В характеристике Островского будет указано, что он «…неоднократно выполнял задания командования фронта… проявил себя дисциплинированным и исполнительным офицером, требовательным к себе и подчиненным, смелым и отважным…
За проявленные мужество и доблесть представлен к правительственной награде… Среди подчиненных и товарищей пользуется заслуженным деловым авторитетом…»
4 марта 1945 года заместитель начальника штаба 1-го Белорусского фронта получил указания из Москвы:
«Срочно откомандируйте „Спартака“ в распоряжение Генерального штаба РККА…»
«Спартак» уехал в Москву.
Прощайте, Хачинские и Клетнянские леса! Прощайте, Полесье, Волынь и Познаньщина! Прощайте, друзья-разведчики, люди с чистой совестью, люди особого склада! Прощайте, Валя Потупова, Володя Щелкунов, Леонтьев, Каплун, «Кондор» и «Кулик»! Прощайте, Козубовский, Ильяшевич и другие многочисленные польские друзья-побратимы! Какой путь по тылам врага остался позади! Белоруссия, Смоленщина, Брянщина, Полесье, Северная Украина, Польша…
В Генеральный штаб была направлена боевая характеристика на «Спартака». Вот что в ней говорилось:
«…С декабря 1943 года по 4 марта 1945 года находился в распоряжении штаба 1-го Белорусского фронта. За этот период работы неоднократно выполнял задания командования в тылу противника… проявил себя дисциплинированным, исполнительным, требовательным к себе и подчиненным, смелым и отважным в выполнении поставленных задач. В борьбе с немецкими фашистами за освобождение нашей Родины был тяжело ранен. За проявленные мужество и доблесть представлен к правительственной награде…»
Заслуги Овидия Горчакова — «Спартака» перед народной Польшей были высоко оценены ее правительством. Государственный Совет ПНР наградил его высшим военным орденом — крестом «Виртути милитари». Ему также были вручены «Партизанский крест», серебряная медаль «Братерство брони» (братство по оружию), Золотой знак Почетного члена Общества польско-советской дружбы.
Назад: Глава пятая
Дальше: Вместо эпилога
