Этим знаменательным утром – утром после бара – я проснулась с пульсирующей головной болью, тошнотворным привкусом во рту и ощущением, что моя жизнь прошла точку невозврата.

Хотела повеселиться? Повеселилась. Так повеселилась, что разрушила все иллюзии касательно дальнейшего яркого и светлого будущего. Каким-то оно точно будет, это будущее, но теперь уж точно не совместным.

Разношерстные эмоции слепились в плотный комок – не разобрать, где заканчивается горечь и начинается обида… Какая шикарная жизнь – сплошной триумф, состоящий из боли и желчной иронии. Наслаждайся, черпай полной ложкой из бочки, где мед давно превратился в помои…

Чувства чувствами, а будильник прозвонил. Значит, нужно встать, умыться, привести себя в порядок и как-то пережить этот день.

Как? Хоть на карачках, но с приклеенной к лицу улыбкой, со смотанными в клубок нервами и желательно с полным отсутствием мыслей. Потому что начни я думать, начни себя жалеть – и что-то треснет, а подобного нельзя допустить, по крайней мере, не сегодня: ведь к одиннадцати придут повара, к часу – уборщики, а к трем – декораторы. Нет, сегодня точно не подходящий день, чтобы треснуть. Может, завтра…

Я хмуро посмотрела на кольцо, скривилась от нахлынувших воспоминаний, перевернула его буквами вверх и с тяжелым вздохом поднялась с матраса.

Почти до шести вечера я командовала парадом: раздавала поручения поварам, руководила стайкой одетых в голубую униформу уборщиц и придирчиво оглядывала гирлянды из живых цветов, развешанные и расставленные в столовой, гостиной, прихожей и на заснеженной террасе. В общем, размахивала волшебной палочкой, создавая сказку, в которой мне не было места. Навалившиеся хлопоты спасали от мыслей, но не от поселившейся внутри отчаянной тоски. Еще никогда я не чувствовала себя настолько нужной и одновременно чужой. Да, поставьте вот эти тарелки сюда… Воздушные шары прикрепите лентой над дверью; нет, в вазах на столе должны стоять гарцинии, а не эти странные белые цветы… Что? Нет, я вас слышу… да, сейчас придумаю, как лучше всего оформить угол для подарков… дайте передохнуть. Нет, я не администратор… Я… да не важно, кто я…

К половине седьмого ноги дрожали от усталости.

Дэлл вернулся с работы час назад, вошел, застыл, окинул удивленным взглядом прихожую, и я, чтобы не встречаться с ним глазами, моментально юркнула в столовую, спрятавшись за хлопочущими вокруг стола оформителями. Знакомая фигура промелькнула в коридоре и скрылась на лестнице, ведущей наверх. Со вчерашнего дня мы не сказали друг другу ни слова. Может, оно и к лучшему.

К без пятнадцати семь все было готово. Всё, хорош командовать, пора переодеваться – совсем скоро начнут собираться гости. Даже в неудачный день надо выглядеть на все сто, а что говорить о, возможно, самом хреновом дне в жизни.

Да, именно так: выглядеть нужно на все двести.

Чертова песня… Кто нашел ее и включил?

Поразительно: иногда кажется, что поют именно про тебя – будто в душу заглядывают и выворачивают оттуда все сокровенное, превращая в строчки.

Они не слышали песню, нет, собравшиеся в комнате гости слышали лишь друг друга, до музыкального фона им не было дела; одна лишь я, стоя в углу у портьеры с бокалом шампанского в руках, вслушивалась в слова.

Да уж…

Этот вечер вновь провел невидимую грань между мной и остальными. Я разговаривала, отвечала на чьи-то вопросы, смеялась над общими шутками и параллельно плыла в собственном мире, тихом и пустом. Они галдели, пили, ели и не замечали, что средь них снова затесался «чужак», наблюдающий за происходящим издалека.

Каждый глоток шампанского, скользнувший в горло, увлекал меня все дальше от всеобщего веселья. Глаза выхватывали разрозненные детали: чей-то браслет на запястье, коротко стриженный затылок, руку, держащую вилку с куском ветчины, ногти квадратной формы… Но из всего, на что натыкался взгляд, только один образ будоражил сознание – образ человека, сидящего во главе стола.

