ГЛАВА XXXVII
ГРОЗА. ВДВОЕМ
Вспыхнул яркий свет, словно отблеск фосфоресцирующих крыльев, раскинувшихся по небу, и над головой глухо пророкотало. То было предвестие надвигающейся грозы.
Второй удар был громче, но его сопровождала сравнительно слабая молния. Габриэль увидел, что в окне спальни Батшебы зажглась свеча, и вскоре за шторами замелькала тень.
Полыхнуло в третий раз. В вышине, в необъятных просторах происходили какие-то диковинные маневры. Теперь молнии были совсем серебряные и сверкали, словно кольчуги какого-то небесного воинства. Раскаты сменились короткими ударами. С возвышения, на котором стоял Габриэль, он мог разглядеть всю местность перед собою на добрых шесть миль. Каждая изгородь, куст и дерево четко вырисовывались, словно на листе гравюры. В загоне с этой стороны паслось стадо телков, и при вспышке молнии он увидел, что они мечутся в разные стороны в диком, безумном испуге, высоко подбрасывая копыта и хвосты и пригнув голову к земле. Стоявший невдалеке тополь был похож на чернильную кляксу на блестящем подносе. Потом все исчезло и сгустился такой мрак, что Габриэлю пришлось работать ощупью.
Оук орудовал скирдовой пикой (которую называют и кинжалом) - длинным железным стержнем с заостренным концом, блестящим от постоянного трения; он вонзил ее в стог, чтобы дать опору снопам, как вдруг голубоватый свет вспыхнул в зените и скользнул вниз, каким-то чудом не задев пику. То была четвертая яркая вспышка. Через миг раздался удар, резкий и сухой. Габриэль сообразил, что его положение не из безопасных, и спустился на землю.
До сих пор не упало еще ни капли дождя. Оук устало вытер пот со лба и снова взглянул на черные силуэты незащищенных скирд. Да стоит ли ему дорожить своей жизнью? Разве у него есть какие-нибудь надежды на будущее? А ведь эту важную, неотложную работу невозможно проделать без риска. Он решил продолжать работу. Однако он принял меры предосторожности. Под козлами валялась длинная цепь, какой обычно стреноживали лошадей, перед тем как выпустить на пастбище. Он взобрался на стог с цепью в руках и, пропустив пику в звено на ее конце, сбросил вниз этот конец. Затем вбил в землю костыль, которым заканчивалась цепь. Под защитой этого импровизированного громоотвода он почувствовал себя в относительной безопасности.
Не успел Оук взяться за свои орудия, как молния вспыхнула в пятый раз, скользнув змеей с дьявольским грохотом. Она была изумрудно-зеленая, и за ней последовали оглушительные раскаты. Что же открылось ему в ее блеске? Заглянув через вершину стога, он увидел перед собой темную, явно женскую фигуру. Неужели же это Батшеба, единственная в их приходе смелая женщина? Фигура сделала шаг вперед и скрылась из глаз.
- Это вы, мэм? - бросил Габриэль в темноту.
- Кто там? - раздался голос Батшебы.
- Габриэль. Я на стогу. Укрываю его соломой.
- Ах, Габриэль, так это вы! Я пришла сюда из-за стогов. Меня разбудила гроза, и я вспомнила о зерне. Я ужасно беспокоюсь о нем, - удастся ли нам как-нибудь его спасти? Никак не могу найти мужа. Он с вами?
- Его здесь нету.
- А вы знаете, где он?
- Спит в риге.
- Он обещал мне позаботиться о стогах, - а вот они в полном забросе. Нужна ли вам моя помощь? Лидди побоялась выйти из дому. И вдруг я нахожу вас здесь в такой поздний час! Я обязательно вам помогу!
- Вы можете подавать мне наверх снопы по одному, мэм, если только вам не боязно взбираться по лестнице в темноте, - отвечал Габриэль. - Каждая минута дорога, и в четыре руки дело пойдет быстрее. Да и не так уж темно, когда нет молний.
- Я справлюсь с этой работой, - решительно заявила Батшеба. И, взвалив на плечо сноп, поднялась до ступеньки, на которой стоял Оук, положила сноп возле пики и спустилась за следующим. Когда она взбиралась в третий раз, стог внезапно вспыхнул бронзовым блеском, как сверкающая майолика, - можно было различить каждый узелок на соломе. На откосе стога выступили два человеческих силуэта черных, как агат. Но вот стог померк, и силуэты исчезли. На этот раз молния блеснула на востоке, за спиной Оука, а черные силуэты на стогу были тени его и Батшебы.
Грянул удар. Казалось прямо невероятным, что божественный свет породил такой дьявольский грохот.
