Часть третья
Смерть

За занавесью орудовали ложками, набивали животы трое черных егерей и взъерошенный Тьюв. Где-то возле них причитал, не находя себе места, Транк, а там, где еще вчера лежал привезенный из дома Цая Дойтен, теперь лежал мертвый судья Клокс. Кусок холстины накрывал тело, но сидевшие вокруг пятеро знали, что у трупа вырвано горло, на руке имеется точно такая же рана, как и у застывших в городской мертвецкой бедняг, а на стариковской груди вырезан ножом точно такой же цветок, как и на полу в доме Даира. Правда, его лепестки не шевелились, но он был вырезан еще на живом теле.

– Это вызов, – произнесла Глума.

– Вызывают равных, – не согласился Бас, поднимаясь. – Я, конечно, рад бы был польстить нашей компании, но не нахожу оснований. В любом случае, не верьте ни единому слову, ни единому жесту, ни единому знаку, что исходят оттуда. Даже если они будут говорить правду. Но дракона там нет, не ищите. Двор замка узок, в несколько раз меньше храмового двора. На стенах нет места, чтобы укрыться. Башня сужается, там тоже не укрыть дракона.

– Тогда где он? – буркнул Дойтен, который вертел в руках диргскую стрелу.

– Не знаю, – опустил голову Бас. – Не все тайны имни мне известны. Но он был. Самые ближние горы отсюда – это Рэмхайн. До них чуть больше двухсот лиг. Это близко. Большая птица, а уж тем более дракон преодолеет это расстояние за два-три часа. Ночью его полет не привлечет внимания: кому интересна тень, загородившая звезды? Часто вы поднимаете глаза к ночному небу? Нужно быть готовым встретить дракона, но искать его бессмысленно.

– Зачем Нэмхэйду дракон? – спросила Глума. – И когда его ждать? Завтра? В безлунную ночь?

– Думаю, нет, – задумался Бас. – Кто бы ни лепил это колдовство, ему нужна большая кровь. Завтра и послезавтра он ее не получит. Празднество начнется в первый день второго месяца осени. Через три дня. На площади будет толпа народа. Если дракон прилетит, он прилетит именно тогда. Сотни, тысячи жертв. Драконье пламя. То что надо для ужасных легенд. Очень большая кровь.

– Ты поможешь нам? – вдруг подал голос Юайс, который до этого сидел молча, разминая хлебный мякиш, забивая его в дудочку и время от времени прикладывая ее к губам, чтобы выдуть чуть слышный звук.

– Я не могу рисковать, – скривился Бас. – Я и так сказал вам слишком многое. Если Ойча останется в руках Олса, это будет не меньшая беда, чем явление кого бы то ни было. Все, что я могу, это не пытаться забрать ее до обряда, потому что это может заставить их захватить Мора или вашу девчонку.

Гаота вздрогнула.

– Или меня, – усмехнулся Юайс.

– При чем тут ты?! – рявкнул Дойтен. – Я и про Гаоту не очень понял, но мальчишка в ратуше под охраной стражи.

– Если будет нужно, даже не Олс, а Нэмхэйд сметет эту стражу как пыль, – покачал головой Бас.

– Но ты же понимаешь… – Юайс снова дунул в трубку, – что пока Линкс жив, Ойча вряд ли появится в том месте, где будет происходить обряд?

– Да, – кивнул Бас. – Но я уже понял, что ты затеял, и рассчитываю на тебя. Могу добавить только одно. Обряд не будет проводиться во дворе замка.

– Почему? – сдвинул брови Дойтен.

– Я бы посоветовал спросить об этом у вашего судьи, но его прошлое слишком пугало его самого… – Бас помолчал. – Кое-кто хотел передать ему свитки с описанием прошлого явления, но он отверг предложение.

– Кое-кто? – переспросила Глума.

