– Ты обещала мне фонор, – говорю я ворчливо.

– Да, господин, – чирикает Ольга. – Если вы не опасаетесь обнаружить себя. Возможно, ктыри уже ждут по многим из тех номеров, куда вы хотели бы обратиться.

– Откуда ты нахваталась такого опыта?

– Я смотрю детективы по сету…

Забавно, что она действительно права, а я старый осел. Впрочем, вряд ли ктыри придают такое значение моей персоне. Во всяком случае, до тех пор, пока им не удалось расколоть Тунгуса. Да еще, слышал я, есть у них какие-то способы разговорить мертвецов. Вот это было бы весьма неприятно, если бы вдруг в их лапах заговорил мой покойный наниматель.

Тогда и впрямь у каждого фонора из числа тех, что я мог бы потревожить, уже скучает «пастух». А над Гигаполисом кружат элкары со схемосканами, вынюхивающими мою черт знает когда проданную и стократно перепроданную душу…

… Старый осел Зомби лежит там, где ему был дарован перерыв в любовных утехах. То есть на ковре, в непосредственной близости от ложа. В какой-то из моментов Ольга стащила меня на пол вместе с простыней и обработала с головы до ног. Конечно, обычно я предпочитаю женщин в теле и возрасте, обладающих серьезным сексуальным опытом. Но эта нимфетка с торчащими ребрышками и едва заметными грудками со всей убедительностью доказала мне, что кое-что в этой жизни я недооценил… Сейчас она как ни в чем не бывало разгуливает по комнате, натянув черный свитер наподобие ультракороткого платьица – может быть, такой наряд и скрывает некоторую часть ее наготы, но будоражит ничуть не меньше! – готовит мне выпить, меняет диск в плейере, раскуривает для меня длинную трубку со слабым зарядом скэффла… А я лежу где лежал, ублаженный, размякший и напрочь утративший чувство опасности.

Кстати, о дамах в теле и возрасте.

– Я придумал, как нужно поступить. Звонить будешь ты. По номеру… – я диктую номер Филифьонки. – Запомнила?

Ольга, застыв на месте, медленно кивает аккуратной головкой.

– Это моя сквау, – говорю равнодушно. – Она все сделает как надо. А потом вы снова свяжетесь.

– Но я не хочу давать ей свой номер, – возражает Ольга. – Он чистый и даже незарегистрированный.

– Ты сама перезвонишь ей через какое-то время. И… надеюсь, тебе хватит ума разорвать связь, если там будет кто-то посторонний.

Присев рядом, Ольга подает мне трубку и бокал. Я пью, затягиваюсь сладким дымом, рука моя привольно скользит по теплому девичьему бедру к самым сокровенным тайнам в шелковой шерстке. Голова слегка плывет, и все тревоги улетучиваются прочь. Мне нечего бояться. Я ловок, силен и хитер, как сам дьявол. Я и на этот раз натяну нос всем своим недоброжелателям. Никогда они со мной не совладают. Зомби не тот парень, чтобы…

Ольга осторожно убирает мою руку из-под свитера, бесшумно встает и удаляется в прихожую. Звонить Филифьонке.

Я курю и таращусь в потолок. Словно тупая скотина, которую весь день гоняли по крутым склонам горы, а под вечер привели в стойло и дали вволю пожрать.

Это все недалекий трип от скэффла. Ничего, скоро туман в мозгах рассеется, а с ним – и все заморочки, что я сам себе навыдумывал. И я поднимусь с этого ковра, встречусь с Филифьонкой и навсегда покину Гигаполис.

Возвращается Ольга.

– Я сделала все, как вы велели, господин. Но повторного звонка не будет. Сегодня в шесть ваша скво будет ждать вас в Салоне. Так она сказала: в Салоне.

Черт, не хотелось бы показывать нос на улице хотя бы ненадолго. Но, с другой стороны, Салон – чрезвычайно надежное место. Он удален от центра, окружен особняками нуворишей, откуда и черпает свою главную клиентуру. И из него есть ходы во все концы света. По преимуществу тайные. Если быть до конца откровенным, Салон создавался нами для прикрытия кое-какого бизнеса… на грани фола. Бизнес закончился, а Салон остался. И это весьма кстати.

– Молодчина. А теперь, – я потягиваюсь, – не хочешь ли показать мне еще какой-нибудь свой трюк?

Ольга коротко усмехается. И начинает танцевать под струящуюся музыку. Так же плавно, тягуче, как и сама мелодия. Умело играя свитером, как тореадор плащом перед носом задремавшего быка.

И бык постепенно пробуждается.

Я отбрасываю простыню и на четвереньках гоняюсь за ней по комнате. Ольга с визгом уворачивается от моих потных лап… Зрелище ни с чем не сравнимое по степени похабства: немолодой уже голый сатир, гогоча и похотливо взревывая, преследует юную нимфу.

Внезапно визг нимфы становится неподдельно испуганным. Ольга застывает в углу, присев и натянув свитер на колени. С довольным урчанием я хватаю ее за лодыжку.

И вижу, что ее взгляд устремлен куда-то за мою спину.

Я оборачиваюсь.

Волосы на затылке начинают шевелиться.

Он стоит в дверном проеме, засунув руки в карманы изжеванного плаща, глубоко надвинув засаленную шляпу на лицо. Глаза прячутся за темными окулярами. Ноги в облупленных ботинках широко, уверенно расставлены.

