Книга: Змеиный клубок
Назад: В ГОСТЯХ У БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕГО
Дальше: ХИТРЫМ МАРШРУТОМ

ПРОГУЛКА

Как раз в тот момент, когда Чугаев с Митрохиной пришли, выражаясь по-умному, «к консенсусу», скромный завтрак в «аппаратаментах» (это Ольга такое название придумала и Лехе сообщила) главы подошел к концу. Казалось, Георгия Петровича волновали только гастрономические вопросы. Он со знанием дела беседовал со старшим Коровиным о качестве французских вин, которые были поданы к столу. Ольга вопреки опасениям Лехи пила только «Спрайт» и, что особенно приятно, помалкивала.
Сам Леха старался, как мог, изображать, будто равнодушен к выставленным на стол закускам. Хотя перед дядюшкой прятаться уже не стоило, перед Пантюховым и Воронковым нужно было держать марку. Иначе Владимир Евгеньевич чего-нибудь заподозрил бы.
Вообще-то Леха ожидал, что Воронков появится на завтраке с мрачной рожей. Во всяком случае, Коровину казалось, будто полковник не останется равнодушным к тому, что его подслушка была заглушена. То, что на физиономии у него не читалось ровным счетом ничего, было как-то неприятно. Лехе на какое-то время подумалось, будто их откровенный разговор с дядей Сашей мог быть все-таки прослушан… Ничего хорошего это не сулило. Насчет бомбы в самолет, это, конечно, дядюшка переборщил, а вот коза или даже корова на взлетной полосе в здешнем аэропорту вполне могут появиться. Да и вообще дело могло и до взлета не дойти…
После того как завтрак кончился, Пантюхов предложил пройтись по свежему воздуху, полюбоваться золотой осенью.
Охрана старалась казаться незаметной, во всяком случае, не бросаться в глаза. Леха на правах почтительного племянника держался за спинку самоходной коляски Александра Анатольевича с левой стороны, Пантюхов — с правой, на правах радушного хозяина здешних мест, хотя вроде бы, по первой легенде, обкомовский «отель»-пансионат принадлежал Лехе Коровину. Впрочем, с точки зрения государственной, в более широком масштабе, Пантюхов был правителем всей области, частью которой являлся этот благословенный уголок облагороженной природы, а потому хозяйский вид главы был вполне уместен. Ольга зацепилась за Лехин левый локоть и скромно помалкивала, производя впечатление невероятно послушной девочки. Наконец позади стройной шеренги, на дистанции в пять шагов, прогулочным шагом двигались Воронков, негр, охранявший Александра Анатольевича, и белобрысая секретарша Лайза-Лизанька.
— «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало…» — сентиментально произнес старший Коровин, делая глубокий вдох. — Обожаю осень! Именно такую, как здесь, русскую… Какой-то особый запах. Ощущается непрочность, хрупкая хрустальность земного бытия, всей этой природы, одетой «в багрец и золото». И вместе с тем — вечность. Все уходит, но все вернется снова. А ты, человечек, — только песчинка, миг, дуновение ветерка, ничтожество перед этими вечными циклами Увядания и Возрождения…
Леха про это дело уже где-то слышал. Может быть, в школе, когда литературу проходил, а может быть, по телевизору.
