Интерлюдия

В кругу приближенных Владимира Святославовича уже второй день царило радостное оживление. А причиной тому было то самое посольство, прибывшее из Византии. Не простое, а можно сказать вполне себе золотое. Договор о союзе, торговом и военном, а еще… Предложение базилевса Василия II породниться с сыном Святослава Великого Владимиром. В жены ему была предложена единоутробная сестра Василия, именем Анна.

Естественно, об этом говорили не только среди варяжской знати, но и выкрикивали на городских площадях, чтобы всем стало известно. Все и услышали. Многим это очень даже понравилось, но часть выслушала весть с изрядной долей осторожности. Многие помнили войны с ромеями и не спешили доверять подобному их… дружелюбию. Но в целом, следовало признать, договор о союзе в Киеве восприняли хорошо. Равно как и возможность, что у великого князя киевского появится новая жена… вдобавок к имеющимся.

Ну а в самом дворце, в узком кругу, продолжалась уже настоящая, не публичная политика. В небольшой зале, изолированной от любых посторонних глаз, договаривались те, от кого, собственно, все и зависело.

Владимир Святославович восседал в роскошном, украшенном золотом и обитом шелком кресле, лениво, с итинно царским превосходством взирая на присутствующих. По бокам сидели советники, Добрыня и Путята. Ну а сзади, по своему обычаю закутавшись в плащ, стоял глава Тайной Стражи Доброга, за последнее время полностью вернувший устойчивость своему положению. А пот Фома, его заместитель, находился в немилости из-за пусть не доказанных, но все же подозрений.

Посланники же базилевса… Тут их было всего двое, даже постоянному послу в Киеве, Никифору Фракийцу, места не нашлось. Только магистр Георгий Лигирос и рука константинопольского патриарха, епископ Михаил.

Вино, закуски… Они присутствовали в изобилии. Но собравшиеся не обращали на шедевры виноделов и поваров почти никакого внимания. Разве что промочить пересохшее от разговора горло за заесть слишком сладкий или же терпкий вкус напитка. Дела обсуждались важные. Вот магистр Лигирос, прищурившись, с почтением в голосе и холодным расчетом в душе говорил великому князю:

— Обряд венчания с принцессой Анной может быть проведен хоть тут, хоть в одном из наших городов, это не имеет для нас большого значения. Но по нашим законам она может стать супругой только единоверца. Поэтому…

— Даже правители могучих стран вынуждены учитывать настроения подвластных земель, — улыбался Добрыня, сверля глазами ромея. — Принятие моим князем христианства ДО вступления в супружеский союз может вызвать нежелательные последствия. Нужны ли они нашим странам? Особенно, когда мы нуждаемся друг в друге для решения своих проблем.

— Позиция патриархата однозначна, — проскрипел епископ, пылая религиозным рвением и изо всех сил стремясь удерживать почтение в голосе при разговоре с этими… язычниками. — Без принятия вами, великий князь истинной веры мы можем лишь объявить о помолвке, не больше. Но…

Понимая, что важные для империи переговоры при таком ходе могут замедлиться, а то и вовсе остановиться, Лигирос решился пустить в ход заранее согласованную с императором заготовку.

— Мой повелитель, да продлит господь его дни и даст несокрушимое здоровье, предлагает устраивающий всех путь. Вы, великий князь, можете, собрав армию, двинуться к месту встречи с союзным теперь войском Василия II. И уже там совершится обряд вашего крещения, а затем и женитьбы на принцессе. Так вы можете избежать возможных проблем здесь, в вашей столице. Вернувшись же победителем… Победы всегда оправдывают любые решения коронованных особ.

Путята лишь важно покивал, не особенно вникая в суть хитросплетений ромея. Зато Добрыня, наклонившись к племяннику, прошептал тому на ухо:

— Это хороший выход из положения, в котором все мы оказались. Соглашайся в целом, а по отдельным частям мы поторгуемся. Без порток уйдут, ты меня знаешь.

