Реальность

Что же Черчилль думал о Сталине на самом деле? Имела ли мифическая «речь» под собой хоть какие-то основания? Имела. В уже упомянутом выступлении перед Палатой Общин 8 сентября 1942 года, озаглавленном «О военной ситуации», Черчилль говорил:

«России очень повезло, что когда она агонизировала, во главе её оказался такой жёсткий военный вождь. Это выдающаяся личность, подходящая для суровых времен.

Человек неисчерпаемо смелый, властный, прямой в действиях и даже грубый в своих высказываниях… Однако он сохранил чувство юмора, что весьма важно для всех людей и народов, и особенно для больших людей и великих народов.

Сталин также произвёл на меня впечатление своей хладнокровной мудростью, при полном отсутствии каких-либо иллюзий. Я надеюсь, что заставил его поверить в то, что мы будем верными и надёжными соратниками в этой войне но это, в конце концов, доказывается делами, а не словами».

8 февраля 1945 года на Ялтинской конференции Черчилль поднял тост в честь Сталина:

«Не будет преувеличением или слишком приукрашенным комплиментом сказать, что мы ценим жизнь маршала Сталина, как наиболее драгоценную для всех нас. В истории было много завоевателей, но немногие из них оказались государственными деятелями и большинство из них растратили плоды своей победы на послевоенные смуты. Я от всей души надеюсь, что судьба сохранит маршала для народа Советского Союза и для содействия нашему продвижению вперёд в менее несчастные времена, по сравнению с теми, через которые мы недавно прошли. Я иду по этому миру с большей решимостью и надеждой, когда я осознаю себя в дружеских и глубоко доверительных отношениях с этим великим человеком, слава о котором обошла не только всю Россию, но и весь мир».

История всех коалиций – это длинное повествование о бесконечных жалобах союзников друг на друга.

Хуже союзников может быть только война без союзников.

Имея дело с союзниками, иногда замечаешь, что они обзавелись собственным мнением.

Через два дня прозвучал еще один тост:

«Я поднимал этот тост уже несколько раз. Но на это раз я пью с более тёплым чувством, чем на предыдущих встречах, не потому что он (Сталин) сейчас триумфатор, но потому что большие победы и слава русского оружия сделали его добрее, чем в те трудные времена, через которые мы прошли. Я думаю, что, несмотря на некоторые разногласия, которые могут быть между нами по отдельным вопросам, у него в Британии есть хороший друг. Я надеюсь на яркое, цветущее и счастливое будущее для России. Я сделаю всё что угодно, чтобы быть полезным, и я уверен, то же самое сделает и Президент. Было время, когда маршал был к нам не так добр, и я помню, что и я сказал несколько грубостей в его адрес, но наши общие опасности и общие приверженности смели всё это прочь. Все прошлые недопонимания выгорели в огне войны. Мы чувствуем, что имеем друга, которому мы можем верить, и я надеюсь, что он и дальше будет испытывать такие же чувства по отношению к нам. Я молюсь, чтобы он дожил до того дня, когда его любимая Россия будет не только пожинать плоды славы в войне, но и быть счастливой в мирное время».

А в мемуарах Черчилль вспоминал:

«Когда маршал собрался уходить, многие представители английской делегации собрались в вестибюле дворца, и я воскликнул: «Трижды «ура» маршалу Сталину!» Троекратное приветствие прозвучало тепло».

И видимо в то время он был вполне искренним, потому что 27 февраля 1945 года, отчитываясь перед Палатой Общин о Ялтинской конференции, он заявил:

«После встречи в Крыму и всех других проведенных мной переговоров у меня осталось впечатление, что маршал Сталин и советские лидеры хотят поддерживать честные дружеские отношения с западными демократиями и разговаривать с ними на равных. У меня есть ощущение, что это не просто слова. Я не знаю ни одно другое правительство, которое бы так твердо и последовательно исполняло свои обязательства – причем иногда даже во вред собственным интересам, – как правительство Советской России. Я напрочь отказываюсь пускаться здесь в какие-либо дискуссии относительно честности намерений русских».

А 7 ноября 1945 года в речи Черчилля перед Палатой Общин прозвучали такие слова:

«Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правящему судьбой своей страны во времена мира и победоносному ее защитнику во время войны… Всякая мысль о том, что Ан глия преднамеренно проводит антирусскую политику или устраивает сложные комбинации в ущерб России, полностью противоречит английским идеям и совести».

Удачная аналогия – одно из грозных оружий ритора.

Лучше иметь амбициозный план, чем никакого.

Достоинство премьер-министра, как женская честь, не может быть утеряно частично.

Никакой народ и никакой человек не имеют монополии на добро или зло.

У Бога работа еще хуже, чем у меня, и, увы, он даже не может уйти в отставку.

Новости лучше делать, а не слушать.

Всегда готовый к мученичеству, я предпочитал, чтобы его отсрочили.

Величайший урок жизни в том, что и дураки бывают правы.

