Дойтен явился во двор трактира Транка уже после полудня. Опрокинутый у Юайджи в глотку кувшин вина не ударил ни в голову, ни по ногам. Эту странность Дойтен отметил, но судьбу решил не искушать и от второго кувшинчика отказался. Только осведомился у миловидной девчушки, где хозяйка. «Матушка недужит, – ответила та, оказавшись ее дочерью. – Или застудилась, или еще что. Горло болит. Да и друг ее погиб, Крафти. – Вот как? – нахмурился Дойтен. – Может, ей помочь чем? – А господин новый судья умеет снимать боль в горле?» – спросила девчушка. Дойтен не умел, поэтому, несмотря на протесты Слоды, а это была она, расплатился и зашагал к дому. В собственной голове отметил, что пора домой, и даже хмыкнул, что назвал трактир Транка домом. Всего-то три ночи переночевал там в этом году, и уже вроде как дом. Или это только потому, что так и нет у него до сих пор собственного дома?

Отойдя от заведения Юайджи, Дойтен покосился на оставленный строителями храм, зажмурился от блеска солнца на сияющем золотом колесе оголовка колокольни и заглянул в часовню. В тесном полумраке монашки не оказалось, стражник только пожал плечами, и Дойтен по непонятной ему самому причине повеселел и уже с облегчением миновал раскрашенную карусель, затем ворота, вновь заскрипел мостками, потому как по горбу соседнего моста ползали каменщики, подновляя и обихаживая древнее сооружение, и вскоре уже стучал в ворота заднего двора заведения, словно не мог зайти через главный вход.

Ворота приоткрыл старик Аол, заставив Дойтена вспомнить, что три ночи назад именно он впускал Клокса, который лежал теперь на льду, во двор трактира, и это воспоминание вновь испортило усмирителю настроение. Во дворе за столом все так же сидел Юайс, но кольчужка с наложенным и наскоро прихваченным к ней куском мешковины с вынесенным на него плетением лежала в стороне, и жаровня потухла, и ветер шевелил светлые пряди на лице Юайса, а сидящая рядом Гаота и вовсе спала, положив голову на руки, поэтому Дойтен решил, что и Юайс спит. У забора, сложив готовые сети, доходяга Тьюв бодро сплетал веревки. Транк с сыновьями возле сарая грузили на телегу жерди и какие-то тюки. Дурачок Амадан пытался им помогать, но скорее – мешал. А между тем старина Клокс лежал на льду. Молочница, от мыслей о которой сердце Дойтена застывало, тоже лежала на льду. Убитая Дойтеном Олта, обратившаяся в кошку с нежными подушечками на лапах, – лежала на льду. И девчонка Ойча пропадала неизвестно где, а Граброк продолжал жить своей жизнью. И даже жмурился осеннему солнцу и…

Дойтен плюнул себе под ноги, прогромыхал сапогами по ступеням, миновал обеденный зал, в котором юркая Иска натирала тряпкой столы, поднялся на самый верх, но только за тем, чтобы вытащить из-под лежака ружье и вернуться во двор. Вскоре он уже сидел напротив Юайса и хмуро разбирал на части диковинное устройство для стрельбы.

– Не пригодится, – негромко сказал Юайс, который, как оказалось, не спал.

– С чего ты взял? – хмуро спросил Дойтен. – Я, конечно, не егерь, но сомневаюсь, что крупного зверя можно взять голыми руками. Даже если он к тебе выйдет. К тому же мне показалось или и в самом деле в этом самом замке целое гнездо мерзости? Ну вот, скрутишь ты этого… медведя-кузнеца. А дальше? А дальше выскакивают его дружки и протыкают тебя стрелами.

– Нет, – проговорил Юайс. – Этого не будет. Если я возьму зверя, расплата будет иной.

– Это какой же? – прищурился Дойтен.

– Они числят меня отступником, – объяснил Юайс. – Поэтому устроят поединок. Честный, по их разумению, но что уж делать. Какие противники, такая и честь.

– Подожди, – не понял Дойтен, смачивая из масленки суконку. – Ты сейчас о чем? От чего ты отступился? От черных егерей? Где они, кстати?

– Готовятся, – пробормотал Юайс. – К схватке. Как стемнеет, пойдем на площадь у торжища. Егеря тут ни при чем, Дойтен.

– А кто при чем? – не унимался Дойтен. – Ты хоть делай поправку на то, что я судья всего один день. Разъясняй, а то ведь стрельну из ружья – потом будем собирать зверя по кусочкам.