— Но полная тайна…

— Само собой, племянник. Для все мы просто выступаем с войском в поход на… Туда, куда договоримся. А уж потом будет видно, как лучше уничтожить возомнивших о себе князей. Ну же, давай!

Получив поддержку от того человека, которого он всегда считал единственным по сути для себя наставником, Владимир поднялся, принял внушительную позу и заявил:

— Будь посему. Ты, Лигирос, можешь отписать моему будущему родичу, что я согласен с его предложением. И пускай он подумает, где лучше для нас обоих соединить войска. Против врагов как внешних, так и внутренних. Ну и принцесса… мыслю я, что ей приятнее выйти замуж за меня не в чистом поле, а в стенах большого города.

— Я передам ваши слова императору, великий князь, — встав сам и незаметным жестом приказав сделать это епископу, магистр склонился в глубоком, длительном поклоне. — Вы желаете передать ему что-либо еще?

— Нет, — не слишком уверенно вымолвил Владимир, покосившись на Добрыню. — Точно нет. Но завтра я снова жду вас для беседы по торговому договору и некоторым другим вопросам. А пока… разрешаю удалиться.

Проводив взглядом неспешно удалившихся послов и немного выждав, Добрыня процедил:

— Хотят у нас на закорках в свой рай въехать! Ты, Владимир Святославович, с ними всегда ухо востро держи, они многих облапошивали. А ты, Доброга, хватит за спинами нашими стоять. Лучше видеть тебя, а не чувствовать присутствие.

Не проронив ни слова, глава Тайно Стражи подошел к креслу, ранее занимаемому Лигиросом и, выждав пару мгновений, уселся. Улыбнулся уголком рта, от чего у Владимира почему-то испортилось настроение. Однако, не обращая внимание на повадки своего тайного цепного зверя, великий князь примостил свой зад в столь уютном кресле-троне и задал вопрос:

— Что твои прознатчики скажут?

— С посольством что-то случилось по дороге сюда, — охотно вывалился Доброга на собравшихся добытые сведения. — Они скрывают это от нас, но неприятности только у них, как мне кажется. Потому Георгий Лигирос собирается писать про тот неведомый нам случай базилевсу.

— Ну а твои догадки? — решил уточнить Добрыня. — Ты человек опытный, может предположить то, что с большой долей уверенности будет истиной.

— Я не кудесник… Могу только предположить, что или у них украли что-то важное, или же произошел внутренний спор с неприятным итогом. Из-за мелочей письмо базилевсу писать не станут. Но и посол и епископ не выглядят очень обеспокоенными. Тогда. Когда думают, что посторонних глаз нет рядом, и не особо таятся. Значит… Думайте дальше сами, я не настолько посвящен в ваши дела.

Другой бы не уловил, но не Добрыня. Прожженный интриган понимал, что сейчас Доброга, оскорбленный попыткой понизить его влияние, не будет прогрызать норы в неподатливой породе. Да, сейчас Добрыня немного, но сожалел о своей попытке сместить главу Тайной Стражи. И ладно бы о ней никто не догадался, так ведь нет. Во время того, как Доброга начал обвинять Фому в содействии побегу Роксаны, много чего всплыло. Тот, отбиваясь от серьезных обвинений, выложил все, в том числе и о планах великого князя и его дядюшки по будущей смене Доброги на него самого.

Сам отбился от наказания, но вот положение его… Было очевидно, что Доброга скоро сожрет своего помощника, подставит под серьезные проблемы. Оно было понятно, никто не захочет терпеть возле себя такого вот…желающего занять твое место.

Но ссориться сейчас с главой «тайных» Добрыня не собирался. Этот был хотя бы верен и не замешан в смутных делах. Поэтому пришлось вежливо улыбнуться и еще более вежливо попросить не играть словами. а приложить все силы. По причине большой важности вопроса.

— Я действительно не знаю. ПОКА не знаю, — уточнил Доброга. — Время у нас есть, я постараюсь. А ты, Добрыня, начинай сводить в Киев наемников. Пора.

