— Спасибо, Иван Петрович! — сказал Леха. — Помогли сильно… Извините, но мне пора.

— Погоди, — запротестовал Кусков, — ты хоть бы рассказал, как эти бумажки к тебе попали!

— После, после расскажу, уж извините. Меня участковый ждет.

— Да это не в милицию, это в КГБ надо… — Леха услышал слова Петровича уже на улице. Он торопился, чтоб участковый не укатил без него. Но все вышло удачно.

Участковый подкатил к Лехиной избе на мотоцикле ровно в 19.00.

— Не раздумал? — поинтересовался он.

— Нет, — сказал Леха, усаживаясь в коляску. «Урал» затарахтел, захрюкал и покатил по глинистой дороге под гору. Через десять минут езды — как мило пошутил Пономарев, «каждая из них могла стать последней», — не слетев в кювет и не заюзив по грязи, они подъехали к промтоварному магазину, над которым светилась вывеска: ТОО «Колосочек». У магазина стояла серая «Нива», а рядом с ней вполголоса беседовали приземистый бородач в кожаном пиджачке и некий детинушка в камуфляжной форме, даже не обернувшийся на треск мотоцикла.

— Маленький — Абрамян, а большой — Костя, — тихонько сообщил Михалыч. — Пока помолчи, постой, я подойду, оценю обстановку…

Леха отошел на шаг от мотоцикла, чиркнул спичкой и закурил. Участковый подошел к беседующим:

— Ну как, гражданин Абрамян, прием-сдача дежурства произведены, замечаний нет?

— Никак нет, гражданин начальник! — приветливо улыбнулся бородач, блеснув золотыми фиксами. — Все в ажуре…

— …И хрен на абажуре, — мрачновато смерив участкового взглядом, срифмовал Костоправ. — У нас с Абрашей проблем нет. А как у вас? Преступность не падает?

— Нет, — вздохнул Михалыч с утрированным сожалением, — хотя и не растет. У нас рождаемость падает. Меньше бандитов родится. А убивают — больше.

— Слава Богу, — порадовался Костя, — стало быть, вы, товарищ капитан, до пенсии доработаете,

безработным не останетесь? Душевно рад. Но мне почему-то кажется, что у вас есть какая-то беседа лично ко мне? Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, гражданин Епифанов.

— Ужас какой! — Костя старательно вздрогнул. — С детства боюсь милиции. Честное слово, на этой неделе, гражданин начальник, я ничего не нарушал. Даже окурки в урну клал. В мусорную.

Слово «мусорную» Костя произнес акцентированно и с особым удовольствием.

— И на прошлой тоже? — прищурился Михалыч.

— По-моему, тоже. Тоже клал. И даже с прибором. А что, у мусорки другие данные?

— Нет, пока такие же. Какие ж там нарушения, в нашем тихом районе? Вот в городе — там трудно. С Михаилом Коноваловым — то как, простились уже?

— Некультурно это, Андрей Михайлович, — вздохнул Костя. — Не надо обострять чувства в ущерб разуму.

— Между прочим, если тебе интересно, могу поделиться маленьким наблюдением. На территории участка сегодня, примерно с 12 до 14 часов, находилась автомашина-иномарка «Ниссан-патрол», по некоторым данным, принадлежащая господину Антонову из фирмы «Гладиатор».

— Мне докладывали, — сказал Костя. — Повторную информацию не оплачиваем. Еще что-нибудь есть? Шутки — шутками, а мне домой пора. Жена волнуется, дети плачут.

— Тут есть один товарищ, — участковый обернулся на Леху, — который хочет тебе кое-что интересное сообщить. Между прочим, это по его душу «гладиаторы» приезжали.

— У него время есть? — спросил Костя. — Может проехаться с нами до шоссе?

— Могу, — кивнул Леха и довольно решительно подошел к Костоправу.

— Тогда садись. Учти, едем быстро и говоришь ты тоже быстро. Не тяни и не мудри.

Откуда-то взялись еще три мощных паренька, которые очень ловко «помогли» Лехе усесться в автомобиль. «Нива» ловко развернулась на сельской улице и покатила в направлении шоссе.

— Рассказывай, — потребовал Костоправ. — У тебя десять минут, потом выкинем, и живи как хочешь.

Леха, которого два мальчишечки под сто кило каждый едва не раздавили боками на заднем сиденье, сказал, слегка волнуясь:

— Про банкира Митрохина слышал?

— Это кто? — еще не настолько стемнело, чтоб Коровин не сумел заметить некоторые движения на лице Костоправа, которые показывали, что он знает Митрохина, и даже слишком хорошо.