– Да, – кивнул Юайс. – Ружье у тебя такое, хоть крепостные стены пробивай. Хорошая работа, явно тэрские мастера ладили. Разброс какой?

– И в этом разбираешься? – оторопел Дойтен. – Нормальный разброс. На сто шагов полтора локтя дает.

– Картечью не набивай, – посоветовал Юайс. – Лучше крупная дробь. А еще лучше – литые пули. Есть?

– Есть, – буркнул Дойтен. – Десяток найду. Так что, все-таки ждем дракона или зверя так боишься?

– Ждем дракона, – кивнул Юайс. – Зверя боюсь, только дурак ничего не боится, но я его возьму. И дружков никаких не будет. Но поединок случится обязательно… Уже потом. Увидишь. И вот тогда никто из вас не вмешается вовсе. Ни с ружьем, ни с луком, ни с самострелом, ни с чем. Это будет последняя проверка, Дойтен. Если я возьму зверя, меня не оставят в покое.

– Кто не оставит?.. – понизил голос Дойтен. – Я понимаю, Юайс, что ты можешь мне и сказочки рассказывать, но ты хоть имена-то называй!

– Очаг, Дойтен, – проговорил Юайс. – Тот самый, о котором ты должен был слышать. Поскольку если Черный Круг – это ядовитый шершень, то Очаг – его жало. Я был у них…

– Святой Вседержатель… – оторопел Дойтен. – А еще где ты был? В Черном Кругу был? Младенцев на алтарях Черной Троицы резал? Дайреда славил, заживо сжигая женщин и стариков? Когда ты все успел? И где этот проклятый Очаг находится?

– Где хочешь, – ответил Юайс. – Может, в Тимпале, по соседству от храмовых палат. Откуда мне знать? В любом городе могут оказаться и Черные Колдуны, и выходцы из Очага…

– И как же ты к ним попал? – не понял Дойтен.

– При желании-то попасть не сложно, – проговорил Юайс. – Много лет назад я искал кого-то, кто думает не только о самом себе. Услышал глашатая, выкрикивающего о наборе учеников, которые хотят стать великими воинами во славу родной земли. Притворился юным придурком, который хочет воспитать в себе доблесть и мечтает защищать униженных и оскорбленных, и стал одним среди таких же, как и сам. Хотя и старался выглядеть самым глупым среди всех. Способности у меня были, так что уже через полгода я стал одним из первых учеников. Хотя с первого дня чувствовал, что не доблесть воспитывает в своих учениках этот орден. А потом не прошел испытания. Отказался убивать человека. Тогда попытались убить меня, но не преуспели. Я бежал и постарался исчезнуть навсегда. Мне это удалось. А четыре года назад, тоже по осени, заглянул в развалины Кроны, где собираются егеря, и увидел там женщину. Она прибыла из Игла. Сын у нее пропал. Невысокий крепыш, который был ловок в борьбе. На кулаках да на поясах брал любого. И того, кто тяжелее его в два раза – тоже. На ярмарочной площади монету зарабатывал. И пропал так, словно его и не было. Но в Игле ей никто не хотел помогать. Королевским стражникам было не до ее сына. А у всех прочих лица бледнели, когда об этом речь заходила. Вот она и пошла к егерям.

– И помогли ей егеря? – поинтересовался Дойтен.

– Егеря такие же люди, как и все прочие, – ответил Юайс. – Хорошие охотники, но не более того. Вольное братство, которое может кого-то взять в свои ряды, кого-то нет. Король Тэра оплачивает очистку окраин королевства от нечисти, ну и ладно. Порой поселения платят, чтобы ополоумевшего зверя убрать с пастбищ. А порой появляются и проходимцы, называют себя черными егерями и пытаются обложить данью деревни. Всякое бывает. Но время было дорого. Егеря были в лесах, и я пошел с ней в Игл.

– И что? – удивился Дойтен. – Ну, заделался благодетелем, бывает. Как ты в Очаг попал?

