Жиль присел на камень у края дороги, ведшей из Л’Эсплуга-де-Франколи. В этом месте она раздваивалась, и две расходившиеся в разные стороны дороги, извиваясь, поднимались по склонам возвышавшихся впереди гор. Профессор был одет в простую одежду пилигрима, и отросшая борода едва позволяла его узнать. Отложив в сторону свой посох и дорожную сумку, он снял сандалии, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам.

Жилю казалось, будто прошла уже целая вечность с того момента, как он покинул Париж. Его связывали многочисленные обязанности преподавателя Сорбонны, и ему с большим трудом удалось добиться от ректора отпуска. Целую неделю Боссюэ обдумывал свое путешествие. Он стал выяснять, как можно добраться до монастыря Поблет, и сведения, полученные от его друга, священника, очень ему пригодились. Узнав, что паломникам в этом монастыре охотно предоставляли кров и пищу, он решил идти до него пешком почти от самой границы. Долгий путь должен был помочь ему свыкнуться с образом пилигрима и сделать его историю более правдоподобной, поскольку идти ему предстояло по тем самым местам, которые посещали настоящие странники-богомольцы.

— Добрый день, — прервал размышления Жиля чей-то голос.

Боссюэ поднял голову и увидел человека, который сидел на телеге, запряженной двумя волами, и, улыбаясь, глядел на него.

— Тяжело идти дорогами Господа? — спросил крестьянин и улыбнулся еще шире, показав редкие зубы. — Подвезти вас, если нам по пути?

Жиль поспешно обулся и поднялся на ноги, хрустнув суставами.

— Да, нелегко, — с улыбкой ответил он, держась руками за поясницу. — Я иду в монастырь Поблет. Подвезете меня?

— Садитесь. Вообще-то я еду не в монастырь, а до постоялого двора, который немного раньше, но все равно оттуда вам уже недалеко будет идти.

Поблагодарив судьбу, пославшую ему этого простого доброго человека, Боссюэ взобрался на телегу.

— Меня зовут Пере, — сказал крестьянин, протянув свою широкую мозолистую руку.

— Рад познакомиться с вами, Пере. Меня зовут Жиль.

Пере слегка хлестнул волов длинным прутом и прикрикнул на них. Животные покорно двинулись вперед, и телега покатилась по дороге, шедшей в левую сторону от развилки.

— В наших краях редко бывают такие, как вы. Паломники, я имею в виду. Вы из Франции, верно?

— Да, из Парижа.

Услышав это слово, крестьянин возвел глаза к небу, словно даже упоминание этого — очевидно, нечестивого, в его глазах — города наводило на него настоящий ужас и требовало немедленного обращения к Богу с молитвой. Боссюэ рассмеялся, и, взглянув на него, крестьянин тоже стал хохотать, ударяя себя рукой по колену.

— Если вы идете в Сантьяго, — сказал Пере, все еще улыбаясь, — то вы немного отклонились от нужной дороги.

— Да, я знаю. Я услышал о Поблете от паломников, когда перешел границу, и вот решил посетить его, прежде чем продолжать свой путь в Сантьяго.

— И правильно сделали. — Крестьянин одобрительно похлопал Жиля по спине. — Это место, где действительно можно обрести благодать.

Всю оставшуюся дорогу они ехали молча, благодаря чему Жиль имел возможность наслаждаться чудесным пейзажем. По обе стороны дороги возвышались величественные горы: на их склонах росли ели и сосны, а самые высокие их вершины были покрыты шапкой ослепительно белых облаков.

— Ну, вот мы и приехали, — объявил Пере, спрыгнув с телеги.

Боссюэ огляделся и увидел справа несколько новых построек, часть которых была еще в стадии возведения. Светлые черепичные крыши и свежепобеленные стены домов ярко выделялись среди окружавшей их зелени.

— Большое спасибо, что подвезли.

— Не за что, не за что, — махнув рукой, ответил крестьянин. — Всегда приятно ехать в компании.

Пожав на прощание руку Жилю, Пере указал ему тропинку, по которой можно было дойти до монастыря, находившегося, по его словам, не больше чем в километре оттуда.