Задумавшись над этим предложением, дядюшка великого князя был вынужден согласиться. Действительно, время пришло. Помимо двух тысяч йомсвикингов, он и по другим продающим свои клинки прошелся. Где с помощью своих людей, где используя связи Путяты.

Итогом было от тысячи до полутора опытных бойцов, готовых не просто воевать за хорошие деньги, но не задавать никаких вопросов. И не болтливых. А состав… Кого там только не было: печенеги, поляки, волжские булгары. С бору по сосенке, вот и все дела. Можно было нанять и больше, но подобное поневоле вызвало бы тревогу у всех мало-мальски умных людей. А тысяча-полторы — тот самый «коридор», который не вызовет шума. Командирам наймитов нужен был только знак, чтобы выдвинуться к Киеву и встать под знамена Владимира Святославовича. И Добрыня собирался его дать.

— Итак, мы сумели договориться с великим князем! И выполнили порученное нам императором, — Георгий Лигирос расхаживал по комнате, находясь в возбужденном состоянии и одновременно приподнятом от осознания успеха. — Но можем ли остановиться на малом, если есть возможность получить большее?

Магистра слушали внимательно, не упуская ни единого слова. Собравшиеся в этом помещении ромеи были людьми искушенными в придворных интригах. Ведь именно от них зачастую зависело не только положение при дворе и богатство, но и сама жизнь. Неудачники долго не держались, их съедали более искушенные в грузнее всех против всех хищники. Поэтому само предложение Георгия Лигироса отторжения не вызывало.

Но интересы могли быть совершенно разные. Например, не помочь посланнику императора выполнить поручение, а помешать. Незаметно, чтобы не открылось участие. Тихая война придворных между собой, она длилась не первое столетие. Победить в ней было в принципе невозможно, реально лишь отсрочить поражение. Этим там и занимались

Впрочем, магистр Георгий Лигирос не опасался подвохов со стороны прибывшего вместе с ним епископа Михаила. Цель у них была общая, а споры могли возникнуть лишь в мелочах. Другое дело — двое остальных, тут присутствующих. Постоянный посол императора Василия II в Киеве Никифор Фракиец и его тень Константин Старгирос могли иметь и наверняка имели свои собственные интересы. Но обойтись без них было нельзя — они лучше всех прочих знали насчет происходящего здесь. Как сейчас, так и в прошлом. Без их советов… ничего не получилось бы. Это знали все — и они, и Геогрий с епископом Михаилом.

— Больше не значит лучше, — проскрипел в ответ на слова магистра Константин Старгирос. Он вообще был очень осторожным, отказывающимся почти от любых рискованных действий. — Здесь в последнее время стало очень тяжело действовать.

— Тайная Стража во главе с Доброгой? Понимаю… он сразу показался знающим человеком. Но я не предлагаю ничего, что шло бы во вред великому князю и его окружению.

— Я не про этих, магистр, — покривился Старгирос. — С «тайными», как их тут называют, у нас хорошие отношения. Есть другие, из числа людей независимых от Владимира князей. «Вольные ярлы», как называет их тот, кто стоял и за нападением на прошлое посольство и, я уверен, за попыткой убийства Никифора.

— Рана от стрелы до сих пор болит, — пожаловался упомянутый, потирая место шрама рукой и болезненно морщась. — Хорошо еще. что среди русичей очень знающие лекари. Не хуже тех, что у нас в Константинополе, а кое в чем и получше будут.

Лигирос остановился прямо посредине комнаты, неопределенно взмахнул рукой, но тут же метнулся поближе к остальным. Его не интересовала рана Фракийца, не особо волновало и лекарское искусство местных. А вот насчет противостоящей силы стоило узнать подробнее.

— И кто среди этих «вольных ярлов»?

