В ночь на среду снова выпал снег, и природа смягчилась. Морозы отступили — с улицы, но не от сердца. Я вздохнула, поправила шляпку и застегнула накидку. К счастью, у меня было время обо всем поразмыслить, потому удалось немного остыть и больше не хотелось трясти Себастьяна, как грушу, пока правда не посыплется переспевшими плодами. Справедливо рассудив, что попасть к нему без скандала не светит — женщинам на территорию Мэйсфорда так просто было не пройти, я написала братцу записку с просьбой о встрече, и он ответил согласием.

Собираясь выходить, я крутилась перед зеркалом, а на душе скребли кошки. Во — первых, теперь за домом постоянно следили двое представительных господ. Только на таких условиях мне было позволено остаться в Лигенбурге и избежать очередного переезда к дружелюбно настроенному Гиллу. Во — вторых, отношения с Винсентом оставляли желать лучшего. К счастью, я не заболела, исцеляющая сила узоров армалов сразу заставила позабыть и про режущую боль в горле и про озноб. В тот вечер нестерпимо хотелось попросить де Мортена остаться, но гордость не позволила. Посему мои благодарности были приняты как само собой разумеющееся, после чего Винсент уехал.

Чтобы на следующий день появиться снова. Мне только что доставили часть вещей из Мортенхэйма и билеты, которые я рассматривала почти с детским восторгом. Такие билеты я держала в руках впервые — с золотистым тиснением узора: стрела, растянувшая стенку кольца наподобие тетивы лука, пронзала драгоценный камень, под ним витыми буквами проходила вязь названия. О поезде «Стрела Загорья» ходило множество слухов — в частности, что он проходил через Загорье, Энгерию и Вэлию всего за четыре с половиной дня. Невиданная скорость! Пустили «Стрелу» несколько месяцев назад, простым людям попасть на нее было невозможно, так что здесь мне действительно повезло: обычными поездами, а уж тем более почтовыми каретами или дилижансами я добиралась бы в разы дольше.

— Отправляемся в пятницу. Я как раз закончу с делами. — Винсент пристально взглянул на меня. — Выезжаем в обед, к полудню следующего дня уже будем в Вайд Хилле. Навещать вас на неделе я не смогу. Надеюсь, никаких больше сюрпризов не последует?

После такого облачко благодарности, парившее под потолком, набрякло обидой и сползло к ногам. Да, я далека идеала, но сколько можно обращаться со мной, как с нашкодившей девчонкой?!

Винсент остался на ужин, и в целом вел себя так, словно ничего не произошло, между тем как для меня изменилось слишком многое. Если раньше желание завалить Его Непробиваемую Светлость на первую попавшуюся поверхность вызывало у меня ярость и раздражение, то сейчас я понимала, что скорее поцелую Гилла, чем его. Обида засела глубоко — не столько на жестокие слова, сколько на нежелание их признавать. У меня, по крайней мере, хватило сил извиниться, ему же вообще все безразлично. И на попытки поговорить о прошлом, и на мое раскаяние. Единственной пользой от нашей встречи стало письмо, которое я написала Лавинии с просьбой не оставлять Арка в гордом одиночестве надолго: даже не представляла, что мой «побег» настолько затянется.

Я шагнула к двери в тот самый миг, когда стук дверного молотка разорвал тишину и эхом разнесся по дому. Странно, кто это к нам пожаловал в такое время?

— Миссис Купер, не беспокойтесь!

Вообще-то по всем правилам этикета мне нужно было вернуться в гостиную, дождаться, пока гостя проводят ко мне, но я и так уже опаздывала. Поэтому просто потянула дверь и оказалась лицом к лицу с Рином. Точнее, лицом к груди, потому что он возвышался надо мной, сжимая в руках шляпу. Удивление отразилось в его глазах лишь на миг, а потом по лицу расползлась счастливая улыбка.

— Луиза! Ты вернулась!

Я не сразу поняла, что не так. Впрочем, неудивительно: в образ идеальной внешности Рина закралась одна маленькая деталь, которую я при всем желании просто не могла представить. Под правым глазом у него расцвел здоровенный кровоподтек — лилово — сиреневый, с желтизной.

— Рин, что с тобой случилось?!

Слова сорвались с губ прежде, чем я успела их остановить.

— Что… Ах, это. — Он нахмурился. — Я по — мужски пообщался с твоим благодетелем. Он упирал на то, что я тебя прячу, а я посоветовал ему катиться туда, откуда приехал.