Зашагав по тропинке, Боссюэ вновь почувствовал сильную боль в ногах: близость цели ее нисколько не успокаивала. К счастью, монастырь действительно оказался неподалеку — вскоре Жиль увидел впереди стены, едва различимые среди густой листвы. Желая поскорее добраться до цели своего путешествия, он ускорил шаг, не обращая внимания на стертые и уставшие ноги.

Чуть дальше дорога сужалась, и впереди открывался глубокий овраг, тянувшийся по правую и левую руку, насколько хватало глаз. Попасть на другую сторону можно было лишь по узкому мостику. Рядом был установлен указатель с выжженным на нем названием: «Овраг Святого Бернара».

Пересекая мост, Жиль не удержался и перегнулся через каменный бордюр, чтобы посмотреть вниз. По дну оврага, где лежали валуны и ветви деревьев, струился небольшой ручеек, вероятно, превращавшийся зимой в стремительный полноводный поток. Боссюэ прокричал свое имя, и горное эхо послушно повторило его несколько раз, постепенно затухая. Весело улыбаясь, как мальчишка, довольный своей проделкой, Жиль добрался до другой стороны оврага. Каменный мост закончился, и под ногами снова зашуршал гравий, смешанный с пылью. Метров через сто оттуда дорога раздваивалась: одна тропинка, согласно указателю, вела в местечко под названием Ла-Пенья, а другая — к источнику. Боссюэ пошел по второй: это было ему не совсем по пути, но кристально чистая вода, лившаяся из металлической трубы в скале, манила к себе с непреодолимой силой.

Однако, подойдя к источнику, Жиль так и не попил этой чудесной воды, отвлеченный красотой открывшегося перед его глазами пейзажа. Отсюда были видны многие деревушки, лежавшие в Конка-де-Барбера, а вокруг возвышались горы, вершины которых живописно вырисовывались на фоне вечернего весеннего неба. Впереди виднелись величественные очертания монастыря, окруженного густыми зарослями цветущего орешника, почти скрывавшего от глаз его внешнюю стену.

Жиль раскинул руки и вдохнул полной грудью. В воздухе чувствовался запах тимьяна и смеси десятков других неотделимых друг от друга ароматов. Боссюэ чувствовал на своем лице тепло последних лучей солнца и наслаждался музыкой живой природы — завораживающим пением птиц. Никогда в жизни его сердце не переполняла такая радость бытия, как в этот момент. Жиль спросил себя, что привело его в этот далекий уголок, но не нашел ответа… Он уже тысячу раз повторял себе, что его интерес к этому делу был чисто научным, уверял себя в этом, придумывая рациональные объяснения, однако при виде монастыря его сознание внезапно осветила мысль, которую Жиль уже давно смутно чувствовал, но никак не решался осознать. Она совершенно противоречила всем его убеждениям, но в то же время что-то не позволяло ему уверенно и без колебаний отвергнуть ее. Боссюэ не мог избавиться от ощущения, что существовала какая-то сила, управлявшая его судьбой с тех пор, как в руки ему попал медальон. Или даже раньше. Намного раньше. Жиль медленно опустил руки, глядя на заходящее солнце, и стоял неподвижно до тех пор, пока оно окончательно не скрылось за горами.

Когда Боссюэ вошел в монастырские ворота, уже наступил вечер. Он оказался во дворе, где находилось несколько скромных строений, очевидно, предназначенных для работников аббатства. На противоположной стороне двора располагалась крошечная капелла, а чуть в стороне от нее был виден вход, через который можно было пройти дальше. Жиль постучал в дверь ближайшего к входу дома, и оттуда вышел, потирая глаза руками, грубоватый с виду заспанный человек.

— Добрый вечер. Что вам угодно? — сказал он, зевая.

— Добрый вечер. Я узнал, что в этом монастыре дают кров паломникам. Это правда?

Человек подозрительно оглядел Жиля с ног до головы, после чего впился взглядом в его глаза. Боссюэ немного занервничал: он не был готов к тому, что в монастыре ему могут не поверить. «Интересно, можно ли отличить настоящего паломника от замаскированного атеиста вроде меня?» — подумал он и, стараясь ничем не выдать своего волнения, выдержал взгляд подозрительного привратника и снова спросил:

— Так это правда?

— Да, это правда, мы предоставляем кров паломникам, — сказал человек, особенно подчеркнув последнее слово.

