Глава 24

Дорога до базы заняла около полутора часов, в течение которых у нас трижды на КПП проверяли документы и пропуска. Последней проверкой документов стал КПП базы. Дежурный, сержант из 2-й штурмовой роты, увидев и опознав мою рожу, улыбнулся и дал команду поднять шлагбаум. Когда машина проезжала мимо него, он лихо отдал воинское приветствие и тут же пошел сообщать дежурному по части о моем приезде. Так что у штаба меня ждала комиссия по встрече в составе всего наличествующего комсостава. Я был рад увидеть знакомые лица встречающих. Надеюсь, что и они тоже. К моему приезду явно готовились. Во всяком случае, постарались убрать грязь и мусор с глаз подальше, даже снежные бугры у землянок и дорожек выровняли. А вот это зря! Только маскировку нарушили, да и под дождем небось промокли! Но спускать «кобеля» не стал. Зачем расстраивать парней, они же старались. Оставил все на утро…

Светомаскировка соблюдалась неукоснительно, и поэтому народ, кроме часовых и дежурных зенитных расчетов, попрятался в землянках. Я после небольшого сабантуя в столовой по поводу моего возвращения направился к себе отдохнуть.

Погода как по заказу исправилась. Дождь закончился, ветер разгонял на небе облака. Землянка встретила меня теплом «буржуйки». Дневальный постарался, протопил как следует. Я отпустил его отдыхать, уж с печкой как-нибудь сам справлюсь. Кровать была заправлена, оставалось лишь раздеться и уснуть, но вот последнее никак не удавалось сделать. Спать то ли от выпитого, то ли от перевозбуждения совершенно не хотелось. На «буржуйке» пофыркивал пузатый чайник, а на столе под белой салфеткой стояли кружка и блюдце с несколькими кусочками сахара. Будильник тихо отсчитывал время на тумбочке. Мои глаза зацепились за большой металлический сейф, стоящий в углу. Их в свое время Горохов притащил из Москвы целый грузовик. К половине из них не было ключей. Те, что закрывались, раздали по кабинетам, остальные пошли по землянкам в качестве шкафов. Не выкидывать же! Хранить мне в нем было практически нечего, всю служебную документацию я держал под замком и охраной в штабном сейфе, а немногочисленные личные вещи – на квартире. Да и не оброс я имуществом, которое стоило хранить в сейфе. Иногда в нем стояла бутылка коньяка да кое-какая немудреная снедь. Татьяна, правда, использовала одну из ячеек под свои женские нужды, но, улетая, она освободила полку. Открыв дверцу сейфа, я обнаружил, что он до отказа заполнен писчей бумагой, конвертами, тетрадями, химическими карандашами и несколькими бутылками чернил. Так, интересно девки пляшут! Кто это тут без меня распоряжается? Но узнавать было не у кого, дневального сам отпустил, а звонить посреди ночи дежурному посчитал неправильным. До утра потерплю.

Налив себе кружку чая, подкинул дров и, глядя на огонь, задумался. Я уже давно вынашивал мысль об очередном послании Сталину. За то время, что я здесь нахожусь, накопилось много воспоминаний, не вошедших в первые письма, и требовалось их реализовать. Впервые об этом задумался еще в госпитале, испугавшись, что уйду и больше ничего не смогу сделать. Но там было слишком много свидетелей, а мне нужно было хоть какое-то уединение. В поезде и дома, в Москве, писать не решился. Не знаю почему, но мне казалось, что я все время был под чьим-то наблюдением. Нет, ничего особенного, так, мельком ловил на себе осторожный, внимательный, изучающий взгляд. Сначала не придавал этому значения, мало ли я у кого вызывал интерес. У тех же карманных воров или постовых, например. Но вот потом сторожевая система начала напрягаться, особенно на вокзале и у вагона, когда ждал отправления. Вокруг меня были только военные, направляемые к месту службы, да несколько железнодорожников, готовивших поезд к отправке. Около санитарного пропускника стояла очередь эвакуированных с эшелона, стоящего на соседнем пути. И все! Но определить, кто мной так сильно интересовался, никак не удавалось. Хотя моего опыта для этого вполне хватало. Никаких внешних проявлений слежки заметно не было, но тем не менее тревога оставалась. Я привык доверять своим предчувствиям и поэтому, чтобы снять напряжение, просидел всю дорогу в купе. Помогло. Как только я вошел в вагон, напряжение в значительной степени спало. Купе стало моей персональной крепостью, помогло и то, что его окно выходило на соседний путь, а не на перрон. С отправлением поезда стало еще спокойней. В дороге ко мне никто не заглядывал и не тревожил. Вновь сторожевая система напряглась уже в Москве, но это было понятно. В городе хватало тех, кому положено следить. Заниматься письмом на квартире не стал по вполне объяснимой причине подозрения наличия прослушки в комнатах. Если уж маршалов дома писали, то и меня вполне могли, тем более что наш домик-то с секретом.