— Да, — прочувствованно поддакнул старику Георгий Петрович, — утратили мы нашу духовность за семьдесят лет. Всё суетились, погрязли в мирском, бестрепетном, холодном. Печально, что живем в беготне, не замечая простой и вечной красоты…
«Артист! — порадовался Леха за Пантюхова. — Нет, все-таки как ни крути, а в нашей родной «руководящей и направляющей», то есть Компартии, талантливые люди состояли. Ни шиша бы у демократов-диссидентов не вышло, если б им такие ребята не помогали…»
— Я вам очень благодарен, Георгий Петрович. — Дядя Саша похлопал ладонью по мохнатой лапе Пантюхова, державшейся за спинку коляски. — Мне казалось, что за прошедшие годы Россия настолько изменилась и утратила тот прежний облик,
0 котором мне столько рассказывали в детстве отец и мать, что понять ее мне будет очень трудно. Просто невозможно. Но оказывается, если присмотреться, то ничего не изменилось. Россия относится к категории вечного. У нее есть периоды упадка и взлетов, ее можно перекрасить в красный, черно-желто-белый, бело-сине-красный и даже серо-буро-малиновый цвета, облепить разного рода гипсовыми украшениями с иностранными или русскими названиями, но получится всегда одно и то же. Дождь с ветром, мороз и жара растрескают гипс, он свалится, и мы увидим все те же вечные, неистребимые контуры…
Конечно, конечно! — поддержал Пантюхов. — Возродим, возродим Отечество. Вечна Русь, неистребима! Мы за текущий год совместно с Православной Церковью уже отреставрировали полностью или частично 28 храмов, заложили 12 новых в дополнение к тем шести, на которых сейчас ведутся работы. Четыре из них к концу года будут закончены…
«…И досрочно сданы в эксплуатацию», — мысленно добавил Леха. При этом ему отчего-то подумалось, что старик Коровин в своих рассуждениях насчет российской вечности запрятал какую-то хитрую подковырку, которую Пантюхов при всей своей мудрости не разглядел и забубнил свои «контрольные цифры», которые, должно быть, готовил для отчета за третий квартал или уже для годового…
— Алеша, — - обратился дядюшка к племяннику, — ты хорошо запомнил все, о чем мы говорили перед завтраком?
— Конечно, конечно, дядя Саша! — подтвердил Леха.
— Обращаю твое внимание на необходимость финансового участия в той программе духовного возрождения, которую ведет в губернии Георгий Петрович. В высшей степени благое дело, и сейчас, когда народ столь тяжко переносит время перемен, общение с Господом послужило бы страждущим во утешение… Воцерковление народа, отлученного безбожными правителями от Бога, от Христовых заповедей, — несомненно, насущная задача…
«…Текущего момента», — опять-таки про себя добавил Леха.
Дядюшка построил свое заявление так, что у главы и шагавшего позади Воронкова должно было создаться впечатление, будто Коровины, отгородившись от прослушивания глушилкой, беседовали исключительно о программе воцерковления областного пролетариата и постколхозного крестьянства.
— Обязательно, — энергично произнес Леха, — поможем, безусловно.
— Я очень опасаюсь, Алеша, — сказал дядюшка, — что если духовный вакуум народа не будет заполнен истинной духовностью, то ее подменят суррогаты, всяческие секты, псевдоцеркви, «придут лже-Христы и лже-пророки», как сказано в Писании… Так, как случилось в Европе и Америке.
— Да, да, дядь Саш, — закивал племянник, вы мне этот вопрос очень подробно осветили, я теперь всю опасность этого дела намного полнее понимаю…
— Не сомневаюсь. — Ладошка старика одобрительно похлопала младшего Коровина по локтю. — Теперь вот еще какая просьба… Хотел спросить еще утром, но все не решался. До твоей свадьбы еще четыре дня. Не смог бы ты на пару суток слетать со мной в Москву?
Чутьем Леха догадался, что сразу и резко соглашаться нельзя. Очень вовремя вспомнив, что он, Колвин, человек подставной и подневольный, племянник бросил взгляд на Пантюхова, а потом — на Воронкова. У первого на лице проглянула какая-то неопределенная задумчивость, у второго — неприятное удивление, но не больше того.
— Ты знаешь, дядь Саш, — сказал Леха с нерешительной заминкой, — тут у меня перед свадьбой дел много, да и банк так просто не оставишь, тем более что мы только-только из Сибири прилетели…
Боюсь, что трудновато будет выбраться.
— Жаль, — вздохнул дядюшка, причем так убедительно, что его племяннику показалось, будто Александр Анатольевич и впрямь принял Лехино заявление за чистую монету. — Очень жаль! Мне бы хотелось, чтобы по первопрестольной со мной ходил родной человек, а не наемный гид, отрабатывающий доллары…
— Да ведь я, если на то пошло, — сознался Леха, — Москву знаю слабовато. Гида из меня не получится…
— Ах, разве ж в этом дело? — Старший Коровин умело придал голосу патетический акцент. — Я понимаю, что парализованный старик — это не лучшая компания для поездки в столицу…
— Ну что ты, дядь Саш! — пробормотал Леха. — Зачем ты так? Разве ж я отказываюсь?