– Я не торгую чужими тайными, – нахмурился Бас. – Этот свиток сейчас у бургомистра. Я не читал его и не знаю, как должен проводиться обряд, но я разговаривал с людьми. Я был в Гаре. Не тогда, а позже, когда ужас слегка рассеялся. Тот рисунок на лысом холме был сделан еще за год до явления. Подросшие мальчишки рассказывали, что кто-то начертил знак священного колеса на его верхушке задолго до ужасных смертей. Потом, правда, морок скрыл холм, и никто не свидетельствовал обряду, но рисунок был сделан заранее. Думаю, что рисунок к обряду в Граброке тоже уже вычерчен, его надо найти. Во дворе замка рисунка нет.

– Ты был там? – спросил Дойтен.

– Я видел, – ответил Бас. – Идите к бургомистру и читайте свиток. Иногда чтение продлевает жизнь.

– Подожди, – остановил Баса, шагнувшего к занавеси, Дойтен. – Скажи, вот эта Ив… которую убила точно такая же стрела, что была выпущена через десять лет в Юайса. Зачем ее смерть?

– Самое простое объяснение, – усмехнулся Бас и ушел.

– Она бы не дала сделать то, что сделали с ее мужем, – проговорил, вновь прикладывая к губам дудку, Юайс. – Это – во-первых. Во-вторых, Линкс не сошелся бы с Олтой, а значит, не появилась бы Ойча. И я бы не удивился, если бы узнал, что и это знакомство тоже было неслучайным. Тот, кто затеял все это, готовился тщательно. Может быть, точно так же он готовит и следующее явление, которое тоже произойдет лет через десять. Или же через пятьдесят. Или через месяц? Слушайте.

Еле слышно, откуда-то издалека донесся звон часов на ратуше, которые отбивали полночь. И сразу вслед за этим по округе разлился заунывный звук рожка со стен замка. И Юайс, приложив дудку к губам, дунул в нее и умножил ужасный звук, сливаясь с ним в одно неразличимое.

– Ты мог бы стать музыкантом… – в ужасе прошептала Глума.

– И музыкантом тоже, – согласился Юайс и, пробежав пальцами по отверстиям, сложил короткую, но светлую мелодию.

Гаота сидела, оцепенев.

– Вот видишь, – посмотрел на нее наставник. – Одна и та же вещь годится и для ужаса, и для светлой печали.

– Я тебя не узнаю, Юайс… – прошептала Глума.

– Я сам себе удивляюсь иногда, – прикрыл глаза Юайс.

– Однако надо что-то делать! – встал Дойтен. – Я, конечно, понимаю, что вся эта мерзость разгребается не усмирителем, а защитником, но по уложениям Священного Двора я принимаю на себя мантию судьи. Но так как без усмирителя тройка не может существовать, предлагаю стать усмирителем тебе, Глума.

– Нет, – поморщилась охотница. – Не стану. Сегодня и завтра я, пожалуй, побуду с вами, но мантию не надену и жалованья не возьму.

– И то ладно, – кивнул Дойтен и, отложив на лавку стрелу, похлопал по сушившимся там же мантии и тиаре судьи. – Когда повезем старину Клокса в мертвецкую?

– Через час, – проговорил Юайс. – И оставим его у входа до утра.

– Так пусть лежит здесь, зачем заморачиваться? – поежился Дойтен.

– Я должен буду кое-что проверить, – проговорил Юайс. – Этой ночью. Удивить их. И тогда они тоже захотят проверить меня еще раз. А завтра я вызову Линкса этой дудкой. За пять минут до полуночи. И буду ждать хоть всю ночь. У них есть и Линкс, и Ойча. Если они примут вызов, они выпустят Линкса. Если я прав, завтра в полночь их рожок не прозвучит. А я постараюсь взять его живым. С вашей помощью. Мы обратим его в человека и допросим. Только это может убедить бургомистра и, может быть, короля, что его братец Диус пригрел ужас у себя на груди. Но сегодня мне потребуются все егеря.