Время от времени я поглядывала на него, одетого в голубую рубашку и синие джинсы, с блестящими дорогими часами, чисто выбритого и причесанного, и грустила.

Когда и где всё пошло не так? Почему нельзя просто подойти и обнять, прижаться к груди и почувствовать ответное пожатие рук? Почему до сих пор так хочется услышать голос у уха, шепчущий ласковые слова? Почему так нестерпимо и болезненно хочется вернуться назад, в прошлое, где его глаза лучились теплом, а надежда на что-то хорошее грела сердце?

Выгнать бы всех из дома… нет, они неплохие ребята, но выгнать бы их всех, остаться бы вдвоем и танцевать до рассвета. Смеяться над шутками, понятными лишь нам, обмениваться долгими взглядами, держать друг друга, не выпуская из рук, пьянеть от близости и родного запаха сильнее, чем от любого шампанского, и бесконечно признаваться в любви…

Я проиграла.

Где-то, как-то и когда-то.

Нет, я не ошиблась в человеке, но ошиблась в каком-то из своих поступков. Если не сегодня, то очень скоро мне придется признать поражение – слишком много дров наломано, слишком сухим сделался цементный раствор, соединяющий кирпичи в стене между нами.

И я призна́ю, черт с ним…

Приду и положу кольцо с символами «DO» ему на стол, а после – покину дом; но пока, пусть только пока, я могу повернуть голову и увидеть знакомое лицо, разворот плеч, широкие ладони и длинные пальцы, русые пряди, спадающие на лоб. Могу пропитаться его близким присутствием и тяжестью несбывшегося.

Пусть будет как будет.

Да поднимем же еще один тост за именинника и пожелаем ему счастья и крепкого здоровья. Гип-гип ура!

Позже дарили подарки: смешные, полезные, крохотные, громоздкие. Каждый – исключений не было – радовал Дэлла. Вызывал смесь удивления и восторга на его лице – какая редкая и ценная комбинация, какие прекрасные воспоминания для коллекции. Новая коробка, обертка, сорванные ленты – и по комнате летит вздох восхищения, дружеской зависти или взрыв хохота.

Наверное, пора сходить наверх за своим.

Как страшно и волнительно… примет ли?

Весь вечер Халк Конрад неотрывно наблюдал за тремя людьми: за фонтанирующим пластиковым весельем Дэллом, за рыжеволосой девушкой, сидящей в дальнем углу, и за коллегой – Баалом Регносциросом, слишком часто уделявшим последней молчаливое внимание.

С Дэллом все ясно: полный разброд эмоций внутри. Не может определить, как помочь желаниям ужиться с собственными принципами, чтобы не вытеснить ни то, ни другое. Ситуация неприятная, но решаемая.

С его подругой всё не так просто: на лице – отпечаток усталости, глаза потухшие, но сердце еще горит, держится на последних эмоциональных искрах. Однако энергетический запас невелик – пламя в любой момент дойдет до основания фитиля и потухнет. Восстановить будет сложно.

А вот Баал… Каратель… с чего он сверлит глазами Меган?

Не успела мысль оформиться, как Шерин, сидящая справа, попросила передать ей канапе. Халк автоматически выполнил просьбу, нежно потрепал свою возлюбленную по руке, извинился и поднялся из-за стола. Подошел к Регносциросу сзади, тронул его за плечо:

– Пойдем поговорим.

Тот обернулся, уловил просьбу в глазах и отложил вилку.

– Иду.

Дым от сигары привычно вился спиралью; в стакане с виски медленно таяли кубики льда. Мужчина, сидящий в кресле напротив, смотрел поверх плеча Халка, смотрел рассеянно и одновременно хмуро. Сюда, до второго этажа, звуки снизу почти не долетали.

– Жизнь уходит из нее, как вода из треснувшего сосуда. Если тенденция продолжится…

Баал прервался. Пригубил алкоголь и поставил стакан на подлокотник. Через какое-то время заговорил вновь:

– Она зациклилась, потеряла другие источники подпитки, сосредоточилась на одном – том, что забирает из нее, а не дает.