Ну а как прикажешь понимать твое заявление? — Голос дядюшки приобрел весьма заметную строгость.
— Да я просто имел в виду, что, может, нам лучше будет в Москву не до свадьбы съездить, а после… — Сию фразу Коровин промямлил весьма натурально.
— Если бы речь шла о том, что эту поездку можно отложить, то я не поднимал бы сейчас этот вопрос, — еще более сурово произнес Александр Анатольевич. — Вообще мне кажется, что мое отношение к тебе меняется…
Поскольку весьма вероятным продолжением этой дипломатической фразы могло быть не менее дипломатическое: «…И представляется, что решение вопроса о наследстве было несколько преждевременным», то в рядах прогуливающихся возникла тихая паника.
Пантюхов обеспокоенно поглядел на старика, который так творчески сыграл глубокую обиду, потом перевел глаза на Воронкова, заметно поежившегося от этого взгляда, и обратился к Лехе:
— Неужели уж так заняты, Алексей Иванович? Неужели не сможете пару суток провести с дядей?
Это было как раз то, что надо. И дяде, и племяннику. Хотя на лице полковника Воронкова читалось некое напряженное, недоверчиво-сожалеющее выражение, глава уже принял решение, и его воля, воля губернаторская, была, стало быть, непреклонна.
Но нужно было еще чуточку поупираться, чтоб Пантюхов был убежден целиком и полностью: Леха в Москву поехал исключительно с его санкции и против своей воли.
— Вообще-то выкроить время можно, только вот как Олечка? — задумчиво произнес Леха, поглядев на свою нареченную. — Наверно, надо бы ее с собой взять?
— О! — вскричала Ольга. — В Москву — я согласна!
— А я — нет, — твердо сказал Пантюхов. — Хватит того, что в Сибирь прокатились. У тебя еще подвенечное платье не готово. И вообще, нечего лишний раз носиться туда-сюда…
Конечно, аргументы прозвучали не слишком убедительно. Но и Лехе, и Ольге, и Воронкову было ясно, что Пантюхов ни за что не отпустит в Москву свою сестрицу. Правда, почему не отпустит, все знали в разной степени.
Тем не менее Леха решил сделать еще одно заявление в пользу бедных:
— По-моему, Георгий Петрович нам надо ехать или вместе с Ольгой, или вообще не ехать. Что ей мешает?
— Пока еще, господин Коровин, это моя младшая сестра, — сердито напомнил Пантюхов, — хотя и совершеннолетняя. У меня есть мнение, что ей ехать нельзя. Если хотите со мной поссориться — действуйте вопреки этому мнению.
— Ну хорошо, тогда я тоже останусь. — Это Лехино заявление вызвало такой строгий взгляд Георгия Петровича, что младший Коровин всерьез забеспокоился: не переиграл ли? Пантюхов прокатился своим тяжким, как танковые гусеницы, взглядом по всей фигуре обнаглевшего племянника богатого дядюшки, словно бы хотел вдавить его в асфальт napковой аллеи по самую шляпу. Дескать, ты что, козел, забыл, кто ты есть на самом деле? Оперился? Возражать осмеливаешься? Да если сейчас твой дядька пошлет тебя к хренам и лишит наследства, я тебя в куски изрублю и собакам выброшу!
Вслух, конечно, Пантюхов сказал более вежливую, но оттого не менее угрожающую фразу:
— Это ваше право. Но с точки зрения морали вы поступите очень неэтично. И вообще — недальновидно.