– Зачем? – спросила Глума.

– Чтобы прикрыть ее, – кивнул на Гаоту Юайс. – Гао придется пойти с нами.

– Что это все значит, демон меня раздери? – зашипел Дойтен. – Что ты опять затеял? Мне может хоть кто-нибудь что-нибудь объяснить? Ладно, я уже понял про этот Скотный Двор. Посланец имни спасает своего собрата… тьфу, сестру; как сказать, не знаю. Чтоб она не попала в лапы ужасных черных колдунов, что обслуживают… демон их раздери, неизвестно, кого они обслуживают. Но зачем нам тащиться ночью на площадь?

Гаота сидела, едва дыша. Из-за стен трактира чуть слышно доносились ужасные стоны.

– Три причины, – наконец прошептал Юайс. – Говорю это тебе, Дойтен, как судье. Первая заключается в том, что я должен знать, кто властвует в замке. Вторая очевидна. Нужно перехватывать нити, за которые тянут те, кто готовит обряд. Но третья – самая главная. Их нужно отвлечь.

– От чего? – не понял Дойтен.

– От сердца Талэма, – прошелестел Юайс.

– Сердце Талэма здесь? – открыл рот Дойтен. – Бог, вроде Дайреда, который живет среди нас? Это правда?

– Да, – кивнул Юайс.

– С чего ты взял? – не понял Дойтен.

– Я чувствую, – прошептал Юайс. – Кроме того, я встретил хранителя. И, думаю, он не один здесь. Их не меньше четырех. Да и все мы тоже вроде хранителей. И есть еще кое-что, в чем я еще не уверен…

– Подожди! – выпучил глаза Дойтен. – Но если здесь бог, отчего он не разберется сам с прислужником Дайреда?

– Дойтен, – улыбнулся Юайс. – Скажи мне, у тебя есть сердце?

– А как же, – ударил себя кулаком по груди Дойтен. – Стучит пока.

– Видишь, как, – кивнул Юайс. – Сердце у тебя в груди, но кулак-то снаружи. Считай, что мы кулаки сердца Талэма. И без нас ему не обойтись.

– Не хочешь ли ты сказать, что сердце может стучать без мозгов? – нахмурился Дойтен. – Без головы? А как же дать нам умный совет? Какой же этот бог?

– Удивительный бог, – прошептал Юайс. – И знаешь, в чем секрет его неуязвимости? Он не знает, что он бог. Так же, как твое сердце не знает, что оно твое сердце. И вот еще что. Если бы было иначе, то наш бог был бы кем-то вроде Дайреда.

Все замолчали. Гаота, побледневшая и уставшая, смотрела на накрытого тканью судью, который, несмотря на постоянное брюзжание при жизни, казался ей добрым стариком, и думала, что если верить ее наставнице Пайсине, мол, человека можно убить ударом тонкой иглы, то получается, что и весь Талэм, весь этот мир под солнцем можно убить ударом тонкой иглы. Главное, попасть в нужное место. И этим местом может оказаться она, Гаота. Или кто-то, кто живет, просыпается по утрам, ест, ходит, трудится, отдыхает, веселится или огорчается и не знает, что он бог.

– А в Гаре? – подала она голос. – Это же не простое совпадение?

– Уверен в этом, – кивнул Юайс. – Но я ничего не могу сказать. Эта загадка посложнее загадки нашего дракона, а мы даже с ним не можем разобраться. Но мудрые говорят, что сердце Талэма не всегда находит свое воплощение. Иногда оно просто витает в воздухе, передается из уст в уста, от сердца к сердцу. Но какая-то связь есть.

– Так чего мы ждем? – сел и снова вскочил на ноги Дойтен. – Идем!

– Подожди, – поднялся Юайс. – Дай поесть егерям. Да и надо бы еще раз приглядеться к нашим загадкам…

Защитник поднялся, сунул дудку в суму, развязал мешок, достал подаренную Нэмхэйдом кольчугу, расстелил ее на соседнем столе, поставил туда лампу, взял у подошедшего Дойтена стрелу, положил рядом, посмотрел на Гаоту:

– Давай кольцо, которое мы нашли за поясом у Клокса.