Боссюэ притворился, будто не заметил недоверчивого тона привратника, и смиренно склонил голову, постаравшись напустить на себя как можно более благочестивый вид. Сцена становилась все более комичной, но Жиль заставлял себя не думать об этом, чтобы не расхохотаться. Было совершенно несомненно, что, если ему не удастся сдержаться, его в ту же минуту с негодованием выдворят за пределы монастыря.

— Пройдите туда, — ледяным тоном сказал наконец привратник, указав на металлические ворота в дальней стене. — По правую руку увидите дом для паломников. Спросите брата Алехандро.

Боссюэ направился к указанным ему воротам, чувствуя на своем затылке пристальный взгляд привратника, словно тот пытался прочитать его мысли, чтобы разоблачить обман. Ворота вели в другой двор, намного более просторный, чем первый. Напротив входа возвышался изящный каменный крест на ступенчатом основании. Дальше, между двумя шестиугольными башнями, находились другие ворота, ведшие в центральную часть монастыря, отделенную от остальной территории высокой зубчатой стеной.

Справа от входа, как и сказал привратник, находилось несколько зданий, и Боссюэ в поисках дома для паломников направился к тому из них, окна которого были освещены. Романская арка на входе оказалась такой низкой, что Жилю пришлось слегка пригнуться, чтобы не удариться головой. Распрямившись и сделав шаг вперед, он едва не натолкнулся на монаха.

— Простите, — пробормотал Жиль. — Где я могу найти брата Алехандро?

— Я и есть брат Алехандро, — надменно сказал монах. — А сами вы кто?

Боссюэ был несколько обескуражен тем, что брат Алехандро встретил его так же неприветливо, как и привратник. Вероятно, подумал он, неприязнь у них вызывал его французский акцент. У монаха было суровое угловатое лицо, и он угрожающе смотрел на Жиля взглядом, полным презрения. Волосы брата Алехандро — абсолютно черные, несмотря на то что выглядел он лет на пятьдесят, — резко контрастировали с ослепительной белизной его одежды. Стоявший рядом с ним молодой монах, очевидно, не разделял неприязни старшего брата к страннику-французу и осмелился за него вступиться.

— Что вы, брат Алехандро, это же паломник, кто же еще — взгляните на его одежду и посох! Конечно же, он ищет ночлега, и ему нужна горячая еда. Верно? — спросил он, обращаясь уже к Жилю.

Брат Алехандро резко повернулся к молодому монаху. Он ничего не сказал, но его грозного взгляда было достаточно для того, чтобы юноша оробел.

— Да, я паломник, — подтвердил Жиль, желая снова привлечь к себе внимание брата Алехандро. — Я направляюсь в Сантьяго-де-Компостела, но прежде мне бы хотелось провести несколько дней здесь, чтобы помолиться и обрести умиротворение для моей души.

— Ладно, ладно, все ясно. Можете оставаться, — неохотно согласился брат Алехандро. — Брат Хосе, — сказал он, снова метнув гневный взгляд в сторону молодого монаха, — проводит вас в вашу келью.

Жиль не знал, достаточно ли правдоподобно у него получилось сыграть паломника, но, во всяком случае, как казалось, монахи более или менее ему поверили. Брат Алехандро, не желая больше общаться с пришельцем, повернулся и пошел по направлению к церкви, находившейся во дворе.

— Надеюсь, вы извините брата Алехандро, — сказал Жилю брат Хосе. — Он очень благочестивый человек, но недолюбливает французов. Не спрашивайте меня почему… — Монах вздохнул и тут же добавил: — Ну что ж, давайте я покажу вам вашу келью.

Молодому монаху было на вид около двадцати пяти лет. У него было красивое доброе лицо, обрамленное черными вьющимися волосами, и простодушное выражение его глаз не имело ничего общего с суровым взглядом брата Алехандро. Сняв со стены небольшую лампу, Хосе зажег ее и двинулся вперед.

— В коридоре очень темно, — пояснил он и нырнул в каменный проем.

Боссюэ поспешил за ним, и оба оказались в узком коридоре. По мере того как они удалялись от входа, тьма становилась все более непроглядной. Лампа отбрасывала тусклый желтоватый свет на несколько шагов вперед, позволяя видеть лишь темные плиты пола и большие каменные глыбы, из которых были выстроены стены и сводчатый потолок.

— Это здесь, — сказал брат Хосе, внезапно остановившись и повернувшись лицом к Боссюэ.