— Ладно. — Ольга вымолвила именно ту фразу, которую так нужно было произнести в данной ситуации: — Ребята, давайте жить дружно. Леша, будь добр, съезди с дядей Сашей, не ссорься с Егоркой…
— Как скажешь, — солидно кивнул Леха и, скрывая совсем уж бурную радость, поцеловал невесту в щечку. — Я ведь тебя, лягушечка, боялся обидеть, а дядю Сашу, конечно, уважить надо…
— Рад, что тебе пришла в голову такая идея, — суховато объявил старший Коровин. — Если действительно собрался лететь, то будь готов к шести вечера.
— Ну вот, — веско сказал Пантюхов, — а шуму-то было. Слетаете на пару суток, в пятницу вернетесь…
Александр Анатольевич при этих словах легонько пожал племяннику запястье: все о’кей!
Прогулка продолжилась, Пантюхов с Коровиным-старшим продолжили свои беседы о России, о святом, вечном и так далее. Леха сейчас думал о вещах совсем простых, но гораздо более насущных. Например, о том, не столкнется ли самолет дяди Саши с кометой и не появится ли на взлетной полосе корова или коза?
Конечно, сосредоточиться на этих размышлениях Лехе не дали. Уже через минуту сзади послышался умеренно подобострастный голос полковника Воронкова:
— Алексей Иванович, вас по моему сотовому разыскивают! Что ответить?
— Пусть перезвонят через двадцать минут в номер, — сказал Леха, наглея, хотя прекрасно знал, что Воронкову он нужен немедленно.
— Говорят, что очень срочно! — Полковник потряс радиотелефоном, и Леха понял, что идти так или иначе надо.
— Извини, дядь Саш, опять я кому-то понадобился…
Леха отпустил спинку коляски, за которую тут же уцепилась Ольга, и направился к Воронкову. Полковник, отстав от процессии, пригласил его присесть на скамеечку, стоявшую чуть в стороне от аллеи, па полукруглой площадке, обрамленной подстриженными кустами.
Само собой, что никакого телефонного вызова и в помине не было. Но разговор предстоял серьезный, это у Владимира Евгеньевича прямо-таки на морде читалось.
— О чем вы сегодня с дедом болтали? — допросным тоном поинтересовался полковник. — Быстро и без утайки!
Сердце у Лехи екнуло. Конечно, знать бы наверняка, что Воронков ни черта не слышал и американская глушилка забила всю его подслушку намертво, можно было бы и поспокойней себя чувствовать.
Но ведь хрен его знает, наши чекисты тоже не вчера родились и эту самую глушилку вполне могли нейтрализовать. Это у них на борьбу с оргпреступностью технической оснастки не хватает, а вот для защиты этой самой преступности вполне может и хватить… Начнет сейчас Леха сказочки про строительство храмов и повышение духовности на душу населения рассказывать, а полковник послушает-послушает и рявкнет: «Долго ты мне мозги полоскать будешь?» И — в рыло, чтоб знал, как начальство за нос водить.
Но колоться с самого начала Леха не собирался.
Поэтому он прикинулся наивной девочкой и убедительно изобразил удивление:
— А вы что, не слушали, Владимир Евгеньевич?
— Слушал, — проворчал Воронков, — но не слышал. Может, ты объяснишь почему?
— Здрассте, — пробормотал Леха, — откуда ж мне знать, что у вас там в технике не заладилось? Так что, вы, значит, беседу не слышали? А я-то думал, чего это вы никаких ЦУ по телефону не даете…
— А сам почему не звонил?
— Так не надо было. У нас же там про банк разговор не шел. Он спрашивал, как там в Сибири, в Якутске. Я говорю: «Нормально, уже снег идет». — «А как Лена?» — спрашивает. «Какая, — говорю, — Лена, Александр Анатольевич? У меня невесту Оля зовут…» Он засмеялся и объяснил, что он про реку спрашивал, на которой Якутск стоит. Я сказал что-то типа того, что большая, мол, река, впечатляющая, только смотреть мне на нее было некогда. Все дела, дела, дескать. Чего-то соврал насчет того, будто акции приобретали, с золотом связанные… Атак, в общем, он на эту тему сильно не приставал. Я его больше насчет свадьбы и так далее. Потом его повело на строительство храмов. Он все нажимал на то, что я должен обязательно этот самый храм Александра Невского поставить и школу имени Коровина организовать, иначе наследство от меня уйдет.