Гаота раскрыла ладонь и выронила на стол кольцо. Глума поднялась и встала рядом.

– Из одних рук… – прошептала охотница.

– Именно так, – кивнул Юайс. – Вот, видите эту руну? Да, которая похожа на два лекарских треугольника, соединенных вершинами. Это руна преображения. Слева от нее руна жизни, справа – руна смерти.

– Одна и та же, только перевернутая, – заметила Гаота.

– Как ни крути – слева смерть, – буркнул Дойтен. – Мы же слева направо читаем? А что остальные знаки говорят?

– Сейчас… – пробормотал Юайс. – На стрелах на староарданском выписано то же самое – смерть. Вот, сразу за знаком жизни. То есть чья-то жизнь покупается ценой чьей-то смерти.

– Известно, чьей, – развел руками Дойтен. – Этой самой… Ив, и твоей. Ну, не повезло, не попали. Точнее, тебе повезло.

– Надеюсь, – задумался Юайс. – Эти же знаки, но без слова на перстне. Над ними что-то вроде изображения рукопожатия.

– Мир? – предположил Дойтен. – Приветствие?

– Подожди. – Юайс погладил кольчугу, раскрыл ее ворот, заглянул внутрь. – Здесь те же три руны, но они вплетены в рисунок. Вот, на крыльях дракона. Рукопожатия нет. Но рисунок сделан позже. Кольчужка очень хороша, она явно риннской работы, а поверх нее позже выполнено вот это серебряной проволокой… А ведь это не настоящее серебро. Стрелы выкованы из стали, которой не страшна ржавчина. Надписи вытравлены, но сами стрелы настоящие. А здесь – подделка. Это плетение так точно… Ну-ка… Да! Это грязное серебро.

– Грязное серебро? – не поняла Гаота.

– Гран еще не наставлял вас о металлах? – осведомился Юайс. – Тогда понятно. В грязном серебре нет серебра. Это олово с небольшим добавлением свинца. Собственно, и на серебро-то оно похоже отдаленно. Но работа аккуратная. Я бы снял это с кольчуги и тогда разрешил тебе ее надеть.

– Да подвесить ее над очагом, и все, – предложил Дойтен. – Эта мерзость расплавится и стечет. И чистить не придется, и кольчуга прочности не потеряет. У меня сосед в деревне был кузнецом. Тут главное – не отпустить, но грязное серебро все одно слезет, кольчужка толком и нагреться не успеет.

– Нет, – не согласился Юайс. – Мне нужен этот рисунок целиком. Думаю, я смогу его снять. Посижу у огня и справлюсь. Не сегодня, но сделаю. Все это – часть какого-то колдовства. Его нужно понять.

– Где-то я это уже видел, – ткнул пальцем в руны Дойтен. – Не могу припомнить, но видел…

– На пальцах у артельщиков, – подала голос Глума. – У каждого. Я не рассматривала все перстни, но у Смуита точно такая же печатка. Рукопожатие и три руны. Но в ней же нет магии?

– Я уже говорил, – выпрямился Юайс. – Эти печатки, эта кольчуга, да и стрелы тоже – как сосуды, которые могут быть наполнены мгновенно. А вот чем они могут быть наполнены… Если со стрелами ясно – имни очень живучи, убить обычной стрелой их сложно, то с перстнем и кольчужкой придется поломать голову.

– Вспомнил! – воскликнул Дойтен. – Вот эти знаки. На карусели. На площади. Маляры там вырисовывают что-то. Красят. Так там все узоры вот из этих рун. Только они переплетены и… Совпало или как? И откуда Клокс взял этот перстень?