На сердце Халка потяжелело. Недооценил он ситуацию, да, недооценил.

– Сколько осталось, Баал?

– Максимум несколько дней. Если всё сохранится как прежде, я должен буду прийти за ней, понимаешь? – Их взгляды встретились, оба тяжелые, напряженные. – Прийти и забрать. У меня есть работа, и я должен ее выполнять, должен убирать с Уровней тех, кто не имеет моральных сил жить дальше.

У Конрада внутри похолодело при мысли о заглянувшем «на чай» Баале… Заглянувшем не в чужой дом, а к Дэллу, чтобы увести у него женщину. Одриард не дурак, но он запутался, запутался сильно и глубоко; успеет ли он одуматься за столь короткий промежуток времени? Осознай он, кого именно у него забрали, уже после визита Карателя, а не до того – случится непоправимое…

– Черт! – выругался Халк и залпом допил виски.

Баал кивнул; его темные тяжелые волосы качнулись.

– Вот и я о том же…

– Идиоты!

Каратель молча согласился и с этим.

У сенсора отряда специального назначения редко портилось настроение, но сейчас был именно такой момент. Слова, что он услышал наверху, не шли из головы.

«Я должен буду прийти за ней…»

Халк непрерывно сверлил взглядом стакан, который держал в руке.

Дрейк отобрал и обучил каждого из них, дал идеальный набор знаний для того, чтобы служить инструментом, орудием Комиссии в выполнении нужных ей задач. Но как именно происходил процесс? Из всех умений каждый член отряда отлично овладел лишь своим, но не чужим. Он, сенсор, знал, как работать с памятью, но не умел мысленно преследовать врага, как это делал Чейзер. Канн, стратег-тактик, был способен разрабатывать хитроумнейшие планы, основываясь на крохах информации, но навряд ли и за сутки смастерил бы сложную мину-ловушку, на которую Дэллу понадобились бы минуты. Логан чувствовал компьютерные сети на метальном уровне, Лагерфельд лечил руками…

А Баал… куда он уводил тех, кто попадал в список «на очистку»? На скотобойню? В отдельное помещение для убийства? Карал на месте, а после увозил хладный труп в багажнике собственной машины в здание Комиссии, чтобы там сжечь?

Неужели Меган – следующая в списке?

Одно дело – знать об умениях коллег, другое – видеть, как они применяются на друзьях. И пусть эта рыжеволосая девчонка им не друг, но она и не чужая, не незнакомый человек с улицы и не преступница. Единственный ее прокол – безответная любовь, которая уже через несколько дней вытащит из ее сознания остатки жизненных сил. Да уж, виновна – заходи в грузовик, вставай на колени и наклони голову так, чтобы кузов после выстрела не пришлось отмывать от мозгов…

Бред какой-то.

Неизвестно, сколько еще времени Халк бы потратил на обдумывание сложившейся ситуации, если бы не голос Шерин, прошептавший: «Смотри, Меган несет подарок…»

Размышления тут же прервались; Конрад моментально переключил внимание на присутствующих и за несколько секунд оценил ситуацию: гости притихли, ждут, Меган волнуется – на лице написаны робость и гордость, значит, подарок хороший, в этом она уверена. Не уверена лишь в том, примет ли его Дэлл…

Халк перевел взгляд на Одриарда и сжал челюсти: вновь этот закрытый взгляд и напускной равнодушный вид. Ведь он сейчас всё испортит и ускорит визит Баала, мать его…

Тем временем Меган приблизилась к имениннику – опасный момент, критически важный момент! – и протянула ему коробку, завернутую в подарочную бумагу. Руки Дэлла остались на месте, не протянулись навстречу.

Халк едва не крикнул, чтобы тот взял коробку, но в последний момент сдержался. Слава Создателю, в этот момент Дэлл прозрел – то ли сам осознал, что ведет себя неподобающим образом, то ли обратил внимание на повисшую в комнате тишину, – протянул руку и с легким вежливым кивком принял подарок.

Конрад мысленно зааплодировал. Но не успел он выдохнуть с облегчением, как увидел, что Дэлл собирается отложить врученное без просмотра – тот уже повернулся, чтобы отставить коробку в угол (а ведь до этого все подарки разворачивались публично), – и вновь едва не застонал.