– Проще простого, – пожал плечами Юайс. – Прибыл в Игл, купил одежду попроще да меч поплоше. Все свое сбросил у матери этого малого, а сам пошел на площадь. Правда, еще и волосы подрезал да зачернил. Заодно узнал, что еще и девчонка одна пропала. Сирота. Уличная. Удочерил ее мастер стражи, обучил кое-чему. Она оказалась охоча до разных воинских наук, да так способна, что перещеголяла всех иглских умельцев. А когда этот мастер стражи помер, вновь вылетела на улицу: родственники этого мастера выгнали девчонку из ее дома. Впрочем, ей уже за двадцать было. Ну вот, пошла она зарабатывать на площадь, стала чуть ли не всю монету собирать в фехтовании, стрельбе из лука, метании ножа. Да и на кулаках готова была прикладывать к ноге всякого. И тоже пропала.

– И ты, конечно, оказался таким же умельцем, как они оба? – хмыкнул Дойтен.

– А ты хочешь со мной пофехтовать? – спросил Юайс. – Я не прочь. Только после охоты и дракона, ладно?

– Была охота на старости лет под железо голову гнуть, – скривил губы Дойтен. – Что, закончен твой рассказ?

– Нет, – задумался Юайс. – Как потом оказалось, хорошие воины всегда в цене. Но не всегда их набирают, выкрикивая на площадях о доблести и славе. Иногда это делается скрытно. Я, правда, не сразу связал одно с другим, были еще мысли, что кто-то из королей таким хитрым способом решил пополнить свою дружину. Но мне повезло. Наборщику были нужны трое. Не больше, но и не меньше.

– Почему трое? – не понял Дойтен. – В тимпалском трактире стражники, что победнее, кувшин вина на троих берут, хотя сразу скажу, что с того кувшина…

– Из троих должен выжить один, – сказал Юайс. – Бывает, что не выживает никто. Думаю, что часто. Сначала их бьют, потом присылают к ним противников. Обычных, но опоенных особым зельем, от которого те становятся зверьми. Настоящие звери тоже случаются. А уж потом, если что-то начинает получаться, троицу стравливают между собой. И происходит все это в разных местах, но как правило – в глубоких подземельях, откуда ни выхода, ни отзвука. Но это я узнал позже. Сначала я вышел на площадь и вдруг узнал в одном из своих противников парня, который не давал мне покоя еще двадцать лет назад. В том ордене, где меня пытались заставить убить человека. Он-то человека убил. Вот только я его не убил, когда вырывался оттуда. Сбил с ног и оставил живым… Жалею…

– Святой Вседержатель, – пробормотал Дойтен. – И он победил тебя на этой площади?

– Нет, – усмехнулся Юайс. – Я постарался заинтересовать его собой, но не дать ему знать, что мы были знакомы. Будем считать, что я его обидел. В тот же день я позволил себя зачаровать какому-то колдуну и очнулся связанным в грязном сыром подвале с испражнениями. Тут же увидел и пропавшего парня, и девчонку. Слегка побитых и одурманенных. Впрочем, девчонка скорее делала вид. Собственно, меня только и ждали. Нас снова околдовали и долго везли. Пришли в себя мы уже в другом подвале. В огромном подвале, считай, что в яме. Там все и началось. Колдовства больше не было, да и не требовалось. Хозяева той ямы считали, что выбраться оттуда нельзя. Так что испытать толком нас не успели. Только постращали, похвалившись, что мы будем служить Черному Кругу и один из нас будет великим воином Очага; если, конечно, не сдохнем все. К тому времени я уже все понял и успел переговорить с каждым. Так что… – Юайс задумался. – Через две недели мы выбрались из этой ямы, убили всех стражников и наставников, в том числе и весьма важных персон, и ушли. Девчонку я спрятал недалеко, у друзей. А парня отвел домой. Мы тут же перевезли в другое место его мать, а сам он прибился к черным егерям. Я вернулся за девчонкой и обнаружил засаду. Узнал того парня, что бился со мной. Он ведь стал очень неплох за прошедшие годы. Научился хитрить, поддаваться, чтобы распознать умение противника. Девчонка потом вспоминала, как почувствовала, что он поддается, обозлилась, поцарапала его клинком. Потом он за это ее бил связанную. Жестоко, но умело. Не покалечил, ничего не сломал, но если бы не это… мы бы ушли сразу. А так… Он ведь мне поддавался, еще не зная, что мы с ним давно знакомы. Не показал и десятой части того, что может.

– Как ты можешь гадать? – не понял Дойтен.

– Через восточный пролив из океана Эттуайд в море Горн иногда заплывают глыбы льда размером с гору, – ответил Юайс. – Зевака скажет, что плывет большая льдина. А моряк ничего не скажет, но будет знать, что под водой скрывается большая часть этой горы. Примерно в десять раз больше той, что он видит. Я ведь старался свести схватку с тем парнем к ничьей. А он все ослаблял и ослаблял напор. Пришлось сбить его с ног кулаком.