Ну, а сейчас и здесь я мог спокойно переложить свои мысли на бумагу. Часовой без моего разрешения никого в землянку не допустит. Дневальный до утра не вернется. В то, что за мной кто-то сейчас мог прийти с ордером на арест, не верилось. У них была куча времени и возможности это сделать, а раз не пришли, то уж до утра точно не придут. Где хранить написанное? Пока у себя в сейфе вместе с проектами документов, а отправлю письма тем же способом, что и первые. Тем более что почтовый ящик остался на месте и в здании сейчас работают вернувшиеся из эвакуации сотрудники ЦК. Надеюсь, что порядок изъятия почты не изменился. В качестве второго варианта был почтовый ящик в гостинице «Москва», где сейчас проживает много сотрудников аппарата правительства. Там даже проще, да и проходимость народа больше, у «наружки» будет меньше шансов меня отследить. Не верится, что сейчас там фотографируют всех посетителей. Была бы на месте Татьяна, можно было бы ее под благовидным предлогом уговорить посетить бывшее место работы. Был еще вариант – почтовый ящик у Большого театра. Ну и в качестве последнего варианта – почтовый ящик в Измайловском парке, тот, что рядом с запасным кабинетом Сталина. Ладно, когда будет все готово, тогда и посмотрим, где и как отправить письмо.

Верный «Паркер» в планшете, бумага и чернила в сейфе, времени до утра еще много, так почему бы не выполнить задуманное? Подкинув дров в печку и взяв из сейфа необходимое, я сел за стол. Писалось легко, хотя спецэффектов, как в прошлый раз, не было. Строчки и схемы быстро ложились на бумагу. О чем писал? О событиях, бывших в 1942–1943 годах в покинутой мной реальности. О просчетах нашего командования, действиях немецких войск, напирал на необходимость улучшения снабжения войск боеприпасами и продовольствием, усиления воздушного контроля над Демянским котлом, флангов Харьковского выступа, обороны Кавказа и Сталинграда. Да вообще о многом. Хоть история и поменялась, но ошибки-то повторялись. За ними как-никак те же люди стояли, что и у меня. Закончил я писать утром, когда горнист протрубил подъем. Печка была совсем холодная. Увлекшись писаниной, я совершенно про нее забыл. Чайник, кстати, тоже остыл, пришлось пить холодную воду. Вроде и не спал целую ночь, но чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, а раз так, то следовало вернуться к своим командирским обязанностям. Например, проконтролировать исполнение личным составом распорядка дня. Да и вообще перед народом появиться, вставить для порядка кому следует командирский пистон. А то небось забыли, как командир выглядит и что от личного состава требует.

На улице застал чрезвычайно интересное зрелище – выход личного состава на утреннюю зарядку и ее проведение. Она проводилась, как положено, и замечаний делать не пришлось. Вот только количество личного состава слегка напрягло. Оно было слишком большим от озвученного мне в ОМСБОНе, раз так в пять.

В декабре, убывая в Минск, на базе мы оставили всех больных, часть комендантского взвода, все подразделения тяжелого вооружения, учебную роту, школу снайперов, часть взвода связи, часть тыловых служб, прикомандированных старших возрастов из «истребительных» батальонов и ремроту общей численностью около шестисот человек. С учетом изъятия у нас ряда подразделений, по моим предварительным расчетам, тут должно было находиться не более трехсот моих парней, а тут присутствовало порядка полутора тысяч, в том числе и около сотни женщин. Да каких! Молодых, улыбчивых, симпатичных, спортивных и красивых, бежавших в строю вместе со всеми! Откуда они? Женщины в таком количестве были только в учебном отряде Паршина, но он переформирован в полк и, по идее, должен был перебазироваться на новое место. Или это девчонки из школы снайперов? Сюрприз, однако! Совсем отстал от жизни, не знаю, что творится у меня под носом! А ведь вчера на сабантуе меня никто из присутствовавших ни о чем подобном не предупреждал! Гады!!! Так подставлять командира!!! Я ж с ума могу сойти от такой красоты!!!