– Он мог взять его только в мертвецкой, – заключил Юайс. – Я видел рану на пальце Скайтена, но не догадался, что сорванный перстень – в его кулаке. Обычно человек, который ловит в грудь или живот багор или копье, не сдирает с пальцев перстни. Ему не до этого.

– Я бы не хотел пробовать, – пробурчал Дойтен. – Да. Ты ничего не сказал о том неизвестном, кто бросил тело в воду. Что это за голубые белки глаз? Такое бывает?

– Я помню, – кивнул Юайс. – Мы идем в том числе и из-за него…

– А ведь одним трупом картинка дорисовалась, – пробормотала Глума. – И околдовывать не пришлось. На всю длину реки – точно две кровавых дорожки от краев к центру и уложились. Восемь их теперь, выходит.

Они вышли из трактира через час после полуночи. Город затаился в ужасе. От реки доносился стон, от которого руки у Гаоты холодели. Ни единого собачьего лая не было слышно. Шаги небольшого отряда гулко разносились во все стороны. Дойтен возглавлял процессию. Егеря и Юайс несли тело Клокса на походных носилках, сделанных из двух жердей и плаща. Глума держалась поближе к Гаоте, Тьюв, который, как приблудный пес, явно решил не отставать от Юайса, путался под ногами.

– Ничего страшного, – обернулся и подмигнул Гаоте Сос, когда река уже стала близка. – Кому как, а мне эта погань, что стонет над рекой, только в радость. И знаете почему? Уверовал в Нэйфа наконец. Мерзость эта всюду клубится, даже дозор городской со священного моста прогнала, а именно на мосту-то бояться и нечего! Не подлетают! Сами боятся!

Древний мост плавно изгибался над узкой рекой, опираясь на древние же быки. Узкий месяц тонким серпом разрезал звездное небо. Река парила. И в ее мгле колыхались ужасные тени. Казалось, что полуистлевшие мертвецы летали над водой, человеческие лица чудились во мгле, и ужасный, непереносимый, пробирающий до нутра и пяток стон выворачивал наизнанку.

– Не бойся, – прошептала Гаоте Глума, положив руку ей на плечо. – Держись за рукоять меча, он тебе поможет. С этой дрянью я отдаленно, но знакома. Поверь мне, это не самое страшное.

Гаота верила. В том числе и потому, что самое страшное она уже пережила. Оно уже случилось, когда ее старшие сестры, которые вот только что были детьми, в одно мгновение, пусть и недолгое до их смерти, стали взрослыми. Ведь они тогда успели взглянуть на нее, из-за которой все это случилось. И они не могли не понимать этого. Но в их взгляде не было ничего, кроме любви…

Ворота цитадели были закрыты, но открылись загодя. Лица четырех стражников были бледны. Один из них поднял факел, пригляделся к мантии Дойтена, околесовал грудь, спросил дрожащим голосом:

– Теперь кто же?

– Судья Клокс, – ответил Дойтен и махнул рукой: – Оставим его у входа в мертвецкую. Не убежит никуда. А хоронить и поминать будем после. Да, завтра надо будет голубя отправить в Тимпал. Чтобы помянули на службе имя брата Нэйфа – Клокса. Кто тут голубей водит?

– Калаф, – ответил Юайс, приглядываясь к карусели. Даже издали, от ратуши, можно было различить в звездном свете, что купол над нею и основание и в самом деле покрывал тот самый узор из трех рун. – Интересно, кто тут распоряжается праздником?

– Бургомистр, – ответила Глума. – Хотя мастера мне показались пришлыми.

– Куда теперь? – спросил Дойтен.

– Здесь и встанем, – сказал Юайс и посмотрел на Глуму. – Ты мне поможешь?

– Не в первый раз, – улыбнулась она бледным лицом.

– Мне-то что делать? – нахмурился Дойтен.

– Приготовься, – посмотрел на него Юайс. – Как скажу, вставайте в круг спинами друг к другу. Ты, Сос, Чатач, Фас. Держаться крепко, руки не разжимать. Гаота внутри. Разожмете – девчонку потеряете.