— А насчет полета в Москву он там вопрос не поднимал?
Леха постарался ответить без колебаний:
— Нет. Я только сейчас об этом услышал. Сами видели, как растерялся. Думал сперва, что вы с Георгием Петровичем против будете, начал упираться, а оказалось, что наоборот — надо. Вы б хоть какие-то знаки давали, когда надо соглашаться, а когда — нет.
Воронков сидел с непроницаемым лицом. Не очень это было приятно, догадываться, какие у него там, в черепе, шарики-ролики крутятся, чего он знает, а чего нет.
— Ладно, — сказал полковник строго, — ты все сказал?
— Вроде бы все.
— Ничего больше не забыл? — Это было уже совсем угрожающе произнесено.
— Нет, — у Лехи сердце начало прибавлять обороты.
— Зачем врешь? — Воронков спросил это тихо и даже не грубо, скорее, с укоризной какой-то.
— Видно же по тебе, что ты с дедом говорил совсем о другом. Это вы Пантюхову можете мозги пудрить. А мне, извините, нет. Я двадцать пять лет с такими брехунами дело имею и уже по вашим глазенкам бегающим все прочесть могу.
— Ну и читайте, — бухнул Коровин, ощущая жуткую пустоту, которая перед ним, фигурально говоря, разверзалась. Правда, оставалась кое-какая надежда. Например, на то, что гражданин начальник блефует, сидя без козырей и делая умный вид, когда ловить нечего.
— Мне читать не надо, — усмехнулся Воронков, — я все слышал. От и до. Дядюшка твой все-таки слишком уж американец. На технику надеется. Глушилка, конечно, хорошая, чисто давит все, что связано с электроникой. Но есть, дорогой Алеша, и такая наука, как акустика. Колебания воздуха изучает. Слышать, строго говоря, можно и без всяких гам «клопов-жучков», если эти самые колебания воздуха, которые вы с дядюшкой производили, направить в нужное время в нужное место. Так что, дорогой, не трать фантазию, чтоб еще придумать. Конечно, интересно послушать, но некогда.
У Лехи уши горели от стыда, а внутри промораживал чудовищный холод смертного страха. Да, тут уж точно ловить было нечего. Эх, Александр Анатольевич, Александр Анатольевич! «Жучки» электронные вы, конечно, подавить сумели, а вот о том, что советский полковник Воронков на этот случай попросту дырок в комнате навертел, а потом сидел около них с фонендоскопом в ушах и все слушал «от» и «до», как-то не подумали. И что ж теперь будет-то?
— Стыдно, Алексей, — пожурил Воронков, — нечестность — это так плохо в нашем деле! Просто ужас. Ведь поверил вам Георгий Петрович. Очень крепко поверил. Я вот даже не знаю, как ему об этом докладывать…
— А вы еще не докладывали? — с удивлением спросил Леха, чуя, как ледяная глыба в душе начала подтаивать.
— Не решаюсь, — сказал полковник, — очень большое разочарование будет для него. Вообще на него много чего свалилось в данный момент. Подруга твоя и подельница, Галочка Митрохина, из сумасшедшего дома убежать сумела. Барон Антонов с Королем Сурковым по какой-то причине друг дружку перестреляли. По слухам, очередь на примерку костюма в ателье не поделили. Олечка, невеста твоя нареченная, очень важную вещь сказать не хочет. В таком нервном состоянии можно черт-те что сотворить…
— Это точно, — поддакнул Леха, вдруг сообразив, что ежели Воронков о такой заподлянке, как заговор дядюшки и племянника не доложил раньше, то надеется с этого что-то поиметь. Например, миллион долларов или виллу на Канарах.
Лехины мозги стали соображать так быстро, что ему самому страшно стало. Прогадать было нельзя, никак нельзя.