В первые секунды я ничего не соображаю от своего страха и Ольгиного верещания. И мне чудится, что это тот же самый тип, от которого я так удачно отмазался в «Инниксе». И которому сейчас место не в этом вертепе, а в морге…

И только спустя вечность понимаю, что это другой. Хотя похожи они, как близнецы.

Он проходит в комнату и неловко, будто ревматик, в три приема опускается в кресло. Тот, первый, тоже двигался, как на шарнирах…

Ольга наконец умолкает и лишь трясется, тихонько поскуливая.

– Вы договорились? – спрашивает гость серым, безжизненным голосом.

– М-мы?.. С к-кем?..

– К вам приходили вчера. И вы должны были договориться.

– Д-да… приходили… Н-но…

– Условия те же, – говорит он равнодушно.

Я понемногу прихожу в себя. Комната слегка кружится перед глазами, в голове пустота от невыветрившегося скэффла. Но первый страх уже миновал.

Только не выкручивать мозги над загадкой, как же он сюда попал. Об этом можно поразмыслить и на досуге. Если повезет.

А почему, собственно, не повезет? Мне ничего не стоит прямо сейчас, вот здесь, замочить этого клиента. И сменить крышу, скрыться у Филифьонки…

С отвращением понимаю, что это невозможно. Отчего же?.. Например, оттого что я его боюсь.

– Принеси мне тряпки, – приказываю Ольге. – Что я тут отсвечиваю голым задом!

Девчонка отлипает от стенки и, по-прежнему натягивая свитер на свои прелести, бочком пробирается к моей одежде. Сгребает ее в охапку и порскает обратно. Тип даже не косится в ее сторону. Похоже, он не уделяет большого внимания мерам предосторожности. И этим при случае можно воспользоваться. Ежели хватит пороху.

Истинно, только в штанах мужчина чувствует себя уверенно и в безопасности.

– Итак, условия… – бормочу я, морща лоб, как бы вспоминая. – Но ситуация переменилась. Утром я был законопослушный гражданин, чистый перед законом и богом. Теперь же я – затравленный зверь, которого ищут все, кому нужна мзда за мою голову…

– Никто вас не ищет, – шелестит он. – Даже если вас захотят допросить, достаточно часто повторяйте «нет» и «не знаю», чтобы к вам утратили интерес.

– Конечно, если они не знают, в чем предмет договора!

– Они не знают.

– Вы в этом уверены? – спрашиваю я с надеждой.

– Мне это безразлично. И вам тоже. Считайте, что они не знают, и работайте. Существует лишь договор. Остальное никого не касается.

– Вы не представляете, на что хотите меня толкнуть!

– Мы представляем.

– Если ничего не удастся, нам всем уготован пожизненный курорт!

– Не всем, – склабится он. – Только вам.

Этот подонок говорит теми же словами, что и его предтеча. И рассуждает точно так же наивно. Сейчас скажет, что я зря паникую и у меня все получится.

– Вам удастся сделать это, – говорит он. – Иначе не может быть.

– Господи, но почему я?!

Наступает бесконечная пауза, после которой он отвечает вопросом же:

– А почему не вы?

Тут меня разбирает злость, и я ору во всю глотку:

– Потому что я боюсь! Потому что за мной тащится табун из ктырей! Потому что я хочу жить спокойно, в чистом и светлом месте! А когда я сделаю то, что вы просите, меня будут гнать по миру, как спидюка!..

Он медленно качает головой:

– Не будут. Некому будет вас гнать.

Так же медленно, словно каждое движение причиняет боль, он опускает руку в карман плаща – я напрягаюсь, ожидая чего угодно… даже пули в горло, как тот несчастный трассер, – и достает сложенный вдвое листок плотной бумаги.

– Вы просили план объекта. Вот он.

– Откуда вы…

– Мы согласны также и на сто пятьдесят процентов от исходной суммы.

– Послушайте, – говорю я с отчаянием в голосе. – Я не гожусь для этой работы. Вы можете все сделать без меня. Если у вас повсюду уши и глаза, если вы умеете проходить сквозь запертые двери и читать мысли… Но за убитого вами трассера трясти как соломенное чучело станут именно меня! Вам не нужно было убивать его!

– Он узнал. Он должен был умереть. И потом, что значит – убивать? Чем жизнь отличается от смерти?

Конфуций хренов, нашел время философствовать!

– Вы желаете, чтобы я отвечал? – шепчу я немеющими губами.

Потому что читаю в его голосе приговор. Нет, целую пачку смертных приговоров.

– Это не обязательно, – говорит он. – Так вот: есть вещи, которых мы не можем. Зато можете вы. Поэтому мы обратились к вам.

– Я не хочу. Не хочу… Гори они огнем, ваши деньги! Все равно мне их не видать!

– Вы их непременно получите. Мы выполним свою часть договора.

– Почему я должен верить вам?

– Потому что у вас нет выбора.

– Резонно. И все же…

– У вас будет время изучить план. Что же касается предмета, вы найдете его…

– Стойте! – я протестующе выбрасываю ладонь. – И так уже сказано много лишнего. И хотя я не выразил окончательного согласия, не стоит продолжать разговор в присутствии девочки.

– Это безразлично, – пожимает он плечами. – Она узнала.

Я слышу, как у Ольги мелко стучат зубы.