— Человек хороший, — с неожиданной наглостью сказал Леха, внутренне радуясь, что пистолета у него не искали, а потому пока и не отобрали. — Только уже мертвый. Так же, как Котел, Мосел и Лопата.

— Не понял… — угрожающе прищурился Костоправ. — Ты что, наширялся, мужик? Пургу гонишь?

— Ага, — сказал Коровин с еще более отчаянной наглостью, — с ветром! Митрохина он не знает!

— Ну, допустим, — с легкой озадаченностью на роже пробормотал Костя, — Митрохина я знаю, хотя на брудершафт не пил. И знаю, что он пропал. С товарищами, которых ты, зема, перечислил по порядку номеров. Но об их скоропостижной кончине я, извини меня, не слышал. Некрологов не читал. И не бери меня на пушку, майор! Я твоего друга, Михалыча, уважаю. Поэтому высажу тебя из машины без тяжких телесных и вообще мирно. Другую разработку придумывайте! Тормози, Володя!

Машина остановилась у обочины, в километре от околицы.

— Ха-ха-ха! — совершенно неожиданно закатился Леха. — Ой, блин, это ж надо же!

— Крыша поехала? — изумленно выпучился Костоправ. — Ты что, опер? Нервишки подвели?

— Не-а! — все еще со смехом, в котором был элемент истерики, выговорил Коровин. — Просто меня первый раз в жизни за мента приняли. А если вы думаете, чуваки, что Михалыч хочет на вас эти четыре трупа повесить, то жестоко ошибаетесь. Он еще ничего не знает. До него городская сводка не дошла.

— Но до тебя-то дошла?

— Я сам ее и сделал.

— Не понял… — произнес Костя и впервые посмотрел на Леху серьезно, то есть очень тяжело и прямо в упор.

А Леха поглядел тоже прямо и без испуга.

— Без балды? — спросил Костоправ. — За такие слова отвечают, корефан. Я, конечно, человек маленький. И очень добрый. Мне лично ни Котла, ни Мосла не жалко. Если откровенно, я бы даже бутылку выпил с тем, кто им послал привет с маслинкой. Но если ты, падла, мент и подставка, то иди себе с Богом. Лучше сейчас, сразу и быстро. Убедительно прошу. Потому что если поедешь с нами, в натуре встретишься с основным и проколешься, то это — все… Финита ля комедия. Взвесь! Это только в кино Шараповым везет, понимаешь? В жизни все проще.

Лехе, конечно, стало жутко. Он уже клял себя за то, что от одних бандитов побежал прятаться к другим. Но куда ж теперь деваться?

— Ладно, — сказал он таким спокойным голосом, каким взрослый человек говорит с дитем малым. — Мне, Костя, понятно, что ты человек маленький.

И даже очень ясно, что тебе ваш основной может кой-чего лишнее оторвать, если ты ему привезешь какого-то незнакомого человека. Но у меня здесь (Леха похлопал себя по левой подмышке) — ствол. Знаешь, сколько бы дал Барон, чтоб этот ствол сейчас был у него, а я был бы трупом?

— Это почему? — теперь уже у Кости появилась озабоченность на лице.

— Потому что тогда ему весь ваш колхоз подставить — проще простого. И ваш основной в ногах бы у Пана валялся! — Леха даже сам испугался, не переборщил ли со своим блефом, но все равно молол языком нечто угрожающее, потому что видел, как нарастает в суровых и крутых глазах Костоправа сперва легкое сомнение, потом заметная жуть и, наконец, натуральный страх. — Если узнает основной, что ты меня по дури отдал, тебе скучно будет, уловил?

— Хрен с тобой, — сказал Костя, — поедем. Я тебя предупредил, ты — меня. Мне высокой политики не доверяют, ждут, когда до двух пятидесяти подрасту. Заводи, Вова!

Леха ощутил какое-то приподнятое состояние, будто сто граммов выпил с устатку. Даже забыл начисто, что обещал Ирине и Галине: «Сбегаю до Кускова — и вернусь».

А они-то об этом помнили. Ждали-пождали — Леха не шел. Пообедали. Поначалу молча, поскольку ни та, ни другая не знали толком, кто кем приходится Лехе. Ирина подозревала, что Галина — Лехи-на любовница, а та думала наоборот. Правда, нашли общий язык быстро, когда выяснили, что Леха им обеим — никто. И поскольку ни та, ни другая про судьбу своих натуральных мужей еще ничего не знали в точности, но о многом уже догадывались, то, выпив слегка — Галина отказывалась, но Ирка все-таки налила, — перешли на «ты» и повели такой откровенный обмен мнениями, как будто всю жизнь были подругами не разлей вода. Конечно, и поплакали, и поругали мужиков, и покаялись во всяких делах. Вряд ли так получилось бы у самого Митрохина с Севкой. Потому что один всю жизнь принадлежал к категории «начальников», а другой — «мужиков». Бабы в этом смысле попроще.