— Зря вы так рискуете, Владимир Евгеньевич, — вздохнул Леха, удивляясь, откуда и взялась наглость такая, — надо ж было сразу доложить. А то, неровен час, кто-нибудь из ваших помощников в обход и через голову перекинет. И получится, будто мы с вами оба неискренние. На меня, понятно, он еще трижды подумает, бросаться или нет. Дядюшка импортный, с ним без шума не получится, а насчет ваших задумок он в курсе, стало быть, и меня, если поняли, пока прослушивали, так просто не отдаст. А вот вам, товарищ полковник, от всей этой катавасии может быть много неприятностей. Не полюбит Пан, если почует, что вы за его спиной шахер-махеры разводите.
— Не беспокойся, — сказал Воронков, — я один слушал, мимо меня не проедет. И уж будь покоен, если я захочу вашу поездку по маршруту «Москва — Штаты — далее везде» отменить, то сделаю это в лучшем виде. Ты, между прочим, загранпаспорта не имеешь. И российского, по-моему, у тебя при себе нет. Тебя можно задержать на тридцать суток по подозрению в совершении минимум трех убийств. А стоит тебе в СИЗО угодить — считай, что жизнь кончилась. «Скончался от побоев в драке между заключенными». И хрен кто докажет, что к этому я или Пантюхов имел какое-то отношение.
— Однако ж, Владимир Евгеньевич, отчего-то на вас сомнения напали, — заметил Леха. — Нет бы меня принародно за руку ухватить: «Вот он, изменщик коварный! Держи его!» А вы как-то скромничаете, на душевный разговор приглашаете… Непонятно это. Особенно такому дураку, как я.
— Ну, насчет дурака, ты это дяде Васе с автобазы рассказывай, — усмехнулся Воронков. — Придуриваться ты любишь, но дураком тебя считать нельзя. Просто опасно. Потому что ты, сукин сын, уже цену себе набил. Дядюшке нужен, потому что племянник, Пантюхову — как жених для сестренки, Ольге — как дядюшкин наследник… А как ты думаешь, отчего ты мне понадобился?
— Понятия не имею, — грустно вздохнул Леха, — голову ломаю, аж трещит, а понять не могу. Может, вам тоже на Запад слинять охота? Я, правда, сам лично туда не очень рвусь. Это дядюшка переживает, чтоб меня здесь сразу после свадьбы не хлопнули.
— Вообще-то, — с легкой доверительностью в голосе заметил полковник, — если очень захотят, то достанут и на Западе. Ручки-то длинные, дотянутся. Но! Могут и не дотянуться, если не захотят. Понимаешь? Особенно если будет при тебе человек умный, знающий и понимающий кое-что.
— Ну, стало быть, так и есть, — сказал Леха. — Собрались, значит, товарищ полковник, изменить Родине?
— Это, Алексей Иваныч, не я Родине, а она мне изменила, — хмыкнул Воронков. — Я-то ей служил как барбос, на задних лапках, а она вон какие финты выдрючивает… Боюсь, понимаешь, как бы не вертанула она меня с обрыва на камешки при каком-то очередном крутом развороте. Прошлый раз Егор помог, честь ему и слава, но вот теперь, боюсь, он для меня не парашют, а грузило.
— Но ведь обидеться может, Георгий Петрович-то. К тому же сейчас заподозрить кое-что может. Мы уже вон сколько разговариваем. Я б на его месте задумался, насчет чего и почему.
— А я его предупреждал, что у меня с тобой небольшая беседа будет. Насчет друзей твоих, — Воронков щелкнул себя по горлу, — закадычных. Ивана Ерохина и Всеволода Буркина.
Лехе как-то неприятно стало. Эти-то при чем? Ну, Севка, конечно, к истории с Митрохиным имел какое-то отношение, даже, кажется, с Бароном имел несчастье познакомиться. А Ванька? Этот вообще никого не трогал, крутил себе баранку, сшибал деньгу помаленьку и без излишеств… Куда они там еще влипли?
— А что с ними такое? — спросил Коровин вслух.