– Меня? – оторопела Гаота.

– Тебя, – жестко сказал Юайс.

– Зачем же мы ее потащили сюда? – не понял Дойтен.

– Без нее я не справлюсь, – сказал Юайс. – Да и кто ее защитит в трактире без нас? Там… не до нее. Что, Глума, справятся твои егеря?

– А то ты их не знаешь? – скривила она губы.

– Не испытывал, – прошептал Юайс. – Тебя испытывал, в тебе уверен.

– Значит, испытаешь и их, – отрезала Глума.

– А я? – забеспокоился Тьюв, который до этого мгновения хоть и трясся от страха, но ни единым писком не давал о себе знать. – А мне что делать?

– Встанешь в круг вместе с Гаотой, – приказал Юайс. – И если хочешь жить, носа наружу не высунешь. Понятно?

– Да, – кашлянул Тьюв. – А потом сразу домой. С утра же. В Блатану. Вот же, принесла меня нелегкая…

Юайс подошел к Гаоте, взял ее за плечи, вгляделся в темные под почти безлунным небом глаза:

– Потерпи. Самые тяжелые два дня впереди. Потом отдохнем. А сейчас сделай то, что ты делала тогда на первом занятии с Пайсиной. Я думаю, что ты уже догадалась. Я мог бы обойтись без тебя, но мне нельзя себя выдавать пока. Мы должны их удивить. Мне нужны два светоча. Первый – такой же, как ты слепила тогда. Второй – точно такой же, но не для исцеления, а похожий на первый. Сможешь сделать чуть сильнее его, будет совсем хорошо.

– Вот. – Она уже давно держала два мглистых шара в ладонях. Слепила их еще на мосту. Подумала, что именно там их и нужно лепить, потому как хоть и не болела голова уже с полуночи, а такой звенящей чистоты, как на древнем мосту, давно она не испытывала. Она даже и лепила-то их не от себя, а от того звона, что от древних камней поднимался. Зато и вышли оба шара такими, что три года назад Пайсина уже и от первого бы исцелилась.

Юайс принял шары на ладони, удивленно поднял брови:

– Это же не совсем твоя сила! Как ты смогла? Откуда?

– От моста… – прошептала она.

– На всякий случай, – качнул головой Юайс. – Как бы тебя ни прикрывали, закрывайся и сама. Намертво. Чтобы и иголочка не протиснулась через твои ставни. Понимаешь?

– Ага, – выдохнула Гаота.

– Что вы там пустыми ладонями машете? – нахмурился Дойтен. – Мы будем дело делать или нет? Ночь на дворе. У меня во рту пересохло. Если я не опрокину кувшин вина, завтра вообще не встану.

– Взялись! – сказал Юайс. – Глума!

Она подошла к нему, прижалась спиной к его спине, сцепилась с защитником локтями. Егеря и Дойтен взялись за руки, окружив маленького Тьюва и Гаоту спинами. И она замерла, собралась, обхватила ладонями локти, закрылась, как учила ее мать, как учил ее Юайс, наставляя в противостоянии, как поучал воспитанников добрый и улыбчивый Гран. Закрылась, но все равно чувствовала и дрожь перепуганного Тьюва, и запах утомленных мужских тел егерей и Дойтена, и видела бледное, напряженное лицо Глумы, и понимала, что сейчас увидит все, что будет делать Юайс. Делать сам, используя ее ворожбу. Что он там еще накручивает, во что оборачивает ее шары? Как он сказал? Светочи?