Ситуацию, опередив Халка всего на долю секунды, спасла Бернарда, выкрикнув: «Эй, Дэлл! А нам показать? Ну-ка хвались, что там?» Присутствующие дружно заворчали в поддержку: мол, ага, чего убираешь? При нас разворачивай!

Меган, бледная как тень, быстро стрельнула глазами туда, где стояла Бернарда, – та едва заметно отсалютовала в ответ бокалом с шампанским. Халк моментально почувствовал связывающую этих двоих нить понимания и какой-то тайны. Хм, интересно…

Зашуршала бумага – все с любопытством уставились на открывшийся их взглядам лакированный деревянный ящик.

– Открывай! – нетерпеливо пробасил Эльконто. – Я тоже хочу посмотреть.

Пальцы Шерин взволнованно сжали локоть, Халк накрыл их своей ладонью.

Щелчок открываемого замка; крышка откинулась – Дэлл замер. Его зрачки удивленно расширились (Конрад мог голову дать на отсечение, что тот совершенно не ожидал увидеть то, что находилось внутри), а руки застыли в сантиметре от коробки.

– Что там?

Самым любопытным оказался Дэйн: не выдержав, первым шагнул навстречу, а приблизившись к подарку, выдал одно-единственное слово, которое употреблял только в исключительных случаях:

– Херассе!

– Что? Что там такое?!

– Вот бы мне так повезло!

Остальные тут же облепили Дэлла со всех сторон.

– Ох ты!

– Глазам не верю! Двуручный «Брандт»!

При этих словах спокойный обычно Рен Декстер, до того неторопливо доедавший кусок бутерброда с икрой, отбросил хлеб в сторону и сорвался с места. Халк едва не хрюкнул от смеха.

– Эксклюзивная модель! Блин… Существует в единственном экземпляре…

– Где она ее достала? – жалобно проныл Дэйн. – А мне такую?

– «Брандт»? – Декстер нагло оттеснил потерявшего дар речи Дэлла в сторону. – Ёпрст, точно «Брандт»… дай хоть в руках подержать.

– Эй, мужики! Может, в сад? Постреляем…

Снайпер смотрел на уникальные стволы с таким вожделением, с каким не смотрел ни на одну женщину.

Халк отвернулся от сгрудившейся вокруг Дэлла толпы и отыскал глазами Меган. Та стояла в дальнем углу; в глазах ее читалось невыразимое облегчение, а шампанское в бокале подпрыгивало – так сильно дрожали сжимающие его пальцы.

Посуду я мыла в одиночку.

Время за полночь. Гости еще не разошлись по домам, но разбрелись кто куда: часть играла на третьем этаже в бильярд, часть расположилась с сигарами и виски за столом на террасе, часть галдела в гостиной – там установили новый плазменный телевизор с частичным голографическим эффектом. Должно быть, красиво.

К этому времени я не просто валилась с ног, а была готова рухнуть на пол за первой попавшейся шторой.

Дэлл выглядел довольным, и это всё, что имело значение. Его день рождения удался. Пусть отрывается сколько захочет, гоняет кием шары с нарисованными физиономиями и веселится с друзьями.

Я потерла подбородок о плечо и снова погрузила руки в мыльную воду; загрохотали друг о друга тарелки.

Часом ранее я нашла и поблагодарила Бернарду; кто знает, как бы всё повернулось, если бы не она. А так полюбовались пистолетами все вместе, повздыхали, повосхищались имениннику на радость, даже опробовали на улице. Крайне удачно всё вышло – дважды спасибо ей за помощь.

Осталось вымести и вычистить бардак…

Кольцо Дэлла лежало рядом с раковиной – от мыльной воды оно сделалось скользким и начало спадать. Я изредка поглядывала на него, как на собственные остриженные волосы или выпавший зуб, – вроде твое и уже не твое. Уже чужое.

Сил не хватало даже на грусть – слишком велика была усталость, – и росло стойкое убеждение, что моя миссия закончена. Нужно просто продержаться еще час-два, может, день, и всё.