— Да вот, понимаешь, незадача небольшая вышла. Когда тебя с Ольгой какие-то нехорошие люди увезли, а потом по телевизору кусочек из твоей большой речи показали, друзья твои, Сева с Ваней, и примкнувший к ним гражданин Абрамян направились в областную администрацию, рассказали, какой ты хороший, а потом приняли участие в розысках, проводившихся на территории бывшего совхоза в селе Додонове. В овощехранилище. То есть там, где ты находился до переселения в Спецовку. С гражданином Абрамяном, к сожалению, произошел несчастный случай. Ехал он на своем любимом «Опеле» и боднулся лоб в лоб с «КамАЗом». Умер по дороге в больницу, в машине «скорой помощи». А вот Сева и Ваня примерно в это же время, будучи в нетрезвом состоянии, учинили в облцентре хулиганский дебош, оскорбили действием сотрудника милиции. Сейчас сидят, дожидаются результатов предварительного следствия. Хотя вообще-то, скажу тебе по большому секрету, должны они были не сидеть, а лежать, и даже не в больнице, а на кладбище.
— Это почему же? — на полном серьезе ахнул Леха. — За что?
— Много знают. Была такая угроза, что выпьют они вместо водочки метанола и перейдут в спокойный разряд. Но я, лично я, прошу это в протокол занести, постарался, чтоб они не только не хлебали такой дряни, но и от обычного дебоша сильно не пострадали. Сидят вопреки обычному порядку вместе, в хорошей тихой камере, с добрыми интеллигентными людьми, которые с них пылинки сдувают, вплоть до особого распоряжения, конечно. Мне очень даже немалых затрат стоило, чтоб товарищ Пантюхов утвердил такой порядок работы, а не вернулся к первоначальному варианту с метанолом. Понимаешь, Алексей Иванович?
— В общих чертах… — пробормотал Леха.
— Надо не в общих чертах, а конкретно понимать. Я их живыми оставил, так сказать, как гарантию твоего благородного и добропорядочного поведения. Пантюхов это понимает так, что при твоей попытке сделать какой-нибудь финт ушами вроде того, что вы сейчас с дядюшкой запроектировали, ты должен знать: Сева с Ваней свои триста граммов метилового все-таки хлебнут. Бывают, знаешь ли, недосмотры, когда спиртное в камеры проносят. И даже если пить не захотят, все равно могут, шутки ради, прямо в глотку закачать… Нравы нынче суровые. Конечно, они тебе не братья, не сваты, но все-гаки не чужие. Значит, есть надежда, что ты их пожалеешь.
— Понятно, — пробормотал Леха, — стало быть, теперь это надо понимать так, что все это нехорошее с ними будет, если мы с дядей Сашей вас, извиняюсь, в дураках оставим.
Очень правильно понял. А говоришь — дурак.
Значит, Севка с Ванькой будут сидеть до тех пор, пока мы с дядюшкой вас за бугор не вывезем?
— И даже немножко дольше, если, допустим, твой дядюшка или ты не отстегнете мне маленько для спокойного существования.
А как мы, интересно, узнаем, что их отпустили? — спросил Леха.
Ну, это не проблема. Можно будет какого-нибудь правозащитника или журналиста снарядить, съездит и проверит.
— Но ведь тут Пантюхов останется, между прочим, — заметил Леха, — ему, наверно, не понравится, что те, которые должны были помереть, живыми разгуливают.
— Не останется тут Пантюхов, — сказал Воронков. — Может так случиться, что он здесь больше чем на неделю не задержится.
— Это по какой же причине? — спросил Леха.
— Можно подумать, ты не знаешь… — прищурился полковник.
В точности — не знаю, — сказал Коровин вполне откровенно, — только слышал, будто это дело зависит от того, что знают Ольга Пантюхова и Галина Митрохина.
— Верно подмечено. Но Галина ушла, и только от меня зависит, когда, где и в каком состоянии она будет найдена. А Ольга… Ну, и с ней можно общий язык найти.
Как же это вы найдете, если сегодня с нами улетите?
— Знаем, не протреплемся… — сказал Воронков с усмешкой. — Ладно, пора заканчивать беседу, а то Пан и вправду заволнуется…
Догнали они, точнее, встретили спутников по прогулке уже в то время, когда те, дойдя до конца аллеи, возвращались обратно.