Юайс сделал одновременно два движения. Дал команду одному из шаров раскрыться, а второй бросил куда-то вверх, в темное небо. И бросил так, что даже Гаота потеряла его из вида. Что же он на него намотал? Впрочем, какая разница, если первый шар уже побежал во все стороны сияющей пленкой, одевая и заставляя светиться всякого, кто попадал под нее. Каждый человек, каждое живое существо вспыхивало свечным огоньком и продолжало тлеть уже после того, как пленка проходила дальше, наполняя город мерцающими, спящими, тревожными тенями. Люди, люди, кругом люди. Две мятущиеся, беспокойные тени в трактире Юайджи. Одна из них с черным росчерком поперек горла, но живая. Все еще живая. Наполненный болью бургомистр в его покоях и такие же тени артельщиков в темнице. Смазанные, словно что-то прикрывало их от взора Гаоты, разве только одна, маленькая, сияла ровным огоньком. И опять люди, люди, люди. Темная река, как трещина в сущем, черные кляксы нечисти над ней, стены замка и непроглядность, ужасающая непроглядность за ними. И опять люди. Тысячи людей. И быстрая тень, сверкающая голубыми искрами, что близится к замку и вот – исчезает в его черноте. И еще люди, которые идут откуда-то с севера и несут что-то большое и мертвое. Что-то огромное, еще полыхающее теплым светом, но уже мертвое. Безвозвратно мертвое.

– Сейчас, – прошептал сквозь стиснутые зубы Юайс, и вдруг замок осветился! Там, внутри него, вспыхнул второй шар. Невидимый обычному взору огонь наполнил коридоры и казематы. Осветил все, и посреди этого света Гаота явно увидела и настороженный силуэт Нэмхэйда, и скорчившегося в колючий комок Корпа, и осыпанного голубыми искрами кого-то безжалостного, только что сотворившего смерть, и бьющегося в цепях человека-зверя, и еще кого-то, и еще, а в самом центре – черное, все так же непроглядное пятно, из которого на́чало выползать то самое лицо, которое явилось ей в мчавшейся навстречу смерти повозке – облепленное кожей по голой кости.

– Ну что там? – начал ворчать Дойтен, и в тот же миг из этой черноты ударило черной волной. Затопило с головой. Обдало холодом. Наполнило рот невыносимой сладостью. Окутало вонью. Гаота, которая продолжала держать себя за локти, сузила взгляд и разглядела бледное, напряженное лицо Глумы, из носа которой текла кровь.

– Демон меня раздери! – заскрипел зубами Дойтен. – Это что ж за погань такая?

– Раздирает уже, терпи, – холодно проговорил высокий Фас, а Чатач вдруг расхохотался, но тоже сквозь стиснутые зубы, не выпуская рук, а Сос заплакал и задрожал. И в тот же миг, когда он начал опускаться на колени, трясясь от рыданий, маленький и взопревший Тьюв встал у него за спиной и ухватился за руки Дойтена и Фаса. Занял его место. Холод прошелестел над головой Гаоты, но не коснулся ее, не успел.

– Все, – глухо сказал Юайс, оборачиваясь и ловя обмякшую Глуму. – Обошлись малой кровью.

– Малой кровью! – радостно зашептал Тьюв, размазывая по лицу кровь. – Малой! А могли большой! Малой!

– Не удержал, – качал головой Сос, стоя на коленях. – Не смог. В самое сердце ударил. Все вывернул. И родителей, и жену мою, и ребенка. Все достал и показал. Как живые… Ненавижу…

Чатач молчал. Покачивался, закрыв глаза, и как будто напевал что-то едва слышное. Ну, точно, мисканскую морскую песню. Странно она звучала среди холмов и лугов Сиуина. Отец Гаоты любил ее петь.

Глума начала приходить в себя, выпрямилась, пошатываясь, даже отстранила Юайса, словно он был причиной ее бед. Дойтен потянул шнуровку, распуская ворот котто, посмотрел на Гаоту, поклонился:

– Совсем забыл, девочка. Спасибо тебе за руку.

– Что там? – наконец смогла говорить Глума.