- Как ужасно! - воскликнула она и схватила его за рукав. Габриэль повернулся и подхватил ее под руку; поддерживая на воздушном насесте. В следующий миг, когда он еще стоял спиной к стогу, опять вспыхнул яркий свет, и он увидел на стене риги как бы черный отпечаток стройного тополя, стоявшего на холме. То была тень дерева, упавшая туда при вспышке молнии на западе.
Вновь сверкнуло. На этот раз Батшеба стояла на земле, взваливая себе на плечо очередной сноп; ослепительный блеск и удар грома даже не заставил ее вздрогнуть, и она опять поднялась на стог со своей ношей. Четыре-пять минут кругом царило безмолвие, и снова стал слышен хруст соломы, в которую Габриэль торопливо вбивал колья. Ему подумалось, что гроза пошла уже на убыль. Но вот опять полыхнуло.
- Держитесь! - крикнул Габриэль и, сняв сноп с плеча Батшебы, снова схватил ее за руку.
Тут уж поистине разверзлись небеса. Вспышка была до того необычайна, что в первый момент они даже не осознали, как она опасна, их только поразило ее великолепие. Молнии сверкали и на востоке, и на западе, и на севере, и на юге. То была настоящая пляска смерти. В воздухе появились подобия скелетов, как бы сотканные из голубых огней, они плясали, дергались и прыгали, бешено метались но небу, перепутываясь в невообразимом сумбуре; с ними переплетались извивающиеся зеленые змеи - и все это на фоне трепещущего зарева. Со всех сторон растерзанного неба раздавались звуки, которые скорей всего можно было назвать воплями, хотя никакой человеческий вопль не мог бы с ними сравниться. Внезапно один из чудовищных призраков опустился на конец пики Габриэля, скользнул вдоль нее, перебежал на цепь и канул в землю. Габриэль был почти ослеплен и почувствовал, как теплая рука Батшебы дрогнула в его руке, - новое и весьма волнующее ощущение; но любовь, жизнь и все земное казалось мелким и ничтожным перед лицом разъяренных стихий.
Эти впечатления еще не отлились в отчетливую мысль, и Оук даже не успел заметить, как причудливо в блеске молний алело перо на ее шляпке, когда высокий тополь на холме, о котором уже шла речь, вдруг вспыхнул белым пламенем, и новый вопль слился с раскатами замогильных голосов. То был разряд дикой, потрясающей силы, невыносимый для слуха удар, резкий, сухой, не сопровождавшийся отголосками, похожими на грохот барабана. В ослепительном сиянии, охватившем всю землю и необъятный купол небес, он увидел, что высокий стройный тополь расщеплен до самого корня и от него отлетела широкая лента коры. Половина дерева еще стояла, и на ней белела полоса обнажившейся древесины. Молния ударила в тополь. В воздухе распространился запах серы. Потом все смолкло и стало темно, как в преисподней.
- Мы были на волосок от смерти, - торопливо сказал Габриэль. - Вам лучше сойти на землю.
Батшеба ничего не ответила, но он улавливал учащенный ритм ее дыхания и шорох соломы - сноп за ее плечами отзывался дрожью на взволнованное биение ее сердца. Она спустилась с лестницы; после краткого колебания он последовал за ней. Мрак стал совершенно непроницаемым даже для самого острого зрения. Они молча стояли плечом к плечу у подножия стога. Батшеба, вероятно, думала только о непогоде, Оук в эту минуту - только о ней. Но вот он сказал:
- Ну теперь гроза как будто бы миновала.
- Мне тоже так кажется, - отвечала Батшеба. - Хотя еще сверкает со всех сторон, - посмотрите!
Небо было озарено негаснущим светом, - беспрестанные вспышки сливались в сплошное сияние, - так при частых повторных ударах гонга создается впечатление непрерывного звука.
- Ничего страшного, - сказал он. - В толк не возьму, почему это нет дождя. Но слава богу - ведь это нам на руку. Я опять полезу.
- Габриэль, вы слишком добры, я не заслуживаю этого. Я останусь и буду вам помогать. Ах, если бы здесь был еще кто-нибудь!
- Они бы наверняка пришли, если бы только могли, - неуверенно проговорил Оук.
- О, я знаю решительно все! - воскликнула она и добавила с заминкой: Все они спят в риге мертвецки пьяные, а с ними мой муж. Так оно и есть, ведь правда? Не думайте, что я робкого десятка и не умею смотреть правде в глаза.
- А может, оно и не так, - сказал Габриэль. - Пойду-ка посмотрю.
Он направился к риге, оставив ее на гумне одну. Заглянул в дверную щель. Все как и прежде: непроглядная темнота и дружный храп, рокочущий со всех сторон.
Он почувствовал на своей щеке нежное дуновение ветерка и обернулся. То было дыхание Батшебы, которая последовала за ним и смотрела в ту же щель.