Через сорок минут чистые стаканы и тарелки выстроились в ряд, я вытерла руки, надела кольцо и отправилась искать спальню, куда менее всего доносился смачный мужской хохот. Как только таковая была найдена, я заперла дверь, скинула одежду и рухнула на кровать.

Боже мой… Всё. Спать.

Проснулась я оттого, что хотела в туалет. В доме тихо, за окном темно.

Который час, определить не удалось – в незнакомой спальне не нашлось часов. Чтобы не надевать вечерний наряд, я отыскала в шкафу первый попавшийся халат, натянула его и выскользнула в коридор. Шатаясь, добрела до нужного помещения, справила нужду и пошла назад, на ходу раздумывая, доспать на втором этаже, на кровати, или же вернуться на третий, к ставшему привычным матрасу на полу.

В гостиной, где накануне установили новую плазму, горел свет. Я автоматически завернула туда, щелкнула выключателем и уже собиралась выйти, когда вдруг услышала голос:

– Ну вот… Один, да теперь еще и в темноте.

– Ой!

Свет моментально зажегся вновь.

– Не надо, ты права, в темноте лучше.

– Что… выключить?

– Да.

Я погасила свет и замялась на пороге.

– Извини, я не думала, что ты здесь…

Дэлл сидел на диване перед неработающим телевизором. Ничего не пил, не ел, просто сидел. Наверное, лучше уйти, не мешать, пусть подумает, о чем ему хочется.

– Спокойной ночи тебе. Только не сиди долго, а то уснешь здесь, шея устанет.

Он промолчал. Затем голова качнулась в мою сторону.

– Посиди со мной, Мег.

Мое дыхание замерло.

Не веря собственным ушам, я какое-то время стояла у порога, затем решилась – осторожно обогнула диван и присела на край.

Гостиная вновь погрузилась в тишину.

Невозможно было судить наверняка, но мне показалось, что Дэлл пьян – не просто под хмельком, а именно пьян. Может, поэтому он хотел избежать одиночества. Говорят, пьяному в тягость быть одному… Мне так и не довелось это проверить на собственном опыте: обычно я засыпала раньше, чем доходила «до ручки».

Какое-то время мы молчали; чтобы не мерзли босые ступни, я осторожно забралась на диван с ногами и откинулась на спинку. Короткий сон не прогнал усталость, скорее, усилил ее. Виски пульсировали слабой болью, глаза закрывались.

Хочет посидеть? Что ж, посидим… почему нет. Ночь длинная, выспаться успею.

В воздухе плавал невидимый отголосок грусти – его или моей? Не разобрать. Слишком много всего мы оставили позади себя.

Чернел перед глазами темный экран новомодной плазменной панели.

– Где ты достала их?

В прозвучавшем вопросе слышалось неподдельное любопытство; мне не нужно было объяснять, о чем шла речь.

– Купила.

– Но как? Я несколько раз пытался это сделать, предлагал баснословные деньги.

Я улыбнулась в темноту. Кто бы и мне объяснил, почему Рихарт продал их. Ведь не только из-за Перехода.

– Не важно. Важно то, что они тебя порадовали.

– Очень. – Это слово прозвучало так мягко, что пальцы на моих ногах непроизвольно поджались. – Спасибо тебе.

– Пожалуйста, – ответила я просто и не стала больше ничего добавлять, смакуя возникшее в душе тепло, такое редкое и такое ценное.

Мы снова замолчали.

Ему хорошо, и он одновременно грустит – странная смесь. Когда я так хорошо научилась чувствовать этого человека? И зачем мне это умение? Скоро этот вопрос навсегда уйдет в разряд риторических.

Часов в поле зрения снова не нашлось. Сколько сейчас? Три? Четыре утра? Ночь; два человека на разных концах дивана; комната, погруженная во мрак; и не предскажешь, какое слово прозвучит следующим. Какой странной порой бывает жизнь.

– Ты очень много сегодня сделала: украсила всё, пригласила поваров… Я благодарен за это.

Я молча кивнула.

– И ты была отличной хозяйкой вечера.

Но озвучивать свое мнение вслух не стала.