– И он потом не покалечил тебя, связанного? – удивился Дойтен.

– Я ударил его так, что вряд ли он пришел в себя раньше чем через пару дней, – усмехнулся Юайс. – А уж за это время колдун побеспокоился, чтобы его добыча не пострадала. Но этот парень и в самом деле стал великим мастером. Уж не знаю, кто его учил…

– Дальше-то что?! – в нетерпении воскликнул Дойтен.

– Дальше? – вздохнул Юайс. – Да всё дальше. Я нашел девчонку, поблагодарил друзей, которые почувствовали неладное и ушли от опасности, и стал выводить ее из города. Но Очаг оказался не прост. На нас напали на окраине города. Мы прорубились, хотя были изранены. И этот парень… Впрочем, какой парень, он уже был воином. Мы ушли через реку, но он стрелял нам в спину, и одна из его стрел попала в девчонку. Впрочем, потом ее излечили.

– Я ее знаю ведь? – открыла сонные глаза Гаота.

– Знаешь, – положил ладонь на локоть Гаоты Юайс. – Кстати, Дойтен. А ведь стрела-то, скорее всего, была та же самая. Такая же, как и та, что убила Крафти… И в руках у стрелка не было самострела. А был такой небольшой стальной лук. И это очень интересно, очень… Вот почему я не слышал щелчка… И стрелы короткие… Хорошие стрелы, простенькую кольчугу, такую, как у той же Глумы, пробьют навылет. И дальность-то хорошая была у этого маленького лука. Никогда я больше не видел такого оружия. Знаешь главное, Дойтен? Этот парень сейчас в замке, и его имя – Уайч.

– Ну вот, – пробормотал Дойтен, – а ты говоришь – без ружья. Нельзя без ружья. Да и мало ли, вдруг придется сразу и в дракона стрелять? Там ведь еще одно… Монашка пропала.

– Съехала, – кивнул Юайс. – С утра съехала. Рассчиталась и ушла. Кстати, и твой новый приятель, Бас, тоже съехал. Затемно. Но насчет монашки – разговор отдельный. Все это мраком скрыто… В Гаре, кстати, они проявились уже позже обряда. Так что…

– Она пропала у меня на глазах! – шлепнул себя по лбу Дойтен. – Почти на глазах. Растаяла, как этот… демон его раздери… как толстый лекарь! Если он, конечно, точно в углу стоял, когда его искали. Выскочила вперед меня из часовни, выхожу – на площади ее нет, стражник, что глаз с часовни не сводил, ее не видел. Это хоть что?

– Не знаю, – проговорил Юайс. – Знаешь, что мы будем делать, когда я возьму зверя?

– Вино пить, – пробурчал Дойтен. – Да ждать, когда этот зверь опять в человека перекинется, чтобы поговорить с ним по-человечески.

– Нет, – покачал головой Юайс. – Мы будем рыскать по всему городу и окрестностям и искать место обряда.

– Ну и что? – пожал плечами Дойтен. – Можно и погулять. Но только с ружьем.

– Сколько у тебя пороха? – спросил Юайс у Дойтена.

– Ну, – тот почесал подбородок. – Два кисета.

– Одного кисета тебе хватит? – спросил Юайс.

– Да мне и полкисета – на полгода, – буркнул Дойтен. – На выстрел – мерка пороха. В кисете – сорок мерок. Перезарядиться – все с полминуты уйдет, если не больше. А что это за охота, когда полминуты ждать? Один выстрел случается, не больше.

– Вот и славно, – кивнул Юайс. – Мне потребуется весь твой второй кисет. На всякий случай. Ночь будет сухой. То, что нам и надо. Дождь пойдет только к утру.

– Подожди, – замахал руками Дойтен, – демон с этим порохом, отдам. Одно непонятно: что за испытания? О каких испытаниях ты говорил?

– Понимаешь, – Юайс усмехнулся, – пока мы сидели в той большой яме, где приходила в себя девчонка, и ждали, когда из нас начнут делать воинов, по краю ямы ходил их мастер. Вроде того же Уайча, может быть, не столь великий, но опытный и по-своему мудрый. Каждый день он говорил с нами. Втолковывал, что, конечно, из нас выживет кто-то один, но уже теперь все мы – воины Очага. И мы должны подчиняться правилам Очага. Но правило-то всего одно – полное подчинение. Полное.