Я лишилась дара речи. Когда до меня дошел смысл его слов, пришлось закусить губу. Сильно и больно, потому что уголки собирались приподняться в улыбке.

Луиза, это не смешно! Де Мортен поставил Рину синяк под глазом, а ему в театре играть. Винсент — бессердечный злюка, а этот мужчина тебя ни разу не обидел и относился как к хрустальной. Но он… сказал Винсенту, чтобы катился туда, откуда приехал?! Сказал это злому Винсенту. Очень злому Винсенту!

Нельзя смеяться. Смеяться нельзя… Это просто помешательство какое-то!

Плохая, Луиза, плохая! Фу!

Я свела руки за спиной и щипала себя за запястье.

Арк остался один во враждебном Мортенхэйме. Ну ладно, не один. Зато ты под заклятием. И Винсент тебя ни во что не ставит.

Последнее сработало.

— Ужасно. Просто ужасно, — сказала я и прижала ладони к щекам. Мы по — прежнему стояли на пороге. Я так и не предложила ему зайти. — В смысле… я ужасная хозяйка. Проходи, пожалуйста.

Он шагнул на порог и остановился в нерешительности, словно не зная, как себя вести дальше.

— Я приехал к миссис Купер, чтобы узнать, как проще с тобой увидеться. Ты насовсем вернулась или куда-то собираешься?

— Я собиралась на встречу с братом.

— Я о другом спрашивал.

— Я знаю.

Назревал серьезный разговор, и я потянула ленты шляпки, но Рин перехватил мою руку.

— Давай лучше пройдемся.

На улице было свежо. Небо по — прежнему хмурилось, зато стало теплее. Начало зимы в этом году отметилось на редкость суровыми морозами и перепадами погоды, что для Лигенбурга вообще из ряда вон. Мы миновали несколько арок дворов, свернули на проспект и тотчас окунулись в суету центра, по которой я первое время так отчаянно скучала.

Между невысокими зданиями с выступающими балконами протянулась длинная улица с разбросанными по ней почтовыми ящиками, строгими рядами фонарей и витринами многочисленных магазинов с рекламными вывесками. Вдалеке, над крышами, виднелся купол Венайского собора. Мимо сновали мальчишки- разносчики газет, проезжали экипажи — наверху торчало столько человек, что невысокие бортики выдерживали лишь каким-то чудом, да и нижние этажи были загружены не меньше. Частные и более дорогие экипажи встречались реже, но все же я насчитала несколько штук. Мы прошли в полном молчании должно быть целый квартал, пока я все-таки решилась заговорить.

— Спасибо за то, что согласился помочь отцу.

— Не за что, — он пристально посмотрел на меня. — Поэтому я тебя и искал.

Мне было настолько не по себе, насколько это вообще возможно. Я привыкла, что в моей жизни был Вудворд, и что наши долгие отношения никак нельзя назвать серьезными. Я привыкла к свободе в чувствах — попросту говоря, привыкла обходиться без них, и к тому, что могу свободно флиртовать с красивыми мужчинами, но теперь все это отошло в сторону, стало ненужным. Игры закончились, за кулисами все по — другому. Гораздо ярче, откровеннее и больнее.

— Я не выйду за тебя, Рин.

— Мы обсудили условия. Он получит деньги на возрождения поместья и земель, и частично — на погашение долгов, — Рин рассматривал идущую впереди семейную пару с ребенком. Голоса людей, цоканье копыт, ржание лошадей и крики возниц сливались в единый гомон.

Он не расслышал или не хочет об этом говорить?

— Рин…

— Если дела у него пойдут, я помогу ему встать на ноги, но если он сыграет хотя бы еще одну партию, наш разговор продолжится в суде.

— Ты слышал, что я сказала?

— Ты знаешь, что сейчас на площади ярмарка? Можем сходить туда.

— Нам нужно поговорить. О нас.

— Демон, я и позабыл, что ты встречаешься с братом! Прости.

Я остановилась, и ему пришлось последовать моему примеру. Мы отступили к посудной лавке, на витрине которой были выставлены невероятно красивые сервизы ручной работы.

— Ты не должна ничего объяснять. Я сделал тебе предложение, ты отказалась. Все просто.

Он хмурился и смотрел куда угодно, только не на меня.