— А все те же, которых больше всего опасается Владимир Святославович со своими советниками. Ратмир Карнаухий, который частью в Киеве, частью в Пскове обитает. Стоял во главе многих набегов на разные земли. Удачлив, властен, стремится стать большим, чем есть сейчас. Сильное войско, более полутысячи. Вроде шесть сотен, но…

— Это неважно Дальше!

— О нем пока все. Теперь Снорри Вещий. Очень уверенно себя чувствует в Чернигове и поблизости. Четыре с половиной сотни воинов, нобогатство побольше. чем у остальных. Жрец одного из местных божков, поэтому в случае опасности усилится за счет храмовых воинов. Во главе набегов встает редко, но очень ценится как советчик. Умеет разговаривать с людьми и убеждать их делать то. что выгодно лично ему.

Тут Константин Старгирос взял паузу, дабы промочить пересохшее горло глотком вина. Не того, что хранилось в посольстве, а их числа того, что было привезено магистром в подарок. Одно из его любимых сортов но очень уж редкое и дорогое даже для него, занимающего второе по значимости место в посольстве.

— А ты все про всех знаешь, — хмыкнул Георгий, присаживаясь и плеснув в один из пустых кубков того же вина. — Не зря тут сидишь, непременно сообщу императору.

— Я буду вам признателен, магистр, — расплылся в улыбке Старгирос, только глаза его оставались такими же холодными и пустыми, как раньше. — Но я рассказал не о всех, о ком надо знать. Ставр Осторожный… Он в Новгороде и чувствует себя там как дома. Связь с жрецом Богумилом Соловьем. На равных правах, они помогают друг другу, но у каждого свои интересы. Прозвище ему подходит — не труслив, но осторожен. Ценит жизнь каждого из своих воинов, за что ценят и его. Предпочитает заведомо слабого противника, поэтому тщательно выбирает из всех вариантов набега наиболее для себя безопасный. Но, будучи в опасном положении, способен проявить чудеса героизма.

— Войско?

— Ровно пять сотен, — мгновенно ответил магистру Константин. — Больше он его не увеличивает. Похоже, счел такой размер наилучшим для себя. Это трое из самых влиятельных, но… Есть еще один, которого все все знаете или слышали. Самый непредсказуемый, а потому опасный. К тому же сейчас он полностью владеет городом Переяславлем — самым близким к столице из больших городов.

— Хальфдан Мрачный. Отродье сатаны, — побагровел епископ от переполнявшей его злобы. — Да, мы все его знаем. И всё! Или случилось еще что-то?

Никифор ненадолго замолчал бросив вопрошающий взгляд в сторону магистра. — все же он был его как бы начальником, а не ЕГО Преосвященство Михаил.

— Как по прочим, Константин, — кивнул Лигирос, давая тому добро на ответ. — Но без мелочей, они лишние.

— Как прикажете, магистр, — склонил голову Константин, после чего посмотрел на епископа и продолжил. — Вы, Ваше Преосвященство, многое знаете, поэтому… Ярл Хальфдан Мрачный, владеет Переяславлем. Находящиеся та другие «вольные ярлы» больше не вольные. Они целиком ему подчинены. Собственное войско более семисот, но к этому теперь необходимо прибавить его вассалов.

— Сколько? — мгновенно вскинулся Лигирос, почуяв, что это уже действительно серьезно.

— Что-то около полутысячи по последним подсчетам. Может больше, тут все очень туманно. К тому же в Переяславле находится сбежавшая жена великого князя, Рогнеда. Она тоже… точка, к которой притягиваются недовольные. Не удивлюсь, если Хальфдан на ней женится.

— Он уже…

— У этих идолопоклонников разрешено многоженство, хотя и необычное, Ваше Преосвященство. Требуется согласие первой жены… или жен. Это не мусульмане, здесь другие нравы. Женщины здесь и среди воинов встречаются. Роксана Змейка, жена Хальфдана, как раз из таких.