– Плохо, – ответил Юайс. – Дракона нет. Место обряда – неизвестно. Но Олс здесь. Прячется в основании башни. С ним два колдуна Черного Круга. Нэмхэйд и Корп. Третий – не колдун, но не менее опасен. Он один из лучших в Очаге. Его имя Уайч. Зверь – в замке. Он на привязи. Ойчу – не разглядел. Но основание замка затоплено чернотой. Непроглядной чернотой. Не помогла даже двойная ворожба. Впрочем, тому есть и особенная причина.

– Подожди, – прошептала Гаота. – А там? – Она показала в сторону трактира Транка. – Там что? Я ничего не разглядела. Какие-то мутные тени обычных людей. И все? Никакой защиты.

– Это лучшая защита, – сказал Юайс. – Надеюсь, я смогу тебя ей обучить. Вот только кто ж ее держит?

– А одолеть этого Уайча ты сможешь? – спросила Глума.

– Не знаю, – не сразу ответил Юайс.

– Хоть чего-то ты не знаешь… – пробурчал Дойтен. – А то я уж подумал, что ты был не только егерем, но и убийцей из этого таинственного Очага. Я правильно понял, что этот… как его… Уайч и сбросил судью Клокса в воду?

– Больше некому, – сухо произнес Юайс. – У Нэмхэйда точно не голубые глаза. Но Уайч сбросил Клокса в воду уже мертвым. И на этом не остановился, кажется, он что-то еще сотворил этой ночью. Впрочем, скоро узнаем.

– Что еще? – удивился Дойтен. – Мы здесь что, до утра будем забавляться?

– Несут! – вдруг прищурился Тьюв. – Несут кого-то!

К ратуше приближался отряд стражи. Стражников было не меньше полусотни. Двое волокли жаровню. Еще двое – охапки деревянных рукоятей. Впереди шел Буил. За ним несли тело.

– Тоже не спишь? – мрачно спросил мастер стражи Юайса. – А мы – всё. Город очистили. Больше сотни рисуночков отыскали и все сняли. Больше нет, поверь. Проверили каждый дом, ребятки на ногах еле стоят. Колдуна так и вовсе на руках носили. До самого конца…

Гаота шагнула вперед. Стражники опустили носилки на камень рядом с телом судьи. На них лежал старик Крафти, шея которого была пробита точно такой же стрелой.

– Не уберегли, – буркнул Буил. – Миг, и нет нашего веселого старика. И ни щелчка, ни следа. Так и не поняли, ни откуда стрела вылетела, ни куда стрелок делся. Не стража, а мотня на гнилых штанах.

Стражники угрюмо молчали. Юайс шагнул к Крафти, наклонился, замер, закрыв лицо рукой, прошептал что-то едва слышное.

– Мы тоже кое-кого не уберегли, – вздохнул Дойтен.

– Кто это? – спросил Буил, подходя к телу.

– Судья Клокс, – скрипнул зубами Дойтен. – Как ты думаешь, мастер, можно ли с твоей стражей взять замок?

– Пришла пора? – усмехнулся Буил. – Его и с тысячей стражников не возьмешь. А уж с моими юнцами… Да и зачем? Не наша забота лезть в дела королей.

– Диус ни при чем, Дойтен, – выпрямился Юайс. – Скорее всего, он даже ничего и не знает. Даже если он и сам мерзавец.

– А ведь я тебя вспомнил, – прищурился Буил. – Точно. Двадцать лет назад. Мы сопровождали с Даиром и десятью молодцами обоз из Снокиса в Натхаир и возле Лиственной топи попали в засаду. Да не разбойную, а какая-то погань полезла из болот. И когда совсем уже стало невмоготу, подскочили черные егеря. Мне, правда, болотные твари успели распороть когтем подбородок, но ты был среди этих бравых охотников. Как раз тогда Даир и решил стать храмовником. Поклялся, что пострижется, если выживет. А уж я… держался поблизости. Одного я не могу понять: двадцать лет прошло, а ты вроде как и не изменился?

– Работа на свежем воздухе… – пожал плечами Юайс.