– Кому? – наклонился вперед Дойтен.

– Он не ответил мне, – сказал Юайс. – Но кое-что сказал. Он сказал, что каждого воина испытывают и проверяют на три качества – прорицание угрозы, мудрость и бесстрашие. Он должен выжить и проявить лучшие качества. Перед любым поединком. Сегодня черед бесстрашия и, заодно уж, силы. Затем будет поединок.

– Зачем тебе поединок? – не понял Дойтен.

– Я все еще числюсь их подопечным, – пожал плечами Юайс. – Так почему бы не поиграть по их правилам? Есть только один путь освободиться от них – выиграть в честном поединке с их лучшим воином. Причем я могу освободить сразу троих.

– Я бы предпочел бы поубивать всю эту мерзость, – плюнул Дойтен. – Тем более не советую тебе рассчитывать на честный поединок.

– Я и не рассчитываю, – ответил Юайс. – Более того, они будут пытаться убить меня и позже. Но для меня это ничего не меняет.

– Блажь, – в сердцах сплюнул Дойтен.

– А что стало с тем… борцом? – спросила Гаота.

– Надеюсь, он жив, – ответил Юайс. – Но из черных егерей ему пока пришлось уйти.

– Не справился! – развел руками Дойтен.

– Отчего же, – не согласился Юайс. – Просто он почувствовал внимание Очага.

– В лесу? – удивился Дойтен.

– А ты думаешь, что все черные егеря честны и неподкупны? – спросил Юайс.

– Ну вот! – раздался довольный голос Тьюва. – Веревки тоже готовы. Что дальше-то?

Ружье Дойтен все-таки зарядил. Забил пыж, приложил стрелялку к плечу, погладил приклад, подбитый толстой кожей, сдунул крупинки пороха с пальцев и с кремневого замка. Камень был вставлен новый, заряд отмерен надежной меркой, все выполнено так, как надо. Даже и пакля была, чтобы уши заткнуть, впрочем, Дойтен обходился и без этого, хотя и стрелять ему из ружья по противнику приходилось лишь раз пять. Ну и, конечно, раз в месяц он непременно отправлялся в подземелья Белого Храма, где тратил один или два заряда. Мало ли, рука потеряет твердость, механизм заклинит или порох отсыреет… Хотя литые пули Дойтен не любил. Порох приходилось отмерять по второй мерке, и при выстреле приклад так бил плечо, что потом оставался на нем изрядный кровоподтек. Можно было конечно же вырезать под упор кусок войлока, но хорош бы он был – усмиритель с куском войлока на груди… Правда, теперь-то он уже никакой не усмиритель, но ружье все равно должно было оставаться при нем. Не Глуме же его отдавать? Вот где она теперь, интересно? Так и не появилась ведь!

Дойтен осторожно опустил заряженное ружье в чехол, думая, что тот же Клокс голову бы ему оторвал за такую вольность, но охота была с меркой возиться в темноте? Вон уже сумерки раскинули покрывало над городом. Да и ружье не на боевом взводе, и дуло, если что, смотрит не в кого-нибудь, а точно вверх, так что… Да и Клокса уже нет.

Дойтен огляделся. Еще после полудня Юайс заставил Гаоту надеть кольчугу и подвигаться, удовлетворился тем, что увидел, поскольку кольчуга была очень хороша, но движениям его подопечной не слишком мешала, хотя и отметил, что привычка тоже нужна. Именно вырабатыванием привычки Гаота и занялась, хотя добилась только пота и дрожи в руках и ногах. Сейчас она сидела, переводя дыхание.

«Вот ведь, – подумал Дойтен, глядя, как Тьюв затягивает на руках Юайса шнуровку сразу трех надетых друг на друга наручей, – половину дня девка попрыгала, чуть устала, взопрела даже, а никакой тебе ни вони, ни затхлости. Пахнет, словно от цветка. Где же ты был последние тридцать лет, уроженец Нечи, ард Дойтен? Не пропустил ли ты что-то важное в своей жизни?»

Уже почти в полной темноте Юайс, Гаота, Тьюв с мешком сетей и Дойтен с зачехленным ружьем на плече вышли из трактира на околицу. Через ворота, возле которых был убит Цай, они тут же вернулись в город, шмыгнули в проулок и с улицы на улицу, из прогона в прогон добрались до реки. Небо еще как будто отсвечивало минувшим закатом, но звезды высыпали на него одна за другой.