Епископ вновь покривился. Не любил он, когда в его четкую, однозначную картину мира пытались внести полутона, оттенки красок. Для него была единственно истинная вера и ее носители, а еще остальные… По умолчанию варвары и дикари, которых надо или уничтожать, или тянуть к свету. Неважно каким образом: добровольным, насильным… Господь прощает своим верным рабам любы прегрешения, если они во славу учения его! Огнем и мечом, крестом и псалмом… Только так свет веры воссияет от Константинополя до самых отдаленных уголков этого мира.

— Подобный союз будет опасным, — врезал кулаком по столу Георгий Лигирос. Он со своим многолетним опытом, в том числе и военным, чувствовал перспективы подобного. — Расторгнуть супружеский союз здесь можно, Константин?

— Любой жрец… Достаточно присутствия лишь одного из супругов и весомого повода. Измена, побои, недостойное поведение перед богами и людьми.

— И?

— Все из перечисленного, магистр. Князь Владимир был в сложных отношениях со своей женой. А сейчас… когда она вне его власти, это оборачивается уже против него самого.

— К этому мы еще вернемся. А пока продолжай про Хальфдана.

— Как изволите, магистр. Он единственный из «вольных», кто открыто противостоит великому князю. Два раза его воины устраивали сражения с людьми великого князя: случай с посольством и при попытке Владимира вернуть беглую жену. И власть над городом ставит его на более высокую ступень среди прочих. Ничего удивительного, что он месяц от месяца становится более весомой фигурой в партии, которую все мы разыгрываем. Я еще не упоминаю про его качества властителя, которые он проявляет. Хальфдан Мрачный опасен, его нужно устранять. Но деньги его не интересуют, быть под чьей-либо властью он тоже не желает. Делайте свои выводы. Магистр, Ваше Преосвященство…

Слушая этот краткий, но четкий пересказ сведений об интересующем их человеке, гости из Константинополя явно не радовались, скорее уж наоборот. Кое-что они знали и раньше, но и новые сведения не внушали приятных мыслей.

— Что же, если человека нельзя купить, — усмехнулся Георгий. — Значит, его следует убить.

— Идолопоклонник. Препятствующий распространению истинной веры, должен быть мертв, а его душа пусть отправляется в адское пламя, — сверкнул глазами епископ. — Любому, что отправит его душу в ад, не только во грех не будет, но и благословение от меня и… самого патриарха.

Фракиец лишь радостно скалился, безмолвно шевеля губами, и загибая пальцы на правой руке. Думал, как и кого лучше всего привлечь к этому начинанию. А вот Старгирос подобному не сильно обрадовался. Мрачно уставился на плещущееся в кубке вино, вздыхал… наконец, решившись, залпом допил его, со звоном поставил опустевший кубок на стол и заговорил.

— Магистр, Ваше Преосвященство… Вы недооцениваете опасность сложившегося положения. Я просто не могу не сказать об этом простите мою горячность.

Епископ сверлил того взглядом, отчего Константин чувствовал себя… довольно неуютно. А вот Георгий Лигирос готов был сначала выслушать опасения низшего по положению, а только лишь потом, в случае необходимости, проявлять свой гнев. Повелевающим жестом дав разрешение продолжить, магистр приготовился слушать.

К нему уже пытались подобраться. Не раз… Сильные отряды? Ускользает, а решившийся на это мелкий князек потерял все, включая свою жизнь. Пусть это был не его враг, а рука врага… Результат все равно был печален. Затем в ход пошли более сложные способы. С большим трудом нашли готового предать. И что? Предателя уничтожили, равно как и тех, кого он привел. Но про эту попытку узнали лишь то, что Хальфдан сам захотел открыть. Предатель стал жертвой «коварных наймитов-христиан», желающих повредить заступнику истинных богов. Так теперь говорят многие.

— И к чему нам слушать рассказ о старых неудачах людей великого князя?