Ясность в данный вопрос внес дежурный по части, а потом подтвердил оставшийся из-за сломанной руки за начстроя и политрука базы в одном лице младший политрук Ермаков.

Женщин, кстати, я видел далеко не всех, так как больше половины из них были на дежурстве или отсыпались после ночной смены. Они были из учебного авиаполка Паршина, отдельного зенитного дивизиона, прикрывавшего аэродром и нашу базу, а также из роты связи авиадивизии, выросшей из остатков моего радиовзвода. Перебазировать авиаполк от нас (во всяком случае, в ближайшее время) никто не собирался, так как здесь был налажен учебный процесс, а на ремонтную базу продолжали поступать для ремонта и разборки поврежденные транспортные самолеты авиадивизии. Остальные полки дивизии Паршина дислоцировались на аэродромах во Внуково и под Брянском. Кстати, база и аэродром до сих пор считались хозяйством именно нашего батальона, так что можно считать «спортсменок» тоже нашими.

Остальные «спортсмены» тоже были местные. Школа снайперов, хоть ею теперь и командовал капитан из 2-го МСДОНа, никуда не переводилась, так как решено было не разрушать отлаженный учебный процесс и материальную базу.

Учебная рота в феврале получила на обучение большую партию мобилизованных, и теперь они завершают учебный курс. Опять-таки, как ни крути, наши. Ну, а остальные были вообще «свои в доску», а именно те, кто прибыл из госпиталей и восстанавливался после ранений и болезней, в том числе и «ястребки» из прикомандированных истребительных батальонов.

Всего же на базе находилось свыше 2 тысяч человек, из них бойцов штурмовых и егерских рот 308 человек, в том числе прибывших из госпиталей – 130. Роты имели в своем составе по 30–50 человек, и требовалось их заново сбивать и готовить, чем и занимались находившиеся на базе командиры. Правда, участвовавших в боях «старичков» осталось всего с десяток. Остальные пришли на место павших с училищной скамьи и ни хрена еще не умели. Поэтому основная нагрузка по подготовке подразделений легла на плечи сержантов и «дедов».

Из техники по новому штату в батальоне было почти все. Правда, больше половины ее требовало восстановления или ремонта, так как в отсутствие батальона его техника шла на восполнение потерь группы Козлова, а оттуда уже возвращалась битая.

Короче, все требовалось начинать сначала и готовиться к боям, так как никто держать нас в тылу не будет. Чем я и занялся, влившись в повседневную командирскую «карусель». До обеда успел пройтись по всем подразделениям и паркам, понаблюдал за учебным процессом и проверил состояние техники. На полигоне и в учебном классе поговорил с сержантами и бойцами «старой гвардии», услышал много интересного о своих подчиненных командирах и пополнении.

Столовая понравилась своей чистотой и ухоженностью персонала. Кормили неплохо и довольно вкусно. Порции, правда, были небольшие, сказывалась напряженка с продовольствием в стране. Тут в столовой питались в том числе гражданские специалисты и рабочие из КБО и рембазы.

После обеда гонял молодежь из числа командиров. Физически и теоретически парни были совсем неплохи. Командная и боевая подготовка у них тоже была на высоте, за два месяца под руководством моих сержантов пообтесались. Результаты их стрельб откровенно порадовали – все попали в «яблочко» мишени. На полигоне тактически действовали грамотно и уверенно. С картой общаться научились. Из всех вновь прибывших командиров мне больше всего своей подготовкой и навыками приглянулся прибывший на должность взводного лейтенант Максимов. Молодой, но очень опытный сибиряк-охотник, отлично освоивший все виды вооружения, имеющегося в подразделении, и наши тактические приемы. Его можно было сразу ставить на роту, тем более что о нем очень неплохо отзывались бойцы «старой гвардии». Занятия закончились уже далеко после отбоя.

День выдался напряженный во всех отношениях. Мне, чтобы заняться скопившимися за почти три месяца штабными бумагами, светового дня не хватило. Поэтому младший политрук Ермаков, поняв, что командир в загоне, оставил свои бумаги до следующего утра…