– Вот всегда думал, – прошептал Тьюв, – куда девается луна? То она есть, то ее нет. А потом опять есть.

– Вспомни, парень, что ты делал четырнадцать лет назад, когда мы с тобой снимали комнатушку в порту Блатаны? – оглянулся Юайс. – Ну, пока я не пристроил тебя к сапожнику.

– Чего мы делали? – надул губы Тьюв. – Жили. Два дня всего. Я игрался с лампой, а ты, наверное, думал, как бы я тебя не обворовал.

– Много чести, – улыбнулся Юайс. – Как ты играл с лампой?

– Да известно как, – вздохнул Тьюв. – Как я мог играть? Что у меня было, кроме собственных рук? Корчил из них фигурки, да смотрел на тени на белой стене.

– Я тоже этой забавой пробавлялся по малолетству, – усмехнулся Дойтен.

– Вот, – кивнул Юайс. – Считай, что белая стена – это луна. Лампа, которая была у тебя за спиной – солнце. Оно и сейчас за горизонтом, хотя вот, видишь, – небо пока подсвечивает. А вот то, что превращает луну поочередно в половинку, месяц, полумесяц, а когда и вовсе скрывает – это и есть тень.

– О как! – вытаращил глаза Тьюв. – А чья тень-то?

– А вот этого я тебе пока не скажу… – прошептал Юайс. – А то вовсе голову себе сломаешь. Тихо теперь.

Дома в южной части города были невысоки, но заборы вокруг них вздымались выше человеческого роста: впору меряться со стеной городской цитадели. Дойтен перебрасывал ружье с плеча на плечо и думал, что в Тимпале возле торжища тоже заборы выше некуда, оно и понятно: где еще крутиться ворью или бродягам – как раз у рынка. И словно услышав его мысли, пыхтящий с сетями Тьюв прошептал в спину Дойтену:

– На ночь обычно торговцы в шатрах спят, но в этакую пору все поснимали себе жилье подальше от реки. Страшно ночами от воя этой нечисти – жуть. И вот ведь, вроде никого еще не засосала эта погань, а все одно – и наш брат по ночам за добычей не лезет…

Юайс, который шел впереди, оглянулся, словно слышал каждый звук из шелеста Тьюва, и негромко заметил:

– Что за «наш брат»? Или мы с тобой не говорили об этом?

– Говорили, – вздохнул Тьюв. – Но это ж не только от меня зависит… А ну как она меня не возьмет? Зачем ей камень на шею?

– А ты не будь камнем, – ответил Юайс. – Все в твоих руках, парень. Слушай меня, пока я жив.

Не понравились эти слова Дойтену. Еще в дружине Нечи было принято – не шутить о смерти. Сплюнул на всякий случай Дойтен три раза в сторону да прикладом ружья трижды зацепил глиняный забор.

– Потише, – обернулся Юайс. – Подходим уже, и, если что, помирать я пока не собираюсь.

Торговая площадь была почти полностью погружена во тьму. Редкие, через сто шагов, масляные фонари едва тлели. Крохотный отряд выбрался из темного проулка на королевский тракт за сотню шагов от начала рынка. Вскоре по правую руку потянулись шатры и навесы, чуть дальше высились лавки попрочнее, но их силуэты едва угадывались в темноте.

– Здесь… – прошелестел почти в полной темноте голос Глумы, когда оставалось миновать последний шатер. – Скамья между шатрами.

Дойтен остановился, снял с плеча по-прежнему зачехленное ружье и тихо поставил его у ноги. Темная площадь лежала перед ним. Впереди на фоне звездного неба высился бастион королевского замка. Влево уходила широкая улица к трактиру Транка, от которого отряд пробирался к площади узкими улочками. Справа угадывался мост, а за ним уже вовсе таяли во мраке и не слишком высокие стены цитадели, и часовня, и недостроенный храм, и уж конечно, ратуша, трактир Юайджи и весь остальной город. От реки пахло сыростью и гнилью.

– Сюда… – прошептал Юайс. – Дойтен, садись с краю. Ждать еще почти час.

Дойтен присел на край скамьи, присмотрелся. Скамей было две. Напротив него темнели силуэты Юайса, Глумы, двоих егерей. Рядом с ним сидела Гаота, развязывал мешок Тьюв.

– Чатач тут, рядом, – прошептала Глума. – Присматривает за замком.

– Как заноза в собственном городе этот замок, – пробурчал Тьюв. – Вот. Четыре сетки. И веревки.