И даже в знаменитой Фултонской речи (5 марта 1946 года), с которой формально началась «холодная война», Черчилль говорил:

«Я искренне восхищаюсь героизмом русского народа и глубоко уважаю своего боевого товарища маршала Сталина. В Британии, как наверняка и в Америке, многие с большой симпатией и доброжелательностью относятся к русским. Британцы твердо намерены установить с этим народом долгосрочные дружеские отношения, несмотря на все существующие разногласия. Мы отлично понимаем, что русские хотят обезопасить свои западные рубежи, полностью исключив возможность агрессии со стороны Германии. Мы чрезвычайно рады видеть Россию среди ведущих мировых держав, ведь это место принадлежит ей по праву. Мы рады видеть ее флаг на морских просторах. Но больше всего нас согревает мысль о том, как быстро крепнут связи между русским народом и нашими нациями по обе стороны Атлантики».

Пожалуй, это было последнее упоминание Сталина Черчиллем в положительном контексте (в публичных выступлениях). Обстоятельства изменились, политика сменилась, и прежний друг превратился в злейшего врага. 9 октября 1954 Черчилль даже поставил Сталина в один ряд с Гитлером:

«Пусть диктаторы, чьё злонравие породило страшные дела – дела, которые никогда бы не совершились без их деспотичной личной власти – несут свой ужасный список содеянного в историю. Пусть Гитлер заберёт свой позор с собой в ад… Но в этот знаменательный момент мировой истории и может быть судеб всего человечества я имею ввиду не только Германию и Гитлера. Сталин был на протяжении многих лет диктатором России, и чем больше я изучал его карьеру, тем больше я был шокирован ужасными ошибками, которые он допустил, и совершенной безжалостностью, которую он проявил к отдельным людям и людским массам, с которыми он действовал. Сталин, когда Россия подверглась нападению, был нашим союзником против Гитлера, но когда Гитлер был уничтожен, Сталин стал для нас главным источником ужаса. После того, как наша совместная победа стала очевидной, его поведение снова разделило мир. Кажется, что он чрезмерно бредил идеей мирового господства. Он действительно низвёл треть Европы к состоянию советского сателлита, которому вменялась идеология коммунизма. Эти события, после всего того, что мы прошли вместе, нас глубоко огорчили».

В одном из своих выступлений перед избирателями в Вудфорде, 29 сентября 1959 года, Черчилль вновь заговорил о Сталине:

«С грустью я смотрел на долгие годы холодной войны и на разрушение надежд времён весны 1945. Я принял участие в пробуждении свободной Европы к осознанию необходимости объединения усилий с Соединёнными Штатами и Британскими доминионами ради защиты своей свободы. Но я не стремился к холодной войне и я никогда не стремился к её поддержанию или продлению. В апреле 1945 года, когда победоносные силы Запада и России объединялись в общей победе, я писал Сталину:

«Я умоляю Вас, мой друг Сталин, не недооценивайте появляющихся разногласий. Не много радости в таком будущем, в котором Вы вместе с подвластными Вам странами и вдобавок с коммунистическими партиями во многих других странах, все вместе встанете по одну сторону, а те кто тяготеет к англоязычным нациям, их союзникам и доминионам, будут по другую сторону. Очевидно, что эта ссора разорвёт мир на части и что все мы, лидеры, причастные к этому по обе стороны, будем опозорены судом истории. Даже развязывание долгого периода подозрений, нападок и контр-нападок и политики противоборства станет разрушительным для широкомасштабного развития и мирового процветания, которые могли бы быть достигнуты в нашем триединстве».

Сталин не слушал. Все мы очень хорошо знаем трагическую цепочку последовавших за этим событий…»

Кроме того, надо сказать, что Черчилль несколько недооценивал как интеллект Сталина, так и его информированность. Вот что он пишет в последнем томе книги «Вторая мировая война»:

«17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: «Младенцы благополучно родились». Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. «Это значит, – сказал Стимсон, – что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана». Хотя мы следили за этими страшными исследованиями на основании всех тех отрывочных и скудных сведений, которые нам давали, нам заранее не сообщили или, во всяком случае, я не знал даты окончательных испытаний.

… 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: «Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну «Ну, как сошло?» – спросил я. «Он не задал мне ни одного вопроса», – ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлён о том огромном процессе научных исследований, которой в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов. Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала».

Сейчас уже доподлинно известно, что Сталин прекрасно знал о новом оружии американцев, причем в том числе от его непосредственных разработчиков – Клауса Фукса, Теодора Холла и Жоржа Коваля – считавших, что атомная бомба не должна быть собственностью одного государства. Так что через несколько дней после окончания сборки первой атомной бомбы в США, описание ее устройства уже было получено в Москве. Как и документы о характеристиках испытательного взрыва в пустыне Нью-Мексико. И 24 июля, когда Сталин мило улыбался Черчиллю и изображал непонимание, он не только прекрасно знал, о чем идет речь, но знал это даже лучше самого Черчилля. А вечером приказал Молотову поговорить с Курчатовым об ускорении советского атомного проекта.

Лучшее свидетельство справедливости соглашения в том, что оно не устраивает в полной мере ни одну сторону.

Проблемы победы более приятны, чем проблемы поражения, однако столь же важны.

ООН была создана не затем, чтобы привести нас в рай, а затем, чтобы спасти нас от ада.

Историю пишут победители.