Голос его гулко разнесся по всему коридору, несмотря на то что говорил он почти шепотом. Это сделало монаха еще больше похожим на призрака: он был в белых одеждах, и лампа бросала на его лицо подвижные фантастические блики.

Вынув большую связку ключей, висевших на кольце, монах долго перебирал их и наконец торжествующе поднял огромный железный ключ, который, как казалось Жилю, ничем не отличался от всех остальных.

— Ну и ну! — воскликнул он. — И как вы только их различаете?

— Это непросто, — с улыбкой ответил брат Хосе, отпирая дверь кельи, — но со временем начинает получаться. Для меня большая честь то, что аббат доверяет мне ключи от всего монастыря. Ну… — замявшись, добавил он, — почти от всего. Есть такие места, куда можно входить только настоятелю и нескольким старшим братьям.

Услышав это, Боссюэ насторожился.

— Правда? — как можно более спокойным тоном спросил он, стараясь не показывать свою заинтересованность.

— Да, всем остальным категорически запрещено входить туда.

— И брату Алехандро?

— Брату Алехандро?.. — Молодой монах на несколько мгновений замолчал, вероятно, представив, какой нагоняй его ждет, и наконец ответил: — Нет, брат Алехандро везде имеет доступ.

Жиль разволновался еще сильнее. Возможно, неприветливость брата Алехандро была вызвана вовсе не его угрюмым характером, а намного более глубокой причиной: ведь для того, кто охраняет какую-то тайну, любой чужак представляет потенциальную опасность.

— …такая вот комната, — услышал он слова монаха, прервавшие его размышления.

Брат Хосе вошел в келью, и через несколько секунд из нее полился слабый свет. Когда Боссюэ вошел следом, монах зажигал другую свечу, стоявшую на небольшом подсвечнике на выступе в стене.

— Как видите, здесь все очень скромно, — сказал брат Хосе, показывая Жилю келью, — но, как говорит Господь: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

— Аминь! — улыбнулся Жиль. — Кровать и крыша над головой — это все, что мне нужно. Спасибо вам.

— Ах, чуть не забыл! Вы наверняка голодны? Сейчас уже прошел час ужина, но я могу принести вам что-нибудь поесть с кухни.

— Нет, не стоит, благодарю вас. Я очень устал и хочу только спать.

— Хорошо, в таком случае отдыхайте. Кстати, завтрак у нас ровно в шесть. Я могу прийти разбудить вас, если хотите.

— Да, конечно, еще раз спасибо.

— Тогда до завтра. Спокойной ночи, — сказал монах, прежде чем закрыть за собой толстую деревянную дверь.

Боссюэ остался один. Келья размером примерно три с половиной на два с половиной метра действительно была более чем скромной. У левой стены стояла крепкая сосновая кровать, накрытая старым серым покрывалом, и рядом — маленькая скамейка для молитвы на коленях. Над ней, в противоположной входу стене, находилось окно с изъеденной жуком-точильщиком рамой. Толщина стен была такова, что проем, в котором было установлено окно, имел глубину около метра. В этом углублении лежала книга в черном переплете — несомненно, Библия.

Боссюэ просунул руку в проем и открыл окно. В комнату тут же ворвался свежий приятный ветерок. Однако вид из окна несколько разочаровал Жиля: впереди, в нескольких метрах, возвышались ярко освещенные полной луной грандиозные стены, закрывавшие собой горы; слева была видна башня, а с другой стороны вырисовывались темные силуэты других монастырских строений. Как он убедился, келья его находилась на первом этаже, поскольку от окна до земли была всего пара метров.

Закрыв окно, Жиль улегся на кровать и стал обдумывать свои дальнейшие действия. Возможно, то, что ему случайно удалось узнать от монаха, действительно имело отношение к тайне, ради которой он оказался в этом монастыре. Однако не исключено было и то, что никакой связи здесь вовсе не было. Боссюэ старался сконцентрироваться на этих мыслях, но усталость и сон победили его. Засыпая, он услышал дивное песнопение, доносившееся словно откуда-то издалека и приглушенное толстыми каменными стенами. И в этом состоянии — на границе между сном и бодрствованием — у Жиля вдруг возникло ощущение, будто он умер и хор небесных ангелов поет ему приветственную песнь.