– Глума, – проговорил Юайс. – Делаем все, как обычно, когда берем живым олфи.

– Олфи? – нахмурился Дойтен.

– Имни, которые, перекидываясь, ничего не соображают… – прошипела ему на ухо Гаота. – Дикими становятся.

– Обсуждать – потом, – как будто чуть устало заметил Юайс. – Я беру одну сетку и веревку. Твои молодцы – по одной сетке. Веревку пусть берет Фас. Я вызову зверя за пять минут до полуночи. Если рожок со стены замка не прозвучит в полночь, значит, вызов принят. Он выходит, я его беру и держу. Если заскулит – значит, взял. Тогда поединок закончен, твои молодцы бегут с сетками и веревкой. Надо будет его спеленать так, чтобы не шевельнулся. Тогда можно будет и королю предъявить, что под крылом его братца развелось.

– А я что буду делать? – не понял Тьюв.

– Жить, – ответил Юайс. – Долго и благоразумно. Хотя первого тебе не обещаю, это зависит от тебя. Я тебе поручаю две вещи. Первое – вот кисет. В нем пол-литы пороха. Знаешь, что такое? Молодец. Как хочешь, но ты должен будешь тихо и незаметно рассы́пать его в этой темноте – петлей. Я буду стоять в центре: прикидывай, чтобы во все стороны от меня внутри этой петли оставалось полсотни шагов. И вытягивай кончик сюда. Ясно?

– Ясно, чего уж неясного, – пробурчал Тьюв, – а второе что?

– Очень важное, – вздохнул Юайс. – Может быть, после всех ваших жизней, самое важное. Я оставлю тебе здесь все мое оружие. Мне нельзя идти туда даже с ножом.

– Не похоже на охоту на олфи… – недовольно пробурчала Глума. – А я что буду делать?

– Зажжешь порох, если полезет мерзость с реки, – сказал Юайс. – Есть кресало?

– Здесь, проверяла, – постучала по поясной сумке Глума. – Это все?

– Береги Гаоту, – проговорил Юайс. – И не думай, что это будет легко. Я говорил тебе, что делать, если почувствуешь хоть какую-то опасность? Срывай с нее подарок Нэмхэйда и отбрасывай куда подальше.

– Может, сразу от него избавиться? – спросила Глума.

– Да, – согласился Юайс. – Потом сесть на лошадей и бросить этот город на съедение слугам Дайреда. Нет уж, охотница. Делим тяжесть груза на всех. Вот, Тьюв. Держи кисет.

– Я с ним… – прошептал Фас. – Подскажу.

Двое поднялись и исчезли в проходе между шатров. Ни шороха не донеслось до Дойтена.

– Разве это будет честный поединок? – подал он голос. – По мне, так и против зверя – это не поединок, а придурь. А если эта мерзость с реки попрет? Те, кто ходил Лиственной топью, говорят, что, даже если человек и вырывается из ее объятий, все одно уже не человеком становится. Не соображает ничего, под себя ходит, не узнает никого. И что даст нам тот порох?

– С полминуты времени, – объяснил Юайс. – Яркие вспышки заставляют их застывать. Как раз на полминуты. Проверено на той же Лиственной топи в грозу. Хватит, чтобы убраться с площади. А от реки далеко они тоже не отойдут. И я не рассчитываю на честный поединок. Да и нечестный, думаю, будет чуть позже. Когда я возьму зверя. И, скорее всего, не сегодня.

– А мне что делать? – в недоумении поскреб подбородок Дойтен.

– Будешь затыкать дыры, – ответил Юайс.

– К примеру?.. – не понял Дойтен.

– А где увидишь дыру, сразу и затыкай, – хмыкнул, появляясь из-за угла шатра, Чатач. – Скоро уже, Юайс, скоро. Вот и посмотрим, правдивы ли легенды, которые о тебе ходят среди черных егерей.

– Вранье все, – спокойно ответил Юайс.

Когда Юайс поднялся, снял с себя пояс с мечом, ножи, еще что-то, что принял в освободившийся мешок Тьюв, Дойтен стал расстегивать чехол ружья.

– На, – почувствовал он прикосновение Глумы. – Возьми фляжку, сделай два глотка.

– Вино? – заинтересовался Дойтен.

– Отвар лесных ягод, – усмехнулась Глума. – Но каких ягод, каких трав – не скажу. Великий секрет черных егерей.

– Открытый далеко не всем егерям, – хихикнул Чатач.