Но в конце концов пришло время и для рассказов о самых страшных тайнах, то есть о событиях последних дней. Тем более что Леха все не шел, а Иркин Санька, приготовив уроки, задрых без задних ног.

Ирка, узнав о том, что Леха прямо на глазах у Галины застрелил двух бандитов, не поверила. Тем более что дело было после трех-четырех рюмочек.

— Откуда ж у него пистолет? — задала она тот самый простой вопрос, который Галина не сообразила задать в течение дня.

— Не знаю… Но у него и автомат есть.

— Врешь! — сказала Ирка с полным убеждением в своей правоте.

— Идем, покажу! — завелась Галина.

И они, заперев спящего Саньку в доме, отправились в Лехин дом. Пролезли известной дорожкой через подклет, и Галина достала из-под кровати сумку с волнухами, под которыми лежали автомат, коробка с патронами и тот пистолет, что Галина прихватила около убитого Мосла вместе с ключами от машины. Зажгли свет. Глянули…

— Вот это да! — ахнула Ирка. — Да ведь его ж за это посадят!

— А лучше будет, если безоружного убьют?

— Не знаю…

И тут постучали в окно.

— Это я, Алеша, Иван Петрович! Открой!

— Вот нелегкая принесла! — прошептала Ирка. — Он, этот Петрович, в КГБ когда-то служил… Чего будет-то?

Они притихли, но свет-то горел, а Петрович, конечно, в окошко уже и заглянуть успел. К тому же он дорогу через подклет тоже знал.

— Испугались? — сказал он, вылезая в комнату к перепугавшимся и не успевшим ничего спрятать женщинам. — Меня-то бояться не стоит. Я уж все понял. Лешка ведь ко мне приходил, я ему перевод делал. А там четко и ясно написано, что у нас в овраге фашистские диверсанты оружейный склад оставили. Вот у вас он и лежит: чистокровный немецкий «машинпистоль» образца 1938 года. Некоторые малограмотные его «шмайссером» называют, хотя на самом деле это не так. ППШ, конечно, мне попривычнее, но и с такими дело имел. Ирин, там у Лехи ветошь кой-какая была и керосин в канистре. Будь добра, слазай, дочка!

Ирка полезла, а Кусков ловко вскрыл топориком немецкую цинку.

— Надо же! — вздохнул он. — Прямо как с завода! Вот укупорка, так укупорка. Патрон «парабеллум», калибр девять миллиметров. На двести метров бьет.

Он ловко разобрал автомат, и когда Ирка принесла керосин, принялся за расконсервацию оружия. Аж светился весь, старый хрен! Даже помолодел. И Галине, и Ирине поставил задачи, чего отмывать и как. Потом показал, как чистить ствол шомполом, и по этому поводу, как-то совсем не по-учительски, а скорее по-солдатски отпустил шуточку, от которой Ира и Галя хохотали минут пять.

Так за часок и управились. Иван Петрович сходил домой, у него для дробовика хранилось немного ружейного масла.

— Немцы — народ аккуратный, — сказал Кусков, смазывая автомат, — оружие тоже аккуратное. Не позаботишься — откажет.

Собрав смазанный и протертый «МП-38», Иван Петрович отложил его в сторону и взялся за магазин.

— Boт, — пояснил он, вынул из цинка патрон и большим пальцем утопил его в магазин, — такими вот пульками они нас и убивали. Ну и мы их тоже… Иногда. Мне вот в сорок третьем такой бок провернули. А я в сорок втором, когда они к нам в окоп заскочили, из такого же двух немцев убил.

Патрон за патроном вщелкивались в магазин.

— Под завязку, — сказал Петрович, — тридцать две штуки. Рукоятка перезаряжания у него слева. Она же — предохранитель. Оттяни назад, заверни вот в этот вырез кверху — и все, случайно не стрельнет. Можно и в крайнем переднем положении зафиксировать — тоже не шарахнет.

Присоединив магазин к автомату, старик откинул металлический приклад, прицепил ремень, приложился в сторону окна.

— Жалко отдавать будет, — заметил он, — а надо. Иначе незаконное хранение оружия получается. Михалыч-то с Лешкой чего-то не едут… А темно уже.

— Так одиннадцатый час, Иван Петрович! — сказала Ирка.

— Может, они там на танцах остались? — предположила Галина.

— Нет, — возразила Буркина, — не может такого быть. Михалыч если и остался, то потому что напился. А Леха на танцы не ходит, он дома пьет. Ой, что это?

Послышался надсадный шум машины, взбирающейся в гору.