— Ничего не просто. Для меня — не просто. — Я взяла его руки в свои и все-таки заглянула в глаза. Надеюсь, мои провожатые не передадут это де Мортену. А если и передадут, я все равно не откажусь ни от этих минут, ни от своих слов. — Когда мы с тобой разговаривали в последний раз, все было по — другому.

— Луиза, с того дня и месяца не прошло.

Я не кривила душой. В тот день, в парке, не было и намека на то, что я чувствовала сейчас. А если и был, я оказалась слишком слепа, чтобы его разглядеть.

— Для меня прошло гораздо больше времени.

Восемь лет. Я прожила все то, что пыталась оставить в прошлом, и прочувствовала все, от чего так глупо пыталась убежать.

— Что ж… Наверное, мы больше не увидимся, — в голосе Рина слышалась боль, боль плескалась в его голубых глазах, и она же застыла в его с силой сжатых кулаках — я чувствовала его напряжение ладонями, как если бы оно перетекало в меня. Хотела сказать, что это не так, но одернула себя раньше. В моей жизни и так было слишком много самообмана. Да и Рину оно тоже ни к чему.

— Спасибо тебе, — тихо произнесла я, он коротко кивнул и быстро зашагал по улице. Вскоре его мощную фигуру поглотила сгустившаяся на перекрестке толпа.

Я стянула перчатку и погладила змейку, свернувшуюся на ладони. Несмотря на то, что мы с Винсентом даже не жили под одной крышей, она не выросла ничуточки, а сейчас только недовольно заворочалась, словно шипя: «Чего тебе надо-то? Дай поспать спокойно!»

Не знаю, что с ней творится, но говорить об этом с де Мортеном буду не раньше, чем мы сядем на поезд или даже когда окажемся в Вайд Хилле. А то еще передумает, чего доброго.

Неожиданно дверь в лавку распахнулась, отозвавшись звоном колокольчика, оттуда выскочил недовольный хозяин и принялся подметать снег, явно намереваясь отогнать меня от витрины. Тут только я вспомнила о времени. И о Себастьяне.

Мы договорились встретиться в Милоутском парке. Раскинувшийся в самом сердце столицы, он представлял собой одно из самых красивых мест Лигенбурга. Центральная аллея широкой расчищенной лентой расстелилась между припорошенных снегом газонов. Скамейки, столь востребованные в теплое время года, сейчас пустовали, но здесь все равно было людно, даже несмотря на будний день. В конце аллеи уже установили огромную ель, разукрашенную домиками, шарами, колокольчиками, игрушечными полосатыми леденцами, гномами, блестящими бусами и разноцветными переливающимися гирляндами.

Настроение у меня было отнюдь не праздничное. Я заметила дожидающегося меня братца и поспешила к нему. Он зябко кутался в пальто и выглядел очень недовольным.

— Как тебе удалось вернуться в Лигенбург? — Он никогда не отличался загаром, но сейчас даже привычный румянец не заливал его щеки. — Неужели Его Светлость тебя отпустил?

Искушение выложить все и сразу было велико. Все дело в наследстве. В наследстве, о котором я даже не подозревала, но о котором знала вся моя семья. Из-за наследства Себастьян лгал мне в лицо. Из-за наследства я могла потерять родного человека, даже не простившись с ним. Не разругайся мы с Винсентом, дедушка умер бы, а я бы узнала об этом в письме, с фальшивым сочувствием Глории.

— Я сбежала.

Лицу братца могла позавидовать даже свежевыбеленная стена. Он схватил меня за руку.

— Но как же заклятие? Он помог избавиться от него?

— Нет. — Я отняла руку и кивнула в сторону катка. — Прогуляемся?

— Нет?! — пальцы Себастьяна слегка дрожали, но он все-таки подставил мне свой локоть: воспитание не позволило ему поступить иначе. — Лу, зачем ты позвала меня? Я вряд ли могу тебе помочь…

Меня и саму чудом не трясло. Нахлынуло странное ощущение. Из тех, что бывает, когда просыпаешься посреди ночи и обнаруживаешь, что за тобой подглядывают. Вроде ничего страшного, но как-то мерзко становится.

Крики отца до сих пор стояли в ушах, теперь я отлично понимала, каково Винсенту

— знать, что кто-то из его близких передал кровь в руки врагов. Передо мной стоял мальчишка, с которым мы вместе распаковывали подарки, вместе лазили на чердак и вместе получали взбучки. Но я больше не могу ему верить. Ни единому слову.

— Лу?

Я вздрогнула и вернулась в реальность.