– Достаточно, что я его знаю, – проговорила Глума.

– Не, – погладил ружье Дойтен. – Я траву не пью.

– Пей, – снова ткнула ему в плечо фляжку Глума. – Все выпили. Или тебе бодрость будет не нужна? Вряд ли удастся уснуть до следующей ночи. Пей, говорю. Кроме прочего – «ночной глаз» в напитке. На два часа хватит.

– У кого ж вы его вырезали, этот ночной глаз, – неохотно взял фляжку Дойтен.

– Твой взгляд станет ночным, – прошелестела Глума и как будто в самом деле сверкнула зеленью глаз в темноте.

– Пошел… – прошептал Юайс.

Поправил сеть на плече, веревку на поясе, вздохнул и зашагал к центру площади.

– Занимаем наши места!.. – прошипел Фас, и егеря тоже растворились в темноте.

Дойтен глотнул тягучего напитка, удивился его одновременной горечи и сладости и тому, что запить его не захотелось, и тут услышал тягучий, заунывный вой рожка, который был ему уже знаком.

– Это Юайс… – прошептала Гаота.

Потянулись томительные минуты. Вот со стороны ратуши донесся дребезжащий звон часов. Рожок со стен замка не прозвучал. Зато где-то со стороны замка или реки заскрипели открываемые ворота.

– Святой Нэйф, помоги нам… – неожиданно для самого себя прошептал Дойтен, вскинул ружье и вышел из-за шатра.

Он и в самом деле стал видеть в темноте. Или стал видеть саму темноту. Четыре фонаря, что без толку боролись с тьмой по углам площади и у моста, оставались такими же бледными пятнами, но все прочее вдруг стало напоминать поздний, расчерченный штрихами дождя вечер. Замок оставался черной громадой на фоне звездного неба, а на серой площади, опустив руки, стоял серый Юайс и ждал. А со стороны замка к нему медленно шел зверь.

Он действительно напоминал медведя, Дойтену приходилось их наблюдать с бастионов Нечи, после разорения западных деревень зверь начал подбираться едва ли не к самому городскому рву, но морда этого зверя была вытянута, как у волка. А движения его напоминали одновременно движения и лесной кошки, и хищной горной ящерицы, которая собирается сожрать зазевавшегося суслика.

– Не вздумай, – положила руку на плечо Дойтена Глума.

– Да он в холке Юайсу едва ли не по грудь! – прошипел Дойтен.

– Зато худой, – дрогнувшим голосом ответила Глума. – Ничего удивительного, кузнец Линкс и впрямь был высоким и крепким мужчиной. Может, мы его еще и увидим в человеческом обличье?

– Мне страшно… – прошелестела Гаота.

Дойтену тоже было страшно. Как в детстве, когда в деревне вешали взятого в плен дирга. Тот точно так же стоял, опустив руки, хотя веревка свисала у него не с пояса, а с шеи. Тогда мальчишке хотелось, чтобы все закончилось быстро и чтобы Дойтен этого не видел.

Зверь прыгнул, когда до Юайса оставалось шагов десять. В мгновение обе фигуры слились в неразличимый комок. Затем раздался скрежет клыков о сталь. Чирканье камня о камень. Полетели вырванные из мостовой бруски. Затем Дойтену показалось, что тело Юайса взлетело над мордой зверя. Взлетело, чтобы удариться о камень, но вот он снова вроде бы стоял на ногах, и вновь схватка обратилась в неразличимый комок. И ружье в руках Дойтена уже тряслось крупной дрожью, когда комки размножились, повисли над центром площади, а Юайс уже вновь был на ногах и давил коленом, скручивал веревкой что-то огромное и скулящее у него под ногами.

– Глума!.. – всхлипнула Гаота.

– Все правильно сделал… – прохрипела Глума. – Лапы подсек петлей!

– Глума! – повторила Гаота. – Сверху!

– Демон! – зарычала Глума, хватаясь за суму. – Кресало пропало! Кресало пропало!

– Я не брал, – застучал рядом зубами Тьюв, и Дойтен, уже понимая, что вот это воющее и стонущее над скорчившимся Юайсом – это выползшие из реки твари и есть, опустил ружье и выстрелил туда, куда вывел дорожку пороха Тьюв. Сноп искр схватился с порохом, помчался к месту схватки, окружил ее пылающим кольцом, и Гаота вдруг ринулась вперед и закричала что-то, воздев руки к черному небу.