Он попытался уклониться от мучительной для обоих темы и сказал мягко:
- Если вы пойдете со мной, мисс... мэм, и малость мне поможете, то дело у нас пойдет.
Оук вернулся на гумно, взобрался на стог, сошел с лестницы, чтобы лучше работалось, и вновь принялся укрывать ячмень. Она поднялась вслед за ним, на этот раз без снопа.
- Габриэль, - заговорила она каким-то странным, взволнованным голосом.
Оук взглянул на нее. Она не проронила ни слова, пока они шли от риги. Освещенное мягким сиянием угасающих зарниц, ее бледное, словно мраморное лицо выделялось на фоне темного небосклона. Батшеба сидела почти на самой верхушке стога, подобрав под себя ноги и опираясь на верхнюю ступеньку лестницы.
- Да, хозяйка, - откликнулся он.
- Вы, наверное, подумали, когда я поскакала сломя голову в Бат, что я собиралась там обвенчаться?
- Мне так подумалось, да только не сразу... - отвечал он, озадаченный таким внезапным переходом на новую тему.
- А другие тоже так думали?
- Да.
- И вы осуждали меня за это?
- Пожалуй...
- Я так и полагала. Все же мне дорого ваше доброе мнение, и я хочу кое-что вам разъяснить. С тех пор как я вернулась, мне все время хотелось с вами поговорить, но вы так строго смотрели на меня. Ведь умри я, - а я могу скоро умереть, - будет прямо ужасно, если вы навсегда останетесь в заблуждении. Так слушайте.
Габриэль перестал шуршать соломой.
- В тот вечер я отправилась в Бат с твердым намерением порвать с мистером Троем, с которым была уже помолвлена. Но после моего приезда в Бат обстоятельства так сложились, что... что я с ним обвенчалась. Ну, теперь вы видите все это в новом свете?
- Как будто бы так.
- Пожалуй, надо мне еще кое о чем рассказать, раз уж я начала. И я полагаю, это вас не огорчит, ведь вы, конечно, никогда не воображали, что я вас люблю, и охотно поверите, что я говорю вполне искренне, без всяких задних мыслей. Так вот, я очутилась одна в незнакомом городе, и лошадь у меня охромела. И я прямо-таки не знала, что мне делать. Я слишком поздно сообразила, что пострадает моя репутация, - ведь я встречалась с ним с глазу на глаз. Но все же я собиралась уезжать, когда он вдруг заявил, что видел в тот день женщину красивее меня, и мне нечего рассчитывать на его постоянство, если я не буду ему принадлежать... Я была уязвлена и взволнована... - Она кашлянула и на минуту остановилась, как бы переводя дыхание. - И вот в порыве ревности и в смятении чувств я вышла за него, проговорила она горячим шепотом, с отчаянием в голосе. Габриэль не ответил ни слова.
- Его нельзя осуждать, он сказал сущую правду, что он... что он видел другую женщину, - порывисто добавила она. - А теперь я не желаю слышать от вас ни слова об этом, не смейте говорить! Мне только хотелось, чтобы вы знали этот кусочек моей жизни, о котором так неверно судят, - придет время, когда вы уже ничего не сможете узнать. Подавать вам еще?
Она спустилась с лестницы, и работа закипела. Вскоре Габриэль заметил, что движения его хозяйки, сновавшей вверх и вниз по лестнице, замедлились, и сказал с какой-то материнской нежностью:
- Мне думается, вам лучше бы пойти домой, - вы притомились. Я тут и один управлюсь. Ежели ветер не переменится, может, дождя и не будет.
- Если от меня нет толку, то я пойду, - сказала Батшеба усталым голосом. - Но как было бы ужасно, если бы вас убило!
- От вас есть толк, но я не хочу, чтобы вы уставали. Вы изрядно потрудились.
- А вы - еще лучше! - с благодарностью сказала она. - Я тронута вашей преданностью, тысячу раз вам спасибо, Габриэль! До свидания. Я знаю, что вы изо всех сил стараетесь для меня.
Она быстро скрылась в темноте; он слышал, как звякнула щеколда, когда она захлопнула за собой калитку. Он продолжал работать в глубокой задумчивости, размышляя обо всем, что она ему рассказала, и удивляясь, какие противоречия уживаются в сердце женщины: что побудило ее говорить с ним этой ночью с такой теплотой, какой она ни разу не проявляла к нему до замужества, когда свободно могла выказывать свое внимание?..
Его размышления прервал скрежет, донесшийся со стороны каретного сарая. Флюгер на крыше круто повернулся вокруг своей оси. и эта резкая перемена ветра говорила, что вот-вот хлынет губительный дождь.