— Мы сильно поссорились, — заявила, ни к кому не обращаясь, — и я уехала. Не знаю, что мне делать дальше, но в Мортенхэйм возвращаться не хочу. Не могу. Это выше моих сил.

Когда не знаешь, что сказать, говори правду.

Мы шли по аллее, но Себастьян все время отставал на шаг или два, создавалось ощущение, что я его за собой тащу. Весьма тяжелое, надо сказать. Это с виду он выглядит хрупким, сейчас же я словно волокла пару сотен фунтов.

— Лу, зачем ты это сделала? Снова! Его Светлость разозлится!

— Он все время злится, — я отмахнулась, — одним разом больше, одним меньше. К тому же, я давно собиралась навестить деда.

Братец резко остановился, и меня дернуло назад. Я встретилась с ним взглядом, на лице Себастьяна читался неприкрытый ужас. В отличие от его слов, страх этот был настоящим. Ведь если я поеду к деду, правда откроется, и не видать им наследства. Несмотря на всю витиеватую ложь и прочие старания.

— Ты хочешь поехать к графу? — спросил он, слегка заикаясь. Казалось, эта новость его так потрясла, что он напрочь забыл про Винсента. — Сейчас не лучшее время для путешествий.

— Почему? Как раз есть время до зимних праздников, потом поезда будут перегружены, — продолжала щебетать я. — К тому же, когда де Мортен меня найдет, мне будет не до поездок, а я хотела попросить за отца, помнишь? Деду писать о таком бессмысленно, зато в личной беседе, возможно, получится его убедить.

Я погладила Себастьяна по щеке.

— Не могу спокойно спать, зная, что вы оказались в таком положении.

Братец вздрогнул и тут же опустил взгляд, рассматривая подол моего платья.

— Когда ты уезжаешь?

Наверное, подсознательно я все еще надеялась услышать правду. Пусть даже самую горькую. Увы, как бы ни была сладка глазурь самообмана, под ним скрывается лишь гнилая сердцевина.

Я расправила складки накидки и взглянула на Себастьяна в упор.

— В пятницу утром. Я встречалась с отцом, Себ. Почему ты мне солгал?

Он судорожно сглотнул, открыл было рот, но тут же закрыл его. Потом снова открыл и снова закрыл. Игра в выброшенную на берег рыбку могла продолжаться до бесконечности, и я хлестнула его по щеке — легонько, чтобы пришел в себя.

— Я же говорил, что мы не хотели тебя расстраивать… Матушка попросила не говорить, — быстро забормотал он, — пока она не поднимет на ноги графа. Ты знаешь, что она разбирается в травах и лекарстве. И ему действительно становится легче…

— Отец сказал, что дед при смерти! — рявкнула я так, что проходивший мимо джентльмен вздрогнул и неодобрительно покачал головой, а братец попятился. — И тебе лучше расстроить меня прямо сейчас, рассказав всю правду. Видишь вон тех джентльменов? — я указала в сторону сопровождающих. — Они тоже очень заинтересованы во всей этой истории. Выбирай, с кем хочешь побеседовать.

Братец бросил затравленный взгляд на моих гвардейцев, побагровел, снова побледнел, раскрыл рот, но вместо ответа вдруг отскочил и к моему изумлению ринулся мимо степенно прогуливающихся господ с недопустимой для джентльмена прытью. Он даже не остановился, чтобы поднять шляпу — цилиндр, которая соскочила с головы.

Как же это похоже на Себастьяна! В детстве, когда над нами нависала угроза серьезного наказания, он всегда ныл, что это я его подговорила и обещала, что ничего страшного не случится. Интересно, Глория тоже ему обещала, что ничего страшного не случится?

Подавив холодную ярость, я молча смотрела вслед улепетывающему братцу, а потом осторожно подобрала юбки и степенно направилась к выходу. На меня смотрели с интересом. Должно быть, строили догадки, что такого могла сказать хрупкая молодая особа не менее хрупкому молодому человеку, от чего тот помчался от нее со скоростью, достойной горного крикуна, увидевшего охотника: то ли замуж предложила взять, то ли денег в долг попросила. Вообще-то я не собиралась его так пугать, просто вышла из себя и немного перегнула палку.

Что ж, в Вайд Хилле мне предстоит непростая беседа с Глорией. Потому что ее трогательная забота о «моем душевном благополучии» и собственном благосостоянии перешла все допустимые границы.