— Обычные способы с ним не получатся, он словно заранее знает, что могут сделать его враги. Ну и заранее принимает меры по защите или вообще предотвращению покушений на свою жизнь, — Старгирос перевел дух и вновь заговорил. — Его не стоит пытаться убить одного. Слишком велик риск неудачи и того, что попытка обернется против нас. Можно лишь уничтожить и его, и всех, кто рядом. Пусть это сделает Владимир Святославович с нашей посильной помощью.

Магистр ненадолго впал в раздумья. С одной стороны. сказанное Константином Стагиросом было разумным. Да и попытки убить этого мешающего их планам Хальфдана оканчивались… печально. С другой же… Да кто он такой? Обычный князек, каких империя легко и просто втаптывала в грязь. К тому же не той величины персона, чтобы с ней разговаривать. И та история с посольством… Нанесенное базилевсу оскорбление должно было быть смыто кровью оскорбившего. Василию II это наверняка понравится, а принесший эту весть без награды не уйдет. Поэтому…

— Ты преувеличиваешь опасность, Константин.

— Я ее смягчаю, магистр, — вопреки ожиданиям, Старгирос продолжал настаивать на своем. Словно бы и не подозревал, что терпение главы присланного базилевсом посольства уже на исходе. — Прощу простить недостойного за дерзкие слова, но… Люди из числа захваченных при нападении на посольство наверняка все еще у него. У Хальфдана. И этот, Коллоподий, он тоже будет использован этим ярлом. Причем как именно мне понять не удается. Но что будет — я уверен. И очень болезненно для наших здесь интересов. Хвала господу нашему, коли покушение удастся. А если нет?

Старгирос хотел было продолжить. Объяснить, что в таком случае ярл с говорящим прозвищем Мрачный быстро вычислит тех, кто стоял за покушением и… Ответ будет каким угодно, но точно не незаметным. Вот тоько достаточно было взглянуть за пышущего гневом епископа и сильно раздраженного магистра. ИМ сейчас не хотелось выслушивать опасную правду. Порой ведь так приятно тешить себя иллюзиями.

Именно поэтому он пробормотал обычные в таких случаях самоуничижающие слова и решил больше не лезть со своим мнением. Пока не лезть. Ну а если эти «высокие гости из столицы» желают разбить себе голову, то он предостерегать их не станет. В конце концов, это не его голова. А вот свою стоило поберечь как от начальственного гнева, так и от возможных последствий. А то и суметь получить с чужой непредусмотрительности немного выгоды для себя и только для себя.

Меж тем магистр и епископ уже вовсю спорили относительно того, как именно лучше всего подобраться к Хальфдану Мрачному. Сначала между собой, а потом задействовали и Никифора Фракийца. Тот, само собой, хотел отомстить за свое ранение.

Константин, опустив глаза вниз, чтобы чего не заметили, в уме уже перебирал возможные действия — как их, так и свои. И лучшим было уже сейчас начинать готовить письмо в Константинополь. Прямого выхода на базилевса у него не было, но некоторое количество солидов могло открыть любые двери. А подвернувшийся случай стоил того, чтобы им воспользоваться. А золото… Риск стоил того.

И еще надо было отстраниться от замыслов, которые сейчас тут подготавливались. Показательно отстраниться, но вместе с тем так. чтобы без последствий. И выход был только один — болезнь. Серьезная, чтобы не вызывала ни у кого подозрений. И вот тут на ум пришли как раз те самые славянские лекари, о которых он недавно упоминал магистру с епископом. Они действительно могли помочь одновременно выглядеть в глазах всех сильно больным, а в то же время не подвергать свое здоровье сколь-либо серьезной опасности.

Бросая редкие, но пристальные взгляды на поглощенную обсуждением планов покушения троицу, Константин Старгирос не мог не злорадствовать. Он вообще был очень горд и очень трепетно относился к тому, когда его здравые мысли отбрасывались в сторону, как ненужный мусор. Как сейчас… Поэтому в голове его промелькнула мысль: «Посмотрим, кто будет радоваться через пару месяцев… И кто вообще останется жив, чтобы иметь возможность испытывать хоть какие-то чувства».