Пантюхов даже не обратил внимания на то, что Леха с Воронковым вернулись. Он по-прежнему увлеченно беседовал со старшим Коровиным. Зато Ольга, со скучающим видом при сем присутствовавшая, увидев Леху, оживилась и вновь подцепила его мод руку:
— Ну, поговорили? Все небось о банке, о банке… — И тихо добавила: —…Трехлитровой…
Леха ухмыльнулся, хотя после разговора с Воронковым у него появились серьезные опасения за Ольгино самочувствие. Уж этой-то красотуле при ее страсти к спиртному совсем нетрудно будет устроить отравление метанолом, перекрашенным в коньячные цвета. Насчет «общего языка» с Ольгой, который вроде бы собирался найти Воронков, Коровин серьезно сомневался. После того как Воронков пообещал такую веселую смерть Ваньке и Севке, вполне логично было предположить, что полковник такие простые решения очень одобряет. А при всей своей личной гуманности Леха не мог не согласиться, что ввиду бегства Галины Митрохиной самым простым и быстрым способом предотвратить нежелательный сигнал в Москву являлось именно устранение Ольги.
— Значит, летишь с дядей в Москву? — спросила Пантюхова. — И без меня… Жалко! Давно не была.
Леха увидел легкое беспокойство в глазах Воронкова. Нет, он напрямую не говорил Коровину, что ликвидирует невесту. Вроде бы нечего беспокоиться, что лже-банкир его заложит, — подстраховался. И все-таки волнуется. Значит, точно, умыслил пакость, какую-то.
Конечно, можно бы и не беспокоиться насчет Ольги. Ну потрахались пару раз, ну поболтали по душам. В конце концов, какой он там по счету у этой самой Пантюховой, догадаться нетрудно. Дай Бог, чтоб не с трехзначным номером. У нее на это дело тормозов нет. Замуж ей братец велел выходить, небось пообещав, что скоро овдовеет. Да если б и не овдовела, то Леха при ней состоял бы так, для официальных приемов и торжественных случаев. Ну, еще, наверно, для того, чтоб детям фамилию и отчество давать, которых Ольга от скуки в подоле приносить станет. Хотя, наверно, это последнее навряд ли, потому что такие бабы, как она, рожать не любят. Это больно и фигуру портит. Опять же детей надо любить, заботиться о них, переживать. А такие, как Ольга, только себя любят и больше никого.
Но вот что удивительно. Не мог Леха спокойно держать в себе эти подозрения. Да, баба вредная, пакостная, злая, похабная. И как показывал опыт, ей самой ничего не стоит человека убить. Кирпичом по мозгам или пулей в упор. Пьет, гуляет без разбора. Брата родного, у которого на шее сидит, ни в грош не ставит, издевается над ним, как хочет. Митрохина от жены увела, а сейчас хоть бы вспомнила, как раз девять дней, кажется, со дня смерти исполнилось. Да Бог с ней, пусть ее Воронков хоть собакам скормит, тем более что он прямо не говорил, что ее прикончить собирается… Но было, было что-то такое, что разумному объяснению не поддавалось. Очень походило это чувство на то, которое напало на Леху в тот момент, когда Котел, царствие ему небесное, лупил Нинку Брынцеву. Скорее всего оно называлось совестью. Потому что хоть и не любил он, по большому счету, ни Нинку, ни Ольгу, но, по понятным причинам, чужими их считать не мог. Поэтому полез в почти безнадежную драку с Котлом, а теперь вот не мог равнодушно переносить ту неявную угрозу Ольгиной жизни, которую услышал в словах Воронкова.
— Егорушка, — неожиданно нежным голосом обратилась Ольга к своему брату, — ты извини, пожалуйста, но мы с Лешенькой от вас убежим. Мне его надо в дорогу снарядить…
— Да, да, конечно… — пробормотал Пантюхов.
— Ваше дело молодое, — поддакнул Александр Анатольевич.
Ольга ускорила шаг и увлекла Леху за собой.
Назад: В ГОСТЯХ У БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕГО
Дальше: ХИТРЫМ МАРШРУТОМ