– Цветы, воздушные шары, шикарный стол… – Ему явно хотелось поговорить, а мне было приятно. Пусть говорит. – Еда – просто слов нет…

– Понравилась? Я столько раздумывала над меню.

В душе всколыхнулась гордость и немножко радости.

– Очень. И я нашел листок…

Дэлл повернулся ко мне; на его губах играла улыбка.

– Какой листок?

– Тот, что ты положила на дно коробки…

– Ой… – Я совсем забыла про него. А теперь, когда вспомнила, начала нехотя давиться от смеха. – Ну как же, я ведь обещала тебя однажды научить.

– Точно. Такой точной пошаговой инструкции по изготовлению петард я еще не видел.

Теперь рассмеялся и он, и этот смех что-то всколыхнул во мне, что-то очень важное. Дэлл впервые с тех пор, как я переехала в этот особняк, смеялся. Смеялся как свободный, не скованный ничем человек. Радовался, находясь со мной в одной комнате.

Я застыла, впитывая непривычные ощущения.

Как невероятно… как трепетно… как чудесно…

И в этот момент я с кристальной ясностью осознала, что именно должна сделать дальше. Без раздумий, без времени на анализ, именно так, в порыве чувств. Осознала – и замерла, предчувствуя шаг вперед, который совсем скоро сделаю, уже не смогу не сделать. Вот только дам себе еще минуту, всего одну-единственную минуту – возможность побыть с ним вдвоем, когда нам обоим так хорошо.

С меня будто свалились оковы, и на сердце вдруг стало легко. Ну конечно. Как давно следовало это сделать…

– Я могу еще научить тебя изготовлению водяных бомбочек…

– Да ну?

– И делать дымовые завесы.

– О-о-о! Это уже серьезно.

– А могу перепортить все часы в доме, потому что постоянно забываю, как их припаять проводами…

– Тебе и не надо это помнить.

Он улыбался. Улыбался так тепло, что мне становилось всё яснее: только свободный человек может быть счастлив. И никто, ни единая душа в мире не вправе отбирать у него эту свободу. И тем более прикрывать свои деяния «любовью».

Даже я.

Тем более я.

Ведь не любовь заставила меня привязать к себе Дэлла, а страх. Страх потери. Но приобрела ли я хоть что-нибудь помимо горя, разделенного надвое, принудив дать мне кольцо? Не нужно было с самого начала совершать подобной ошибки. Именно их – ошибки – больно делать. А принимать правильные решения, как ни странно, не больно.

Какое-то время я смотрела прямо перед собой, а затем произнесла то, что нужно было произнести, прежде чем… Просто «прежде».

– Ты прости меня, что я перевернула твое кольцо. Тогда, в баре… Я не хотела тебя обидеть.

– Я знаю, – отозвался Дэлл просто, и еще один тяжелый булыжник соскользнул с моего сердца. Стало еще свободней. Стало почти хорошо.

– И спасибо, что слушаешь меня сейчас. И слышишь. Это очень важно.

Он не отозвался. Просто смотрел на мой профиль, я чувствовала это.

– Я зря когда-то сделала это… зря…

– Что сделала?

– Ты веришь мне? В то, что я сожалею?

– Сожалеешь о чем, Меган?

– Я сожалею, правда. Я не должна была… ты только прости меня, ладно?..

– Простить?..

Он напрягся. Замолчал. Начал понимать.

– Прости, что я привязала тебя к себе, – прошептала я. – Если сможешь. Я была неправа.

Теперь мой подбородок дрожал. Не обращая внимания на трясущиеся внутренности, я медленно стянула с пальца его кольцо.

– Вот он, твой настоящий подарок, Дэлл.

Он сидел не шелохнувшись. Застыл – только что был теплым, и вновь застыл. Нет, не будет больше прежних ошибок. Хватит… между нами и так все эти дни стояли морозы, пора уже перестать понижать температуру. Пусть хоть один раз я смогу сделать что-то правильное.

– Возьми его, пожалуйста, – попросила я мягко, но настойчиво.

Он медленно протянул руку; кольцо легло на теплую ладонь.

– Вот. Оно твое, а не мое. Пусть всё вернется, как должно было быть.

Я улыбнулась и стерла готовую соскользнуть на щеку слезинку.